Долг и коварство

      Так, записывай… Пишешь ты или заснул? Вижу, ага. Разрешите доложить! Мне, Вегриму, рядовому городской стражи Вайтрана, было поручено расследовать дело о древер… дмеверском… тьфу, как сказать-то… двемерском артефакте, что в подвале нашли. Точку поставил? Хорош-шо. Далее. Я, поверьте, к этому подошел со всей ответственностью — такой уж я человек. И незамедлительно отправился на место проишествия. Что значит «какого проишествия»? Я так сказал, а ты пиши. Всё записывай, каждое слово, чтоб точь-в-точь было. Ишь, умник нашелся. Ну, прихожу я туда, глядь — а это ж тана нашего хата; подивился я, конечно, но приказ есть приказ. Заглядываю внутрь — нету никого. Окликнул я хозяев первый раз, окликнул второй — тишина. Тогда, делать нечего, вошел — и стоило мне ногу на порог поставить, как вон, танов хускарл по лестнице бежит, булку на ходу жрет. Чего это, говорит, вы к нам вламываетесь? Это, говорит, частная довакинская собственность, личное, видите ли, имущество. Я, признаться, растерялся немного — уж больно грозной выглядела она, с булкой наперевес, — того и гляди по роже мне съездит. А даэдрова баба давай меня выталкивать, и напористо так, будто я не представитель закона, а разбойник какой. Слов моих слышать — не слышит, с трудом я ей, башке оловянной, растолковал, что и как. Разгорячился весь, вспотел, да только без толку, — заявила она мне, что подвала у них отродясь не было, а все артефакты тан вывез, когда в Солитьюд переехал. Хитрая эта хускарлиха, точно лисица, только меня не проведешь — смотрю я ей через плечо, а по полу-то брони дорогие разбросаны, слитки золотые да вещицы диковинные. Ах ты, говорю, шельма, обмануть меня захотела; брешешь ведь, аки собака, и не краснеешь. Вещи, значит, тан вывез! А валяется-то что, не они ли? Она и бровью не повела — как он оставил, отвечает мне, так и лежит, остальное меня не касается; и выставила на улицу, и еще дверью хлопнула. Я, понятно, возмутился безмерно — видано ли, со стражником себе этакие вольности позволять! И придумалось мне за хускарлихой понаблюдать, вранье наглое вычислить и на обманщицу штраф заслуженный наложить, за то, что людям добросовестным хамит и артефакты опасные прячет. Не зря ведь сообщили о нем, наверняка штука редкая.       С мыслью этой отправился я в таверну, что прямо напротив стоит. Не по душе мне было туда заходить, скажу честно; пить я не любитель, да и название у нее дюже непотребное. Вот и решил посидеть по-скромному у окошка, темноты спокойно дождаться, а потом и расследование продолжать. Только не вышло у меня это — подсела вдруг за мой столик данмерка, внешности донельзя подозрительной. Стала разговоры странные заводить и вина мне в кубок подливать. Я, как страж честный и при исполнении, всячески противился да отказывался, но данмерка эта, наемницей оказавшаяся, тоже не так проста была; подлила мне незаметно зелья дурманного, дряни колдовской. В голове у меня помутилось; закружилось все, завертелось, и очнулся я уже поутру на конюшне. Так силен яд был, что идти невмоготу, да еще в памяти провал образовался — хоть убей, вспомнить не могу, где ходил и что творил. Но долг для меня завсегда превыше боли физической и душевной — как ноги трястись перестали, сразу же обратно поспешил. А там уже хускарлиха стоит, с бандитами какими-то беседует. Увидала меня — и ну бежать, только пятки засверкали, а за пазухой так и выпирает какой-то сверток — не иначе, как артефакт вышеупомянутый. Я немедленно кинулся в погоню, а ее бандиты за мной по пятам точно псы гончие несутся, улюлюкают. Догнали, сцепились мы — всех я одолел: одному нос набок своротил, второму зуб выбил, третьему ухо в кровь разбил, а остальные испугались и убрались по-быстрому. Хускарлиху подлую за торговой лавкой настигнуть удалось; скрутил я ее, рванул доспех фальшивый, дабы артефакт отобрать, а она как завизжит! Смутился я, и тут еще из-за угла девка выходит, Изольдой ее кличут. Глаза на меня вылупила, рот раскрыла. Не успел объяснить ничего, а она уже вопит хуже ворожеи: «Помогите, убивают-насилуют!». Мигом собрался народ, потащили меня в тюрьму; говорят, видели они, что я с хускарлихой делал, ори — не ори, ничего не поможет. Ткнули меня в камеру премерзкую, и вот весь сказ. Прошу этот рапорт рассмотреть серьезно, и после наконец выпустить меня. Тут каждое слово — чистая правда, а все остальное, что про меня в городе болтают — сплетни и ложь бесстыжая. Никаких помидоров я не топтал, и капусту не давил, и корзин точно не пинал — зачем мне это надо? Таверну треклятую тоже не я разнес — в ней полвека ремонту не было, а вывеска уж с месяц косая висит. К ответу требую приставить данмерку-наемницу и хускарла разбойного, ибо первая людей отравой незаконной пичкает, а вторая артефакты скрывает и на невинных клевету наводит. Ух, все записал? Теперь с новой строки начинай, ага, и аккуратнее буквы выводи.       Служу Императору, рядовой Вегрим.       Примечание.       Записано рядовым Рагни со слов рядового Вегрима по убедительной просьбе оного, ибо тот не шибко грамотен и все еще мучается похмельем. Спешу добавить, что артефакт был найден и успешно изъят, а так же утверждаю, что единственная вина рядового Вегрима в том, что тот дома перепутал маленько, по невнимательности.       По результатам проверки артефакт таинственный оказался двемерской шестерней без каких-либо необычных свойств, которую, скорее всего, подбросили в подвал шутники окаянные. 24-е число месяца Восхода солнца, 4Е202