Рождённая тьмой

Тьма. Всюду тьма. Она обволакивает тело и сознание. И трудно вспомнить кто я. Это важно. Для меня это крайне важно. Где это видано, не знать кто ты?! Хотя… что-то прорывается сквозь пелену беспамятства. Какие-то обрывки мыслей. «Надо прочитать «графа Монте-Кристо». Вот к чему это? Но всё равно это важная информация. Это уже что-то! Я что-то помню. Значит, до этой тьмы что-то было. Нет, она не плоха. Она словно ласковая мать обнимает меня. И прозревает мне имя. Унголиант. Но оно чуждо мне. Мною не забыто ещё то, первое — Евгения. Но оно чуждо этому миру. А вот я… Я ему принадлежу. Моя новая мать уверяет меня в этом. Она дала мне новую жизнь. А что случилось со старой? Смутно, смутно припоминаются картины прошлой жизни. Будто это было и не со мной. Вот я поступаю в первый класс. И все дивятся моей памяти, даже просят родителей не заставлять ребёнка учить учебники наизусть. Вот я впервые подралась с мальчиком. Он забил меня сменкой в школьном холле. За этой сценой наблюдал весь класс. До чего же это было унизительно. Вот я читаю художественную литературу на уроках под партой. На это закрывают глаза преподаватели и презрительно смотрят ученики. Вот я сдаю ЕГЭ, тихо посмеиваясь с вопросов, чем заслуживаю недоумённые взгляды. Ржать на экзамене! Но я всегда удивляла своим поведением окружающих. Вот празднуется мой день рождения. Совершеннолетие. Тихий семейный праздник. Вот впервые заговорили о моей болезни. Шизофрения. Звучит, как приговор. Я слышу голоса, имеющие свои, отличные от моих цели. Так же я вижу розовых блох. Они размером примерно с кошку и кусаются. Самое страшное, что я чувствую их укусы. С этих пор мне назначают много препаратов. И побочка у них… Ну, такая замечательная!.. Тот же оланзапин… внезапная остановка сердца или паралич. Ну, это так попугать. Таких случаев один на миллион. Какая же я везучая!.. Умереть от передоза оланзапина. Тьма вокруг меня колышется, стелется. Вот-вот разродится. Этим самым она приводит меня в чувство. Всё вокруг предельно сжато. Всё стремится в одну точку. Ко мне. Или точнее в меня. Я поглощаю разряженную материю, из которой тьма состоит, практически, полностью. Она питает меня своею мощью. Она живая. И хоть у неё нет собственной воли, она имеет разум и чувства. Ей нравится наблюдать. Но чтобы ни случилось, она ничего не сделает. А зачем? Будто это что-то изменит. Она инертна. Ей хочется поглощать и исторгать. Великое блаженство сливаться с нею, принимая её, как свою мать. Но долго так продолжаться не может. Я была рождена собственной волей. И мать подчас принимает её за свою. Она будто бы загорается моим энтузиазмом. Я — её творение — забудем пока о картинах, более того отрывочных, о прошлой жизни — где-то даже способна решать за неё. И это странно. Потому как любое описание Бога-творца основывается на том, что он — всемилостивый царь и отец. Моя же мать не желает становиться цензором моих действий. Она не разграничивает хорошо-плохо. Для неё любое действие обоснованно и мотивированно. Она любит общение, но для него ей не нужны слова. Она и так знает, что у тебя на уме. Ещё долго пуповина, связывающая меня с окружающим мраком, не рвалась. Я никак не могла насытиться. Меня преследовал, буквально, волчий голод. У меня пока не было формы, однако материальное воплощение имелось. Именно его мать создала первым. Это был сгусток тьмы, набор субатомных частиц, если хотите. Вторым она вдохнула в меня сознание. Мне стало известно всё, что знала она то, что ей было известно изначально и то, что она приобрела в процессе наблюдения. В-третьих, она одарила меня чувствами. И, в-четвёртых, она прошептала: — Тебе открыты все пути. Уж не знаю, как в процессе творения получилось, что характер — сумма опыта, самая главная и неотъемлемая часть меня оказалась человеческой. Здесь-то я — дух. Мои реакции эмоциональные и инстинктивные — тоже со мной. Они не изменились. И тут я осталась собой. Тьма, породившая меня, оценивалась мною, как идеальный родитель, не навязывающий детям свою систему ценностей. Мой ум только прояснился, но я всё ещё в нём сомневаюсь. А тело… тело — будет. Хуже всего в сложившейся ситуации было то, что я знала точно. Голод меня не отпустит. Он теперь мой вечный спутник. Но я могу притупить его силой воли. Мать знала, что недавно Эру Илуватаром был сотворён мир. И я решила взглянуть на него. Я знала, что у меня тут есть брат, и он уже спустился в мир земной. Вот я и подумала его навестить. Во всём противоположный мне, призванный исторгать, Том Бомбадил встретил меня радушно. Вековечный лес, устилавший всё Средиземье, был ему домом. — Заходи, сестра, — радостно встретил он меня. — Уж не знаю, как там тебя нарекут позднее… Я буду зваться Томом Бомбадилом. — Я Унголиант. — Ну, и имечко! — Сама в шоке. — О! А вот и она — моя жена! — будто бы пропел Том. В его дом зашла маиэ. По моим ощущениям и знаниям матери, маиэ из свиты Ваны. Хотя немного отдавало и Ульмо. Видимо недаром она была речной царевной. Такая золовка, как я Златонике не особо пришлась по вкусу. — А вы кому прислуживаете? — спросила она. — Или вы, как Том на вольных хлебах? — Скорее второе, чем первое. — Но вы же не из свиты Мелькора? — испуганно спросила она. Кто такой Мелькор, я знала во многом благодаря матери. И потому испуг маиэ мне не был особо понятен. Да местный дьявол, но ведь не более того! Я его не боялась. Где-то даже понимала. И не могла во многом не сочувствовать. Особенно после того, как мать показала мне то, что позже назовут Айнулиндалэ. — Да я его даже не знаю! Ведь действительно, зная о нём, я не знаю его лично. — Ну, слава Эру! — Златоника немного подумала и неохотно добавила. — Тогда в нашем доме вам будут всегда рады. Она сама не понимала, что ей во мне не понравилось. Но своим ощущениям она привыкла доверять. — А что же вы не едите? — спросила маиэ. — Такая пища не утолит моего голода. Тут уж речная царевна и вовсе растерялась: — А что же вы едите? Я подумала говорить — не говорить. И пришла к выводу, что сказать всё же можно. — С голодухи я ем всё, включая камни. А, когда харчами перебираю, тогда — свет. Маиэ не на шутку всполошилась. Но заговорить посмела лишь тогда, когда я уже ушла. — Страшная у тебя сестра. А, если она весь мир сожрёт? Том не ответил. Он знал, что моё дело — поглощать. Ведь недаром я была центром чёрной дыры, по излучине которой был сотворён мир. Потому-то в нём и не действовали многие законы физики. *** О, Альмарен! Твоя краса достойна отдельной повести! Но скажем лишь одно. Остров был буквально заполнен зеленью. Йаванна постаралась на славу. Но речь не о том. Я стояла в кругу перед всеми валар и они решали, что со мною делать. — Ну, девочка на Арду немного припозднилась, — посетовала сердобольная Ниенна. — Может быть, она маиэ Тулкаса? Вот и пришла последней… — предположила Несса. Но её застыдили. Как это маиэ у Тулкаса?! Гнев Эру исключительно мужская привилегия. Я стояла ни жива, ни мертва. Они решали чья я, а я была ничья. Я была своя собственная. — А что тебе нравится делать? — спросила рассудительная Вайрэ. Она оглянулась в сторону мужа, ища поддержку. Тот ей обнадёживающе улыбнулся. — Вязать, писать и разбирать, анализируя, прошедшие времена, — не долго думая, отозвалась я. В прошлой жизни я любила историю и литературу, и потому запись истории для меня была ближе всего. — Ну, это ко мне, — расплылась в улыбке Вайрэ. — Вы что, свои гобелены вяжете? Я от Тома примерно знала, чем занимаются валар, и потому попасть впросак не могла. — Нет, почему же… вышиваю гладью. — Я так не умею. Я умела только вязать. Ни шить, ни вышивать я не могла. Да и вязала я только спицами, потому как крючком не умела. — Вы что же умеете вязать, но не умеете шить? — Да. — Тогда вы мне не подойдёте, — вынесла свой вердикт Вайрэ. — Может её к тебе в архив? Обратилась она к мужу. — Я девушек не беру. И даже, если она изменит пол, я буду помнить, что первый ею выбранный — женский. Пусть ищет себе валиэ, — спокойно и размерено отозвался Намо. Его нельзя было назвать женоненавистником, но определённое предубеждение на счёт женщин он имел. — Я что ж в декретный отпуск уйду что ли? — удивилась я такому отпору. Холодное величие Намо пришлось мне по вкусу. Он понравился мне больше его жены — Вайрэ. В нём не наблюдалось её простодушия. Да и умение предсказывать и прогнозировать вызывало уважение. Мне не ответили, кажется, меня просто не поняли. — Светить окружающим она не умеет. У неё даже глаза не светятся, — отказалась от меня Варда. И действительно, я старалась приблизить свой облик к тому, что я имела будучи человеком. К тому образу я была привязана. И менять внешность или же как-то экспериментировать над собой не хотела. Но у меня ничего не вышло. Те же глаза ни в какую не хотели становиться зелёными. Радужка оставалась чёрной. Правда, чуть поблёскивала, когда я радовалась. Но это случалось не часто. Слова Варды меня не задели. Я не относилась к людям, что служа другим сгорают сами. Да и сама возжигательница звёзд показалась мне холодной и далёкой от мира сего, как и её творения. — Как ты относишься к зелени, что мы тут развели? Правда, она радует глаз? — подключилась к выяснению Йаванна. — Радует, но ухаживать за ней я не стала бы. Не сильно меня привлекает роль садовницы, — и Йаванна вместе с Ваной отпали. Как-то раз я пробовала посадить помидорки, и ждать пока они вырастут. Но для меня обернулось морокой уход за ними. Я пропускала своевременный полив, а потом у нас на огороде завёлся крот. И моим помидоркам пришёл конец. — Может быть, тебя тянет к лекарскому делу? Я вспомнила о медицине, благо у меня в семье было много медиков, и отказалась сама. Отказалась потому что, учиться этому было немыслимо долго и трудно. Да и ухаживать за больными я бы не смогла. — А ты хорошо танцуешь? — озорно спросила Несса. — Да я танцы вообще не очень люблю, — отозвалась я. На выпускном я танцевала вальс, путаясь в подоле платья. В общем, с танцами у меня связанны негативные воспоминания. Несса лишь огорчённо всплеснула руками. — А тебе жаль всё земное, что разрушил Мелькор? — последней вопросила Ниенна. Я на неё удивлённо поглядела. Одетая во всё серое, она уже плакала, только вспомнив о падшем вала. — Ну… он же заставил вас развиваться. И в итоге всё приняло более совершенный вид, — некоторые из вал покивали, что примечательно среди них не было ни одной женщины. Я понимала, что им больно расставаться со своими творениями. Но некоторые их решения не нравились и мне. Например эти два «фонарных столба» по краям Арды. — Значит, нынешний момент для тебя важнее прошлого, — Ниенна пожала плечами. — Это не ко мне. Валиэ закончились. Всем стало интересно. В ход пошли вала. А я чувствовала себя неловко. Мало того, что свет двух светильников не на шутку меня ослеплял и вызывал раздражение, так ещё и брать меня в помощники никто не хотел. От меня просто отказывались. Я чувствовала себя ненужной и чужой на этом празднике жизни. — А ты любишь воду? — вдруг спросил Ульмо. — Да, но под водой жить не хотела бы. И с ним не срослось. Оромэ уже боялся спрашивать, но, пересилив себя, заговорил: — Как ты относишься к охоте? Впервые в Альмарене я улыбнулась. Расставить силки так, чтобы дичь сама пришла к тебе в руки, не это ли упоение охоты? — Да, когда в твои сети попадаются животные — это замечательно. — Ты не гончий пёс, — сказал он с сомнением. — Я — паук. Оромэ от меня отшатнулся. Несмотря на то, что пауков в частности и насекомых в целом изобрела Йаванна, пауки пользовались дурной славой. — Нет, с пауком я иметь дело не буду, — наотрез отказался он. Остался один лишь Манвэ. Кузнец Ауле не в счёт. А ему, Сулимо, конечно, уже за голову хотелось хвататься. Если за Майрона валар чуть не передралась, а он не мог выбрать к кому идти, то в данном случае от маиэ все отказывались. — Даже спрашивать не буду, нравятся ли тебе ветра. — И правильно! И тут все вспомнили про, молчавшего доселе, Ирмо, и повернулись к нему. — Нет, я её не возьму. Для моей работы нужно больше спокойствия и выдержки. Я их не наблюдаю. Так меня отвергли все валар. Получилось, что я не подхожу никому. Как же это обидно. — А что ты ценишь больше всего? — задал контрольный вопрос Манвэ. — Разговоры, в которых нет правых и виноватых. Это, конечно, королю Арды ничего не дало. — А почему ты спустилась на Арду, а не осталась в чертогах Эру? — задал следующий вопрос Манвэ. — Будто меня кто-то туда приглашал. После этого мнения валар разошлись. Одни считали меня творением Мелькора. Другие думали, что я жертва его иллюзий и меня надо срочно лечить. В общем, с валар у меня как-то не сложилось. Больше я им на глаза не попадалась. Во избежание, как говорится.