1
Молчание не помогло. Тогда Дерек еще не знал про знаменитые лозунги, «молчание = смерть» - все то, что узнавали первым делом те, кто хотел узнать что-то об этой культуре. Он не желал. Здесь и там всплывали газетенки. Статейки. Заметки. Сперва одобряющие выбор Дерека, потому что аудитория этих малотиражных страниц была соответствующей. Потом – и таких было много больше – просто обсасывающие его кости, а то и костерящие, на чем свет стоит. Что, дескать, случилось со спортом в этой стране, с самой страной и с ее мужчинами, если это – норма... Дерек (вынужденно) и Питер (добровольно) мониторили СМИ, и дядя по-прежнему настаивал на периоде молчания, уточняя время от времени, оставил ли он свои развлечения. Дерек «развлечениям» не звонил, они ему – тоже. Поначалу казалось, что выбранная стратегия оказалась верной. Но Дерек все равно превращался в посмешище, циркового урода, бесконечно задерганного и выдоенного до основания жадной прессой. Он отваживал журналистов, предлагающих интервью, и молчал, молчал, молчал. - Неудачное время, неудачное место, - пожимал плечами Питер. – Будь ты никому не интересен… Ничего, разгребем и это. Главное, не совершай ничего еще более глупого, сделай одолжение. Само собой, последовать его совету Дерек не смог. Раньше его утро начиналось с завтрака, утренней газеты и – обычно – с весьма недурного настроения. Теперь же он, наливая кофе, всякий раз напряженно гадал, что именно увидит сегодня. Перешло ли сумасшествие из откровенно желтых газет в те, что покрупнее? «Утро Сан-Франциско» обычно не вызывало у него беспокойства, желтухой они не увлекались… Этим утром он понял сразу: да, перешло. Перебежало. Со страницы на него смотрел Стайлз. «РАСТЛИТЕЛЬ: тайные увлечения спортсменов» В фотографии крайне трудно было усмотреть что-то извращенное, они со Стайлзом шли по улице. Разве что… Стайлзу на фото и впрямь было не больше шестнадцати. Размытое фото было сделано издалека и – Дерек не удивился бы – казалось слегка подредактированным. Многого было и не надо: большие глаза, телосложение и манера одеваться подводили Стайлза не в первый раз. Было дело, их не хотели пускать в один из баров… Дерек проглядел статью, не ожидая ничего нового, но сюрпризы поджидали его и здесь. «Кейт Арджент (бывшая девушка Д. Хейла) после долгих уговоров согласилась с нами встретиться и пролить свет…» «он уже и на себя не похож…» «… да, думаю, это правда. Если долго быть с человеком, начинаешь его узнавать, не так ли?..» «Я только надеюсь, что он будет счастлив и не причинит никому вреда. Себе, конечно, тоже…» И верно, припомнил Дерек, глядя на газету перед собой и чувствуя, как от реальности его отделяет толща воды. Кейт звонила недели полторы-две назад, обеспокоенная происходящим, и он, умный парень, не смог врать и ей тоже. Кому-то другому, наверное, смог бы, но не ей: за многие годы она стала ему родным человеком, другом. И осталась им даже после их разрыва. Дереку так казалось - пока он не прочитал, как бывшая, любимая, самая хорошая девушка обвиняет его в педерастии. В толще воды – даже руки, казалось, двигались с трудом – Дерек собрался. Оделся, взял ключи и поехал, не думая о том, что пропускает тренировку, и не анализируя разумность этого поступка. Удивительно, но он ни во что не врезался. Где Кейт теперь жила, он помнил, сам помогал перевозить вещи. Ориентироваться в глубине океана нереальности было сложнее, чем обычно, но Дерек справился. В голове шумело, гудело и разрывалось что-то, отвечавшее за ощущение глубины.2
…он очнулся в ее квартире. Наверное, Кейт впустила его, не опасаясь – она ведь его знала, верно?.. В глотке отдавало холодным вкусом железа, горло будто что-то сжимало и вздергивало. Кейт, что удивительно, смотрела на него не столько со страхом, сколько с презрением. И она прижимала к щеке ладонь. Он медленно посмотрел на свою руку. Костяшки не болели, должно быть, он ударил ее ладонью наотмашь, разжав кулак в последний момент. Дерека поражало, что он не помнил сделанного, будто это произошло с кем-то другим. - Так вот кто ты у нас теперь? – спросила Кейт с живым интересом, неожиданным в такой ситуации. – Женоненавистник? - Прости, - выдавил Дерек. - Засунь свои извинения себе… - Кейт уточнила, куда именно, и направилась к холодильнику. Спину она держала очень прямо, а шла – очень ровно. Дерек пошел следом. Достав пакет с замороженными брокколи, она приложила его к лицу, обернулась: - Ты за этим приехал? - Я не хотел, - сказал он, и это звучало жалко. Хотел, еще как. - Ты же соврала, - пускай Дерек чувствовал себя отвратительно, пусть он был виноват, но она спросила, и он вспомнил, почему оказался здесь. – Ты точно знала, что врешь. Зачем? - С чего ты взял? - Он взрослый человек, - возразил Дерек. Ему неприятно было обсуждать Стайлза, неприятно и неловко, и по-прежнему стыдно за себя. – Это наше дело. - Взро-о-ослый… Он тебе так сказал? – протянула Кейт. Дерек хотел бы ответить не это, говорить не о Стайлзе, а о ней: что именно она была уродливой, злобной тупой сукой, воткнувшей нож ему в спину… Но, во-первых, он уже «высказался» так, как смог, а, во-вторых, Кейт всего лишь была самой собой, и теперь даже больше, чем раньше. С Кейт все было в порядке. С Кейт было все по-прежнему. Конечно, за исключением того, что теперь она его не любила, а ненавидела. - Тебе заплатили? – спросил зачем-то Дерек. Как будто это имело значение. - Да, - с вызовом ответила она. – Всего лишь плата за мое время. Неплохо было бы, если бы мне оплатили и то время, что я потратила на тебя… - Потратила, значит? – Дереку снова захотелось её ударить, но он скрутил это желание, не имея права ему поддаваться. Это не футбол, и Кейт – не противник. - А как ты еще это назовешь? Мы с тобой спали, а ты думал о мужиках, Дерек? – с кривой улыбкой спросила Кейт, а потом вдруг запустила в него мокрым холодным пакетом с капустой, швырнула изо всех сил. Дерек автоматически поймал пакет, не в силах отвести взгляд от красного пятна, расползающегося по ее щеке. - Что мне теперь думать? Что это я виновата? Он должен был злиться и, может, даже имел на это право, но ему вдруг стало ее жалко. Стыд смешался с жалостью, адреналин схлынул, и теперь Дерек мог ее в чем-то понять, хотя и расстались они, как сказали бы в суде, «из-за непримиримых противоречий». Кейт думала, что ей всегда врали, а Дерек, в свою очередь, мог бы сказать, что врал самому себе, встречаясь с женщиной. Но все было сложнее, чем «втайне я всегда любил члены, а не киски». Сложнее – и, одновременно, проще. Дерек отложил чертову брокколи, аккуратно положил пакет на стол, чувствуя себя опустошенным, как никогда. - Я никогда бы так с тобой не поступил, - сказал он на прощание. - А я никогда не сделала бы то, что делаешь ты, - отбрила его Кейт. – Ты больной, Дерек. И верно, не сделала бы. Бунтовать Кейт умела, по крайней мере, раньше; терпеть и потом взрываться. Но вот делала ли она когда-нибудь хоть что-то, чего хотелось лично ей? Может, и делала, сейчас. Может быть, именно этого и хотелось – размазать его, пылая от обиды и упиваясь собственной правотой. Был ли он прав, ударив ее?.. Дерек так и не смог ответить себе на этот вопрос.3
Когда Дерек снова начал ясно соображать, он набрал Стайлза. С того сталось бы не отвечать на звонки, включив автоответчик, но Дереку хотелось верить, что до такого у них дела не дошли. - Видел? – спросил он сходу, стоило только длинным гудкам прерваться «алло». - И тебе здравствуй. Видел, конечно… Но моей фамилии там нет, верно? - Верно, - согласился Дерек. Только его. – Значит, ты в порядке? Все хорошо? - Все хорошо, - эхом отозвался Стайлз и снова замолчал. Дерек уже собирался было повесить трубку, и, как знать, закончить к черту все происходящее, когда Стайлз вновь заговорил: - А ко мне тут приходил… Дерек замер, сжимая трубку. Кто? Журналисты? Другой мужик? Глава НФЛ? - Дядя твой, - прервал Стайлз его предположения, реальные и безумные (безумным было все, творившееся в последнее время). - Питер? – удивился Дерек и почему-то оглянулся, на секунду и впрямь почувствовав себя волком. Волком, вокруг которого уже натягивают разноцветные флажки. - Если это точно он. Пожилой мужик, глаза голубые, водит «корвет»… - Да, он, - сказал Дерек. Зачем-то добавил, – Не особо и пожилой. Не настолько пожилой, чтобы перестать пытаться решать за Дерека. А потом: - Встретимся, ладно? Стайлз согласился. Сказал подъехать к квартире, которую сейчас снимал, и, когда Дерек припарковался на другой стороне улицы, уже ждал снаружи. Стайлз стоял под фонарем, словно какой-нибудь мистер Тумнус, даже шарфом обмотался по случаю ветреной погоды. Явился из Нарнии, подумал Дерек, из Нама, или откуда они там приходят и куда уводят. Гребаный проводник в страну, из которой не возвращаются. Конечно, они помирились. Не могли не помириться; даже говорить толком не пришлось. Тем более, что Дерек был не в состоянии вести осмысленную беседу: болтанка последних дней выжала его. Тем не менее, не уточнить насчет Питера он не мог. - Знакомство с родителями, - отозвался Стайлз. У Дерека вытянулось лицо. – Смотрины, так это выглядело… Он явно хотел понять, что я за птица. Удастся ли отвадить меня, отказать от дома, дать понять, что я не смогу составить удачную партию сэру Хейлу… Все такое. - Удастся? – только и спросил Дерек. - Не-а. Адрес мой не ты ему?.. - Не я ему. Что я, совсем с ума сошел. - Этот вопрос мы оставим открытым, - ухмыльнулся Стайлз. Услышав, что Дерек успел нахимичить без его чуткого надзора, Стайлз почему-то не выказал особенного удивления. Покачал головой: - Давай, избивай женщин и детей. - И ты будешь первым ребенком в этом списке, если не прекратишь, - пригрозил Дерек и нахмурился, вынужденно вспоминая, с чего все началось этим отвратительным утром. - Осталось покуситься на президента. Не собираешься, кроличек? Оззи? – поинтересовался Стайлз. Дерек вздохнул, но раздражение было в большей степени деланным, чем настоящим; от него такое звучало совсем не обидно. Да, его передние зубы напоминали кроличьи – в числе прочих вещей, которых не было в его детстве, оказались брекеты… Но это были его зубы, неидеальные, как и он сам. И его Стайлз - видевший Дерека целиком, с этими его зубами, характером и грозовой тучей проблем, нависавшей над головой. Жаль только, что разогнать эту тучу шуточками не вышло бы даже у Джерри Сайнфилда; как Стайлз ни пытался его приободрить (иной раз он перебирал с этим, пообещав отправить ему в тюрьму торт с напильником), веселиться Дереку не особенно хотелось. Дело ведь было не в обвинениях. - Да, ты малость мудак, - признал, наконец, Стайлз. - Спасибо. И так настроение хреновое. - Дослушай. Если загнать кого-то в угол и долго тыкать ему в жопу палкой, то нечего удивляться-то, когда этот кто-то начинает кусаться. Я тебя знаю, Дерек, нравится тебе это, или нет. Чтобы сделать тебя мудаком – это нужно здорово постараться. Я который месяц стараюсь изо всех сил... Чего не знаю – так что она сказала такого, из-за чего ты так психанул. - Не имеет значения. Стайлза это не убедило, но дальнейшее обсуждение они свернули. Он свернул, если точнее. Какая разница, почему что-то было сделано? Главное, что оно сделано. - Как хочешь, - Стайлз не стал спорить. - Главное то, что за нами – будущее. - За вами? За голубыми? – скептически спросил Дерек. – Вымрем ведь. - За людьми, которые не мешают другим людям. Давай, не прикидывайся дурачком. Дурачком Стайлз его не считал. Наоборот, злился, вскидывая руки к небу, «О-Мой-Бог!». Как будто Дерек понимал столько же, если не больше, но просто отказывался видеть какие-то вещи. Пожалуй, в этом была разница между Стайлзом и Кейт – Дерек не мог не сравнивать, невозможно начинать отношения с каждым новым человеком с чистого листа. Кейт считала, что его нужно направлять… мужчина – голова, женщина – шея, но Дерек не хотел, чтобы им вертели. На поле он как-то обходился собственными решениями, так с чего бы ему стать вне поля беспомощным идиотом, собакой на поводке? Порой Дереку хотелось взглянуть на себя глазами Стайлза. Увидеть в себе хорошего и умного человека, который ленится или просто… не хочет быть таким уж хорошим и умным. Тем вечером Дерек остался у Стайлза. Отчасти, назло произошедшему с Кейт (он до сих пор не мог в это поверить), отчасти – потому, что, кажется, больше не мог доверять никому, кроме него. Даже самому себе. Они уже легли и, кажется, даже уснули – во всяком случае, он точно проснулся и повернул голову. От лежащего рядом Стайлза веяло сонным жаром, и Дерек обнял его одной рукой. Стайлз сонно надул губы, почмокал ими, а потом обхватил его руку, как ребенок обхватывает плюшевого мишку. Дерек не мог не улыбнуться. Отлично, и как он теперь… Высвободится?4
В полицию Кейт не обратилась: то ли на нежной коже не осталось следа, а силу удара Дерек преувеличил, то ли ей хватило и того, что Дерека пустились полоскать по новому кругу, без официальных обвинений с ее стороны. Безусловно, он встретился с усталым местным копом, хранившим брезгливое выражение лица весь визит. Они оба встретились, и Стайлз практически швырнул свой айди в руки полицейскому. - Спокойней, - мрачно сказал полицейский. – Полегче, мистер… Стилински? Ох. А то ведь и подделкой может оказаться. А? Документы оказались настоящими. Стайлз, слава богу, не стал дальше нарываться, но рожу скорчил совершенно отвратительную. И не слишком взрослую – Дерек невольно начинал понимать, как они вдвоем могли выглядеть со стороны. Если бы происходящее не относилось к Дереку напрямую, он даже восхитился бы, как потрясающе точно Кейт провела этот маневр. Одна, без команды, сама себе и капитан, и защита. Но Дерека на восхищение уже определенно не хватало. И без того хватало дел: одна только корреспонденция чего стоила. Дерек, чей почтовый адрес всегда был в открытом доступе (вдруг какому-нибудь пацану захочется написать своему кумиру), в жизни столько писем не получал, сколько за последнее время. Десятки в неделю. Вряд ли какое-то из них пришло от Кейт, подумал он, рассортировав очередную стопку. По таким мелочам она размениваться не стала бы, подобное было бы ниже ее достоинства и меньше ее возможностей. В холодной ярости Кейт могла поджечь его дом и его самого… Но уж никак не стала бы строчить письма. «Я буду молиться за вас» - выхватил Дерек взглядом и зачем-то (зачем?) продолжил читать. Письмо было написано мелкими, витиеватыми и женственными даже на вид буквами. Не слова, а узор: «… Библия четко называет гомосексуализм грехом (Бытие 19:1-13; Левит 18:22; Римлянам 1:26-27; 1 Коринфянам 6:9). В Послании к Римлянам 1:26-27 написано, что гомосексуализм является результатом отвержения и непослушания Богу. Библия свидетельствует – когда человек продолжает грешить и отвергать Бога, Бог «отдает» его еще большему разврату и безнравственности, чтобы показать тщетность и безнадежность жизни без Него. 1 Коринфянам 6:9 провозглашает, что «мужеложцы» не унаследуют Царства Божьего. Бог не создал человека с гомосексуальными наклонностями. Библия сообщает, что человек становится гомосексуалистом из-за греха (Римлянам 1:24-27), и только по собственной воле. Человек может родиться более предрасположенным к гомосексуальности, точно так же, как к насилию или какому-либо другому греху. Но это не может служить оправданием решения согрешить, поддавшись своим греховным желаниям, точно так, как склонность к гневу не может быть оправданием насилия…» Дерек был впечатлен. Человек определенно постарался, горел душой, можно сказать. Большинство ограничивались пожеланиями умереть, заболеть «гей-раком», пойти лечиться, но кто-то прикладывал усилия. Рассказывал свою историю: «моя жена заболела я точно знаю, что она мне не изменяла она купалась в море на вашем ебаном пидорском побережье. я приеду и вырежу вас». Порой даже посылали открытки, где развивали мысль, какая он ошибка природы, а казался-то нормальным мужиком. На обратной стороне мог красоваться, например, улыбающийся паровозик, который гудел, выдувая облачко со словами: «Мы слышали, ты уезжаешь...». Дерека вгоняло в ступор, что люди вообще этим занимаются. В эпоху интернета это стало нормой, но тогда? По тем временам, такие письма еще могли что-то задеть в Дереке - и задевали, но опровергать каждое было равносильно тому, чтобы пытаться вычерпать море ложкой. Как раз тогда они со Стайлзом съехались. Как нормальные люди, хотевшие быть друг с другом чаще; без громких слов, что это, дескать, на всю жизнь. До работы Стайлза (временной поначалу, но растянувшейся на несколько месяцев, одной из многих, которыми тот перебивался) отсюда было ехать не час, а всего-то пятнадцать минут. Стайлз выкидывал почту, не читая и стараясь, чтобы Дереку не попалась на глаза очередная корреспонденция. Он не запрещал, но если что-то просачивалось, не мог не заглянуть. Сначала любопытство было болезненным и гадливым, потом – почти равнодушным, автоматическим. Из разряда действий, которые не хочешь, вроде, делать, но все равно делаешь - будь это сковыривание болячки, выдавливание прыщика или неистребимая потребность совать палец в рот зевающему псу. Смешно Дереку, тем не менее, не было ни разу, а сегодня стало и вовсе грустно, когда из коричневого манильского конверта, он вытряхнул на стол коллекционные карточки. Звезды спорта - он чертовски гордился, когда его добавили в последний сет. Причем, добавили аж в нескольких вариантах: крупным планом, в полной форме и на тренировке, где он был таким настоящим, не позирующим для фотосессии… Сейчас все эти варианты лежали перед ним, когда-то собираемые и заботливо заламинированные, а сейчас испоганенные: с выцарапанными глазами и членом, пририсованным ко рту. Маркером поверх изодранного пластика, о заусенцы которого так противно шуршала бумага, что даже зубы сводило. Дерек невольно представил, сколько лет пацану, который злобно тыкал в карточку канцелярским ножом. Представил он и то, что тот при этом чувствовал… точнее, попытался. Стайлз здорово преуспел в работе анти-спамера на пол-ставки еще до того, как спам вообще появился, но успевал не всегда. Сейчас он подошел к неподвижно сидящему Дереку, взял карточку, повертел в руках, скривился – зачем, мол, ты вообще это открываешь? Дерек так же молча дернул плечом. Вот и поговорили. - Я тут на лекцию ходил. Знаешь, что там говорили? Что им не нужны геи открытые. Им нужны геи невротизированные и запуганные, такими легче манипулировать, – Стайлз вернул карточку и сочувственно сжал плечо. - Кому «им»-то? – Дерек скривился. Называть себя геем ему не хотелось. Ему никак не хотелось себя называть, с него было довольно и нападающего Дерека Хейла. Даром, что лестное «Волк» забылось. – Масонам? - … а вот хрен знает, слушай. Будем считать, тем, кому это выгодно. Но есть же и простые люди, да? - А ты не простой? – вышло более раздраженно, чем хотелось, но оба спустили это на тормозах. Дерек не стал продолжать, Стайлз не стал огрызаться, и такое частенько случалось в последнее время. - Не очень. Они просто не понимают, что люди бывают разные, и что не все рождаются, как под копирку. Нужно лучше просвещать тех, кто не… - мудро и важно сказал Стайлз, а потом осекся – должно быть, уловил что-то в изменившемся лице Дерека. - Я не родился таким, - с холодной яростью сказал он, чеканя каждое слово. Тут уже пропустить мимо ушей не вышло. - Тебя таким сделали? – уточнил Стайлз, и непроизнесенное я сделал? повисло между ними несказанным. Воздух словно похолодел, замороженный отголоском недавнего скандала. Дерек посмотрел на него. Перевел взгляд на вмятину в стене, опустил. - Нет, - признал он, и закаменелость ушла из плеч Стайлза. - Но я сам захотел, и это мое дело. Под моим контролем. - Как видишь – нет, не твое, Мистер Знаменитость. Но ты не переживай. Честное слово, живи ты до сих пор где-нибудь в задрипанной глубинке, там тебе тоже пытались бы указывать, в какое именно богом предназначенное отверстие ты можешь совать хуй, а в какое – нет. Дерек посмотрел на кривой шрам у него на боку и промолчал. - Интересно, - сказал Стайлз чуть погодя. - Что? - Каким именно образом история человечества сложилась так, что выебать корову вплоть до недавнего времени было менее страшно, и с моральной, и с юридической точки зрения, чем сделать это с человеком твоей комплекции? Мы же абстрактно говорим, не смотри так, - пояснил он в ответ на удивленный взгляд Дерека. - Только не спрашивай, откуда я это знаю. - Да ну, - возразил было Дерек, а потом задумался. Корова, окей, - Разве она не убила бы репутацию точно таким же образом? - Не убила бы, - уверенно ответил Стайлз. – Ну, теперь-то да, а раньше?.. Вообще, это вопрос популяции. Размножения. Корова живет меньше человека, и потому ее не так опасаются. Типа, не сможет отвлечь порядочного фермера от благородного дела воспроизведения, рано или поздно он вернется от нее к жене… Дерек почему-то слушал с интересом, секунда за секундой откладывая напоминание о том, что трахать животных отвратительно, всё это - отвратительно, и Стайлз отвратительный. Опять же, едва ли Стайлз был прав, но его рассуждения на эту тему делали возвращение к реальности не таким паршивым. - Минотавр? – вспомнил он неожиданно для самого себя, по большей части, благодаря недавно просмотренному ужастику, где появлялась похожая тварь. – Чудовище же, отрицательный персонаж. Тоже, значит, осуждали. - На самом деле, греки не особо и осуждали. Они были веселые ребята, - засмеялся Стайлз. – В их мифах всяких неприличных гибридов больше, чем гибридных машин в… Он осекся вдруг, замолчал; глаза потускнели. Думал Стайлз значительно быстрее, чем говорил, а уж в скорости речи ему отказать было никак нельзя. - Не думаю, что древние греки кого-нибудь в чем-то убедят, - пояснил он Дереку, удивленному такой резкой переменой. - Не уверен, что кому-то вообще можно объяснить такие очевидные вещи. Если человек не хочет... Стайлз тряхнул головой. - Ладно, глупости, - заявил он, не зная, что дословно повторяет Питера. – Это все глупости. Ерунда. Через неделю еще на лекцию схожу, наверное. Если денег хватит. Дерек был согласен. Насчет глупостей - так уж точно.5
И впрямь, ничего глупее придумать было нельзя. Зачем Дерек вообще отвлекался на то, что думали и говорили другие? Не хотел, но все равно отвлекался. Нужно было молчать, молча делать свое дело, и быть в нем лучшим. Чем ты лучше, тем меньше тебе могут предъявить. Талант Дерека должен был стать его защитой. Тем более, что открытых разговоров с менеджером команды, тренером или постоянным составом так и не случилось. Никто не вызывал его на ковер и не призывал к ответу, что Питер, будучи его агентом, считал не самым плохим знаком. Они, дескать, на перепутье – ведь никаких официальных скандалов Дерек за собой не тащил, был чист перед полицией (в большинстве штатов, по крайней мере, а туда, где его увлечения преследовались уголовно, лучше не ездить, говорил Питер так, словно Дерек был слабоумным). Скорее всего, решили последить за ним – так ему казалось. Для себя Дерек решил, что у него возникла зависимость от общественного мнения, что было не так уж далеко от истины. Нужно жить своей жизнью, решил он, делать свое дело. Наивный гусёнок. Дерек начал тренироваться как проклятый. Последний рывок, думал он, все или ничего, победителей не судят. В какой-то степени эти мысли подтверждал (если не сам их и подбросил) Питер. Они стали встречаться куда чаще, по большей части, вне квартиры Дерека. Там обретался Стайлз, а сталкивать этих двоих Дерек не имел ни малейшего желания. Еле передвигая ноги, он заезжал к дядюшке и забирал его в ресторан. Один из обедов, к сожалению, закончился довольно уродливо. Каждый день Питер, пускай и по долгу службы, приносил новые радостные вести: - На нас подали в суд. На тебя, если точнее, но разница невелика. Дерек не особенно удивился. Обеспокоенные матери? Христиане? Вряд ли, эти предпочитают осуждать иными способами, вне правового поля. Оказалось – фанаты, клуб из Северной Калифорнии (кто бы мог представить), причем, иск был групповой. Оскорбление чести и достоинства, вы подумайте только… - Судятся они не для того, чтобы получить что-то с тебя, это будет приятным бонусом. Судятся, чтобы от тебя откреститься. Самовыразиться, если хочешь. Дерек рассказал, где именно он видел их самовыражение, но Питер, на удивление, не поддержал шутку. Опрокинув стакан с виски, что случалось не так уж редко в последнее время, он с прищуром посмотрел на Дерека. - Зачем ты себя саботируешь? С этим Дерек не согласился. Они нигде не светились, жили вместе – и все, и на саботаж их тихая, почти семейная жизнь походила меньше всего. Вдумываться, что именно подразумевал Питер, ему не хотелось. Так и сказал – что ты, мол, несешь. - Несу-у? Сидел бы ты молча… Богатым популярным футболистам простят, даже убийство, - проговорил Питер – разумный Питер, прозорливый почти до ясновидения. – Это объективный факт. Любимым прощают больше. Но, Господи, Дерек, ты не дотянул до того, чтобы объявлять себя американским богом. - Я и не собирался, - отложил вилку Дерек. Есть перехотелось. В словах Питера была правда, потому они злили еще сильнее. Тщеславие, собственный успех…. Конечно, Дерек любил это. Кто угодно полюбил бы эту часть. - Знаешь, что теперь думают эти ребята? Что ты пришел в зал славы и навалил зловонную ароматную кучу прямо посередине. На головы тем, кто в тебя верил, - Питер говорил, и Дерек начал думать, что тот стакан виски оказался далеко не первым за сегодня, а ведь даже пяти не было. - Я хочу быть как Дерек Хейл! Каждый гребаный сиротка каждого штата хочет быть как ты! А дома? Я ездил туда на днях. Парень, люди, которые помнят Талию… - Не смей говорить о маме, - прервал Дерек. Питер замолчал и уставился на него с искренним интересом. - Не смей говорить о моей маме, - повторил Дерек. - А что сказал бы отец? - Без понятия, - равнодушно ответил Дерек. Так оно и было – ровно, душа не колыхалась от стыда и мутной горечи. Какое ему дело, что сказал бы посторонний человек? Пристыдить его памятью отца было невозможно… - Может, это что-то психологическое? – заявил Питер. – Отсутствие отцовской фигуры. …или он так думал. Что невозможно. Дерек уставился на Питера, который вновь принялся за обед. Хороший такой, сочный прожаренный стейк, ти-боун, все, как Питер любил. Угощал, конечно, Дерек. Почему-то ему стало невыносимо стыдно за Питера, за то, какую хуйню он несет - взрослый, дорогой ему человек. Метрономом постукивало в голове, Дерек сам себя попросил молчать, не желая повторения истории с Кейт. - Будь ты музыкантом, будь сейчас семидесятые… - задумчиво протянул Питер. - Нет. Слава богу, сейчас все начали приходить в чувство. И вот это «слава Богу», одну из немногих вещей, сказанных Питером в приступе искренности, Дерек ему не простил. Много чего прощал, а вот это – нет. Но в остальное время Дереку было не до обид: он работал. Дважды в день, иногда и Стайлза не видел, уходя слишком рано и приходя слишком поздно. Стайлз говорил, что Дерек напоминает ему чувака из спортивных романов, которые он любил в детстве: после того, как все перестают верить в крутого парня, он вновь выходит на поле, чтобы еще раз ухватить за хвост удачу. Уделывает всех, а потом догоняет и уделывает еще мощнее. Стайлз всегда болел за него, и в этот день тоже был на трибунах. Как иначе? Игр, в которых был Дерек, он не пропускал. Объяснял, что футбол по-прежнему терпеть не может, но это, мол, его святая обязанность, честь и долг. Да и бриджи у футболистов такие, что можно и посмотреть... Тогда Дерек не думал о Стайлзе, старался не думать вообще ни о чем, кроме того, что в ближайший час он должен всех уделать. Дёрден, Моррис, Тёрнер, Бартон, Джонс, Флойд, Браун, Янг, Джексон, Пламмер, мысленно обратился он к ним, ко всем вместе и к каждому по отдельности. Отличный состав, звездный состав, мы их сделаем. Я вас не подведу. Знай Дерек, что в последний раз слушает гимн вот так, стоя в центре поля, возможно, его настроение было бы не таким боевым. Это была не игра – побоище, как позже он скажет Стайлзу, и будет прав. Футбол никогда не был безопасной игрой, травмы разной тяжести были нормой – никто и не удивлялся. Все знали, на что шли. И, все же, Дерек не помнил другой такой злобной грязной игры. Его не прикрывали свои же парни: левый и правый защитники словно забыли о нем. Дерек сражался с ними бок о бок сотни раз и никогда не чувствовал себя настолько одиноким. Одним на миллион, одним против миллиона. Это была не его игра и даже не его драка. Еще когда они только разыгрывали, с первой же секунды, Дерек понял, что все идет не так. Парни не слушались его, словно полностью исключив из процесса, играя не вместе, а каждый сам за себя. Никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным идиотом, пытающимся совладать со стаей агрессивных животных, вдруг вышедших из-под контроля; готовых нападать и на чужих, и на своих; наплевавших на правила и здравый смысл. Дерек не хотел думать о них так, но ни на что иное это похоже не было. Последнее воспоминание на поле было ярким и болезненным: на него несутся трое парней из команды соперника, лоб в лоб, а защитников, что должны были быть рядом по схеме, разыгрываемой месяцами, на месте не оказались. Случайности оказались совсем не случайны. Потом Дерека сшибли с ног, и мир замелькал перед его глазами. Прокатило его знатно, он даже впечатался во что-то, уже за пределами разметки, отчего колено неприятно хрустнуло. Мяча Дерек так и не выпустил, сжимая его так, словно от этого зависела его жизнь… Хотя это было уже бессмысленно. Ему могло показаться, но он не слышал осуждения в мутном, никогда доселе им не слышимом гуле толпы. Медики помогли Дереку поднялся и увели с поля, хотя он сопротивлялся, все время пытаясь оглянуться на ребят. Связно думать он тогда не мог, помнил только, что хотел посмотреть на них, и все изумлялся: они готовы были отказаться от победы? Ради вот этого? Дитон, прячась за холодным профессионализмом, отстранил его от тренировок на следующий же день, во время повторного осмотра. Дереку хотелось выть от того, как просто и цивилизованно все вышло. Без лишних разговоров и вызовов на ковер, без общения с пиарщиками - им пришлось бы втолковывать Дереку, что таких, как он, они тут не потерпят. Все были выше этого. Цивилизованнее. Все просто. Это – травма, она твоя, тебе с ней и жить. Так бывает. Опыт Дерека говорил – кричал! – другое. Он отлично знал, что это не травма, а хрень, пустяк и ерунда, с такой травмой выпускают на поле хоть в следующем тайме. Немного обезболивающих, пять минут со льдом, бинт… все так делали. Он так делал. Дерек мог оспорить отстранение. Возможно, пригласить независимого эксперта, Возможно, проиграть - но хотя бы попытаться… Он не хотел. Что-то сломалось в нем в тот день – от всепоглощающего одиночества на поле, которое было тем сильнее и страшнее, чем громче вокруг кричали, требовали, завывали люди. Кажется, он оказался совсем не таким сильным, как привык себя считать. - Это ерунда. У папы что-то похожее было, он уже недели через две бегал, - подбадривал его Стайлз, полагая, что дело в ноге. – Хотя… Мой старик – крутой мэн, не знаю даже, дотянешь ли ты до него. Он бодрый старикан, знаешь ли. - Я бы с ним пообщался, - отозвался Дерек без задней мысли – и осекся, увидев печаль на лице Стайлза. - Потом, - без тени сомнения в голосе сказал он. – Ты уж извини, но – потом. Как-нибудь съездим. «Потом» значило, когда все забудут. Когда от твоей карьеры, сорвавшегося с цепи опасного зверя, готового сожрать каждого на твоем пути, включая тебя самого, не останется ничего, кроме обглоданных костей. Может быть, «потом» включало в себя и «потом, когда он узнает, что я по мужикам, потому что мне повезло чуть больше, чем тебе», - Дерек не знал. Возможно, «потом» значило, что им сейчас лучше не ездить по родственникам, а притаиться где-нибудь, где будет спокойно, тихо и безопасно. Его нога – это так, малость, капля в море по сравнению с тем, что могло бы быть. С настоящими избиениями и шрамами на ребрах. - Не параной, пожалуйста, - поморщился Стайлз. – Я вижу, ты делаешь сложное лицо. Говорю же, съездим потом… не веришь? Дерек нехотя кивнул, хотя параноиком себя не считал, он думал о другом. И Стайлзу верил. Просто наконец-то начал смотреть на реальность так, как стоило бы с самого начала. Он вдруг представил, как светлая, молочного оттенка кожа Стайлза из бледной превращается в безжизненную, обескровленную, синюшную. Холодную, как и металлический стол под ним - как под Лорой, как под мамой; стол, которого Дерек никогда не видел, но знал теперь так хорошо. Раз – и нет человека, пока ты занят своими делами и не веришь в то, что плохое может случиться и с тобой. Впервые Дерек испугался, не за себя: за Стайлза. До громких отвратительных убийств, до подростков, насаженных на колючую проволоку, до бедняги Мэттью и преступлений, прокатившихся по стране, оставалось еще семь или восемь лет, но страх пришел к Дереку уже тогда. А с ним - слабость и желание убраться подальше. Какое-то время Дерек просто лежал дома, чувствуя, как утекает из него интерес к происходящему, просачивается по капле сквозь кожу. Порой он почитывал новые анекдоты о себе – от сломанного позвоночника до того, что его поймали на длительном употреблении EPO. Мрачно смеялся. Собирался с силами, когда приходил Стайлз… но, стоило Дереку остаться одному, как он вновь превращался в жуткую веселую развалину. Лежал один в постели и хохотал так, что в уголках глаз собирались слезы. Его вены были в полном порядке, он был в полном порядке, но это уже никого не интересовало. Никто не упрекнул бы Дерека в том, что он не попытался постоять за себя. Он пытался, да только все равно проиграл – нос набекрень, грудная клетка топорщится ребрами, собирай себя из ошметков и попробуй только не быть благодарным, что все не обернулось еще хуже. Такая уж жизнь, мама, порой дерьмовая, дерьмовей некуда. И винить, кроме себя – некого. Справиться тоже можно не со всем. Для этого даже не обязательно умирать. Нельзя сказать, что они уехали, и все стало хорошо. Тем более, что такие, как они (новое слово в лексиконе Дерека), обычно приезжали сюда, не наоборот. Голубая Фея не взмахнула над ними волшебной палочкой (если только в самом начале, насмешливая сучка), простая смена места жительства не исправила все за один день. Хотелось, конечно, вечером лечь спать в аду, а наутро проснуться в мире, где все хорошо. Нет. Забавно, он так и не смог выделить какое-нибудь одно важное событие. Такого и не было: сплошной говноураган. Долго, дорого и неприятно, в процессе Дерек просто старался держать голову над поверхностью и сглатывать не слишком часто. Как-то раз даже к шринку сходил. Всего один, правда, это был не его формат развлечений. Чужие вопросы не просто не помогли – скорее, усугубили, потому что Дерек немедленно начал скатываться в яму, полную «это моя вина» и «я мало старался». Зато он много думал сам, благо, времени для раздумий теперь было столько, сколько не было за всю предыдущую жизнь. До него дошли слухи! – только слухи, конечно, кто бы сказал ему такое напрямую - что боссы в НФЛ всерьез разозлены. И не на кого-нибудь, а именно на него, Дерека Хейла. Мало того, что он подставил их, так еще и не стал потом… Попытался притвориться нормальным человеком. Не сумасшедшим, переметнувшимся в активизм, а парнем, желающим делать все то же, что и раньше, но на своих условиях. Непростительно. Почему его решили размозжить, причем, даже те, кто получил за это не деньги, а исключительно моральное удовлетворение? Да потому, что он поставил под сомнение аксиому: «В футбол играют точно такие же парни, как и те, что смотрят его». Алкоголизм? Даже посочувствуют. Скандалы с женой?.. Мужик должен уметь приструнить свою миссис, это всем знакомо. Даже полубог Дерек Хейл бывает не в состоянии обуздать свою сексуальную норовистую кобылку… Пидорство? Э-э-э, нет. Обычному Джо сразу станет понятно, что футбол куплен, что это шоубиз для педиков, которые красуются на поле, обманывая его доверие. А последнее, что нужно было людям, зарабатывающим на чужой вере в футбольное чудо – залезать в кредит доверия, который они же сами и выдали. Дерек держался. Иной раз, за счет Стайлза, срываясь на нем и получая в ответ, не без этого: ткнуть словами Стайлз умел очень хорошо. Бывало по-разному. Он мог с уверенностью сказать, что в какой-то момент они едва не расстались. И не так, как бывает в сериалах или книгах - не вдруг, не посреди бесконечно прекрасной семейной жизни. А потому, что Стайлз устал от Дерека, а Дерек устал от самого себя. Разве это не было бы логично? В конце концов, после всего произошедшего, шансов расстаться было куда больше, чем шансов остаться вместе. Удобно цепляться друг за друга на поле боя, но в мирной жизни нужно уметь что-то еще, кроме противостояния всему миру. Отношения обычно не переживают таких испытаний. Или переживают, но превращаются в нечто уродливое и токсичное, убивающее обоих участников. Еще Дерек мог бы начать Стайлза ненавидеть. Должен был. Люто. Смертельно. По одному из сценариев, подкинутых его взбудораженной, испуганной, утомленной психике гребаными журналистами (в сочинении таких историй он уже и сам наловчился), Дерек мог бы его даже прикончить. Вышла бы драма с каким-нибудь уклоном… фрейдистским? Это ведь Фрейд отвечал за всякую дрянь, связанную с сексом и убийствами? Но, может, вся суть их отношений и состояла в том, что они должны были такое пережить. Они были именно такими людьми, которые смогли бы пережить подобное. Раз за разом Дерек выбирал Стайлза вместо успеха, карьеры (впрочем, тут ему выбора не оставили), репутации... И Питера тоже, верно. Значит, вместо родственников тоже - потому что другой родни у Дерека не осталось. Стайлз, не знавший Питера так хорошо, в какой-то момент даже попытался высказаться в этом ключе – дескать, Дерек единственный, кто у него остался, и Питер переживает, пусть по-своему. Может, не надо резать по живому... Верно, подумал тогда Дерек, по-своему, но он переживает. И очень из-за этого злится. Дерек – его слабость, и бить его за это полагалось наотмашь, со всем страхом и всей яростью, на какую только хватит сил. И со всей любовью, конечно же. Исключительно из лучших побуждений. Стайлза он сохранил, Питера… Питеру он посылал открытки на Рождество. Какое-то время Дереку было совсем-совсем не до Питера или сохранения каких-либо старых связей. Он был занят: накачивался пойлом по вечерам перед телевизором. Сидел и с больной ногой, и потом, когда с ногой все стало в полнейшем порядке. Происходящее в телевизоре его теперь не слишком-то волновало. Но Дерек, во-первых, не смог отказаться от футбола и смотрел матчи с такой жадностью, с которой иные смотрят порно, а, во-вторых, порой (очень редко) что-то интересное там все-таки мелькало. Одно только «Молчи, Пока Не Спрашивают» чего стоило, как и все бурления по этому поводу: - Я не спрашиваю! Я расскажу! Я расскажу! И вы, вы расскажете вместе со мной?! – орал из телевизора черный офицер. Орал яростно, надрывая глотку. Чувствовалось, что он доведен до предела окружающей несправедливостью. - Аминь, брат, – отозвался Дерек и поднял банку «Голубой ленты», редкостной дряни. Не так-то много они тогда зарабатывали и большего позволить себе просто не могли. Деньги, заработанные футболом, попали к нему не в полном объеме, что-то до сих пор было заморожено. Гражданские иски, от которых Питер и его адвокаты отбивались по мере сил, потрепали счет Дерека, как гиены треплют умирающего бизона… И, конечно, главной статьей расходов стала плата за короткую память прессы. В любом случае – аминь, брат, он свое уже откричал. Дерек помнил, как – много позже – сидел перед телевизором, пьяный в дымину, и кричал что-то О Джею. То ли «так тебе и надо», то ли «давай, крутой мэн!», и в обоих случаях это было позорищем, без вариантов. Он сам был позорищем, сидящий в трусах перед телевизором. Руинами, раскопанным и выработанным карьером. Но и это не подтолкнуло Дерека к тому, чтобы остановиться. Остановился он тогда, когда заметил две вещи. Первым стало то, что он потихоньку покупал, а Стайлз так же потихоньку выбрасывал. Дерек сперва злился, что опять кто-то себя с ним, как с ребенком, что ему опять, опять врут, что врет тот, кто не должен был этого делать ни при каких условиях (что угодно, но не вранье…). Злость, сильная и обжигающая, как волна рвоты в глотке, поднималась в нем и успокаивалась, сменяясь стыдом, снова и снова. Стайлз не уговаривал его завязать, даже не осуждал – наверное, не осуждал, за Стайлзом не заржавело бы высказаться. Только старался хоть немного помешать ему себя гробить - словно разговаривать было уже бесполезно. Это стало первым звонком для Дерека. Пнуло под зад второе – Стайлз похудел. У него, такого деятельного, никогда не было лишнего веса, да и конституция его, кажется, просто не позволяла набрать ненужных килограммов (из Стайлза, не пренебрегай он любыми физическими упражнениями, кроме постельных, вышел бы прекрасный бегун). Но он начал терять и то, что никто ненужным не назвал бы. Лицо осунулось, а круглая задница, к которой Дерек питал особую любовь, стала плоской на вид и костлявой на ощупь. Можно было (особенно после того, как они обратились к врачам, параноидально и быстро исключив самое страшное) посчитать это даже забавным - подумаешь, проблема. Но смешно Дереку не было. Стайлз у него остался один, и упустить еще и его означало бы окончательное, полное поражение. Можно было бы перестать вскидываться по каждому хреновому поводу и решить, что Стайлз просто запоздало распрощался с юношеской мягкостью… И Дерек попытался так думать, целый вечер или два. Но теперь банка пива перестала ему перекрывать вид на то, какой по-детски размазанной остается еда в тарелке Стайлза. Горошек, загнанный под размятый картофель, обкусанный по краям стейк и другие уловки, подобные этому. Заботливое кормление кухонного измельчителя (все дети так делают!) и поедание шоколадок под одеялом; вот только шоколадок не было. Еще и Скотт окончательно разболелся. В метаниях между работой, больницей и Дереком, засевшим дома и погрязшим в пучинах жалости к себе, симулировать оптимизм у Стайлза выходило все хуже. Дерек не знал тогда, что в тяжелые периоды старик Стайлза, шериф крошечного городка, любил крепко выпить. А когда скончалась мама Стайлза, окончательно превратился в высокофункционального алкоголика. Не знал он и о теории, согласно которой Стайлз считал происходящее своей виной. Знал только – догадался – что даже взрослого Стайлза подобное приводит в детский бессильный ступор. И теперь, когда их небольшая семья состояла из двух детей, долго она точно не продержалась бы. Дети, предоставленные сами себе, плохо приспособлены для выживания. Кому-то пора было повзрослеть. Без ярких поступков, без объявления войны и уж точно без пресс-конференций с громкими заявлениями. С простой работой, куда без нее? Конечно, сперва дела не ладились, резюме Дерека мало на что годилось, кроме футбола и работы тренером. Но, впервые за долгое время, ему повезло с направлением, в которое побежали толпы: мода на здоровый образ жизни сметала с диванов даже самых ленивых, выгоняя их в зал. Персональный тренер из Дерека вышел вполне приличный, даже если это была совсем не работа его мечты. «Такая уж жизнь» - снова сказала бы мама, снова бы повторил он ее голосом в своей голове, и мамин тон, наверное, был бы чуточку извиняющимся. Извиняться ей, впрочем, было не за что, не самая плохая жизнь. Бывало и много хуже, хотя помнил он и лучшие времена… Времена, не сливающиеся в бесконечное марево с редкими просветами. Но все же – удивительно – и много лет спустя Дерек помнил мокрое серое утро столь же отчетливо, как если бы это случилось вчера. Утро, когда он отправился на поле, где сыграл самые важные матчи в школе. Это была их первая попытка переехать. Какое-то время они жили в старом доме Хейлов, в маленьком городке, где, казалось, можно осесть и отдышаться… Удовольствие оказалось ниже среднего, потому что родным городом Дерек раньше не пренебрегал. Здесь его знали и гордились им - до поры, до времени. Надпись «гомики» на почтовом ящике появилась недели через три после их приезда. Особенности маленького городка, его прелести и недостатки, философски думал Дерек, орудуя кистью – и все для того, чтобы увидеть эту чудесную умную надпись снова, дайте только время. По крайней мере, он ни разу не столкнулся с Арджентами, спасибо и на этом. Быстро стало ясно, что это всего лишь перевалочный пункт, и что пора подыскивать и новое место, и покупателя на дом – благо, во владельцах значился только Дерек. Но какое-то время они там, все-таки, прожили, и одним хмурым утром Дерек проснулся раньше Стайлза. Тихо ушел на кухню, включил кофеварку и сел, чтобы прослушать сообщения на автоответчике, включенном на ночь. Он не ожидал ничего там услышать – ничего нового, по крайней мере – но внезапно автоответчик заговорил голосом Питера: - И громко заговорил, надо сказать. Дерек чертыхнулся, хотел было, выключить, потом просто придавил телефон плоской подушкой с кухонного диванчика. Оттуда, из-под подушки, Питер вещал уже потише, но в убедительности изрядно потерял. - Я звонил Кейт, и мы неплохо поговорили, скажу тебе. У тебя еще есть шансы… Дерек и не слушал толком. Он вдруг почувствовал такую бесконечную усталость, такое бесконечное «хватит», что ему было плевать на эти благие намерения. - …не будь идиотом, пойми, наконец, что ты делаешь со своей жизнью. Женись. Отмойся. Тихо… ну, поёбывай его, – говорил Питер со свойственным ему цинизмом – и несвойственной прямотой. Чем-то эта прямота ему полюбилась в последнее время, подумал Дерек, лезет из человека всякое. Может, он специально оставил это сообщение в записи, а не высказался лично, чтобы Дерек не смог возразить, а только проигрывать его снова и снова. – Или кого-то еще. Черт, Дерек, мало ли фруктовых кексов в этой пекарне... Дерек одним рывком выдернул шнур. Потом, вернувшись домой, он обнаружил, что вырвал его и из стены, вместе с куском обоев. Что-то не то сделалось с его самоконтролем, ни к черту он стал. Да и характер, вероятно, испортился. Обернувшись, он увидел Стайлза, стоящего в дверях. Сколько он там проторчал, Дерек не знал, да и особой роли это не играло. - Я прогуляюсь, - Дерек поднялся, не глядя на него. - Ага, - только и сказал Стайлз. Дерек больше никогда не слышал от него предложений по поводу Питера. Хоть какой-то плюс. Хорошо еще, что Дерек, наспех одеваясь, нацепил плащ – на улице стоял сырой мертвый холод. Ему будет зябко и десять, и двадцать лет спустя; всякий раз, когда он будет вспоминать об этом дне; будет холодно даже в густой, как сироп, летний день. Ноги сами понесли его к полю. Дерек долго смотрел на него, сидя на трибунах. Потом спустился по скрипучим ступенькам и вышел к центру. Под ботинками скользила раскисшая земля, да и сами ботинки не подходили для таких прогулок, гладкая подошва не обеспечивала сцепления. Кое-что привлекло его внимание. Ничего особенного, просто забытый кем-то мокрый и грязный мяч. Нет, понял Дерек, подняв его, не забытый, оставленный здесь безалаберными игроками, решившими, что уборщик подберет, а то и не подумавшими даже о такой малости. В любом случае, мяч больше никуда не годился: шов лопнул, и между кожаными краями торчали грязные лохмотья набивки. Дерек взвесил мяч в руке. Случилось бы то, что случилось, будь он просто футболистом? Он был звездой, за это и поплатился. Что-то подсказывало, что поплатиться пришлось бы в любом случае, и Стайлз был не причиной, а симптомом. Видит Бог, Дерек любил его, может быть, любил так же сильно, как мяч и поле… Но если бы не Стайлз – было бы что-то другое. Нельзя заигрывать с толпой, если ты не готов, если не желаешь этого всем сердцем. Нельзя брать в кредит страстную бессмысленную любовь толпы, полагая, что счастливо избежишь оплаты. У кого-то это получается, но Дерек был не из этих парней. Футболист? Да. Звезда? Нет. Даже не самый-популярный-парень-в-школе. Он просто он притворялся таким, а все остальные поверили. Дерек подошел к одиннадцатиметровой отметке. Измерил взглядом расстояние – то, которое он и без того знал идеально. Сколько времени оно потребует в какую погоду, какой должна быть сила удара и сила броска, в какой момент нужно прыгнуть, чтобы последние сантиметры не пробежать, а преодолеть в полете… Он тихо положил мяч на землю. Потом сунул руки в карманы плаща, отвернулся и пошел прочь.***
Дерек – совершенно ясно, что хотя бы на сегодня для Лиама он стал просто Дереком – закрыл тетрадку. Он давно уже не смотрел в нее, но все-таки закрыл только сейчас. Взял высокий стакан с полностью растворившимся льдом, крупными глотками осушил его и поставил обратно на стол, в лужицу натекшей со стенок воды. Лиам уже не замечал ни морщин, ни проседи в волосах. Дерек смотрел перед собой злыми, пронзительно зелеными глазами. - Люди думают, что в спорте не бывает честной игры. Что все куплено и продано задолго до выхода на поле, что каждая травма симулирована, что все мы… все они обколоты стероидами и любым возможным допингом. Будем втирать барсучье дерьмо в ноги, если узнаем, что оно на одну тысячную процента увеличит скорость. - А вы как думаете? По-вашему, это правда? - Я думаю, что это бизнес. Индустрия развлечений. А в бизнесе люди жульничают. Все хотят добиться наилучшего результата, и когда начинаешь побеждать, цена победы перестает иметь значение. Но невозможно совершить чудо. Нельзя надеяться, что выедешь на барсучьем говне... потому что это не только бизнес, кто бы что ни говорил. В спорте всегда есть что-то… честное. Красивое. Настоящее. Ты и соперник, ты и мяч, ты и чертово поле, которое надо преодолеть, и на котором все зависит от тебя и от команды. Это – лучшее. Лиам зачарованно слушал. За спиной Дерека тысячами глоток ревела толпа. - Но если мы говорим о шоу, то там ложь – это способ выживания. Неважно, кто ты и на что способен на поле. Там важно встать красиво, быстро вертеться и складно врать. Он помолчал. - Часть с шоу я никогда не любил. Даже если деньги шли именно оттуда. Шоу меня предало, выебало, вывернуло наизнанку и чуть не убило. Я не вернулся бы туда, даже появись у меня такая возможность. - А в-вы… на поле? На поле бы вы вернулись? – спросил Лиам. Он молчал так долго, что в первую секунду слова вывалились изо рта невнятным комом. Чай был давно выпит, и губы пересохли. Дерек посмотрел на него так, словно видел в первый раз и не узнавал вовсе: Лиаму даже захотелось помахать, сказать – «Эй, привет, я сидел перед вами несколько часов подряд... да? Нет?» - Иногда мне кажется, какая-то часть меня так и осталась на поле. - Думаете, ваша книга что-то изменит? В глобальном плане? Дерек уставился на него с искренним недоумением. Злость ушла из его глаз, ушла и отстраненность, и на их месте появилось кое-что иное. Веселье. - Кто я, по-твоему? Борец за права? - Нет, - вынужден был признать Лиам, потому что от него ждали ответа. Когда-то Дерек, возможно, был командным игроком, и – чисто теоретически – он мог бы сменить команду и прикипеть к ней всей душой, как и раньше… Но сейчас он, определенно, стал тем еще единоличником. - Нет, - согласился Хейл. - Но порой чертовски приятно назвать дерьмо – дерьмом. Если повезет, то даже громко назвать. По его лицу скользнула тень. - Пусть и здорово опоздав с этим. Какое-то время Дерек молчал, а потом сказал – будто отрезал: - Знаешь, парень, ничего не выйдет. - Вы не… - начал было Лиам, а потом замолчал. Он хотел сказать, что не понимает, но трудно было не понять. О чем-то Дерек умолчал, кое-где история звучала так, словно он нарочито ее скомкал, но… История была не самой плохой, это раз, и, наверное, жалко было отдавать ее на откуп незнакомцу. И два - писателю тут делать было нечего. Наверное, Лиам смертельно оскорбил бы Хейла, предложив что-то… приукрасить. Приврать. «Выдумать». Уж Хейл-то был сыт враньем по самое горлышко. - Окей, - только и сказал он. Было неловко. Лиам был почти уверен, что ему заплатят за потраченное время, он ждал – где-то в глубине души – компромата на НФЛ, чего-то, что позволило бы заявить о себе. Какое там… Он приехал сюда жарким утром и уезжал уже вечером, с пустым желудком и гудящей головой, это не было бы проблемой, приди они хоть к чему-нибудь. - Честно говоря, теперь я тоже думаю, что вы были бы не особо рады прочитать то, что я напишу. Серьезно, вы же ненавидите журналистов, мистер Хейл. - Хорошо, что в этом мы на одной стороне, - кивнул тот. Вот именно, подумал Лиам… И все равно почувствовал какую-то детскую обиду, пусть и признавая ее детской. Я ведь слушал эту историю. Выслушал до конца, и теперь она тоже моя, на крохотную долю, но она – моя. История всегда принадлежит не только тому, кто ее рассказывает, но и тому, кто слушает, с чем, конечно, не согласится ни один рассказчик мира. Скромная участь катализатора. - С этим определились, - хлопнул Дерек ладонями по коленям. Лиам вздрогнул. – Тогда скажи, что насчет редакторской работы? Занимаешься таким? Лиам подумал честных три секунды, прежде чем энергично и уверенно кивнуть, даже не подозревая, хороший ли он редактор, и по душе ли ему вообще такое занятие. С этим, был уверен Лиам, можно было разобраться и в процессе. Перед домом дважды коротко просигналил автомобиль, и Дерек отозвался мгновенно, белозубой улыбкой-оскалом. Лиаму даже не нужно было уточнять, кому именно Дерек мог так улыбаться.Конец