Двенадцать мгновений весны

Утро Персиваля Грейвза всегда начиналось с головной боли. Каждое утро он получал тонны писем от напуганных волшебников, просивших о помощи. Каждый вечер он сжигал их в камине, наблюдая подолгу за ярким пламенем и вслушиваясь в тихие потрескивания поленьев. Каждый день маги собирались у него и попросту тратили время на разговоры о ситуации в стране, когда нужно было хоть что-то делать. Гонения на Салемских ведьм продолжались. - Вы же знаете, что мы больше не можем молчать, - раздраженно шепчет мужчина, постукивая пальцами по столу, - если гонения на ведьм продолжатся, то мы рискуем раскрыться обществу не-магов. - Ты прав, Теодор, мы больше не можем молчать, - отвечает ему Грейвз, сосредоточенно сжимая в руках письмо и пробегаясь взглядом по неровным строчкам еще одного пострадавшего. На улицы уже давным-давно опустилась ночь, скрывая очертания деревьев. Необычайно теплая мартовская ночь, необычайно темное небо, необычайно интересная тема разговора. Именно так думает Порпентина Голдштейн, затаившаяся у приоткрытой двери в гостиную. Тина держит в руках две кружки с ароматным кофе, не решаясь зайти. Она сдерживается, чтобы не войти и не сказать им прямо: "Вы не правы! Если бы кто-нибудь из вас оторвал свои задницы от насиженных мест, все уже давно были бы спасены!" Мужчины в гостиной замолкают, а Грейвз мягко усмехается в пустоту, втягивая ароматный воздух: - Тина, в следующий раз убедись, что кофе не настолько ароматен, а дверь закрыта, - Голдштейн краснеет, прячет лицо за небрежно выпавшими прядками темных волос и тихо заходит в уютную гостиную, ставя чашки с кофе на стол. Ей хочется высказать свои мысли, но она просто скользит взглядом по многочисленным картам, разложенным на столе и письмам. - Спасибо, мисс Тина, - благодарит Теодор, а ветер на улице вторит его словам, ласково покачивая ветви деревьев. - Да, Тина, ты свободна. Можешь отдыхать, - Персиваль отрывается от письма, а Порпентина недовольно поджимает губы, отворачивается. Как же она ненавидит это неравноправие. Почему мужчины считают, что они умнее их? - Мистер Грейвз, сэр... - Тянет она, взволновано покачиваясь с носка на пятку, с надеждой смотря на Персиваля. Ее мечта - защищать страну и показать себя. Грейвз вовсе не женоненавистник. Так почему бы не попробовать? Она встречает его вопросительный взгляд и сглатывает, отводя взгляд и смотря на горящие поленья в камине. Пламя пляшет, танцует, играет, ярко сверкает. - Я бы хотела высказать свои предположения о ситуации в Салеме, - она выпрямляется в струнку, поднимает подбородок и с вызовом смотрит на Персиваля. Теодор скрывает улыбку за кашлем, а Грейвз вовсе и не удивляется. Кажется, что он ждал этого момента. "Или же просто мастерски скрывает свое удивление", - думает Порпентина и продолжает, сцепив руки в замок: - Дети, что являются пострадавшими - обскуры, - говорит Тина, сразу же замечая резкую перемену в эмоциях Грейвза, добавляет услужливое, - сэр, - чтобы смягчить свою участь за столь смелое предположение. Ее ладони потеют, становятся холодными, она боится, очень боится, но не отступит. Она же просто предположила, верно? Грейвз и Теодор переглядываются, с лица последнего сползает улыбка. Погода за окном резко портится, а ветер начинает усиливаться. Небо чистое-чистое, луна полная, а звезды прекрасно видно. Прекрасная ночь. Ветка бука колотит по окну. - С чего такие мысли, Порпентина? - первым опоминается Персиваль. Тина, обрадованная тому, что ее не отвергли сразу, продолжает: - Сэр, тут же все очевидно. Дети подходящего возраста, они боятся, замкнуты в себе, периодические приступы неизвестной болезни. А если вспомнить то, что жители деревушки - ярые Боголюбы и не признают магию ни в коем ее проявлении, то... - Отлично, Порпентина! У тебя великолепно развито воображение! - перебивает ее Теодор, подходя к ней ближе. Поленья в камине начинают потрескивать сильнее, в комнате становится слишком душно. Может быть, душно только Тине - от обиды. Причудливые тени расползаются по богато отделанной стене. - Мистер Грейвз, я прошу Вас! Хотя бы раз в жизни, послушайте меня! Я знаю, знаю, что права! Детей нужно спасти! А что, если охотники на ведьм доберутся до нас? Нужно успокоить их! - Тина от отчаяния топает ногой об паркет. - Мисс Голдштейн, мы с Грейвзом примем это к сведению, - сдается Теодор, оправляя шейный платок, и беря Тину за руку, - Но это не вашего ума дела, душенька. Не нужно заполнять вашу хорошенькую головку такими глупостями, - Порпентина вырывает руку, смотря на Грейвза. Тот все также сидит за столом, смотря на сцену, разыгравшуюся прямо у него в гостиной. Грейвз совершенно несогласен с Теодором насчет Голдштейн. Грейвз совершенно согласен, что Голдштейн права, но хочет все проверить сам. Не найдя поддержки у Персиваля, Порпентина разворачивается на каблуках, и поднимая длинное, раздражающее ее платье, убегает наверх, подальше от недоумков мужчин. Поленья в камине догорают. Грейвз не выдерживает и десяти минут, как оставляет Теодора в гостиной и поднимается в комнату к Тине. Лестница скрипит под его весом. Он идет в полной темноте, потому что Тина, как всегда, забыла зажечь свечи. Когда Персиваль заходит в её комнату, его обдувает порывом холодного, мартовского ветра. - Тина, я прошу простить меня и Теодора, ты совершенно права, но не должна... - он погружается во тьму - свечи не зажжены. А в воздухе нет медовых, легких и бесконечно приятных ноток духов Голдштейн. Она ушла. Грейвз закрывает окно, а рядом замечает небрежно оторванный клочок бумаги. Зажигает свечу невербальной магией и читает неровные строчки, написанный рукой Голдштейн: "Я ушла вершить справедливость". Персиваль раздраженно откидывает записку, выдыхая: - Не должна делать глупостей, Тина, - завершает недосказанную реплику. Ему отчаянно не хочется, чтобы эта хорошенькая девушка попала в неприятности. Но уже где-то там, за сотни километров от Нового Амстердама Порпентина Голдштейн кутается в дорожный плащ и подставляет свое лицо первым лучикам восходящего солнца.