Четыре Короля

Джо рассматривает модифицированный «Кольт», вертит его в руках, игнорируя всё на свете, а его любовница, чьего имени Титан никак не может запомнить, вертится вокруг него. — Титан, — капризно тянет она. — Что это за имя такое, «Титан»? Тебя в честь корабля назвали, что ли? — Он был «Титаник», — спокойно отвечает Титан. — И когда он затонул, я уже девочек тискал. Мои родители родом из Греции, там это не частое, но обычное имя. — А глазищи какие, — продолжает она, похоже, даже не услышав его слов. — Нет, Джо, ты глянь, какие глаза — жёлтые, как у кота. Или в Греции у всех такие? — Не знаю, — отвечает Титан, поскольку Джо всё ещё игнорирует свою девку. — Я родился уже здесь. — А скажи, красавчик, у тебя и повадки тоже кошачьи?.. Джо откладывает «Кольт», показывает на длинный свёрток в углу. — А там что? — Винтовка Мосина, из Российской Империи или как там она сейчас называется, — отвечает Титан, радуясь, что больше не надо общаться с девицей. — Кроет наш «Спрингфилд» как бык овцу по всем параметрам. Но она больше подходит для снайперской стрельбы, а ты, я знаю, таким… не увлекаешься. — Дай посмотреть, — требует Джо, и Титан послушно разворачивает свёрток. Девка дует губы, но на неё никто не обращает внимания. Джо долго рассматривает винтовку, прикладывает к плечу, взвешивает в руках. Потом поднимает взгляд на Титана. — Сколько за всё? — Шесть пистолетов и винтовка, — отвечает тот и называет сумму. Джо хмурится. Титан смотрит в окно с независимым видом. — Ладно, — наконец решается Джо и бросает на стол пачки денег. — Знаю, что за качество плачу. Можешь достать пару «Смит-Вессонов» девяносто девятого года? Я помню, что ты специализируешься на контрабанде и незаконных усовершенствованиях, но это для меня лично. Не люблю револьверы Кольта, эти старички удобнее в руке лежат, но в перестрелке на прошлой неделе последний рухнул в канал. — Нет проблем, — Титан пожимает плечами. — Я пришлю тебе записку. Джо кивает, подаёт знак — из-за шторы выходит здоровенный парень. Не глядя на Титана, забирает винтовку, футляр, набитый пистолетами, и выходит за дверь. Джо кивает, сгребая свою девку за задницу, подмигивает Титану и идёт следом. Титан выжидает полчаса, после чего тоже спускается. Бросает ключ на стойку портье и рядом кладёт несколько крупных купюр. — Спасибо. Старый портье, мистер Дент, убирает ключ и деньги. Облокачивается на стойку. — Всё в порядке, Титан? — Да, — отвечает он, не глядя на собеседника. Мистер Дент качает головой. — Титан, ты единственный из торговцев оружием в этом городе, кто продаёт стволы сразу всем бандам. Остальные сотрудничают с кем-то одним, а ты отдаёшь товар тому, кто больше заплатит. Послушай старика, кончай с этим. Тебе самому не страшно, что однажды это раскроется? Титан не отвечает. — У тебя, кажется, дочь, — качает головой старик. — Мать умерла от испанки, если отца застрелят за тёмные дела — какая жизнь будет ждать её в приюте? Титан раздражённо дёргает плечом и молча выходит из отеля. Он не собирается ни с кем говорить ни о своих делах, ни о своей дочери, но правда в том, что ему действительно страшно. Страх улёгся на рёбрах изнутри, и не даёт ни вздохнуть, ни расправить плечи. Титан прекрасно осознает, что сам сделал свой выбор, подавшись в это дело, и теперь у него не получится просто выскочить из этого. А ещё он слишком привык к безбедной жизни: шикарная квартира, автомобили — редкость даже здесь, в одном из крупнейших городов Америки. Деньги на обучение Эмили: Оксфордский университет только четыре года назад разрешил женщинам сдавать экзамены и получать полное образование, но Титан никогда не сомневался, что с современными суфражистскими тенденциями это рано или поздно произойдёт, так что деньги начал откладывать уже давно. И отказаться от этого всего? Переехать в дешёвую меблированную комнату? Жить на зарплату банковского клерка? Кормить дочь дрянью и одевать в обноски? К этому Титан совсем не готов. А со страхом можно ужиться. Ужился ведь он с тупой болью, преследующей его с самой эпидемии испанки шесть лет назад… А страх — всего лишь страх. Титан слишком умён и слишком незаменим — кто ещё поставляет контрабандное европейское оружие в такие сроки и в таких количествах? — чтобы дать повод себя устранить. Он садится за руль и долго наматывает петли вокруг района, возвращаясь домой только когда окончательно успокаивается. У него много работы: нужно добыть «Смит-Вессоны» для Джо, и для Патрика, ирландца с банды Сороковой авеню, тот пулемёт, о котором он говорил. У Титана налажены связи и каналы поставки, но всё равно каждый раз это требует очень много сил. Но сегодня поработать не получается: как только он входит в квартиру, Эмили подбегает и обнимает его, крепко стискивая в районе талии. Кэтлин, гувернантка, грустно качает головой: — Она была непослушной сегодня. — Папа, поведёшь меня в цирк уродов? — спрашивает Эмили, вертясь юлой вокруг него. — Веди себя хорошо, — просит Титан, гладя дочь по волосам — таким же жёстким и чёрным, как у него. Он прекрасно знает, что как отец не состоялся. Когда умерла Люси, Эмили было всего несколько месяцев, и он, пытаясь заменить малышке мать, научился её баловать, но не умеет быть строгим. Ему проще доверить воспитание той же Кэтлин, чем самому однажды взяться за прут и отхлестать дочь хорошенько за все выходки. Когда он ещё не рассорился с родителями окончательно, отец говорил, что ему снова нужно жениться… вот только Титан не представляет себя женатым во второй раз. Не говоря уж о том, что проблемы возникнут уже на этапе знакомства. «А кем ты работаешь, Титан?..» Он решает отложить работу на завтра и до самого вечера читает Эмили книжку, потом они вместе ужинают, потом он купает её и слушает рассказ о бесхитростных детских делах, а когда дочь ложится спать — поправляет одеяло и целует её в щёку, радуясь, что решил устроить себе именно такой отдых от работы. А ночью Титану снится, что он счастлив. Что он снова любим, что страха больше нет, потому что нечего терять, кроме тонкой женской ладони в его руке, а впереди долгая дорога в никуда и много дней абсолютного покоя… Проснувшись, Титан ощущает вину — за то, что в его сне-надежде не было дочери. И горечь — оттого, что такие сны не сбываются никогда. — Это пулемёт? — Патрик смотрит сквозь прицел, и Титан резковато отвечает: — Не наводи дуло на меня. А на что это похоже? — Испытать бы… — тянет ирландец, подозрительно глядя то на Титана, то на пулемёт, а затем достаёт трубку, зажигает и неспешно затягивается. Титан морщится — он не выносит запаха табака. — Я тебя обманывал когда-нибудь?.. — холодно спрашивает он. — Нет, не обманывал, — неохотно признает Патрик. — Но слухи всякие ходят, Титан. В том числе о том, что ты, как та дешёвая шлюха, норовишь денег с двух взять да ни одного не обслужить. — Слухи, — Титан подпускает в свой голос ещё больше холода, хотя страх в его груди оживает и острыми когтями вцепляется в сердце. — Ты чему больше веришь — слухам или мне? Патрик усмехается, качая головой. — Обычно охотнее всего обманывают те, кто с честными глазами больше всего уверяют в своей благонадёжности. — Не хочешь — не бери, — Титан отворачивается. Патрик вытряхивает трубку прямо на пол и ещё раз оглядывает пулемёт. — Ладно, беру. Но ты осторожнее, Титан. Ты же не хочешь, чтобы с твоей хорошенькой дочуркой что-то случилось? Титан выжидает три секунды, потом небрежно поднимает брови — как будто ирландец сказал неимоверную чушь. — Это угроза? — Предупреждение, — бурчит Патрик. — Смотри, Титан, если окажется, что эта дура не стреляет, я знаю, где тебя найти. В полном молчании он отдаёт Титану деньги, и тот прячет их в карман. Дожидается, когда Патрик и его головорезы из банды уберутся вместе с купленным пулемётом: Титан никогда не уходит с места встречи раньше, чем его клиенты. Найти его не так уж трудно, он особо не скрывается, но так всё равно спокойнее. Обратно со склада он идёт пешком. С выручки следовало бы подмазать копов, но после такого разговора у Титана нет сил идти в участок, поэтому он поворачивает в богемный район, где в последние годы стали массово открываться новомодные кофейни, чтобы посидеть в тишине и успокоиться. Но добраться до чашки кофе ему не удаётся. В одной подворотне он замечает стоящую у стены женщину, а, подойдя поближе, без особой радости узнает в ней девицу Джо, его самого постоянного клиента. Как же, чёрт, её зовут… Она, к сожалению, тоже его узнаёт. — Титан, — тянет, и он понимает, что она пьяна. Не сильно, слегка захмелела, но этого достаточно, чтобы начать делать глупости. — Греческий красавчик с кошачьими глазами… Распродал уже все пушки? Она подходит к нему и по-хозяйски хватает за локоть. Титан пытается освободиться, но тщетно — хватка у девицы крепкая, как у борца. — А ты мне понравился, — горячее дыхание опаляет его ухо. — Пошли со мной. Джо не узнает. — Иди домой, — советует Титан, пытаясь отцепить её. — Проспись и трахни Джо. — Я хочу тебя, — бормочет она, выпускает его локоть и вешается на шею. Трётся бёдрами о его пах: тело реагирует моментально, и, ощутив это, девка победно улыбается. Титан закатывает глаза: да, у него очень давно не было женщины. Первые полтора года он и смотреть не мог на женский пол, потом пытался ходить к шлюхам, но быстро понял, что там получит разве что телесную разрядку, тогда как ощущение любви и тепла, которое не купишь в борделе, ему гораздо нужнее. С тех пор он не делал даже попыток лечь с кем-то в постель, но, оказывается, глубоко внутри напряжение всё же копилось. Податливая, мягкая женщина, пахнущая пороком и какими-то сладкими духами, тянется к нему, и Титан готов уже поддаться и задрать ей юбку прямо здесь — всё равно рядом никого нет, но голова у него всегда превалировала над инстинктами, поэтому он решительно отталкивает девицу — да так, что она спотыкается и шипит от боли. — Меня это не интересует. — Ну и педик, — фыркает она и принимается поправлять чулки, но её глаза поблёскивают злобно, а губы кривятся совсем не в сладкой улыбке. Титан не задумывается об этом: он быстро покидает подворотню и, конечно, идёт уже не в кофейню, а в публичный дом, где снимает самую не потасканную на вид шлюху. Та отводит его в комнату: Титан смотрит на кровать, где побывало кто знает сколько его предшественников, решительно нагибает шлюху над прикроватным столиком и так и трахает раком, под её фальшивые стоны и собственный шум в ушах. Телу его становится значительно легче: Титан только сейчас понимает, как сильно он был напряжён от нереализованного желания. Но пустота в душе, кажется, только усиливается, как и страх; Титан сует двадцать баксов чаевых шлюхе за пояс чулок, приводит себя в порядок и отправляется домой, размышляя, чем ему грозят подозрения Патрика и конфликт с подстилкой Джо. — Папа! Папа! Пойдём в цирк? Он приседает, и Эмили обнимает его за шею, тычется губами в щёку. Кэтлин хмурится: она работает у Титана уже четыре года и хорошо отличает, когда он возвращается домой не в духе. Титан улыбается, искренне, как может. — В цирк сегодня не пойдём, — дочь разочарованно дуется. — Но пойдём смотреть кино! Эмили тут же забывает о цирке, подпрыгивает и машет руками. Кэтлин качает головой и уходит на кухню. Утром следующего дня, развернув газету, Титан, поперхнувшись, оплёвывает кофе весь разворот. Ковыряющая ложкой в овсянке Эмили смеётся, но ему не до смеха. Две банды устроили разборку на пирсе, потом к ним подключились гангстеры. Убито восемь гражданских и около десятка бандитов и мафиози. При перестрелке использовалось контрабандное оружие — итальянское, австрийское, немецкое, русское — и полиция уже ищет не только выживших членов банд, но и контрабандистов. Кэтлин заглядывает ему через плечо. — Это не вы им оружие продали? — спрашивает негромко, так, чтобы не услышала Эмили. Кэтлин работает у него достаточно долго, чтобы доверять ей, да и трудно скрывать род деятельности, когда почти постоянно живёшь с кем-то вместе. — А ты как думаешь? — мрачно отзывается Титан и обращается к дочери. — Эмили, переезжаем! — Ура, новый дом! — она вскидывает вверх кулачок с зажатой в нём ложкой, забрызгивая стол каплями овсянки. Целый день проходит в суматошном побеге. Оставив Кэтлин собирать вещи, Титан отгоняет машину к каналу и топит, затем заходит в полицейский участок к знакомым копам и расстаётся почти со всеми заработанными в последнее время деньгами. Остатка как раз хватает, чтобы найти и снять квартиру на другом конце города. Вернувшись домой, Титан находит разгромленную квартиру — молодцы девочки, умеют имитировать побег и обыск! — и собранные в чемоданы ценности. Титан берет эти чемоданы, Кэтлин хватает за руку взбудораженную Эмили, и они узкими неприметными улочками покидают квартал. — Господин Титан, напомните мне, почему я ещё не уволилась, — задыхаясь, спрашивает Кэтлин по пути. — Потому что я плачу тебе пятьдесят баксов в неделю, а средняя гувернантка получает от силы двадцать, — холодно отвечает Титан, посматривая по сторонам. На полпути он велит Кэтлин и дочери ждать, а сам исчезает в подвале одного из домов. Там у него тайник, один из многих: Титан никакое оружие не держит дома, кроме одного-единственного револьвера в запертом ящике стола — а сейчас в кармане. Титан достаёт из тайника три пистолета-пулемёта — его капитал на первое время — и складывает их в сумку, после чего возвращается к дочери. — Нет, потому, что я люблю Эмили, — произносит Кэтлин так, словно никакой паузы в разговоре не было. — В случае беды рядом с ней должен остаться кто-то, кто любил бы её. Сердце Титана дёргает ржавым крюком, но он стискивает зубы и молчит. В молчании добираются до Седьмой Авеню, и он ловит такси. Никто не произносит ни слова, пока они не доезжают до новой квартиры, и только когда Титан запирает за ними дверь, он находит силы улыбнуться. Эмили тут же мчится исследовать новое жилье, а Кэтлин мнёт в руках шляпку и с тревогой смотрит на Титана. — Денег нет, — со вздохом сообщает он. — Я отдал почти всё за то, чтобы меня искали не слишком прилежно, а остаток ушёл на квартиру. — Вы могли бы снять что-то поскромнее, — возражает она, выразительно кивая на высокие потолки, огромные окна и дорогую мебель. — Переехать в дешёвую квартиру? — поднимает брови Титан. — Без отдельных спален для тебя и Эмили? Исключено. У меня есть оружие: я быстро продам его, и заляжем на дно, пока всё не утихнет. — А это не слишком рискованно? — спрашивает Кэтлин. Титан улыбается, хотя страх ворочается внутри, как просыпающийся зверь. Джо смотрит на него, прищурившись. Вертит в руках пистолет. — Бесс говорит, ты её обижал, — тянет без прежнего дружелюбия в голосе. Титан внутренне стонет: внешне, конечно, он остаётся бесстрастен. Бесс. Вот как её зовут, эту девицу. — Говорит, ты зажимал её, когда она пошла развлечься и выпить. Чуть не изнасиловал. Что скажешь на это, Титан? «Что это она меня чуть не изнасиловала»? Плохой вариант. — Когда? — спокойно спрашивает он. — В прошлую пятницу, около трёх часов дня. Она пришла ко мне в разодранном платье, в слезах. Жаловалась, — Джо целится в него из его же собственного пистолета, и Титан, стараясь не обращать внимание на мечущийся внутри страх, сжимает в кармане рукоять револьвера. — В прошлую пятницу в три часа, Джо, я был в публичном доме, — говорит он, стараясь не показать никаких чувств, кроме вежливого недоумения. — Пойдём со мной прямо сейчас, и я даже шлюху, которую брал, тебе покажу. Она должна была меня запомнить: я оставил щедрые чаевые. Джо смотрит на него поверх удлинённого дула, словно размышляя над его словами. — Ладно, — он, наконец, кладёт пистолет на стол. — Я тебе верю. Эта потаскуха соврала. Титан пожимает плечами, дескать, разбирайся со своей женщиной сам. — Но стволы я покупать не буду, — Джо с явным сожалением отодвигает пистолет. — Это же контрабанда? — Бергманн МР-18, швейцарская модификация, — отвечает Титан, и Джо кивает: — После той истории с кучей трупов связываться с контрабандными стволами себе дороже. Копы лютуют, если у меня найдут эти игрушки, я никак не объясню, что меня в перестрелке не было. Так что забирай. Появится что-то новое — пиши, но не раньше, чем всё уляжется. Титан кивает. Забирает ствол; укладывает в сумку к двум другим. Джо не первый, кто ему отказал. Сначала Титан попытался ткнуться с пистолетами к тем, у кого не было прилипчивых подружек Бесс, но кто-то сказал слово в слово то же, что и Джо, а другие и говорить с ним не захотели. «Не раньше, чем всё уляжется»… Но деньги нужны сейчас! У него осталось кое-что из ценностей: камни и пара картин, но продавать их Титан собирается только в крайнем случае. Он всегда торговал стволами, не может быть такого, чтобы во всём этом грёбаном городе не нашлось никого, кому нужно было бы оружие! Титан выходит из отеля, как всегда — подождав, пока Джо уедет. И движется домой — ему надо подумать. Уже рядом с домом Титан понимает, что что-то не в порядке. Кэтлин никогда не задёргивает занавески днём, а сейчас все окна в его квартире плотно зашторены. Они ушли куда-то? Или это копы с обыском? Титан спешно зашвыривает сумку с пистолетами в подвал, достаёт из кармана револьвер и медленно поднимается по лестнице. Страх сидит в нём, страх мучит, словно вбитый в грудь топор, который никак не удаётся выдернуть. Титан не помнит времени, когда не ощущал этого страха, но сейчас он затапливает полностью, до самых кончиков пальцев, завладевая им. На остатках самообладания Титан доходит до двери в квартиру и медленно открывает её. Кэтлин он замечает сразу. Она лежит на полу в прихожей навзничь, всегда аккуратно зачёсанные волосы растрёпаны и измазаны в крови, одна туфля слетела с ноги и лежит в двух метрах, и именно это лучше всего убеждает Титана в том, что гувернантка его дочери мертва. Даже остекленевшие глаза и превратившаяся в кровавое месиво грудь не выглядят таким весомым доказательством, как эта валяющаяся в стороне туфля. Будь Кэтлин жива, она никогда бы не допустила такой небрежности в своём внешнем виде. «Эмили». Титан беззвучно прикрывает за собой дверь. Руки трясутся, и револьвер приходится держать обеими — он торговец, а не бандит, он много держал в руках оружие, стрелял в тире, но очень редко целился в людей. Раньше почти все конфликты решались словами… «Ну что, — беззвучно спрашивает его мёртвая Кэтлин. — Много ты сейчас словами нарешаешь?» Из комнаты доносится детский плач. Титан кидается туда, перед самой дверью останавливается. — Входи, — вежливо приглашают его, и Титан, зашипев сквозь стиснутые зубы, толкает дверь. Патрик сидит за столом. Возле окна, рядом с задёрнутой занавеской, устроился Джо, а ещё один — Титан его не знает, наверняка не более чем прихвостень — стоит рядом с камином, крепко держа зарёванную Эмили и прижимая пистолет к её голове. Заметив Титана, она начинает кричать: — Папа, папа, чего они хотят? Спаси меня! Патрик усмехается. Джо пожимает плечами: дескать, бизнес. — Всё будет хорошо, — говорит Титан дочери, ощущая, как страх полосует его когтями изнутри, а затем обращается к Джо: — Чем обязан? Патрик всё так же усмехается. Джо достаёт из кармана револьвер — один из тех самых «Смит-Вессонов». Эмили уже не кричит, но плакать не перестаёт. Просто ноет на одной ноте, глядя на Титана огромными испуганными светло-карими глазами. — Стрельба на пирсе, — наконец, снисходит Джо. — Мы раскусили тебя, Титан. Ты толкал стволы обеим бандам и гангстерам тоже. Ты знал, что копы докопаются до контрабанды, и не особенно её скрывал. — Тебя видели выходящим из участка, — сплёвывает Патрик, и Джо продолжает: — Если бы кто-то купил у тебя сегодня пистолеты — как скоро копы повязали бы его? — Надо было сразу догадаться, — ворчит Патрик. — Только подсадная утка полиции может вести себя так нагло. Ты долго втирался во всеобщее доверие, но эта стрельба на пирсе развязала копам руки, а твоё оружие — отличный для них ориентир, кого вязать. Обвинения настолько абсурдны, что Титан не сразу находит, что на них возразить. — Это горячечный бред, — наконец, произносит он. — Да, я был в участке, но я сам платил копам за прикрытие! Никогда я на них не работал! — Откуда нам знать? — пожимает плечами Джо. — Может, ты им, а может, они тебе, — он отворачивается и сухо добавляет — так, словно это его главный аргумент, туз в рукаве: — К тому же ты, сраный красавчик, хотел трахнуть мою девку. — Но я же уже говорил… — начинает Титан, но Патрик обрывает его. — Бросай револьвер. Ты же не хочешь, чтобы твоей дочери продырявили голову? Титан крепче стискивает рукоять. — Как там тебя… Эмили, — говорит Джо. — Попроси папочку бросить игрушечку. Она молчит, даже рыдать перестаёт. Просто смотрит перепуганными глазами, и Титан прекрасно знает, что ощущает его дочь в этот момент. Потому что он чувствует то же самое. Он не верит в благородство вожаков банд, и знает — стоит ему бросить револьвер, и его изрешетят — прямо на глазах у Эмили. А если не бросит — то и правда застрелят дочь. Эти люди из тех, кто будет до последнего защищать своего ребёнка, но без колебаний убьёт чужого. И стоят они далеко друг от друга, а в руках у него револьвер, требующий поворота барабана — он успеет сделать всего один выстрел до того, как их с дочерью убьют. В любом случае кто-то из них умрёт. В худшем — оба. Единственный шанс Титана — либо чудо, либо что-то, что удивит и дезориентирует их. Но он не представляет, чем можно удивить отъявленных головорезов. Страх внутри оформляется и приобретает совершенно определённую окраску — страх смерти. Титан помнит, как умирала жена, как её гроб опускали в землю, и от мысли о том, что его может ждать то же самое, страх из просто огромного становится всеобъемлющим. И что будет с дочерью? «Если отца застрелят за тёмные дела — какая жизнь будет ждать её в приюте?» — спрашивал Дент, старик-портье в гостинице, где он проводит встречи. «В случае беды рядом с ней должен остаться кто-то, кто любил бы её», — говорила Кэтлин, та самая, что сейчас лежит в прихожей, без туфли и с грудью — кровавым месивом. Что будет с Эмили в мире, где не будет никого, кому она была бы нужна? Страх уходит. В один миг, словно вода, сливаемая из ванной, а вместо него остаётся спокойная ледяная пустота. — Я сейчас,— Титан изображает испуг, наклоняется, делая вид, что собирается положить револьвер на пол. Краем глаза видит, как Джо поднимает свой «Смит-Вессон» — и убеждается, что не ошибся, его действительно убьют, как только оружие коснётся пола. Поэтому Титан стреляет первым. Пуля прошивает шею Эмили насквозь и попадает незнакомому головорезу в бедро. Тот роняет пистолет и ревёт, как медведь, но не это даёт Титану столь необходимое время. — Что за?.. — выкатывает глаза Джо, тупо глядя на лежащее на полу маленькое тело. — Ты и правда беснова… Титан снова взводит курок, проворачивая барабан, и пускает вторую пулю ему в лоб. Патрик оправляется от шока, лезет в карман за своим оружием, но делает это слишком медленно. Титан стреляет в третий раз, и Патрик падает лицом на стол, заливая кровью антикварное дерево. Раненный головорез тянется к своему пистолету, но Титан стреляет в четвёртый раз и попадает прямо по центру лба, окрасив стену за ним красочным узором разбрызганного мозга. После того, как тело тяжело валится на пол, Титан осознает, что остался последним живым в этой квартире. Окровавленный, но теперь навсегда бесстрашный. Он отвоевал свою жизнь, он хотел не умереть — и он не умер. Страх смерти больше не властен над ним. Титан смотрит на револьвер у себя в руке. В барабане осталось два патрона, и если бы он был в книге, то непременно должен был бы патетично заявить, что последний патрон — для него. Ни один трагический герой в книге на его месте, после того, что он сделал, не смог бы жить. Титан смотрит на револьвер, а затем просто роняет его в лужу крови на полу. Титан зашивает тело дочери в импровизированный саван из простыни и поздней ночью хоронит в укромном уголке городского кладбища. Здесь, неподалёку, лежит и её мать Люси — и от мысли о том, что они снова вместе, Титан чувствует странное удовлетворение. Он знает, что всё сделал правильно — иначе умерли бы оба. Он — сразу, а она — долго и мучительно, в облезлом приюте, от голода и болезней. Титан знает, что всё сделал правильно, хоть и не радуется и не гордится этим. Он просто хочет поскорее разобраться со всем и уехать — подальше из этого города, куда-то, где его не знают, и где он сможет начать новую жизнь, купленную такой дорогой ценой. Жить так, чтобы Эмили им гордилась, и когда лет через пятьдесят он к ней присоединится — чтобы у него был хоть один аргумент, которым он мог бы оправдать для неё её гибель. Титан бросает последнюю горсть земли на небольшой холмик под раскидистым деревом. Надо бы организовать надгробный камень, но это позже — когда всё уляжется, и его перестанут искать за устроенное побоище. Титан не сомневается, что смерть Кэтлин тоже повесят на него, и поэтому не намерен долго оставаться здесь. Он выходит из кладбищенских ворот на рассвете, не ждёт нападения, поэтому не успевает отреагировать. Его окружают; Титан криво усмехается, узнав в руках нападающих свои собственные пушки. — Он убил босса, — произносит кто-то, и Титан поднимает руки. А затем не может удержаться и начинает хохотать — искренне, весело, запрокинув голову к небу. Нападающие тушуются, переглядываются с недоумением, а Титан, отсмеявшись, спокойно и дружелюбно произносит: — Ваш босс перед смертью назвал меня бесноватым, потому что я, не колеблясь, убил собственную дочь. Как вы думаете, трудно ли мне будет, как собак, перестрелять вас? Они молчат. Титан ждёт ответа — может быть словесного, но, вероятнее, выстрела в лицо — и не понимает, почему его нет. На фоне постепенно светлеющего неба фигуры нападающих выделяются особенно чётко — они словно застыли, окаменели… Титан оборачивается. Он стоит у него за спиной — красивый красотой античной статуи мужчина с длинными волосами, в белой, несовременной одежде. Смотрит словно бы оценивающе, как будто Титан — товар, который он хочет купить. Титану становится не по себе, и он машет рукой перед носом ближайшего головореза. Тот не реагирует. — Что за шутки? — обращается он к мужчине. Тот улыбается. — Если я сейчас снова запущу время, ты получишь пулю в голову. — Ага, — кивает Титан. — Время. Ты, наверное, какой-то чёртов Хронос или вроде того? — не так давно он рассказывал Эмили греческие мифы и ещё не всё забыл. — Вроде того, — легко соглашается пришелец. — Я — бог вроде чёртова Хроноса, и я остановил время за миг до твоей гибели. Не хочешь меня выслушать? — Нет, — Титан отворачивается. — Я не верю в богов, а дешёвые фокусы меня не интересуют. Теперь смеётся пришелец — точно так же искренне, как Титан недавно. Утирает слёзы. — Титан, — произносит вкрадчиво. — Ты ради своей шкуры сделал невероятное, переступил через древнейший инстинкт сохранения потомства — и после этого ты рассказываешь мне, что меня, такого же невероятного, не существует? Претензия вполне обоснована, и Титан ощущает интерес. — Чего ты хочешь? — спрашивает. — Мне нужен ты, — просто отвечает пришелец. — В качестве слуги. Ты не станешь богом, но поднимешься почти до их уровня. Ты же хотел начать с чистого листа — вот твой шанс. Ты забудешь все свои грехи, забудешь эпидемию испанки и выстрел в шею дочери. Ты сможешь прожить новую жизнь, и она станет гораздо славнее этой. Ты не станешь богом, Титан, но ты достаточно силён, чтобы творить богов из тех, кому без тебя не хватит решимости или воли обуздать своё могущество. Твои желания и твои решения будут определять судьбы богов — а значит, и судьбы всего сущего. Твоя верность и твое предательство, — на последнем слове он делает крошечную паузу, как будто хочет сказать что-то еще, но колеблется, — перевернут этот мир, спасут обреченных и помогут богам осознать себя богами. Титан не отвечает. Он не верит в богов и не склонен доверять сладким обещаниям, но внутри него словно что-то расправляет крылья, и он не знает, что тому причиной — слова пришельца о его силе или обещание дать ему второй шанс. — Как тебя всё-таки зовут? — спрашивает он наконец. — Сатурн, — спокойно отвечает мужчина. Титан оглядывается на ворота кладбища. С такого расстояния он не видит могилу жены, а что до могилы дочери… Он хотел прожить новую жизнь так, чтобы она гордилась. Наверное, это шанс. Альтернативой ему — пуля в голову, и тогда получится, что Эмили умерла и вовсе напрасно, так что вряд ли у него такой уж богатый выбор. — Да, — негромко произносит Титан и делает шаг.

***

Девочка спит, крепко прижимая к себе куклу. Девочка уставшая, исхудавшая, в грязном и рваном на подоле платьице, наверняка голодная — и Титан никак не может поверить, что это и есть богиня любви Паллада, ключевое звено в плане Сатурна. Больше всего она похожа на обычную бродяжку… Девочка совсем маленькая, и, хоть Сатурн и обещал, что Паллада очень скоро станет взрослой, сейчас у Титана появляется гадкое ощущение, что они собираются спрятаться за спиной ребёнка. Причём ребёнка, за которого отвечает именно он. Галлия, Эгеон и Гиперион под разными предлогами отказались от этого задания, и Титан, как всегда, оказался крайним. Сатурн не захотел слушать его такие же надуманные, как и у остальных, возражения, и своим приказом приставил его к Палладе, и теперь Титан буквально чувствует, как потешаются над ним остальные. Конечно, пока им, неистовым, предстоит вести в бой армии и сражаться против самых сильных противников — Святых Афины — неудачник-Титан будет нянчить малолетнюю богиню, играть при ней роль отца, матери, няньки, учителя, слуги и Сатурн знает кого ещё… Титан чувствует, что начинает злиться, и заставляет себя успокоиться — ребёнок-то не виноват в его разногласиях с остальными Королями. Малышка, почти незаметная на огромной кровати, обнимает свою куклу и отчётливо бормочет: — Сестричка Афина… Титан садится рядом и заботливым отцовским жестом поправляет её одеяло. Приходит ощущение дежавю, словно это — или что-то похожее — уже было в его жизни, но, безуспешно попытавшись поймать воспоминание за хвост, Титан в конце концов пожимает плечами. Наверное, показалось.