Капля солнца

      Есть люди, которые словно состоят из света. Такие яркие, что боишься дотронуться.Такие раздражающие, что хочется прибить. Но, все-таки, ты тянешься к ним, подобно мотыльку, летящему на солнце.       «Я так чувствую»...       Эта невыносимая улыбка, глупый оптимизм. Шун Асанага. Эмилио не смог бы сказать, когда перестал считать парня бесполезным куском грязи, когда стал слишком часто о нем думать. И это бесило.       Слова, что поражают в самое сердце, к которым душа тянется. Принц почти ненавидел Шуна за них. Ведь в темноте было так комфортно, пока этот мальчишка с поверхности не принес в нее свой свет. Всего лишь каплю яркого желтого солнца. Но оно было таким теплым, что сопротивляться не хотелось. Наоборот. Прижаться, ощутить тепло до самых кончиков пальцев.       Принц даже был готов признать Асанагу другом... Только вот, что-то упорно не давало это сделать. Словно само существо противится. «Не друг!» – этот отчаянный призыв раз за разом выцарапывали на душе вдруг озверевшие кошки. Еще никогда сердце Эмилио не колотилось так сильно. Еще никогда он не волновался за кого-то столь неистово, никогда так не тосковал. От одной мысли, что Шун, рано или поздно, вернется к себе домой, становилось так плохо, словно все осколки мира скопились в желудке.       Это казалось таким жестоким. Принц готов был проклинать Судьбу за то, что она свела их вместе. Научила стоять спина к спине, сражаться, доверять друг другу, как самому себе. Даже постоянные перепалки и взаимные оскорбления стали чем-то необходимым, как воздух. И все только для того, чтобы однажды Шун просто ушел.       – Черт! – парень тихо выругался и прислонился лбом к холодному камню замковой стены.       Тяжелее всего было скрывать это постыдное желание сделать что угодно, чтобы Шун был рядом. И оттого этот мальчишка бесил еще сильнее.       «У тебя есть вещи важнее меня!»       Как же тогда хотелось заорать в ответ: «Нет!». Сказать, что все эти вещи — трон, Эндора, народ — ничто по сравнению со страхом потерять одного раздражающего парня с поверхности. Ведь без Асанаги он так бы и остался эгоистичным «гнилым» принцем. Только ради его улыбки Эмилио действительно хотел измениться.       Ланхейм ненавидел себя. За то, что сердце заходилось в отчаянии, каждый день, каждую секунду, закручивая гайки тоски все сильнее и сильнее. Даже когда оказался с Шуном на земле, даже когда они оказались братьями, когда убеждал Асанагу в том, что поверхность – действительно его дом...       И дело было даже не в эгоистичном желании быть рядом (как ни странно, оно не пропало даже после того, как выяснилось, что Шун всегда может вернуться). В конце концов, у каждого свои слабости. Пускай. Никто не мог запретить ему испытывать теплые чувства к брату. Только вот, эти чувства были совсем не братскими. Чем-то более глубоким, болезненным, выворачивающим на изнанку. Наверное, именно поэтому принц так старался оставить Шуна, несмотря на обратное желание. Казалось непростительным замарать этого светлого мальчишку чем-то столь неправильным и диким.       – О, вот ты где, Эмилио!       Принц вздрогнул от неожиданности и резко обернулся на голос. Асанага, как обычно сверкая улыбкой, стоял на пороге, небрежно облокотившись об косяк. В ответ на реплику Ланхейм только недовольно фыркнул: еще не хватало, чтобы парень обнаружил его метания.       – Чего тебе? – слова прозвучали немного грубо, но никто из них не придал этому значения. Интонация – такая чушь, особенно если все попытки скрыть смущение и так видны невооруженным глазом.       – Скоро начнется банкет по поводу нашей победы. Я же не мог позволить такому бесполезному принцу пропустить его... – Парень издевательски закатил глаза. Выводить Эмилио из себя было почему-то невероятно приятно с самого первого дня их знакомства.       – Это еще кто из нас бесполезный!? – Шун был единственным, кто мог так легко заставить принца выйти из себя. Тот даже не заметил, как подскочил к «оппоненту», размахивая руками. Слишком близко.       – Конечно же ты, вечно кислый принц! – Асанага раздраженно выдохнул и уставился на Ланхейма.       – Может, и так...       Кто знает, что так выбило Эмилио из колеи. Может, то, что Шун стоял так близко. Или его резкое дыхание, опалившее шею. Только вот, весь запал куда-то пропал, оставив после себя все ту же, тщательно скрываемую тоску.       – Эй, Эмилио... – Но договорить он не успел. Не очень-то поговоришь, когда кто-то целует тебя так страстно и нежно, вкладывая все необъятно-мучительное чувство в это сакральное соприкосновение.       Принц больше не мог терпеть. Или, скорее, не желал сдерживаться. Словно само бытие толкало его под лопатки, а каждая клеточка тела в панике кричала, что это, возможно, последний шанс. И иррациональный страх упустить его придавал такой смелости и безрассудства, что все другие страхи казались лишь пылинкой на ресницах мироздания.       К тому же, Шун не сопротивлялся. Он отвечал с той же страстью. И в этот момент, когда натяжение между сердцами чувствовалось так явно, они оба больше всего на свете желали продлить это ощущение. Хватались за него руками, стаскивающими одежду, каждым путанным шагом по направлению к кровати, каждым безумным поцелуем.       Выгибаясь навстречу каждому движению Эмилио, цепляясь за его спину, обхватывая его ногами, чтобы почувствовать в себе как можно глубже, Шун едва сдерживал слезы. Пусть в тот момент он верил в продолжение. В то, что он еще увидит редкую улыбку на лице принца. Его принца. Брата. Возлюбленного. Можно было называть как угодно. Ведь ту бурю в груди вообще невозможно выразить словом.       Только вот, сердце почему-то болезненно ныло, как перед прощанием.       И ни на секунду не желало успокаиваться. Пока они лежали в обнимку на кровати, потные и липкие, старались отдышаться. Лениво целовались на волне утихающего удовольствия.       Эмилио тоже никак не мог понять, почему на душе невыносимо скребут кошки. Даже не кошки, а целые пантеры. Казалось, стоит Асанаге выйти за дверь, как стальное сердце принца не выдержит и разлетится алмазной крошкой по венам, раздирая их в клочья.       А потом Шун ушел. В свой мир, напоследок печально улыбнувшись. И принц ждал его. Ждал, уже будучи королем, когда женился и завел детей. Ждал до самого последнего вздоха.       Но Шун Асанага так и не пришел.