Долг и коварство

Много уж деньков минуло с того памятного дела, какое простого вайтранского стражника Вегрима прославило; слава то была не сказать, что очень хороша, но узнавать его в городе начали — сразу же, как из тюрьмы выпустили, разумеется. Хускарлиха довакинская теперь за милю его обходить начала, как и Изольда, девка рыночная. Прочие на него смотрели с издевкою и смеялись все: вот, дескать, пьяница тупоголовый — дома перепутал, задание провалил да народ честной распугал зазря. Вегрим поначалу серчал страшно и лез обидчикам злостным морды начищать; схлопотал он за то от начальства выговор строгий, присмирел маленько. Драться не кидался больше, и дразнить его скучно стало; стал он жить-поживать почти как прежде, вот только в «Пьяного охотника» носа не казал — то ли данмерку паскудную встречать не хотел, то ли гнева хозяйского опасался. И хорошо у него дела шли — пил он пиво доброе (в целях дегустации чисто), в казармах бесстрашно давил пауков огромных и исправно Вайтран патрулировал в смену свою. Так и начался один вечерок мерзкий — вышел он в ночную, в полном стражничьем обмундировании и при оружии, конечно. Погода исключительно отвратна была — темнотища, хоть оба глаза выкалывай, небо моросью сопливой сочилось, везде сырость да грязь. Никакого удовольствия, одно расстройство и холод. Но Вегрим не из неженок — зажег он свой факел, оправил верный клинок на бедре и зашагал по улицам. Ходил он долгонько, о своем раздумывая; а ночь настала глубочайшая, и тихая — жуть. Любого бы страх взял. Да еще и думы его одолевали тяжкие: угроза вампирья, что над Скайримом повисла, многим не давала покоя, вот и Вегрим озадачился. В Вайтране пока не замечали их, по счастию, но на фермах окрестных видали, и не раз; опасно стало по ночам бродить — в час глухой ведь никто не услышит ни крика, ни зова о помощи; что делать ему, коли упырь мерзостный из-за угла выскочит и напасть решит? «Ну, коли так, — рассуждал про себя стражник доблестный, — не убоюсь я ему отпор дать. Меч мой остер, а броня крепка — авось одолею чудовище». Успокоился он, приободрился… да только вспомнил вдруг, что ни шлем, ни бронь надежная шеи не скрывают толком. Почесал затылок, нахмурился огорченно — вот ведь незадача какая. «А если упырина коварная сзади подберется незаметно, клыки свои выставив? — думал Вегрим. — Иль мышью летучею обернется и подлетит бесшумно? Они, говорят, умеют такое. Надо бы средство супротив вражин этих найти, чтоб защищало похлеще железа и стали». Но ничего подобного не лезло в голову, как ни старался он. Стражник завсегда на меч али лук полагаться привык, ни заклинаний сложных, ни заговоров не зная. Потому, честно отходив дежурство свое, отправился Вегрим в «Гарцующую кобылу» — Хульда баба смекалистая да мозговитая, за советом к ней не зазорно сбегать. Обрадовалась ему трактирщица: в час столь ранний народу в зале было — кот наплакал. Быстро налила она в кубок меду душистого, не поскупилась и на хлеба кусок, щедро сдобренный свежим маслицем; и вот, трапезничая неспешно, поведал ей Вегрим о думах своих. Помедлила Хульда маленько, да и ответила: — Не знаю я об упырях ничего почти, признаться. Долетали только слухи, что чеснока они пуще кинжалов и топоров боятся; запах его их с ума сводит и мысли путает. — Тогда пригодился бы мне чеснок, — произнес стражник, мед отхлебнув задумчиво. — Да только как мне таскать его — за пазуху насыпать али по карманам распихать? — А можно из него оберег тебе смастерить, — живо предложила трактирщица. — Нанижу я чесночины на нить суровую, узел затяну тугой, и будешь на шее носить. Пойдет? Согласился Вегрим, и тут же принесла Хульда иголку и нитей. Работа у нее спорилась — умела была она и сноровиста; вот уж и готов оберег чесночный — в два ряда аж нанизала их трактирщица. Надел его Вегрим, поклонился ей с благодарностью, а напоследок спросил — не знает ли она кого еще, кто с противовампирьей защитой пособить может? Послала она его в лавку соседнюю, к Аркадии-травнице. Та надавала ему склянок разных алхимических да свиток огненный продала; натура упыриная, сказала, пламени ясного не переносит. — Зайди-ка ты, стражничек, к Олаве нашей, — бросила знахарка, прощаясь. — Хоть и прозвали ее Немощной, но ум у нее гибкий; много знает она и всем помогает. Уж у нее-то точно средство верное найдется. Не стал Вегрим лениться, тотчас отправился к старухе-вещунье. Она на скамье перед хижиной сидела и листок новостной читала, щурясь близоруко; но стоило ему заикнуться о проблеме своей, как тут же вскочила бодренько. — Правильно сказали, — скаля зубы гнилые, заявила Олава. — Только надо было сразу ко мне приходить, не терять времени; ну да ладно, заходи в дом, объясню я все, растолкую. Вошел страж за ней вслед, уселся на табурет скрипучий; старуха засветила большие толстые свечи, разогнав полумрак душный. — Твари злобные, — таинственно начала она, — чеснока не любят, верно то; огонь и свет неприятен им, жжет их вампирские очи. Но ведомо ли тебе, чего даэдры, духи, упыри и им подобные боле всего страшатся? — Нет, мать, не ведомо. Что за оружие мощное? — Оружие? Не, сокол мой, это, конечно, вещь опасная, но тела она не ранит. Сила ее в другом. — Как так? Что же это? — Слово, — с торжеством произнесла Олава, и, видя недоверие стражничье, продолжила. — Но не простое слово, а матерное. Известная же да надежная защита от призрака мстительного — зайти в помещение, им облюбованное, с посеребренным амулетом Стендарра в руке, да ткнуть его в каждый угол, громко при этом ругаясь и прочь духа прогоняя. Призраки али упыри — невелика разница, все нежить поганая. Амулетов нету у меня, но могу за пять золотых вилку серебряную одолжить — привяжешь ее на веревочку и рядом с оберегом своим повесишь. Так и поступил Вегрим, старухе поверив; проводила она его до крыльца, и напоследок напутствовала: — Главное, матерись громко и пожестче, увидишь, как упырина остолбенеет и шагу сделать не сможет. Да про вилку не забывай! Ушел страж; он-то доволен был приобретенной защитой, но в казармах его товарищи на смех подняли: — У-у-у, — говорили, — чучело, ты чего так вырядился? Что за херню нацепил на себя? Никак умом поехавший? Вегрим ничего отвечать не стал, молча лег на свою койку отдыхать, вот и все; а они еще долго похохатывали да перешептывались. «Ничего, — думал он мрачно, — пожалеют они еще, что у самих такого нет. Как упыри нагрянут, так и спохватятся; но поздно будет, головы оловянные, поздно». Две смены его спокойно прошли, без проишествий; а на третью снова смерклось рано. Тьма с равнин наползла, черная, что уголь в печи; вышел Вегрим на улицу — не вдохнуть, не выдохнуть; да делать нечего, пошел он круги по городу наворачивать. Поднялся привычно в Ветреный район по ступенькам, да вдруг почуял — неладно что-то. Чутью доверял он не просто так; подобрался рядовой, оглянулся — идет сзади тип подозрительный, в капюшоне странном и плаще изношенном. Сразу сообразил Вегрим, что человек это явно не добрый, но виду не подал; остановился, якобы пояс подтянуть, а сам искоса на тень темную поглядывал. Типчик сперва мимо хотел прошмыгнуть, но не тут-то было — с добросовестными стражами такие шутки не проходят. — Подождите-ка, гражданин, — сказал он вежливо, — куда это вы спешите посреди ночи? — и как бы невзначай ему прямо в нос чеснок сунул. А тот отпрянул да зашипел как змеюка огромная; слетел с головы капюшон ветхий, и увидел Вегрим — женщина это, да только кожа у нее сметаны белее, на подбородке остром кровь темная запеклась, глазищи даэдровым огнем горят, а нос у нее аки рыло свиное, до того уродлив, что отшатнулся он. Но медлить не стал. — Ах ты блядь такая, — ровно да спокойно сказал стражник смелый, срывая с шеи вилку серебряную. — Крокодилица кривозубая, чтоб тебя сотня редгардов отодрала во все щели хуями огромными. Никак думала, сейчас меня клыком своим тяпнешь? А ну-ка ебальник завали, пока я лохмы твои блядские с корнем не вырвал. Со мной не дури лучше, пизда вампирская, я мразоту вонючую сразу чувствую. Что, сука, неприятно? Что глазки ебливые вытаращила, говнючка? «Права была старушенция, — довольно решил Вегрим. — Хорошо средство действует, во как она замерла, шагу не сделает». Упырица и правда глядела на него, рот раскрыв удивленно. — Ага, пиздень тупая, скушала? — продолжал напирать страж, вскинув вилку, в темноте тускло блеснувшую. — На вот тебе еще! Ух, блядина, сейчас тебе горячо придется… Выхватил Вегрим свиток огненный, торопливо заклинание прочитал, не забывая через слово вставлять отрывистое «Блядь!» для эффекта пущего; полыхнуло так, что опрокинуло его на спину, отбросило в сторону. — У-ух, сука гребаная, — протянул он, поднимаясь помаленьку. — Задал я тебе жару, ох как задал… На крики да шум все же выбежал кто-то; девушка тонко завизжала, грубо рявкнул мужской голос. — Подожгли, запалили, — вопила девица; а может, и несколько было их, у стражника в голове чуть помутилось от удара. — Пожар, ах, горим! — Сено горит! — Негодяя держите! Ухватили Вегрима за шиворот, дернули куда-то; он было возражать начал, но крепкий волосатый кулак быстро отбил у него всю охоту рот открывать. Притащили прямиком в казармы, капитану под ноги; тот вздохнул, махнул рукою. — Ну, докладывай, рядовой, — сказал он строго. — Зачем под окнами людей добрых непристойности орал да сено поджигал? — А я это… упырицу усмирял, — виновато стражник ответил. — Вот… вилку приобрел серебряную… и этот, как его… чеснок.