Двенадцать мгновений весны

Апрельское утро в Голдштейн-хаус начиналось неторопливо. Легкий сквознячок гулял по паркету, белоснежные шторы взлетали под дуновением весеннего ветерка, а в столовой ароматно пахло крепким кофе и свежими французскими булочками. Порпентина Голдштейн, сидя на плетенном кресле-качалке, читает новый роман. - Тинни! Тинни! Ты только посмотри, что принес лакей! - в гостиную врывается Куинни Голдштейн, а комната наполняется навязчивым, приторным, сладким розовым ароматом. Тина не сдерживается и чихает, тут же переводит взгляд на свою младшую сестру: - С чего это столько шума? Неужели мистер Ковальски вновь приглашает тебя на обед? - скорее утверждает Тина, чем спрашивает, переворачивая страницу книги. Куинни качает головой и таинственно улыбается. Она кружится по гостиной, прижимая к себе конверт, а бесконечный пурпурный муслин шуршит при каждом ее движении. - Ну же, Куи, не тяни, - просит Тина, захлопывая книгу и понимая, что почитать утром не получится. Младшая Голдштейн останавливается и выразительно смотрит на старшую: - Это наш шанс, Тина. Мы, - она делает паузу и сразу же исправляется, - нет, ты, должна благодарить родителей за то, что они сделали. - Прости? - заявление о родителях Тину выбивает из колеи, вновь режет по больному месту, и она хрипит, поднимая глаза к потолку, стараясь не заплакать. - Тина, подойди сюда, - зовет ее мать, а ее звонкий голос отдается эхом в полупустой гостиной. Маленькая девочка лет шести подходит к матери, а та нежно улыбается ей: - Ты никогда не забудешь свою матушку? - спрашивает она, а на глазах у маленькой девочки появляются слезы. Она отчаянно мотает головой, утыкается в шелковую ткань длинной юбки, обнимая мать. Щеки Тины краснеют от выплаканных слез, она все еще держится за нее, мертвой хваткой вцепившись в ткань платья. - Перед своей смертью отец заключил договор с неким герцогом Грейвзом насчет тебя, - начинает Куинни и садится за стол, разливая кофе в чашки. Порпентина встряхивает головой, сбрасывая наваждение, следует ее примеру и уже как пару секунд ждет, когда Куинни заговорит. Ей тоже тяжело, ей тоже больно, но она первая начала. От сквозняка становится зябко, неприятно, холодно. Тина сжимает кулачки, согревая замершие руки. Но, скорее зябко - на душе. - Он пообещал, что ты выйдешь за его наследника по истечению условленного срока, - заканчивает Куинни, наблюдая, как Тина хватается за голову, что-то шепчет себе под нос, а вскоре поднимает на сестру свои темные глаза, недоуменно шепча: - Но мне тогда было... семь? - Видимо, папа уже тогда знал, что не все дела пойдут у него в гору, - мрачно отвечает Тине Куинни, сосредоточенно размешивая сахар в кофе. Порпентине почему-то кажется, что весь комфорт, весь уют пропадают из их маленького дома, когда речь заходит об умерших родителях. Они сразу запинаются, прячут взгляды, подолгу молчат, и, скорее всего, никогда не поделятся своими страхами. - Поэтому, Персиваль Грейвз вежливо напоминает нам об этом, предлагая сегодня посетить театр, Тина! Сам Персиваль Грейвз! - Куинни восхищенно смотрит на свою сестру, улыбается и мечтательно вздыхает. - Эмм... Грейвз? - Тина не успевает отойти от темных воспоминаний и непонимающе смотрит на свою сестру. Та обиженно надувает губки, но все же поясняет: - Говорят, он был в прошлую субботу на приеме у графини. Он держался настолько сдержанно, настолько гордо, что позвал всего нескольких дам на танец, - щебечет Куинни, а Тина все еще думает о том, почему отец не сообщил такое своей же дочери? Она помнит, как ее матушка умоляла мистера Голдштейн не делать чего-то - но чего? Порпентина хмурится, и вновь слушает Куинни: - А как он красив! Но, думаю, когда ты узнаешь, что у него огромное поместье в Дербшире и около 25 тысяч годового дохода, ты станешь меня слушать, - укоризненно говорит Куинни и отправляет себе в рот кусочек круассана. Порпентина же не притрагивается ни к чему. Она смотрит в окно, наблюдая как экипаж проезжает у них под окнами: - Ты же знаешь, меня не интересуют деньги, - отвечает Тина, и морщится от горького кофе, отставляя чашку обратно, на стол, - меня больше волнует то, что я буду обязана выйти за того, кого не знаю, - продолжает Голдштейн-старшая и чувствует ласковое прикосновение к своей руке. На кладбище было темно и сыро. Тине хотелось побыстрее уйти оттуда, но взрослые не торопились. Они плакали, плакали, плакали и поминали ее родителей. "Да заткнитесь, заткнитесь уже! Вы все притворяетесь!" - хочет крикнуть им Тина, но сдерживается и молчит. - Тинни, не ты одна такая. Я на прошлой неделе читала, как графиня... - вновь говорит Куинни, но тут же замолкает, услышав недовольные смешок Порпентины. Куинни с хитринкой в глазах смотрит на свою старшую сестру: - Ты наденешь то великолепное тёмно-синее платье, которое я сшила для тебя! - она хлопает в ладоши, улыбается, а в ее необычно светлых волосах начинают играть лучики солнышка. Тяжкие воспоминания уходят и Тине становится легче. Куинни, ее милая Куинни - персонально солнышко Тины Голдштейн. Хоть и Порпентине кажется, что это платье слишком красивое, слишком яркое, слишком вызывающее для нее, но она согласно кивает, вновь ловя улыбку сестры. - Представь себе, если все получится! Тина, это было бы так замечательно! Сколько приемов, походов в театр, поездок по Европе... - она улыбается, улыбается, и Порпентине невольно тоже хочется поделиться своим теплом, поэтому она улыбается, улыбается широко, от души, гоня призраков прошлого подальше от себя. - Поэтому, дорогая сестричка, придержи свой острый язычок, - просит Куинни, уже откровенно хохоча. Тина краснеет, неловко заправляет выпавшую прядку из сложной прически за ухо и встает из-за стола. Куинни успокаивается, смотрит на не опустевший от еды стол и недовольно упирает руки в бока и строго смотрит на сестру: - Тина, да ты же ничего не съела! - но Порпентина уже стремительно покидает гостиную, подбирая подол утреннего платья. Затем поднимается по маленькой, деревянной лестнице, проводя рукой по темно-зеленым обоям с затейливым рисунком. Открывает белоснежную дверь в свою комнату, привычно пробегаясь взглядом по обстановке. Шкаф, кровать, туалетный столик и письменный стол. Она светлая, уютная, наполненная запахом книг и чернил. Порпентина Голдштейн садится за письменный стол, макает перо в чернильницу и аккуратным почерком выводит первые слова на белоснежном пергаменте...