Йохен и Маргарита

Йохен по привычке постучал, и впервые никто не ответил. Он толкнул дверь в дом, и тут же уронил цветы себе под ноги, вместе с сердцем, вмиг заледеневшим и разбившимся на миллион сверкающих осколков. Она сидела за столом. Напротив неё - сам ангел смерти, с черепом и перекрещенными костями на фуражке, лежавшей рядом с его призрачной рукой с ромбом СД на левом рукаве; бледный и безжалостный, с глазами настолько голубыми и холодными, что они прожигали до самой души сибирским снегом, сосредоточенными теперь на его новоприбывшей жертве. В тот момент Йохен понял, что живыми им обоим из этого уже не выбраться, и что этот облачённый в серое страж покоя Великого Рейха пришёл забрать принадлежащее ему по праву: их жизни, а заодно и души - для ровного счёта. - А это должно быть и есть ваш тайный обожатель, который так щедро снабжал вас и ваших товарищей из Сопротивления информацией всё это время? - даже голос ангела смерти был ледяным и острым, как лезвие ножа, режущее до самой кости своим ядом. Йохен опустил виноватые глаза под не сулящим ничего хорошего взором двух помощников ангела, стоящих за его спиной, таких же грозных и мстительных, как и их хозяин. - Кто, мальчишка? Да вы должно быть шутите. - Маргарита фыркнула со свойственной ей надменностью, и так натурально, что даже на бескровном лице ангела смерти проскользнула тень сомнения. Заметив это, она только ухмыльнулась ещё шире и, с наполненным решительностью взором, начала выливать на дрожащего аса такой поток едва сдерживаемого и хорошо разыгранного презрения, что даже он ей едва не поверил. "Да вы ему льстите, мой господин... Только взгляните на него, такой бестолковый... Ну бросьте, мы же с вами взрослые люди, ну что он такого мог мне сказать?.. Вы что, и вправду подумали, хаха! Нет, давайте уж начистоту... Ну да, захаживал сюда пару раз; скучно ему должно быть на базе... Цветы? А что до них? Так, пытался впечатлить девушку с фермы, и только... Да он мне толком сказать не мог, в какой стороне Вермахт, а в какой Ваффен-СС стоят, когда я спросила... Конечно, мне надо было знать: кто, вы думаете, вам овощи продаёт?.. А парнишку оставьте, он вам ни к чему... Пусть себе летает; он, похоже, только в самолётах и соображает... Оставьте его в покое, и прокатимся-ка лучше в город, как вы мне и обещали, и там уже по-серьёзному потолкуем. Только учтите, я предпочитаю свою ванную, наполненную льдом, а иголки под ногтями - раскалёнными до красна. Тогда, может, я вам и скажу, кто снабжал меня информацией." Ангел смерти почтил её просьбу, уходя задев Йохена плечом и процедив сквозь зубы, чтобы держался подальше от "лягушатников," если не хочет свои дни окончить у столба. С эскортом вооружённых солдат, достойным герцогини, Маргарита обернулась в последний раз и подмигнула Йохену с беспечностью, какую он раньше излучал, пока её не встретил. - А ты был прав, Йохен. Время и место всегда есть. И с этим она исчезла в чёрной машине, загадочно улыбающаяся и излучающая тепло и бесконечную любовь; исчезла из его жизни - навсегда. Йохен стоял в дверях рядом с останками цветов, безжалостно раздавленными тяжёлыми сапогами, и смотрел, как её увозят те, кто никогда бы не понял ту правду, что они двое делили. Но ангел и про него не забыл. Спустя три дня, три жутких дня, проведённых в агонии ожидания, он всё же прислал катафалк за своей пока ещё живой жертвой, а затем - час погружённой в молчание езды к месту, откуда души, заклеймённые ангелом, редко возвращались. Йохен и не пытался разговорить двух стражей в кожаных пальто, сопровождавших его. В конце концов, кто захочет говорить с покойником, пусть он ещё и дышит? В подземелье, обёрнутый в липкий саван отчаяния, задыхающийся без солнечного света, Йохен молча разглядывал стены своего бетонного гроба, готовя себя к встрече с ангелом. Тот прибыл точно ко времени, разрывая тишину тяжёлыми шагами подкованных железом сапог; сел на стул в дальнем углу и странно глянул на два других стула, оставленных, видимо, для кого-то из его свиты. Только вот когда пара эта вошла, Йохен спрятал лицо в руках, отказываясь взглянуть хоть одному из них в глаза. Маргарите, болезненно бледной и всё ещё окровавленной, потому что чувствовал, будто предал её самым подлым образом; а хозяину ангела смерти, высокому, властному человеку с непроглядно чёрными глазами... просто потому, что не мог. Черноглазый человек, носивший форму цвета своей души с серебряными дубовыми листьями, сверкавшими на его плечах, носил свои генеральские погоны по праву: он никогда не принимал отрицательных ответов даже от самых лучших и многообещающих сыновей Рейха. Он беззвучно приблизился к Йохену, просунул свои пальцы, затянутые в чёрную кожу, под ленту его Креста за Боевые Заслуги и резко дёрнул вверх, едва не проткнув шею аса наградой фюрера. - Смотри мне в глаза. Мокрое лицо Йохена и его янтарные, умоляющие глаза растворились в мгле глаз генерала, холодной и безразличной, совершенно лишенной чего бы то ни было человеческого. - Ты знаешь эту женщину? - Пожалуйста, не надо... Хватка на яркой ленте усилилась. Чёрный генерал не любил проявлений слабости. - Немецкие мужчины не плачут. Сколько раз он слышал это раньше? Болезненные воспоминания всего обидного, колко брошенного через плечо с золотыми погонами, и презрительный взгляд чёрных глаз промелькнули в памяти Йохена, и он, не выдержав, разрыдался - слезами, сдерживаемыми слишком долго даже для самого выдержанного "немецкого мужчины." - Прекрати сейчас же!!! - голос чёрного генерала едва не оглушил его, когда тот натянул ленту на шее пилота с такой силой, что Йохен едва нашёл в себе силы сделать следующий вдох. - Отпустите его. Зачем мучаете бедного мальчика безо всякой причины? Знакомый голос, такой мягкий и ласковый, но в то же время уже сломанный и охрипший, прозвучал как музыка в этом аду. Только мёртвая хватка генерала на самодельной петле вокруг его шеи остановила Йохена от того, чтобы снова не разрыдаться при виде исполненной нежности улыбки Маргариты на её разбитых губах. - Он говорил с тобой? О чём? - дознаватель не отпускал, повернувшись к ней на сей раз. Маргарита улыбнулась с такой же теплотой, только теперь своему мучителю, переводя взгляд на него. - Мы часто беседовали. Иногда о вас. Впервые за много лет Йохен увидел, как пошатнулось непоколебимое самообладание чёрного генерала. Едва заметным кивком головы он отпустил ангела смерти, и заговорил только когда дверь закрылась за его подчинённым. - И каким же образом я вписывался в ваши "беседы"? Маргарита слегка пожала плечами и тут же поморщилась от острой боли в сломанной ключице. Йохен закусил губу чуть не до крови, наблюдая за ней, и почему-то вспоминая, как он разбил свой самый первый Мессер. Глупо и по беспечности, как и сейчас. - Очень простым. Я всего лишь пыталась убедить его, что вы его любите. Знаете, он ведь в этом сомневается. Дознаватель и лидер Сопротивления молча смотрели друг другу в глаза на протяжении, как казалось, целой вечности. Йохен с трудом сглотнул, когда рука генерала едва заметно дёрнулась, посылая острые углы Креста ещё глубже в горло пилота. - Как ты..? - Вы очень похожи. Только он - хороший, а вы - само зло, - спокойно ответила она на его незаконченный вопрос. - Это поэтому вы так в нём разочарованы? Потому что отказался следовать по вашим стопам? Потому что смеялся, когда должен был быть серьёзным, и плакал, когда должен был просто убить в себе все эмоции, как вы постепенно это сделали? - Это он снабжал тебя информацией, которую ты использовала в своих злостных целях против благополучия Германского Рейха? - задал новый вопрос генерал голосом, пропитанным льдом, не удостоив Маргариту ответом. - Нет, конечно. А даже если и так, неужели убили бы собственного сына за это? - Маргарита тоже умела играть в эту игру, отвечая вопросом на вопрос. - Без сомнения. Йохен уронил голову на грудь, едва не распоров себе горло Крестом, глотая отвратительный элексир горячих слёз, льющихся внутрь вместе с горькой правдой. Маргарита же только улыбнулась с непонятным умиротворением, пряча свои глаза цвета тумана за бархатом длинных ресниц. - Я вам не верю. Зачем тогда отсылать того, второго? Чтобы он не услышал моего ответа, конечно же. Руки генерала медленно обвили шею Йохена, сжимая бездушное кольцо из кожаных перчаток, переплетённых с яркой лентой ста сорока восьми побед. Маргарита безотрывно наблюдала за генералом, пока тот душил аса с убийственным упорством, не обращая никакого внимания на вялые попытки сына освободиться из его хватки. Только вот непроглядно-чёрные глаза его больше не отдавали могильным холодом, а сияли новообретенным гневом, искажавшим неподвижные черты его лица всё больше и больше с каждой секундой. И только когда темнота начала укрывать Йохена своим одеялом, он почувствовал, что вдруг снова мог беспрепятственно дышать, когда чёрный генерал отшвырнул его в сторону и бросился уже на девушку, сидящую напротив. Её он более чем готов был задушить, по-настоящему - единственного свидетеля его слабости, свидетеля, который посмел усомниться в его верности режиму, который был для него превыше всего... как он раньше думал. Йохен едва помнил, что случилось дальше; только караван кричащих лиц, пытающихся оттащить его от отца, и его отца от важного обвиняемого, из которого ещё можно было что-нибудь выпытать. Из всего этого хаоса Йохен запомнил только мягкий голос с характерным выговором, который он так успел полюбить: "Вот и получил ты свой ответ." А может он только вообразил себе тогда её слова, или и вовсе весь тот ужас, что мучил его кошмарами каждую последующую ночь. Он увидел её снова двумя неделями позже, в последний раз, правда, с одного из тех плакатов, что уродовали своими объявлениями стены домов с завидной регулярностью, представляя вниманию публики лица "врагов народа," которых должны были казнить в течение суток. Две недели, проведённых в агонии её боли, две недели безнадёжных "а что если," две недели, в течение которых он постепенно умирал понемногу вместе с ней от неизвестности - и вот теперь, наконец, всё было предельно ясно: её обнаженная душа, смотрящая на него через эти чёрно-белые глаза, тёплые и такие любимые, на самом пороге смерти. Смерть через молчание, которую она выбрала, чтобы он мог жить; измученная, но так и не сломленная, тщательно оберегающая свой секрет от всех вокруг, и только ему одному его раскрывшая. Она ведь соглашалась с ним во всём, и конечно же ей было до него дело, просто не знала, как показать, но всё же любила так, что готова была отдать жизнь за самого дорогого на свете врага. Наставшее утро принесло с собой запах пороха с площади в городе, где жизнь продолжалась несмотря ни на что, даже после гибели самого важного человека во всём мире, которого Йохен беззвучно оплакивал. Пока его товарищам снились кресты и победы, он выскользнул незаметно из барака, так и не потревожив их сон, и тихо рыдал теперь, обнимая холодную сталь своего Мессершмитта - единственной вещи, до странного напоминавшего ему о ней. А затем, будто одних слёз было недостаточно, чтобы облегчить боль в его истекающем кровью сердце, Йохен порезал ладонь складным ножом и прижал рубиновый отпечаток в последний ряд белых домино - самую страшную из всех его побед. - Сто сорок девять... Он упал в траву и растворился в ней, убаюканный в безнадёжную дрёму симфонией эльзасских сверчков и лучами восходящего солнца, холодного и бессмысленного, когда она не могла больше хмуриться ему в ответ, босая и завёрнутая в облако сигаретного дыма, полюбившая его слишком сильно, чтобы складывать такие важные чувства в какие-то жалкие слова; та, кого нельзя было понять и невозможно забыть. Крест её смерти Йохен носил ровно четыреста пятнадцать дней, пока не взлетел в последний раз в выжженное африканское небо, один против четырёх британских бомбардировщиков, прежде чем увидеть её лицо в зареве перекрёстного огня, зовущего его с такой родной ухмылкой, и упасть в её объятия, умиротворённый и покойный - наконец.