Странная история

Десятки мыслей проносятся в голове, пока Айзен расстегивает на нем джинсы. Хотел бы он, чтобы тот всё вспомнил? Прямо сейчас? Или не хотел бы? Или просто не сейчас? Как вообще так случилось и могло ли быть иначе? С того самого момента, когда он впервые нанес удар - с намерением не убить, но остановить, и до того момента, как они вышли вместе против Яхве, или нет - до того момента, как Соуске, потерявшего память, они с Ишшином привезли в их дом - разве не об этом он думал? Конечно, нет, да и как он мог вообще о таком думать?! Он не думал - он просто инстинктивно чувствовал, как внутри него крошечный росток наливается соком, пульсирует, растет - медленно, почти незаметно, где-то там в глубинах подсознания - а потом вдруг налившийся бутон медленно раскрывает свои лепестки, один за другим, и у Ичиго перехватывает дыхание от мгновенного, яркого, как вспышка, осознания - он хотел этого так сильно и врал себе так самозабвенно, что даже почти поверил... в то, что собирался просто помочь, потому что не мог иначе, в этом весь Куросаки Ичиго - разве он может отвернуться от кого-то, нуждающегося в помощи? И при чем тут... да, чертов стояк всегда, когда Айзен рядом, так близко, и даже когда не так близко, только разбираться в собственных реакциях ему раньше совершенно не хотелось... откровенно говоря, он просто боялся, он боялся собственных желаний больше, чем любого встреченного им на пути противника, потому что эти желания касались совершенно невозможного, неправильного, потому что... "Я могу прямо сейчас дотронуться до твоего сердца", - с этого, наверное, всё и началось, он смотрел на Айзена расширившимися от удивления глазами, и единственное, о чем хотелось спросить тогда: "Почему?" Дотронуться до сердца - это звучало слишком странно, как-то двусмысленно, на грани... на грани чего? Ичиго терялся в догадках, но забыть тот разговор так и не смог, и глаза Соуске, прямо напротив, в нескольких сантиметрах от его лица, и красивые тонкие губы, изгибающиеся в ироничной улыбке, и голос, мягкий, глубокий, завораживающий, который словно обещал что-то... Что? Этого Ичиго так и не смог понять, сколько ни старался. Но всё это уже в прошлом, сейчас - только дыхание, одно на двоих, и звенящая пустота в мыслях, и тяжелая, болезненная пульсация в паху, и прикосновение чужой руки там, где от напряженья, кажется, всё готово взорваться прямо сейчас, и мальчишка вздрагивает от невыносимо-острого ощущения, будто Соуске прикоснулся к его обнаженному нерву, коротко выдыхает и закусывает губу, чтобы не застонать - ему всё еще не по себе от реакций собственного тела, всё это кажется слишком странным и в то же время таким естественным. Внизу живота что-то тревожно щекотно сжимается, когда Ичиго стаскивает с Айзена джинсы вместе с трусами, задевает пальцами напряженный член и чувствует, как кончики пальцев холодеют, а внутри всё словно обрывается, как при стремительном падении вниз - он помнит это ощущение еще с детства, когда мама водила его покататься на американских горках - в груди всё замирает, дыханье перехватывает, а потом, замирая от сладкого ужаса, летишь в пропасть, и страх смешивается с восторгом, именно такое ощущение было сейчас у Ичиго, когда он осторожно дотронулся похолодевшими пальцами до возбужденного органа Соуске, осторожно обхватил его ладонью, медленно поглаживая. Айзен жмурится и выдыхает сквозь зубы, запрокидывает голову, подается навстречу - а потом смотрит на Ичиго, и этот взгляд сверху вниз так похож и не похож на тот взгляд, которым Айзен смотрел , вот так же откинув голову, в лже-Каракуре - безумными желтыми глазами, глядевшими, как сквозь прорези маски, с неестественно красивого лица. Выпускает Ичиго из рук, чтобы тут же перехватить, укладывая на спину, и стонет сквозь зубы, когда ладонь Ичиго соскальзывает с его члена. Наклоняется, близко, - сощуренные глаза жадные, но живые, и огонь, который видит Ичиго в них, совершено иной природы. Легко проводит пальцами по всему его телу, от аккуратного мальческого еще уха до паха, лаская невесомо, но уверенно, словно у него на тело Ичиго какие-то особые права. С тихим довольным звуком касается губами губ, целует без языка, но так, что искры перед глазами. Отодвигается, стаскивая джинсы с Ичиго и отбрасывая их в сторону, - движение выходит эффектное, от поворота головы длинные волосы взлетают волной. Поворачивает лицо и смотрит сияющими глазами, будто спрашивая улыбкой: "Ну, что?". В этой улыбке есть доля иронии, но гораздо больше в ней предвкушения. Садится, стаскивая с себя джинсы до конца, отталкивает их и опять наклоняется к мальчишке. Смотрит в глаза близко - кажется, с приоткрытых губ сейчас сорвется это самое "ну,что?" У Ичиго немая внутренняя истерика. Он не знал, он и представить себе не мог, что бывает - так, когда от каждого прикосновения словно бьет током, когда всё тело - сплошная эрогенная зона, когда реальность, как гигантская сияющая бабочка, в один миг схлопывает крылья, и во всем огромном пространстве для Ичиго остается лишь Его взгляд, а всё остальное сейчас - непроглядная тьма. Он и сам себе не может объяснить, почему, и дело не во всякой сентиментальной чуши, здесь что-то совсем иное, но искать сейчас какие-то ответы кажется совершенно немыслимым, и он позволяет этому потоку нести себя, подставляясь под ласки Айзена так, будто желал их всегда - и сильнее всего на свете. Впрочем, теперь он даже не мог бы сказать, что это не так. Улыбка Соуске такая дразнящая и многообещающая, и когда он, уже освободившись от джинсов, снова наклоняется к Ичиго, тот жадно подается навстречу, всем телом, как голодный звереныш, и дышит всё еще тяжело, и дрожит по-прежнему. В голову бьет адреналин пополам с эндорфином, серотонином и чем-то еще, такой коктейль, от которого у не привыкшего к подобным вещам мальчишки мутится рассудок. Он обнимает мужчину обеими руками, притягивает к себе и целует жадно, неистово, с какой-то отчаянной решимостью, и отрывается только тогда, когда в легких совсем не остается воздуха. Вдыхает, пытаясь отдышаться - также жадно, как только что целовался. Чуть отодвигается, ерзает под ним, трется всем телом о его тело, его снова "ведёт", названия этому состоянию он не знает и не понимает, почему тело вдруг становится таким податливым снаружи и таким болезненно-напряженным внутри, и от каждого прикосновения Соуске в животе словно порхают бабочки, так щекотно, приятно и волнующе. Ичиго поднимает руку и кладет мужчине на грудь, медленно и ласково ведет вниз, и резко, почти беззвучно выдыхает, когда кончики пальцев встречают преграду. В этот момент ему в голову приходит нелепая и совершенно неуместная мысль: "Это же просто гигай", и он вдруг понимает, что хочет Соуске - настоящего, того, каким он его всегда знал, хочет чувствовать близость его настоящего тела. Почему-то сейчас это кажется ему важным, и он мысленно обещает себе избавиться от того, что мешает их близости, совершенно забывая об опасности и уже не думая о риске. Эндорфин гуляет в крови приятным хмелем, Ичиго поднимает взгляд, смотрит расфокусированно и улыбается чуть-чуть растерянно, на ходу пытается решить, стоит ли говорить Айзену, что у него совсем нет опыта, но говорить такое почему-то ужасно стыдно... Мальчишка гладит пальцами его напряженный ствол, нежно и медленно, и смотрит как загипнотизированный. Айзен улыбается, глядя, как на лице Ичиго сменяют одна другую эмоции, пьет его чувства, купается в них - мальчишка так хорош, просто великолепен... с этим ошеломленным видом, расширившимися, будто ослепшими от желания глазами, - ему, похоже, все это внове, впервые, и чувства такие цельные, сильные... Сочетание силы и юности, не хрупкой, но такой... искренной?.. Какая жажда в глазах... Айзен придвигается ближе, позволяя ласкать себя, улыбается поощрительно, опираясь локтями у плеч Ичиго, и снова принимается его целовать - внимательно, неторопливо. Запускает пальцы в волосы, гладит сильно, с нажимом, проходя пальцами от макушки до шеи, вздрагивая от не очень уверенных, будто спрашивающих позволения движений руки на члене. Невольно двигает бедрами навстречу, смеется коротко, отрываясь от полуоткрытых упрямых, а сейчас точно растерянных, губ, переводит дыхание и прижимается ко рту ртом снова, проводит внутри языком, будто предлагая игру. Как же хорошо, когда он вот так целует, хочется раствориться в этом поцелуе, таять в его руках, Ичиго совсем пьян - его запахом, его вкусом, им самим. Но хочется большего, и сил сдерживаться уже нет, одно-единственное желание захлестывает с головой, накатывая, как цунами - хочется ласкать его, ласкать его всего, каждый сантиметр его прекрасного тела, и больше не думать о том, что это гигай, вот черт, что ж за мысли опять в голову лезут... Едва Айзен разрывает поцелуй, Ичиго встряхивает волосами, будто отгоняет от себя непрошеные мысли, и поднимает на мужчину взгляд, совсем не такой, каким смотрел на него еще недавно - потемневший, словно сосредоточенный сам на себе, словно смотрящий внутрь себя, - и наклоняется, касаясь губами груди Соуске, начинает медленно и очень нежно целовать, постепенно опускаясь губами всё ниже. В груди что-то мечется, мешает дышать, с каждым вдохом растёт, и вот ему уже тесно в грудной клетке, и Ичиго кажется - оно вот-вот разорвет его изнутри, вырвется на свободу, и ему почти больно, немножко страшно и так хорошо... Он еще не знает, что это просто нежность, такая, от которой хочется кричать, беззвучно, зажмурившись и изо всех сил сжав руками виски, и от которой невозможно вдохнуть, когда улыбающиеся карие глаза с интересом наблюдают за каждым твоим движением... На эти прикосновения отзывается все тело. Внутри разворачивается медленная, тягучая, обжигающая волна. Накатывает, поднимая на гребень, захлестывает, тянет в глубину. Айзен выдыхает длинно, внимательно смотрит на Ичиго и откидывается назад, опираясь на локти. Ерошит рыжие волосы одной рукой, еще не нажимая, не направляя движение, позволяя Ичиго делать то, чего хочется ему самому. Дышит неровно, коротко, ощущая, как вздрагивают мышцы по всему телу, - в ногах, в спине, в животе; распирающее ощущение разливается в паху, но его еще можно терпеть. Айзен смотрит на Ичиго, видит мельком собственный член и удивляется сам тому, что не спешит. Но ему действительно хочется быть неторопливым - разве для него самого все не как в первый раз? Эта мысль срывает с его губ короткий тихий смешок. Рука, гладящая голову Ичиго, соскальзывает на его щеку, пальцы пробегают по скуле и приподнимают лицо. -Ну-ка, чего ты хочешь? - тихо говорит он, заглядывая в потемневшие глаза. Голос звучит неровно, почти срывается, его прошивает током от собственных интонаций, так, что приходится давить в горле короткий стон. Айзен прикусывает губу и улыбается - от того, что щеки горят, как у мальчишки, от того, что собственные ощущения и желания кажутся такими жгучими и захватывающими. Ичиго отмечает про себя, что голос Айзена звучит неровно, и в нем угадывается та же дрожь, что и в его собственном сейчас, и это почему-то возбуждает еще сильней, и взгляд у Айзена какой-то... немного странный, он никогда раньше не видел, чтобы тот так на него смотрел, и на щеках такой же румянец, и это безумно заводит - знать, что он тоже хочет и, похоже, также сильно. Но вопрос - слишком прямой, слишком откровенный для того, кто ни разу не произносил подобного вслух, но тем острей желание наконец произнести это. "Я хочу тебя", - и тут Ичиго внезапно понимает, что это не то, что он сейчас скажет. Сейчас его пальцы замирают у основания члена Соуске, а приоткрытые губы чуть подрагивают, он дышит мелко и часто, облизывает их быстрым бессознательным движением и вдруг улыбается одним уголком рта - медленно и с наслаждением, внутри что-то напрягается, поднимается и пружинит, словно готовясь к броску, а он всё продолжает смотреть на Соуске - впрочем, всё это занимает несколько секунд, - и хрипло - голос уже не слушается - произносит: - Я хочу... - смотрит из-под челки потемневшим голодным взглядом, в котором больше инстинкта, чем эмоций, - я хочу взять в рот твой член, - и мысленно добавляет "Соуске". - Я хочу... его, - кажется, совсем уже не соображает, что говорит, словно проваливается куда-то, и остается только этот голос, этот взгляд, смотрящий на него вопросительно и выжидающе, и сердце, бьющееся внизу живота, и пульсирующее, ноющее напряженье в паху, от которого больно. - Ты... - сглатывает вставший в горле терпкий ком, - не против? - и вдруг улыбается так, что можно было бы подумать - дразнит, если не знать, что сам уже на пределе. Глаза Айзена раскрываются шире, он тихо смеется, гладит Ичиго по подбородку - вперед и назад, повернув руку, обеими сторонами пальцев; легко касается губ, замирает, глядя на свои пальцы на его губах. Поднимает взгляд, в котором до сих пор пляшут отсветы веселья, и говорит тихонько: - Ну... попробуй, - с улыбкой, может, слишком дразнящей, но полной ласкового веселья. Он сам не сможет сказать, что так развеселило его; едва ли простодушный вопрос, скорее - то, как неожиданно тронул он какие-то заброшенные струны в душе. Ичиго глядит решительно и жадно, это вполне взрослый взгляд без малейших следов неуверенности - но все равно Айзену кажется, что тот обмирает от собственной смелости и запретности своих желаний. Он проводит ладонью по скуле, по шее и плечу Ичиго, - простой жест, легкая ласка, - потом ведет пальцами по его горлу, снизу вверх, глядя, как движется под кожей шарик кадыка - Ичиго сглатывает. Это движение пальцев по горлу - словно даже не ласка, а призыв. Есть в этом прикосновении что-то такое интимное, Ичиго толком не может объяснить, что именно, но оно волнует даже сильнее, чем поцелуй, будит странные желания. Мальчишка опускает взгляд на член Соуске и снова сглатывает. Кровь в паху пульсирует так, что уже почти невозможно это терпеть, хочется опустить руку и сжать собственный член, правая рука сама тянется вниз, пальцы чуть заметно подрагивают от нетерпения, но он усилием воли останавливает себя - он не собирается дрочить на глазах у Айзена. От мысли, что тот будет смотреть и вот также улыбаться, его обдает горячей волной от макушки до пяток, и он внутренне обмирает от сладостного ощущения, в котором стыд смешивается с наслаждением. А потом он думает, что нельзя быть таким идиотом, и немного нервным движением головы откидывает упавшую на глаза прядь, быстро облизывает губы и наклоняется над членом Соуске. Ладонь ложится на ствол, ласково поглаживает, сжимается чуть выше основания, и по телу Ичиго длинной волной проходит мелкая дрожь возбуждения. От того, как Айзен сейчас на него смотрит, хочется зажмуриться - ему всё еще неловко и странно от того, что он делает, но хочется слишком сильно, так сильно, что он душит в горле хриплый стон, но тот всё же прорывается наружу - совсем тихо, на выдохе. Ичиго касается кончиком языка головки члена, словно пробует ее на вкус. Вкус странный, непривычный, но не сказать чтоб неприятный - скорее даже наоборот. Он облизывает головку по кругу, медленно, вслушиваясь в собственные ощущения, и его лихорадит так, что, кажется, зуб на зуб не попадает, но он держит себя в руках и старается двигаться осторожно, чтобы не причинить боль. Облизывает ствол снизу вверх, медленно и с видимым наслаждением, потом прижимается губами к головке, коротко выдыхает, прикрывает глаза, его снова ведёт, но в этот раз он всё же сдерживает стон. Приоткрывает рот, забирает головку губами, плавно двигает сжатой ладонью вверх-вниз, другой рукой поглаживая бедро Соуске. По лицу Ичиго волнами проходят эмоции, и Айзен наблюдает за ними, чувствуя, как странно прерывается дыхание, - так, что губы сводит, и даже усменуться сейчас не получится. А потом Ичиго решительно встряхивает головой, облизывает губы и наклоняется, и от его легкого выдоха по всему телу Соуске разбегается дрожь. Айзен выдыхает сквозь зубы и откидывается на спину, запрокинув лицо, - он и хотел бы смотреть, но тело выгибает почти неконтролируемо, он только и может, что сдерживаться, чтоб не толкнуться бедрами навстречу. От прикосновения рук, губ, языка по телу разбегаются горячие волны, у каждой свой вкус и оттенок, и ошеломленное сознание под их напором уходит в тень, остаются только жаркие ощущения, - сильные, до вспышек под веками. Он непроизвольно вжимает ладони в постель, стонет сквозь зубы, а потом не выдерживает - кладет ладонь на рыжий затылок. Ему хватает сил удержать порыв, и он скорее поглаживает, чем нажимает - но все равно невольно задает ритм. Ичиго скорее чувствует, чем видит, как Айзен выгибается, и думает, что тот сейчас наверняка сдерживается. "Какого черта он сдерживается?" - Ичиго злится, почти готов зарычать. В грудной клетке словно бушует ураган, ладонь на затылке заставляет едва заметно вздрогнуть в предвкушении - эмоции Соуске электрическим током прошивают тело Ичиго, он ощущает их в каждом его прикосновении, в каждом жесте, в каждом выдохе, и открывает рот шире - так широко, как только может, и медленно, с удовольствием забирает член в рот. Он входит лишь чуть больше чем наполовину и упирается в стенку глотки. Ичиго понимает, что наверняка можно взять целиком, просто он, должно быть, делает что-то неправильно, и он также медленно выпускает его изо рта, продолжая ласкать языком ствол, а потом, быстро вдохнув, снова погружает его в рот, но на этот раз немного меняет угол проникновения и убирает язык. Член входит дальше, проталкивается глубже в глотку. Рука на затылке всё еще не давит, а лишь почти ненавязчиво направляет, и Ичиго душит в себе желание попросить - с членом во рту не очень-то поговоришь, - зажмуривается, сжимает свободной рукой бедро Соуске, почти задыхается от невозможности нормально вдохнуть, от того, что член упирается головкой в глотку - еще не так сильно, чтобы вызвать рвотный рефлекс, просто едва касаясь при каждом толчке, и каждый раз входя чуть глубже, и Ичиго бьет непрекращающаяся дрожь, он сдавленно и глухо стонет, уже не стесняясь, и когда удары о стенку глотки становятся сильнее, в уголках глаз начинает щипать. Он хотел бы кое-что сказать Соуске, но не может заставить себя оторваться, из глаз уже текут слезы - он почему-то уверен, что они сладкие на вкус, - и еще ему кажется, что с ним что-то не так, что просто так не бывает, что это какой-то странный сон, он и Айзен - это похоже на бред воспаленного сознания, но если это и бред, то самый прекрасный, какой только можно себе представить. Но у него всё еще не получается... почему-то не получается взять до конца, и он выпускает член Соуске изо рта, мягко отстраняется от руки, лежащей у него на затылке, поднимает голову и смотрит мужчине в глаза таким взглядом, в котором извержение Везувия борется с Великим Потопом, и произносит медленно (звуки царапают нёбо, словно наждачка): - Не сдерживайся со мной. Никогда, - у него перехватывает горло от возбуждения, когда он смотрит Айзену в лицо. - Ни в чем. Кровь в ушах шумит так, что он боится не расслышать ответа. Айзен открывает зажмуренные глаза (он и сам удивляется, что зажмурился), услышав голос Ичиго, но не сразу понимает смысл сказанного. В его глазах стоит муть удовольствия. А потом до него, видимо, доходит - взгляд делается острым, жгущим и режущим, как раскаленный нож. Он улыбается приоткрытым ртом, и ладонь ложится поверх руки Ичиго, держащей его член, слегка сжимая его пальцы. Айзен усмехается, проводит рукой Ичиго по своему члену вниз, вверх, - а потом Ичиго обнаруживает себя лежащим на спине. Тяжелое тело придавливает Ичиго, член Айзена вжимается в его пах, они чувствуют сейчас примерно одно и то же - когда их члены зажаты между ними и трутся о тела обоих и друг о друга, и волна дрожи на оба их тела одна. Руки Айзена сжимают его предплечья, дыхание Айзена обжигает ему ухо, губы сжимают край уха, мочку, соскальзывают на шею, неторопливо проходят по горлу. Айзен гладит губами его кожу, двигая головой из стороны в сторону, легонько сжимает губами кадык, лижет, проводит языком по горлу вниз, - он не торопится, дает почувcтвовать каждое свое движение. Проводит ртом от плеча до плеча, покусывая, гладя губами, ведет по груди языком к соску, выдыхает, облизывает неторопливо, дразнит языком, дышит на сосок и гладит его губами. Вскидывает голову. Волосы ему страшно мешают, и Айзен требует: - Убери их. Возьми. Держи, - его голос прерывается, ему не до того, чтобы выразиться понятно, он даже не сразу соображает отпустить руки Ичиго. Не дожидаясь, когда ладони того соберут волосы, целует снова, трется щекой о грудь, улыбается, - Ичиго чувствует улыбку кожей, - проводит ладонями от плеч вниз, запустив руки под спину Ичиго, и, продолжая ласкать его грудь губами и языком, забирает в ладони ягодицы, поглаживает, сжимает, перебирая пальцами и чуть поворачивая. Жадно стонет, не отрывая губ от кожи, и звук отдается у Ичиго в груди. Это так хорошо, что Ичиго захлебывается в волнах удовольствия, вскидывается всем телом на каждое прикосновение, мечется под Айзеном и хрипло стонет, уже совсем не стесняясь. Ему кажется, что еще чуть-чуть, и он кончит, но он так не хочет. Он хочет увидеть удовольствие Соуске. Почувствовать его. По-настоящему, так, как никогда не чувствовал даже свое собственное. Он приподнимается, хотя это стоит ему больших усилий - разорвать контакт хоть на секунду, остановиться сейчас кажется совершенно немыслимым. Он обнимает Соуске и садится на постели, тянет его за собой, гладит по волосам, смотрит в глаза - в расширившихся зрачках целая гибнущая Вселенная. Ему так хорошо и так больно одновременно, и бледные губы уже искусаны до трещинок, и единственное, о чем он может думать - наверное, Соуске разочарован. Наверное, у него, Ичиго, просто ничего не получилось. Обидно так, что хочется заплакать, прямо как в детстве, когда старался изо всех сил, но всё равно ничего не получалось, и мама, видя это, подходила, обнимала его и утешала, и от этого почему-то становилось еще обидней, словно он такой слабак, что его только пожалеть и остается. Тогда он сдерживал слезы и улыбался через силу, чтобы не расстроить ее, а теперь... он как будто вновь ощутил себя ребенком, и какое-то противное чувство бессилия зашевелилось в груди. Он тряхнул волосами, сжал пальцы на предплечьях мужчины так сильно, что потом наверняка останутся синяки. - Почему? Неужели было так плохо? Айзену стоит усилий остановиться - верней, дать мальчишке выбраться из-под себя. Где-то на задворках сознания мелькает ироничный голос, замечающий, что тот едва ли эти усилия оценит. Айзен мысленно соглашается, но позволяет Ичиго усесться. Желание мешается с раздражением, так, что сводит шею и дергаются мышцы в спине. Он вдыхает поглубже, пытаясь выровнять дыхание, но тут Ичиго, глядя чуть не с отчаянием, выдает... Айзен смотрит изумленно, почти растерянно, затем уголки его губ изгибаются - он едва ли смог бы сдержать улыбку, даже если б разозлился по-настоящему, настолько по-детски это у Ичиго получается. - Какие извинения ты готов принять? - спрашивает он бархатным голосом с переливающейся вкрадчивой интонацией. В глазах пляшут оранжевые искры. Таких слов он готов был бы ждать хоть вечность. А вот интонация неожиданно злит - ему кажется, что Айзен издевается. Впрочем, он готов списать это на свое воспаленное воображение, но злость всё равно не унимается, она смешивается с вожделением, образуя слишком уж странный коктейль. Ичиго тянет Айзена к краю кровати и соскальзывает на пол, устраивается между его разведенных ног и смотрит на него так, как смотрел перед тем, как ударить финальной Гетсугой - сейчас он словно на поле боя, а не в постели с любовником. - Я уже говорил. Не останавливайся и не смей сдерживаться! Может, я многого еще не умею, но я уже не ребенок! - обхватывает его член у основания, гладит, наклоняется к нему, лижет головку, потом отрывается и добавляет уже спокойней: - Я хочу тебя чувствовать... так глубоко, как только возможно. Он не говорит "Трахни меня в глотку так жестко и глубоко, как только сможешь", но если бы Айзен и теперь не понял, он уверен, что сказал бы. Айзен смотрит в решительное, прямо-таки воинственное лицо и глотает готовое сорваться с губ замечание насчет этого самого "я уже не ребенок". "О! Пожалуй, и вправду. А я-то думал, тебе нравится трахать детей", - замечает призрачный голос, и Айзен ошалело распахивает глаза - призрачный или нет, а слышится голос очень отчетливо. Но Ичиго не дает ему шанса отвлечься на голоса, - решительно невозможно ловить призраков, когда твой член в чьих-то губах. Айзен давит смешок и берет в ладони голову Ичиго. Ну не объяснять же сейчас мальчишке, что для меня все в некотором роде тоже как в первый раз?.. Смотрит ему в глаза, на свой член у его губ - тот на глазах наливается кровью, Айзен ощущает, как он вздрагивает у Ичиго в руке. В воображении мелькает картинка, как это видит Ичиго - от нее темнеет в глазах. - Тогда открывай рот, - тихо произносит Айзен, глядя в глаза Ичиго, и его самого передергивает от этого "тогда". Лицо горит не то от стыда за бессмысленную демонстрацию, не то от предвкушения. От этого взгляда глаза в глаза, от этого тихого голоса, от этой... просьбы? приказа? у Ичиго окончательно срывает тормоза. Он чуть откидывает голову назад и, прикрыв глаза, медленно выдыхает, а потом наклоняется, открывает рот и медленно, словно растягивая удовольствие, вводит член в рот - тот упирается в стенку глотки, и Ичиго давит сухие рефлекторные спазмы, зажмурившись и стараясь дышать через нос. Айзен, должно быть, чувствует эти сокращения мышц, и от одной мысли об этом Ичиго возбуждается еще сильней, хотя сильней уже, кажется, просто невозможно. Он не останавливается даже тогда, когда слезы начинают течь из глаз, и вдохнуть не получается так долго, что он едва не начинает задыхаться. Когда он наклоняется вперед, его плечи едва заметно вздрагивают, и видно, как они напряжены. Почему это так приятно, что это за чувство такое, что, черт возьми, с ним вообще происходит? Мысли мечутся, как люди в охваченном пожаром здании, от "Я хочу тебя" до "Я хочу знать, что ты чувствуешь", но он уже не в том состоянии, чтобы думать, он не может сконцентрироваться ни на одной из них, он сейчас всецело поглощен ощущениями. Он не знает, что делать с этим пожаром внутри, совладать с собственными эмоциями сейчас оказывается во сто крат трудней, чем в любом бою - там нужна была только вера в себя и воля к победе, там всё было просто и понятно, а здесь, когда весь мир сосредоточился на острие Его взгляда, и от звука Его голоса у Ичиго перехватывает дыхание, он вдруг чувствует себя совершенно безоружным... хотя нет - теперь ему совсем не страшно, - что бы ни сделал Айзен, эта странная, так спонтанно возникшая между ними связь не исчезнет, в этом Ичиго почему-то уверен теперь. Упругое сопротивление, сжимающиеся стенки горла и зажмуренные глаза, намокшие ресницы... Айзена прошивает током, он рвано выдыхает и замирает на пару мгновений. Подается бедрами вперед плавно, шире разводя колени. Дыхание срывается с приоткрытых губ, движения тягучие, а воздух вокруг невыносимо густой. Айзен нажимает ладонью на затылок Ичиго. Смотрит на него сверху вниз. Вот теперь он чувствует его - не так, как в прошлый раз, он чувствует движение себе навстречу, пока слабое, - осторожное и неуверенное или просто ленивое? - впрочем, неважно - важно лишь, что Айзен подается навстречу, и это рождает в мальчишке такую гамму эмоций, что хочется закричать. Рука давит на затылок, и в этом Ичиго наконец чувствует то, чего ему не хватало - ему кажется, что только теперь Айзен хочет этого по-настоящему. Хотя в прошлый раз мужчина просто старался быть осторожным, но это-то и задело Ичиго - его задевало, что с ним возились, как с маленьким и неопытным, хотя ведь на самом деле он и есть "маленький и неопытный". "Хорошо... да, вот так хорошо". Он расслабляет мышцы гортани и забирает член в рот целиком, головка скользит в глотку, и мышцы, сжимаясь, обхватывают ее. Ичиго душит в себе спазм, резко втягивает воздух, вздрагивает всем телом, ему невыносимо хочется закашляться, но он усилием воли заставляет дыхание выровняться. Айзен всё еще не может причинить ему боль, всё еще осторожничает с ним, а у Ичиго разноцветные яркие искры рассыпаются перед глазами, почти ослепляя, и он снова зажмуривается, двигается быстрее, так отчаянно быстро и сильно, и зубы иногда задевают ствол и нежную кожицу крайней плоти, он злится на себя, сдавленно шипит и старается открыть рот еще шире, чтобы больше не задевать. Он уже не ласкает - он словно трахает себя его членом, отдаваясь этой ласке целиком, жадно, порывисто, с какой-то беззащитной отчаянной нежностью. Рука, придерживавшая член у основания, опускается ниже, трогает и гладит яички, сжимает осторожно, дыханье опять перехватывает - на этот раз не от недостатка кислорода, а от этого прикосновения, которое кажется ему еще более интимным, чем всё, что он делал до этого. "Ну, давай же!" Он хочет чувствовать удары внутри, до саднящих ран на слизистой, до удушья и тошноты, только бы это ненормальное возбуждение хоть немного утихло. Он не знает способа погасить этот внутренний пожар, и ногти левой руки впиваются в бедро Соуске - то ли прося, то ли требуя чего-то. Ичиго и сам не знает, чего, его тело напряжено до предела, мышцы упруго перекатываются под кожей, он дышит, как загнанный зверь, и его ласка сейчас больше похожа на утоление животного голода, чем на секс. Мальчишка сходит с ума на его члене, и это безумие заразительно. Айзен вздрагивает от прикосновений зубов - невольное опасение прошивает тело волной возбуждения иного оттенка и вкуса. В нем смешиваются желание получить больше и раздражение. Смесь получается причудливой. Невольные спазмы оттого, что Ичиго не хватает воздуха, восхитительны, но в глубине захваченного наслаждением сознания разворачивается тяжелое недовольство. Но тут Ичиго принимается осторожно ласкать его яйца, впившись другой рукой в бедро - и все: в глазах темно, и он опомниться не успевает, как обнаруживает себя вбивающимся в его горло изо всех сил, и еще больше поражается тому, что продолжает двигаться в том же жестоком ритме, уже поняв, что делает мальчишке больно. Разве что рука, вцепившаяся в рыжие волосы, ложится аккуратнее. Айзен с изумлением наблюдает за собой - он двигается и контролирует движения Ичиго с совершенно нечеловеческой координацией, и сознание тут ни при чем. Он чувствует сейчас себя и Ичиго, как единое целое, чувствует напряжение каждой мышцы в теле Ичиго, точно он - его продолжение, и, однако, это не мешает ему продолжать. Айзен стонет сквозь зубы, перенося вес тела на вторую руку, приподымаясь над постелью и загоняя хуй еще глубже в тесное горячее горло. Наконец Айзен начинает отвечать. Наконец... Ичиго чувствует, как спрессовывается время, как на плечи всей своей многотонной тяжестью давит пространство, а потом внутри вдруг словно взрывается что-то, оглушает - и эмоции Соуске, его желание, его возбуждение текут сквозь тело Ичиго, сквозь его сознание, и глубже - касаются чего-то в самой глубине души, чего еще никогда никто не касался, и от этого немного жутко и больно, но боль кажется естественной, совершенно необходимой. Электрический ток чужого желания, как шаровая молния, входит в его тело вместе с ударами, опускается к паху и посылает оттуда непрекращающиеся волны дрожи по всему телу. Ичиго следует за чужими движениями, впитывает чужие стоны, принимает вбивающийся в его глотку член с жадностью ненасытного зверя. Теперь он знает то, что, наверное, не хотел бы знать, но старается об этом не думать. Из зажмуренных глаз текут слезы, стенка глотки саднит от ударов, и он уже не различает, где реальность, а где его воспаленное воображение, и не сон ли всё это... это слишком хорошо, слишком приятно, а должно ведь, наверное, быть чем-то отвратительным - ведь это же Айзен, предатель, преступник, но сердце говорит совсем другое, сердце вдохновенно лжет, что всё это неважно, и Ичиго не верит, но ему плевать - он просто уже не может иначе, и ему ничего не надо, только чужое сорванное дыхание и вот так чувствовать всем телом боль чужого желания. Нет, не чужого - одного на двоих... Он вздрагивает всем телом, хрипло приглушенно стонет от слишком острого наслаждения, - ему хочется кричать в голос, но с членом во рту не очень-то покричишь, - и тянется рукой к собственному стояку, пульсирующему так, словно еще немного - и он взорвется; дрочит жестко, торопливо, совершенно машинально - все его ощущения, все эмоции сосредоточены сейчас на члене Айзена, вбивающемся ему в глотку. Судорога прошивает тело неожиданно, скручивая мышцы, и Айзен вжимается пахом в лицо Ичиго, притиснув его к себе изо всех сил и на пару секунд перестав вообще что-нибудь соображать. С тяжелым стоном тянет мальчишку за волосы, заставляя отпустить себя. Живот скручивает в жгучий узел, так, что мышцы выпирают. Сперма пачкает Ичиго губы, лицо, попадает в глаза. Ичиго рефлекторно жмурится, а Айзен оседает на постель. По его телу проходит еще пара судорог, сильных, мучительных, так, что даже мышцы на затылке отзываются болью. Рука в волосах Ичиго сжимается в кулак. Айзен дергает его за волосы, утягивая за собой - жест бессознательный, неконтролируемый; Ичиго утыкается лицом в его живот. В глазах темно. Айзен мелко подрагивает, и прикосновение Ичиго сладкими волнами разгоняет эту дрожь по самым укромным уголкам. Прикрыв глаза и пытаясь отдышаться, он, сильно нажимая пальцами, поглаживает Ичиго по голове. Дрожь в теле стихает, сменяется обессиленной слабостью. Даже голову не поднять. Ощущать ее невыразимо приятно. Айзен оттаскивает его от своего члена и кончает ему на лицо. Ичиго сначала ничего не может сказать от удивления - он не понимает, зачем, - а потом, второй раз за сегодняшний день, его душит обида. Он облизывает перепачканные в сперме Соуске губы, тянет руку к лицу, стирает пальцами тягучие белые капли, слизывает - вкус странный, но не неприятный, Айзен утягивает его за собой на постель, укладывает его голову себе на живот, и мальчишка часто и сорванно дышит во влажную от пота кожу, уткнувшись липким от спермы лицом ему в живот, снова облизывается и вдруг смеется - как-то нервно и немного странно. Голос совсем хриплый, гортань сильно саднит, в горле пересохло, как в пустыне Сахара, но заговорить получается почти сразу. На языке этот странный привкус, и это пьянит не хуже сакэ. - Вторая попытка мимо. Ты неисправим. Рука соскальзывает с головы Ичиго. Очень хочется спать. Айзен мельком удивляется тому, что его так развезло - но смех и голос Ичиго, хриплый, с подрагивающими низкими нотами и неожиданно обиженный, выбивает сонную муть из головы. Айзен приподымается, но не видит его лицо. Секунду-другую смотрит на рыжую макушку и укладывается - вернее, падает - обратно. Ичиго лежит, навалившись грудью на его член, и говорит, не поднимая головы - ему в живот; Айзен чувствует его руку и бок внутренней частью бедра. - Почему?.. Он удивлен, но язык не слушается, голос вздрагивает и плавится, и в нем звучит не столько вопрос, сколько еще не утихшая страсть. Замолчав, Айзен чувствует, что засыпает, и сопротивляется этому изо всех сил. Ичиго поднимается, садится на кровати, отодвигается от Айзена, несколько секунд сидит так молча, глядя в каком-то неопределенном направлении, то ли рассеянно, то ли просто устало. - Я не думал, что тебя нужно было предупреждать, - встаёт, не поворачиваясь, спина прямая, но расслабленная, и в голосе лишь чуть-чуть досады на донышке - просто осадок, от которого слегка першит в горле, - чтобы ты не вытаскивал, когда кончаешь. Просил же не сдерживаться. Айзен лениво улыбается в ответ, смотрит в эту спину, - красивую спину, сильную... - опускает взгляд ниже и понимает, что поднять ресницы нет сил. Падает в сон, точно выключается, и спит на этот раз крепко и спокойно - не меняя позы, не испытывая неудобств. Ичиго идет в душ, заходит в кабинку, приваливается спиной к стене, закрывает глаза и чувствует, как в груди ворочается что-то тяжелое, ему тревожно и мучительно-хорошо одновременно. "Что будет, когда Он вспомнит?" - эта мысль не дает ему покоя. Он понимает, что что-то изменится, но не может предугадать, что именно. Потом мысли сбиваются, бросаются врассыпную, как стайка вспугнутых рыбок, и воображение рисует ему Соуске, хрипло стонущего, выгибающегося и трахающего его в рот с такой страстью, что Ичиго готов терпеть всё, что угодно, лишь бы еще хоть раз увидеть Его таким. Мышцы живота напрягаются, внутри словно пульсирует тугой горячий ком, Ичиго прикусывает губу и ведет раскрытой ладонью по груди, задевает сосок, останавливается, переводит дыхание, обводит пальцем вокруг ореола и опускает руку на живот, медленно поглаживает, разводя ноги чуть шире, вспоминает, какое у Айзена было лицо, когда он сказал ему: "Тогда открывай рот", какой у него был тон, и от этого воспоминания стонет в голос, приоткрыв рот, облизывает горячим языком сухие губы и обхватывает каменно-твердый член. Второй рукой поглаживает поджавшиеся яички, с нажимом проводит пальцами по промежности, и от мысли, что это могла бы быть рука Соуске, буквально дуреет. Дрочит быстро, жестко, не сдерживая громких стонов, и через несколько минут бурно кончает с коротким хриплым вскриком. Ноги совсем не держат, и он сползает на пол на дно кабинки, дотягивается до вентиля и включает воду. Ноги всё еще слегка дрожат, мышцы во всём теле ноют от напряжения, хочется лечь и просто отрубиться. Ичиго сбрасывает обернутое вокруг бедер полотенце на спинку кресла и осторожно, чтобы не потревожить спящего Соуске, устраивается рядом. Близость этого тела, всё еще желанного - постоянно, каждую секунду, каждое мгновенье желанного - будоражит, и мальчишка понимает, что уснуть ему не удастся еще долго. Чужое тепло, чужое размеренное дыхание совсем рядом - это так непривычно... Раньше он всегда спал один. Но, наверное, не в этом дело, просто он всё еще не может прийти в себя после этого накрывшего их обоих безумия - сейчас всё произошедшее кажется ему почти нереальным. Он смотрит в широкую спину Айзена, отвернувшегося к стене, в темноте виден только силуэт, и молочно-белое сияние кожи в лунном свете, падающем из окна, придает этому зрелищу оттенок чего-то потустороннего. Рука сама тянется к этому силуэту, и Ичиго беззвучно выдыхает, дотрагиваясь до прохладной кожи, сползшее к пояснице Соуске одеяло мешает - Ичиго путается в нем ногами, ругается про себя, сдвигает его еще ниже и порывисто прижимается к спине мужчины грудью и животом, вжимается напряженным пахом в его ягодицы, трется сухими прохладными губами о его плечо, старается дышать беззвучно, даже когда волна возбуждения захлестывает настолько, что он начинает задыхаться. Как же близко, как же горячо, как же... а потом он теряет все слова, давит в горле мучительный стон, ёрзает нетерпеливо и, не выдержав, опускает руку мужчине на ягодицы, чуть отодвинувшись, чтобы было место для "маневра". Поглаживает дрожащими, похолодевшими пальцами, спускается ниже, пропускает ладонь между его ног, касается промежности, проводит легонько, обмирая от собственной смелости и борясь с накатывающим желанием раздвинуть его ягодицы и прижаться к промежности подрагивающим от возбуждения членом. Внизу живота снова тягуче-болезненно ноет, и он берет свой член свободной рукой, сжимает у основания, скользит вдоль ствола медленно, с нажимом - не для того, чтобы кончить, а для того, чтобы хоть немного успокоить пульсацию крови и уменьшить напряжение, но это вполне ожидаемо не помогает - прикосновения к телу Айзена посылают по его собственному импульсы такой частоты и силы, что когда он закрывает глаза, под плотно сжатыми веками гуляют ослепительные вспышки, и каждая мышца в теле напряжена до состояния натянутой струны. Сквозь спокойный глубокий сон пробиваются, ветвясь, ручейки удовольствия и возбуждения. Текут неторопливо, разливаясь дразнящим неспокойным теплом. Хочется ощущать его, прижаться спиной - но, прежде чем сонное тело выполняет это желание, Айзен просыпается достаточно, чтобы осознать, что это Ичиго возится у него за спиной, жмется к нему, трется о зад, запускает руку между ног - Айзен чувствует, как вздрагивают поглаживающие его пальцы. Ловит себя на том, что улыбается в подушку, и старается дышать размеренно, не выдавая, что проснулся. От возбуждения, прокатывающегося горячими волнами по всему телу от макушки до пяток при каждом прикосновении к телу спящего Соуске, хочется то ли стонать, то ли скулить, вжимаясь болезненно пульсирующим членом в его промежность, но тогда он уж точно проснется, и еще неизвестно, как отреагирует на то, что ему не дают поспать, поэтому Ичиго сдерживается изо всех сил, глотает стоны и кусает губы, дрожа всем телом от неуёмного желания прижиматься, гладить, целовать, ласкать до полного изнеможения, и в висках бьется, как пойманная в силки птица: "Соуске", "Соуске", "Соуске", он никогда не называл его по имени, никогда, и с чего бы вдруг, да и разве это имеет какое-то значение? Почему-то сейчас он вдруг понимает, что имеет, произнести имя - это как протянуть руку, это как стать ближе. "Мы с тобой по разные стороны баррикад". А в груди плавится металл всех этих "должен", и крошится камень всех его "так будет правильно". Ичиго тихо, почти бесшумно соскальзывает вниз, прижимается губами к молочно-белой ягодице мужчины, трогает ее сухими чуть шершавыми губами, сейчас уже горячими - всё его тело снова горит - и осторожно раздвигает ягодицы пальцами, прижимается губами к внутренней стороне, потом осторожно проводит языком по промежности, касаясь ее теплым влажным дыханием, другой рукой оглаживает бедро Соуске, снова ёрзает, устраиваясь поудобнее. От несмелого, осторожного прикосновения мальчишеских губ Айзена прошивает током. Но Ичиго на этом не останавливается - когда это он останавливался?.. - проскальзывает по краю сознания ироничная мысль, но Айзену не до отслеживания странных мыслей. Ему даже не до слышащегося призрачного смеха - с голосами он будет разбираться потом. Айзен давится вдохом, когда его промежности касается язык, поворачивается (соскальзывающие руки и губы мимолетным своим движением вызывают дрожь) и спокойно, внимательно смотрит на Ичиго. Приподымается, проводит пальцами по его скуле, глядя в глаза. В полутьме глаза Айзена поблескивают белками, но выражения глаз не разобрать. Ичиго приподнимается на локте, судорожно сглатывает - горло перехватывает от одного только касания длинных изящных пальцев к коже, чужое тепло колеблется рядом, как пламя свечи, близкое, горячее - кажется, тронешь - обожжёт. Мальчишка поворачивает лицо навстречу движению пальцев, накрывает рукой руку Соуске, ловит пальцы губами, прижимается, чуть заметно дрожит всем телом от возбуждения, внутри мечется обреченное: "Что будет, когда он вспомнит?", царапает длинными когтями легкие на вдохе, но Ичиго улыбается искусанными губами, не отнимая пальцев Соуске от своего рта. В этом движении столько... чувства? доверия? бог его знает, неважно, - Айзену становится тепло. Сильное ровное тепло разливается в груди и отчего-то по телу, ему даже кажется на миг, что он видит золотистый свет. Айзен встряхивает головой, отгоняя непрошеные видения, и прижимается губами к виску Ичиго. Обнимает, чувствуя, как Ичиго вздрагивает, и прижимает к себе - мягко, но с силой, жадно впитывает эту дрожь. Трется лицом о висок, касается губами глаз, проводит губами по подбородку, заставив Ичиго запрокинуть голову. Гладит всего, с ног до головы, то легко, то сжимая ладони, и снова легко целуя. Его движения неторопливы, почти ритуальны - он будто каждое мгновение смакует. Или убеждает в чем-то Ичиго таким способом. Или пытается ему что-то объяснить. А на самом деле просто наслаждается прикосновениями и чувствами. Правда, следы на собственной коже и запах мешают. Айзен тихонько вздыхает, снова трется губами и лицом о висок - ему бесконечно нравится это движение. - Надеюсь... - произносит тихо и хрипловато и останавливается, будто передумав. Продолжает другим тоном: - Я пойду искупаюсь, - в его исполнении эти слова значат то, что значат. Снова целует в висок, жмурясь и глубоко вдыхая. Ичиго пахнет дразняще, а собственный запах Соуске не нравится. Не дожидаясь реакции, встает и уходит в душ. И только встав под воду, понимает, на сколько его волосы отросли за эту ночь. Айзен моется неторопливо и думает о всех ненормальных событиях последних часов. К ненормальным событиям относятся голоса, борьба с призраком, мнимая смерть Ичиго и его собственное поведение. С голосами, призраками и Ичиго он смирился, решив принять по умолчанию все, как есть, и наблюдать, пока возможно. Но собственные реакции... Он пытается вспомнить все, что Ичиго говорил - из коротких непоследовательных объяснений складывается странная картинка. Странной ее делает прежде всего то, как неравномерно распределено его понимание происходящего. Он точно пытается всмотреться в слепое пятно. "Чтоб увидеть то, что оказалось в слепой зоне, нужно переместиться", - думает Айзен, разгоняя по коже мыльную пену. Упрямо намыливает голову, с некоторым трепетом смотрит в зеркало - нормальному человеку уже пора бы рехнуться, не правда ли? Так что я наверняка , как говорит Ичиго, шинигами...- и ищет глазами ножницы. Об Ичиго он не думает. Он просто видит его все время - перед глазами то и дело всплывают картинки, как ни странно, не сегодняшней ночи. Память будто пытается пробраться за завесу. Айзен думает о том, что притягивает его к мальчишке, перебирая собственные эмоции, картинки меняются, он зажмуривается - и опомниться не успевает, как уже поглаживает стояк. Встряхивает головой (с мокрыми волосами это оказывается неудобно и неприятно), выдыхает глубоко и длинно и заставляет себя расслабиться. Ичиго, безусловно, был прав, когда сказал "наши желания совпадают" - но это сейчас. Я пытался его убить. Я пытался что-то там разрушить. Я ничего не чувствую по этому поводу. Меня не возмущает ни утверждение, ни то, что я не помню, как это было. Это выглядит по крайней мере неестественно. Хочу я, чтоб мне стало понятно, зачем мне было его убивать? Конечно. Хочу я, чтоб мне стало нужно его убить?.. Айзен фыркает, в задумчивости смывает пену, находит в шкафчике ножницы и принимается терпеливо кромсать. Ичиго встает, подхватывает со спинки кресла свое полотенце, оборачивает его вокруг бедер и направляется в ванную. На этот раз он собирается просто поговорить, хотя когда это за весь сегодняшний вечер у него хоть раз получилось "просто поговорить" с Айзеном? На самом деле для того, чтобы "просто поговорить", можно дождаться его возвращения из душа, но Куросаки врет самому себе, что идет туда "не потому что"... Открывает дверь, останавливается на пороге и с удивлением смотрит, как Айзен режет ножницами отросшие пряди. Они растут слишком быстро, - "Наверняка из-за Хогиоку. Что же оно с ним делает?", - прикрывает дверь, подходит сзади, останавливается за правым плечом Соуске и смотрит на их отражение в зеркале. Выглядит это очень странно - обнаженный Айзен и наполовину обнаженный Куросаки рядом, уже обнимающий его за талию. Нереальное, неправильное, противоестественное зрелище. "Бред воспаленного сознания", - думает Ичиго и вдруг понимает, что они не могут друг друга убить. Никогда не могли и никогда не смогут, такой вот фатум. - Хочешь, поговорим? - его горячие губы прижимаются к коже Соуске между лопаток. "Что же мне со всем этим делать?" Айзен смотрит на его появление в зеркало, не опустив рук - левой с зажатыми в кулаке волосами и правой с ножницами. По нервам пробегают искры, от легкого объятия с губ срывается резкий выдох. Он сам удивляется остроте своих реакций. Ичиго прижимается губами к его спине, и мышцы коротко напрягаются - возможно, не от прикосновния, а от слов. Айзен опускает руки и медленно поворачивается. Между бровей появляется складка, но смотрит он спокойно. "И что Ичиго пришло в голову разговаривать сейчас? - думает он. - И почему меня это... волнует? задевает?.." "Потому что ты хочешь его, болван", - откликается неслышимый голос. Он еще что-то говорит, но Айзен не слушает. В его глазах мелькает желтый отсвет. Айзен, не глядя, откладывает в строну ножницы (отрезаные пряди падают на пол) и берет лицо Ичиго в ладони. - О чем? - спрашивает он спокойно, но так близко, что Ичиго чувствует его выдох. - О нашем прошлом, - Ичиго чувствует, как внутри ворочается что-то холодное и колючее, и невыносимо тяжелое. "Нет, не могу..." Подносит руку к ладони Соуске, накрывает своей, тянет к губам, осторожно касается, прикрывает глаза, "Я так хочу... вот так... только не отнимай руку..." какие-то обрывочные мысли бьются, как мошки в паутине, и увязают в густом и тягучем мареве, заполнившем сейчас его сознание. Он не понимает, почему... почему Айзен, и почему его ведёт так, что каждый выдох готов превратиться в стон, когда тот вот так на него смотрит. Он ловит губами пальцы, трется об них губами, потом чуть прикусывает подушечки среднего и указательного, проходится языком по ладони, потом по каждому пальцу в отдельности, и медленно втягивает их в рот, продолжая смотреть Айзену в глаза. Со дна зрачков поднимается темное, тяжелое вожделение, но Айзен смотрит не в глаза Ичиго, а на его губы - верней, на свои пальцы в его губах. Ичиго видит, как расширяются его зрачки. Ичиго уже совсем не до разговоров. То, что он сейчас делает, напоминает ему самому какое-то ритуальное действо, и в то же время ему кажется, что выглядит это... как - пошло? странно? - он забирает пальцы Соуске в рот целиком, нежно проходится языком по всей длине, потом чуть выпускает, прикусывает зубами, снова погружает в рот, лаская языком - жадно и нежно одновременно, и понимает вдруг, что просто отчаянно хочет его в себе. Он опускает ресницы, роняет тихий стон на выдохе, пальцы Айзена так глубоко, почти в глотке, и от этого ведёт так, что, кажется, уже невозможно стоять на ногах. "Если ты прямо сейчас не сделаешь что-нибудь со мной - сделаю я!" Айзен прижимает его к себе (полотенце тут же падает) свободной рукой рывком, изо всех сил - во всяком случае, слишком сильно. Руку в рту мгновенно заменяет язык. Айзен сжимает Ичиго, соскальзывая руками по спине, хватает его за зад, запуская ладони между ног, приподнимает - одна рука обхватывает спину, другая внизу, то ли держит, то ли ласкает, - и так тащит в комнату, на постель, не прекращая целовать, завладев языком, не давая вздохнуть. Роняет на постель, раздраженно взмахивает головой, отбрасывая недорезанную гриву, и принимается целовать лицо, шею, грудь, держит и не дает пошевелиться, а когда выпускает, то только для того, чтобы стиснуть снова. Переворачивает барахтающегося на живот и ведет губами по спине, встав над ним на четвереньки, держит одной рукой (наверно, чтоб не сбежал), а другой гладит широкими движениями, забираясь ладонью и под живот. Целует поясницу, гладит ягодицы, касается легонько губами поджарого зада, проводит по нежной коже щекой. Ичиго словно горячий вихрь сбивает с ног, подхватывает, как сорвавшийся с дерева листок подхватывает ураган, - и кружит, и он уже не понимает, где небо, а где земля, и задыхается от нахлынувшего желания - то ли своего, то ли чужого, то ли одного на двоих, силится приподняться, прижаться тесней, но его держат крепко, даже не дёрнешься, вжимают в кровать, переворачивают, и он утыкается лицом в простыню, глуша собственные стоны, почти давясь ими, чувствует чужие губы на спине, пояснице - это еще возможно терпеть, хотя к черту терпеть, член пульсирует так, что, кажется, от одного трения о ткань можно кончить, если Соуске еще раз так прикоснется губами - и он прикасается, но на этот раз к ягодице, и тогда Ичиго снова дергается и сдавленно шипит сквозь зубы ругательства, ему хочется крикнуть: "Да трахни же ты меня уже наконец!", - но дыхания не хватает даже на одно слово, так что он просто прогибается в пояснице и подается назад, похолодевшими пальцами комкая ткань простыни, уже почти не осознавая, что делает. Ему кажется, что эта сладкая пытка не закончится никогда, ему кажется, что Айзен просто издевается над ним, как в тот раз, и что если сейчас он просто отпустит его и встанет, Ичиго просто сойдет с ума. Ичиго изгибается, подставляя зад, и от этого короткого движения в черепной коробке вспыхивает фейерверк. Он едва сдерживается, чтоб не зарычать и не... укусить?.. Айзен жмурится, коротко смеется, сжимает левой рукой по-мальчишески стройную ногу под коленкой, - правая все еще прижимает Ичиго к постели, упираясь в спину, - раздвигает колени Ичиго шире, трется о нежную кожу лицом, ей-богу, целовал бы и целовал, - проводит легонько между ягодиц языком, - успел поймать дернувшегося, вжал в постель сильнее, - и снова ведет языком, дразнит кожу дыханием, ведет рукой по ноге вверх, сжимает ягодицу, соскальзывает ладонью в промежность, гладит. Пальцы дрожат, и движения языка тоже дрожащие, неровные, - но это хорошо, так только больше удовольствия. Поглаживает нежную кожу между ног, обхватывает пальцами яички, чуть сжимая, снова гладит. Язык проходится между ягодиц вверх-вниз и принимается вертеться вокруг входа, нажимает, поглаживает, почти щекочет, снова нажимает. Ичиго вздрагивает крупно, и Айзен то и дело нажимает ему на плечи второй рукой - то ли держит, то ли приказывает лежать спокойно. Он распластан и практически обездвижен, он чувствует себя бабочкой, насаженной на иглу - игла проходит сквозь всё тело, сковывая и парализуя волю, так больно и так сладко, и кажется - его сил не хватит теперь даже на вдох, и воздух такой невыносимо горячий, воздух теперь весь пропитан этим запахом - запахом их возбуждения, запахом смазки, которой Ичиго уже испачкал простыню, а еще - Его кожи, Его волос, Его тела, и от этого так кружится голова, что хочется вцепиться в единственную точку опоры в этой безумной запредельной реальности, и эта точка опоры - та сила, что сейчас властно вжимает его в постель... а потом эта сила вдруг прикасается там, где Ичиго совсем не ожидал - только не языком, потому что... потому что это совершенно невыносимо, это же... это же Он... мысли путаются, перед глазами бешеной яркой вереницей проносятся воспоминания - Сейретей, холм Сокиоку, Рукия, их первый бой, закончившийся так быстро и так позорно, потом Уэко Мундо, заплаканные, но решительные глаза Орихиме, потом небо над Каракурой, Айзен в белой форме с длинными развевающимися локонами, со странными, неестественного цвета глазами, Айзен, пронзающий мечом Хитсугаю, Айзен, стоящий над Ямамото Генрюсаем, охваченным собственным пламенем. Айзен, смеющийся ему в лицо: "Я могу прямо сейчас коснуться твоего сердца", "Я знал о тебе с самого твоего рождения, мальчик-риока"... Айзен, превращающийся у него на глазах в чудовище, раскрывающее огромные белые крылья за спиной... "Айзен, Боги произошли от людей..." - и его собственная рука, остановившая чужой меч. Глаза, в которых впервые в жизни мелькает что-то похожее на недоумение. "Боишься меня?" Теперь - не боится. Горячий язык властно касается его тела там, где невозможно выдержать - невозможно, если это Он. И Ичиго вздрагивает всем телом, Ичиго понимает - он всегда знал, что... - "Это мог быть только ТЫ. Больше никто, слышишь? Если бы ты только знал..." Может быть... может быть, тот Айзен Соуске из их совместного прошлого это тоже знал, но того Соуске тут нет, а Ичиго задыхается и дуреет от влажных касаний языка, от так некстати нахлынувших воспоминаний, "Я же мог тебя убить, идиот ты самоуверенный!" но почему сейчас, твою ж мать, какого дьявола?! И Куросаки не выдерживает: - Сделай это! Сделай это уже наконец! Я... не могу больше! Приподнимает голову, смотрит перед собой, ничего не видя. Ему кажется, он наконец понял - почему. Почему Айзен. Айзена прошивает странная эмоция - короткий, но болезненный укол чего-то вроде горькой печали, вины, сожаления - он сам не может понять, что это за чувство такое. Будто распахивается бесконечное холодное пространство, и они парят на самом краю пропасти. А может быть, падают - просто оно так огромно, что падать там можно бесконечно. Но это не страшно, ему только бесконечно жаль, что Ичиго падает вместе с ним - из-за него, потому, что он... Айзен встряхивает ошеломленно головой (волосы тут же рассыпаются по ногам Ичиго, и Айзен раздраженно шипит, пытаясь отбросить их за спину), избавляясь от странного состояния, и говорит негромко: - С первого раза может не получиться. Целует ямочки у Ичиго на спине и наклоняется, снова касаясь языком, нажимая ладонью, заставляя Ичиго расставить колени шире, лечь грудью на постель и выгнуться больше. Смотрит - невозможно же глаз отвести. Проводит по промежности пальцами, нажимает на мышцу, поглаживает ягодицы второй рукой. Садится между ног Ичиго, разведя колени. Гладит от колена до ягодиц, гладит ягодицы, нажимая основаниями ладоней и большими пальцами вокруг прохода. Поворачивает левую ладонь, кладет так, чтобы концы пальцев легли на мышцу, а правой гладит, сжимая, ягодицы. Гладит пальцами по кругу, нажимая сильнее, пока один не погружается - совсем немного. Подхватывает яички Ичиго другой рукой. Тело под его руками дрожит, изгибается, буквально поет, но Ичиго то ли растерян, то ли не решается сам снимать напряжение. - Дрочи, - говорит негромко, - только не спеши. Толкает палец внутрь - не столько ради результата, сколько чтобы проверить сопротивление. Замирает, пытаясь перевести дыхание. Он прекрасно понимает, что, если будет прислушиваться к собственным ощущениям, долго не протянет - но, по крайней мере, ему хватит самообладания на то, чтобы первые ощущения не были болезненными. Тянет ягодицы ладонями в стороны, прижимает язык, проталкивая его в проход и смачивая слюной. Откидывает голову, - волосы лезут в лицо, когда он наклоняется, - и снова нажимает пальцем на проход, сжимая второй рукой ягодицу. Проталкивается наконец - пока еще не глубоко, - и разминает мышцу, нажимая рядом со входом большим пальцем и костяшками других. Перед глазами проскакивают искры, Айзен шипит и прикусывает губу, нажимая сильнее. Нечего и думать совать сейчас членом, он просто гладит пальцем Ичиго внутри, шалея от того особенного шелковистого ощущения, которое бывает только от нетронутой, здоровой слизистой, отыскивая самую чувствительную точку и смутно, очень смутно сознавая, что сам сходит с ума от того, что делает. Мышцы Ичиго сжимаются, и колечко порой сдавливает палец чувствительно. Айзен не то усмехается, не то шумно выдыхает, запускает руку Ичиго под живот, кладет ладонь поверх его пальцев, двигает его руку с силой в одном ритме с движениями руки в заду. Наклоняется, прикусывает кожу на ягодице. Привстает на коленях, прижимаясь пахом к промежности Ичиго, не вынимая пальца, который ходит теперь внутри более-менее свободно. Трется пахом, торчащим членом о промежность, о яички, о собственный кулак. Разжимает руку Ичиго на его члене и заставляет его охватить пальцами оба вместе. Толкается, постанывая, обхватывая пальцы Ичиго сверху. Нажимает на проход вторым пальцем, медленно увеличивая усилие, заставляя дергать задом, насаживаясь. По нему течет пот, намокшие волосы щекотно мотаются по спине, пот стекает со лба, со щек, ему не хватает дыхания, они не падают только потому, что мальчишке не удается отодвинуться, когда он напирает на него всем весом - ведь он его держит... вместе с собой. Айзен смотрит на торчащие, порозовевшие ягодицы, напряженную спину, по которой ручьями катится пот, рыжую шевелюру, - пряди тоже намокли от пота, потемнели по краям, - слушает вскрики и стоны и понимает, что готов на что угодно, чтобы такое... было возможно. "Почему ты - не он?" Ичиго кусает губы в отчаянии, сейчас он вдруг с болезненной ясностью осознаёт, чего хочет - он хочет, чтобы его первый раз - и все последующие, как ни дико это звучит - были с Айзеном Соуске. С тем самым Айзеном Соуске, который помнит его, который знает, кто они друг другу. Единственный, кто смог стать для него равным - Куросаки Ичиго, и это, оказывается, может так много значить. Он хочет, чтобы Айзен знал, как много. Этот Айзен - такой острожный, такой заботливый, и это неожиданно и... странно. Пальцы, с такой убийственной силой сжимавшие еще недавно шею мальчишки, теперь ласкали его в самых чувствительных местах с такой нежностью и страстью, что поверить в реальность происходящего было, казалось бы, совершенно немыслимо. Было бы, если бы он не знал Айзена - он никогда не встречал никого более непредсказуемого, чем Соуске. Но он всё равно не ожидал, что с ним будут так осторожны. Наверное, это хорошо, это должно успокаивать, но Ичиго никак не может успокоиться, не может довериться чужим рукам и просто подчиниться - возбуждение становится неконтролируемым, а ласки слишком откровенны, они заставляют его сгорать от жгучего стыда (как хорошо, что в комнате темно, и Соуске не видит, как пылают его щеки) и отчаянно желать большего, даже если это большее принесёт ему боль - уже плевать, он не боится боли, никогда не боялся, он просто хочет ощутить Его в себе, так близко, как только возможно, чувствовать, как пульсирует в его теле чужое возбуждение, и впитывать чужое удовольствие всем телом, каждой его клеткой. Когда мужчина разжимает его пальцы, заставляет обхватить оба их члена вместе и со стоном толкается в его руку, Ичиго кажется, что Соуске уже на пределе. Он не хочет - не может - ни за что не простит себе, если тот продолжит сдерживаться. - Айзен... - он хотел бы назвать по имени, но почему-то всё еще не может. Голос хриплый, срывающийся, и он сам его почти не узнаёт. - Я хочу... тебя... пожалуйста... - Ичиго отдает себе отчет в том, что это, должно быть, очень больно. Может быть, Айзен прав - сразу может не получиться. Но если они не попробуют, то так и не узнают. Он бы выразился иначе, но что-то останавливает - словно потеря памяти возвела между ними невидимую стену, сквозь которую мальчишка теперь так отчаянно продирается к тому, кто сможет понять, почему это так важно. Айзен шумно выдыхает сквозь зубы. Отпускает руку Ичиго, дрочащего им обоим, вдыхает глубоко, пытаясь сдержать возбуждение, и кладет обе ладони на ягодицы. Покачиваясь в такт движениям руки Ичиго, нажимает четырьмя пальцами на проход, пытаясь запустить внутрь указательные и средние обеих рук, нажимает ладонями, тянет ягодицы в стороны. Была бы смазка... Вжимает пальцы в узкий проход, двигает ими, растягивая, тянет в стороны - мышца стала податливей, и он готов попробовать выполнить просьбу, нужно только заставить себя выскользнуть из руки Ичиго. Отодвигается, наклоняясь и прижимаясь ко входу ртом, смачивает слюной. Сплевывает в ладонь, размазывает слюну по горящему члену, едва сохраняя координацию. Прижимает головку ко входу, примеривается, тянет ягодицы в стороны, заставляя Ичиго открыться как можно больше. По-настоящему в этот раз не получится, но ему самому так хочется засадить, что уже на все наплевать. Перед глазами вспыхивают цветные круги - мышца сжимается, стискивая головку. - Расслабься, - говорит Айзен шатающимся, низким голосом, пытаясь протолкнуть член в судорожно дергающийся вход, - постарайся... впустить его... Голос не слушается, в глазах пляшут пятна, он дышит открытым ртом, хватая воздух, мышцы в спине и паху сводит, тело движется само, он уже не контролирует свои толчки и только сжимает зад Ичиго изо всех сил, тянет в стороны в попытке заставить впустить себя глубже. Член входит туго, слишком туго, внизу члена больно - но это помогает остановиться, сдержать толчки, дать Ичиго возможность попытаться расслабить анус, приспособиться. Тяжело дыша, Айзен пытается наклониться, качнуть бедрами из стороны в сторону - Ичиго будет проще, если он найдет угол удобней. Движение медленное, но член протискивается все глубже, и это хорошо, так непередаваемо хорошо! Он стискивает зубы и запрокидывает голову, толкаясь внутрь еще и еще, обхватывая ладонями бедра Ичиго под животом, задевая напряженный член и поджатые яйца, перехватывает удобней, дергает Ичиго на себя, останавливаемый только острыми вспышками боли в собственном члене. Когда Айзен нажимает на его сжатую мышцу и вставляет внутрь сразу четыре пальца, у Ичиго искры сыпятся из глаз, и он едва не прикусывает собственный язык от боли. Стискивает в кулаке простынь, пальцы сводит от напряжения. Больно так, что, кажется, мышца не выдержит и порвется, острая резь прошивает насквозь, как удар тока, расходится по всему телу, и Ичиго подтягивает к лицу вторую руку и закусывает кисть зубами, чтобы не закричать. Слишком сильно, потому что во рту немедленно появляется противный солоноватый металлический привкус, но это хоть немного отвлекает от других ощущений. Сейчас он думает, что, наверное, зря на это согласился и что вряд ли ему самому это когда-нибудь сможет понравиться. Пальцы ощущаются как нечто чужеродное, что хочется немедленно вытолкнуть, тело сопротивляется, словно желая как можно скорей избавиться от непрошеного вторжения, но мальчишка приказывает себе расслабиться, подавляет это внутреннее сопротивление изо всех сил до тех пор, пока наконец тело не сдается - он не понимает, сколько времени уходит на это - несколько минут? - ему наконец удается немного расслабить мышцы, и Айзен это наверняка тоже чувствует, потому что пальцы тут же покидают его тело, а взамен в проход толкается влажная от слюны и смазки головка. Ичиго шумно втягивает воздух сквозь зубы и зажмуривается так, что на глазах едва не выступают слезы. Но, к его удивлению, это проникновение почему-то оказывается намного приятнее пальцев - наверное, дело в возбуждении от одного осознания того, что член Соуске входит в него - от одной мысли об этом он готов кончить. Член ощущается совсем не так, как пальцы - когда его растягивали пальцами, это казалось ему каким-то изощренным издевательством над телом, будто его дразнили и мучили одновременно, а сейчас чужое возбуждение захлестывает его, горячее и пульсирующее, бьется внутри, отдается в животе и в груди сладостными волнами, всё еще болезненными, всё еще острыми, но сейчас он чувствует его достаточно близко, чтобы подстроиться - под сорванное дыхание, под бешеный ритм чужого сердца, сейчас он ощущает его желание почти как свое собственное, сейчас Ичиго чувствует Его - еще не так близко, не так тесно, как хотел бы, но уже лучше, невидимая стена между ними дрожит и колеблется, и с каждым толчком эта вибрация между ними становится всё сильней. К боли и восторгу примешивается что-то еще, чему Ичиго пока не может дать названия - наверняка, будь он способен сейчас соображать, он понял бы, что это за ощущение, но он просто двигается, дышит, живет в этом - в этой новой реальности, созданной ими и существующей только для них двоих. Айзен останавливается, и мальчишка чувствует, как его тело вздрагивает - не выразительно, едва ощутимо, но это не похоже на дрожь удовольствия, и запоздало приходит мысль, что ему без смазки должно быть тоже очень больно. Если двигаться слишком резко, можно даже порвать уздечку. Ичиго закусывает губу и заставляет себя открыть глаза. Под веками всё еще вспыхивают разноцветные искры, и каждая мышца в теле напряжена до состояния натянутой струны. Он не решается податься навстречу, чтобы не причинить лишней боли - не столько себе, сколько ему. - Ты... как? - наверное, самый дурацкий вопрос, который мог бы задать человек (или шинигами) в его положении, но Ичиго даже в голову не приходит, что беспокоиться нужно не об Айзене. Беспокоиться о себе он как-то не привык и уже, похоже, не привыкнет. В ответ звучит прерывистый выдох. В нем слышатся потрясение и жадное желание. И тут же странное чувство охватывает - да нет, пробивает навылет Айзена. Даже в таком помутненном состоянии Айзен не может не поразиться ему. Это не нежность, но, безусловно, тепло - такое, что захлестывает всего; это не горечь, хотя в нем есть что-то от недавнего видения полета в пропасть. Это можно было бы назвать острым переживанием ценности Ичиго, захватывающим... Айзен мысленно прикусывает себе язык, переводит дух и, кажется, улыбается. Молчит, пытаясь отдышаться, и наконец отзывается - голос не слушается его: - М-м... мы поспешили, это так не делается. "И ты теперь будешь знать, почему", - добавляет про себя, удивляясь тому, как звучит внутренний голос. Не переставая крепко прижимать к себе Ичиго, - вжимать себе в пах его зад и вжиматься в него, - садится на пятки (насколько может осторожно), усаживая Ичиго на колени. Иной раз его прошивает при этом дрожь - не столько от удовольствия, сколько от болезненных ощущений. Усаживает Ичиго, длинно и неторопливо гладит его ноги и промежность, ласкает налившийся член - давая устроиться удобней или, в конце концов, встать, оторваться, сползти. Выпускать его из рук - выше сил. Боль проходит, сменившись почти сладким ощущением нажатия, тяжести тела, но он старается не двигаться - то есть не двигать бедрами; а сам обнимает Ичиго, прижимая его спиной к своей груди, трется (на движение отзывается и стиснутый член, Айзен горячо выдыхает рядом с ухом), гладит раскрытым ртом мокрые от пота шею и плечи, покусывает. Руки гуляют по звенящему от напряжения, взмокшему телу - остановиться немыслимо, но так он хотя бы даст ему самому решать... контролировать... мысли путаются. Краем сознания Айзен понимает, что все может кончиться тем, что он просто отымеет мальчишку, несмотря ни на что - он гонит эту мысль и с тихим стоном толкается бедрами. Ичиго прижимается к нему спиной и бедрами, вжимается в его пах ягодицами. Его тело отзывается на каждое движение внутри - сначала вспышкой острой режущей боли, но когда они меняют позу, ощущения тоже меняются, боль становится не такой резкой, появляется какое-то неприятное тянущее ощущение, зато боль постепенно притупляется - чем чаще они останавливаются, тем больше расслабляются и привыкают мышцы. Айзен вжимается в Ичиго всем телом, и это убедительнее любых слов. Мальчишка тянется рукой к руке Соуске, уже соскользнувшей с его члена, прижимает к своему подрагивающему от возбуждения стволу, сжимает пальцы поверх его пальцев и начинает медленно двигать его рукой, и одновременно коротким движением бедер медленно и осторожно подается ему навстречу. Уже не так больно, как он ожидал. Вначале ему казалось, что если Айзен толкнется хотя бы немного сильнее - точно порвёт его, но теперь, когда острые вспышки боли угасли, ощущения прикосновения раскаленного металла к мышце сменились другими, странными, непривычными и, если бы не мешала ноющая боль, наверняка приятными - он чувствует, как его сфинктер сжимается вокруг чужого члена, и Ичиго кажется, что он ощущает биение крови внутри него, пульс чужого возбуждения, ток чужого желания, рваными ударами с каждым толчком расходящийся по его собственному телу. Почему-то вдруг приходит совершенно неуместная мысль: "Интересно, как это, когда дотрагиваешься до чьей-то души? Или когда дотрагиваются до твоей..." От этой мысли восхитительно-больно и жутко, и сладко замирает сердце, когда он снова двигает бедрами навстречу движениям Соуске, закрывает глаза, откидывает голову назад, ища еще более тесного соприкосновения, еще глубже погружаясь в это безумие, забывая и путая, что происходит между ними на самом деле - то ли они сражаются, то ли убивают друг друга, то ли ласкают - наверное, это уже не имеет значения, чувствуют они всё равно при этом одно и то же - так ему кажется, и он не может понять, откуда взялось это ощущение, граничащее с уверенностью. Ему совсем не жаль своего тела сейчас, он не боится ни ран, ни крови, что-то другое тревожит его, неясное, что-то в самом Айзене, словно тот стал более уязвимым, и страшно нечаянно задеть какую-то струну внутри него (в душе? или это называется иначе?) - вдруг она отзовётся болью, тоской, виной? Так хочется сказать ему, но горло перехватывает спазмом, и слова ненужные, неправильные, не те. Ичиго хватает ртом воздух, вдыхает порывисто, двигается навстречу настойчивей. "Если тебе уже не больно, если ты можешь...", - окончание фразы тонет в беспорядочном потоке сознания. Ему слишком хорошо только от того, что это - Айзен Соуске, а всё остальное уже не важно. Просто не может быть важным. - Не... сдерживайся... больше, - выдыхает он, хотя с языка рвутся совсем другие слова - какая-то дурацкая сентиментальная чушь, и ощущение такое, будто его сердце становится горячим, обжигающе-горячим и плавится, и об этом невозможно молчать, невыносимо, немыслимо, но Ичиго прикусывает язык и приказывает себе успокоиться. "Наверное, это истерика", - думает он почти отстраненно, поднимает ладонь и прижимает ее к груди. Слишком горячо, и что-то так неистово мечется и бьется внутри, что хочется царапать кожу ногтями, доцарапаться, вырвать это "что-то" - может, тогда снова станет легче... дышать, думать, может, тогда наконец его отпустит... "Чертова истерика", - такое удобное объяснение. - Я ведь уже говорил, - улыбается так, будто собственная боль не имеет никакого значения. Теперь - не имеет. Вместо ответа пальцы на его члене сжимаются плотней, рука движется резче. Айзен вжимается в его зад. Движения руки на члене заставляют Ичиго подаваться навстречу пока несильным толчкам. Левой рукой Айзен прижимает его к себе, толкается сильнее. Дышит загнанно, пот течет по обоим, смешиваясь, щекотно ползет по животу. Ичиго чувствует ухом рваный выдох, а потом Айзен прикусывает его ухо - коротко, не сильно, - и, задыхаясь, говорит тихо, но повелительно: - Не дразни меня. Его рука скользит по мокрому боку, гладит бедро, живот, проходится вверх до груди, накрывает правый сосок. Растопыренная ладонь проходится легонько, чуть касаясь, и в этот момент Айзен толкается сильней. "Чего доброго, и впрямь не смогу сдержаться", - мысль проскакивает вместе с коротким стоном. До стиснутых зубов хочется распластать мальчишку на постели, но рано: хуй ходит туго, и больно еще, и Ичиго корчится при сильном толчке. Он вдавливает его в себя, нажимая на основание члена Ичиго кулаком, которым дрочит, толкается снова. Если мальчишке станет легче, он сам поймет, что может... Тут сфинктер Ичиго сжимается, Айзен дергается, рычит и кусает его в плечо, понимая, что все, конец контролю. То, что было в следующие секунды, он помнит смутно. Соображение возвращается, когда они уже лежат - Ичиго распластался под ним, вздрагивая - вздрагивают мышцы у него внутри, сжимая и отпуская, и нет ничего, что мешало бы вытащить член из его зада - вот только слабость, и не хочется совершенно, и не хочется с мальчишки сползать... Они мокрые оба, и волосы у Ичиго мокрые, будто под душем купался. Айзен проводит лицом по его загривку, трется слабым движением и замирает, прижавшись лицом к шее за ухом. Заче-ем, вяло думает он, ну зачем я?.. Приподымается над Ичиго - тело схватывает сладким спазмом, и он чуть не падает обратно. Все еще не вытаскивая члена, ведет по спине, по боку Ичиго рукой. Колени Ичиго широко расставлены, зад вывернут вверх, насколько это возможно у лежащего. Айзен зажмуривается, заставляя себя, привстает. Член выскальзывает без усилия, и видно, как ходит, будто от дыхания, мышца сфинктера. Он садится и легонько, медленно гладит ладонью бедра и зад, не отводя взгляда. Рука на его члене движется жестче и быстрее, и он уже почти готов кончить, даже к толчкам внутри мышцы почти привыкли, но через несколько - мгновений? или минут? - Ичиго потерял счет времени - Айзен вдруг срывается. "Наконец", - как щелчок спускового крючка, а потом - бешеный поток подхватывает их и несет куда-то, и Ичиго не успевает ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни вскрикнуть - дыхания не хватает, - и уже не важно, больно ли, и даже не важно, насколько, потому что он наконец чувствует Его, всем телом ощущает всю силу Его желания и просто - Его. Всего. В себе. Айзен бросает его на постель и наваливается сверху, и Ичиго начинает казаться, что в его тело вторгается какая-то неукротимая, необузданная, дикая сила. Его выгибает навстречу - уже совершенно бессознательно, как гнет тростинку порывом ветра, распластывает, удары внутри становятся сильней с каждым толчком, он царапает ногтями ткань, комкает и тянет на себя, он даже не стонет - потому что кажется, что он даже не дышит; он не понимает, больно ему или хорошо - физические ощущения заглушаются взорвавшимся в сознании фейерверком эмоций, и Ичиго кажется, что чужие ощущения током проходят сквозь его тело, он жадно впитывает их, они почему-то сейчас так важны, несравнимо важнее его собственных, и он дрожит крупной дрожью и сам подается навстречу, когда эта сила входит в него - снова и снова, он не знает, сколько это продолжается, и не хочет знать, лишь бы это продолжалось вечно, лишь бы никогда не заканчивалось... Он принимает Айзена - всего, такого, каким он стал, и такого, каким был, а что делать с этим принятием, он подумает позже. Потом. Но как же хочется, чтобы это "потом" не наступило слишком быстро. "Ты - это всё еще ты... Айзен." Когда всё заканчивается, и Соуске привстает и выходит из него, Ичиго всё еще лежит в той же позе - мышцы во всем теле ноют и, кажется, совсем не хотят слушаться, тело такое тяжелое, словно Ичиго всю ночь сражался с легионом арранкаров, и только сейчас он снова чувствует боль в заднем проходе, тянущую и саднящую, навязчивую, но не острую, что, безусловно, радует - им еще ехать завтра, а сидеть ему определенно будет дискомфортно. Он чувствует, как сжимается сфинктер, и из него теплой струйкой по промежности течет сперма. Ощущение неприятное, когда у тебя что-то вытекает из задницы, и Куросаки лениво думает, что надо бы встать и пойти в душ, вот только сил почему-то нет совсем. Ичиго приподнимается, переворачивается на бок, смотрит на Соуске, всё еще тяжело дыша. Столько всего хочется сказать ему, но тут он понимает, что на самом деле всего одну вещь. - Это было так... - он улыбается вдруг совершенно как подросток, чья любимая команда только что выиграла матч, - здорово, - и звучит это как-то... по-детски, что ли. Он прячет грусть в глубине карих глаз, и темнота послушно скрывает то, о чем он хотел бы умолчать. "Это было очень больно, Айзен. Но ты всё равно ничего не помнишь, поэтому всё равно не поймешь, почему". Стал бы он скрывать, если быть Айзен не потерял память? Возможно - и вполне вероятно, что если бы не амнезия, Айзен понимал бы с самого начала, насколько непросто для Куросаки принять то, что с ним происходит, собственные чувства и желания, и тогда, наверное, не нужно было бы скрывать - тогда всё с самого начала было бы иначе. Но он не хочет ранить Соуске - даже словом. У Ичиго хриплый голос, и это понятно, и совершенно неважно, что он скажет сейчас - ну не похвал же ждать, в самом деле; но чувства, которые все еще кажутся разделенными на двоих, вскидываются. Что-то не так. Было больно? Он обидел его? Разочаровал? Не больно быть не могло, говорит себе Айзен. Он все еще сидит между ног Ичиго, и тому не повернуться на спину. Протягивает руку, проводит пальцами по щеке, убирая в сторону волосы. Свет из окна не дает рассмотреть выражение глаз, но Айзену кажется, что лицо у Ичиго задумчивое, невеселое. - Я обидел тебя? - спрашивает, прочистив горло. Что-то подсказывет ему, что не в этом дело; чертов внутренний комментатор, почему молчишь? Вот бы что-нибудь умное сказал... Ичиго вдруг решается. Как в омут с головой. Потому что сейчас лучше не врать. Только не сейчас, иначе дальше будет еще хуже. Он мотает головой, убирает с глаз прилипшую влажную прядь, вскидывает на него взгляд, но в полутьме видны только белки глаз. Ему, очевидно, очень трудно подобрать слова, потому что он и сам не вполне понимает, что его тревожит. - Всё, что я сейчас чувствую... к тебе... - я чувствую к тому, кого ты даже не помнишь. И меня ты тоже не помнишь. Я для тебя чужой. Раньше мы были... - он задумывается, - не знаю, как объяснить, я и сам не понял до конца. Не просто врагами, а чем-то бОльшим. Мы сражались не для того, чтоб убить друг друга. У нас просто были разные цели... но я смог услышать голос твоего меча, я смог почувствовать то, что чувствовал ты - твою боль, твое одиночество... только я один, понимаешь? Для тебя, кажется, это тоже многое значило. Возможно, ты даже хотел, чтобы так всё сложилось, - он сжимает руками виски, трет, словно чтобы избавиться от головной боли. Он уже и сам не рад, что заговорил об этом и испортил такую прекрасную ночь. - Если бы я мог... - и выдыхает вдруг, - Айзен. Я хочу сказать тебе кое-что... когда ты вспомнишь меня. В темноте Айзен слышит какой-то звук - точно что-то звякнуло металлом, коротко, смутно. Он сидит, уронив руки, в голове пусто, но в груди подымается новая волна - совсем иная, чем прежде. Что-то внутри него бьется, точно прибой - мощно, размеренно, накатывает, будто пытаясь ...прорваться наружу? захватить? "Захватить мир" - звучит ровно, без эмоций, внутренний голос, и Айзен встряхивает головой: ерунда, зачем, при чем здесь это? Волны внутри светлые, их мощь пронизана светом, силой и свободой, он снова трясет головой - нашел время... "А почему нет?" - отзывается спокойно голос, так похожий на его. Когда вспомню, говорит себе Айзен.