Забытый в звёздах

      После того, как меня принесли из леса домой, я проспал больше двенадцати часов. Наверное, я проспал и ещё больше, если бы меня не разбудил машинный гудок за окном. Этот гудок мог бы разбудить меня даже во время самого глубокого сна. Этот пронзительный металлический крик папиной машины.       Наспех одевшись, я выбежал во двор. Да, так и есть. Папа здоровался с дедушкой и выглядел очень тревожным. Тревога на его всегда хмуром лице стала ещё ярче, когда он увидел меня. Нас разделяли не больше пяти шагов, но, кажется, он подошёл ко мне не за считанные секунды, кажется, словно он подходил ко мне целую вечность. И я чувствовал угрозу, мне казалось, что, как только папа окажется рядом, он станет кричать на меня и ругаться из-за вчерашнего.       Но вместо того, чтобы отругать меня, отец положил на моё плечо свою тяжёлую ладонь и улыбнулся:       — Как ты, сынок?       — Хорошо, — сказал я зачем-то, хотя мне совсем и не было хорошо.       — Дедушка мне всё рассказал про вчерашнее. Я думаю, что тебе стоит вернуться домой. Наверное, не нужно было так быстро заканчивать твоё лечение.       — Мне опять придётся ходить к доктору? — спросил я недовольно. — Опять пить эти тупые таблетки?       — Следите за языком, молодой человек, — и его ладонь взлохматила мне волосы. — Ничего в этом страшного нет. Но тебе наверняка нужна его помощь, я уже обо всём договорился. Завтра будет первый сеанс.       Я сделал недовольный вид и опустился на ступеньки.       — Ну, знаешь, дружок, — отец сделал такой же недовольный вид, как у меня. — По-хорошему мне нужно было отвезти тебя уже сегодня к твоему психиатру. Но я решил, что тебе понадобится этот день, чтобы попрощаться с друзьями и накупаться вдоволь в озере. Сегодня такая жара! Ну, не смотри на меня так! Другой на моём месте посадил бы тебя на домашний арест, чтобы ты снова не потерялся в лесу.       Дедушка прошёл мимо меня в дом, сказав себе под нос: «Пойду приготовлю вам обед». И мы с папой остались вдвоём. Он сел рядом со мной, и мы молчали, наверное, целых пять минут. А потом он сказал с болью в голосе:       — Всё в порядке, Денис. Я тоже скучаю по маме и Сашке. Но у меня есть ты. И я есть у тебя. И мне даже представить страшно, что я буду делать, если потеряю ещё и тебя. Я, правда, хочу быть хорошим отцом, хоть у меня и слабо это получается.       — Всё нормально, пап, — сказал я и положил ему на плечо голову.       — Нет. Это и моя вина, что у тебя эта… как её там…       — Острая реакция на стресс. Сильно затянувшаяся.       — Вот! Я даже названия не запомнил!       — Дело не в название.       — А в чём дело?       — Во мне, — сказал я и тяжело вздохнул. — Думаю, мне и в самом деле нужна это терапия. Я видел Сашу, мы разговаривали. И, кажется, это была не единственная галлюцинация.       — Всё будет хорошо, — на меня навалилась тяжёлая и липкая от пота рука. — Всё будет хорошо.       — Да, всё будет хорошо.       И тогда отец спросил:       — Хочешь остаться дома или пойдёшь сейчас куда-нибудь?       — Я схожу к Сержику. Как-никак мы опять не будем видеться почти целый год.       — Ладно, сходи. А я пойду домой, помогу деду с чем-нибудь.       И мы разошлись. Но как только папа скрылся за дверьми, а я отошёл за угол дома, меня охватила такая злость, такая обида, такое бешенство, что я, потеряв всякие силы, сел под стеной, обхватив колени руками.       Мне не хотелось лечиться снова. Все в классе думают, что я псих, из-за этих сеансов. Все дети во дворе, думают, что я псих. Так думает, должно быть, и папа. Как же ему повезло с сыном, боже мой! Зачем ему такой психопат, как я?       Но я не псих. Нет, я не псих. Да, Саша умерла тогда вместе с мамой, но Дзета ведь здесь совсем не при чём. Это должно быть реальное место. Всё казалось таким настоящим. Это не могла быть моя галлюцинация. Нет, это не могла быть галлюцинация, ведь Серж тоже всё видел. Или он думал, что я играю и подыгрывал мне, пока я не захотел его поцеловать? Со мной, определённо, что-то не так.       И тогда я встал и побрёл к дому Сержика. Что бы там между нами не произошло, но мы должны попрощаться. Я этого хочу. А вот ему, наверное, этого не хочется совсем. Конечно же, ему не так плохо, как мне. Мне-то хочется лечь в траву и пролежать там тысячу лет, зарасти её, самому стать травой. Мне хочется лечь в постель и не вставать больше никогда. Когда я с неё поднимаюсь, я лишь всё порчу.       У входа в дом Стражниковых, я одёрнул руку от кнопки звонка, словно она была раскалённой. Я ведь совсем забыл, что папа Сержа вчера застал, как мы целуемся. Конечно же, он напридумывал себе обо мне разного. И лучше мне с ним после вчерашнего вечера не пересекаться.       И поэтому я пошёл вдоль стены и остановился у окна Сергея: как же мне повезло, что у них одноэтажный дом! Мне достаточно постучать, но что бы я делал, если бы его комната была бы на втором этаже?       Серж открыл окно сразу же. Он ничего не сказал, только уставился на меня удивлённо. Я не вздохнул вслух, но я вздохнул в душе. Я даже физически ощутил этот вздох. Этот мальчишка с самыми удивительными волосами на свете больше не хочет быть моим другом. Даже попрыгунчик он сжимает в руке так, словно собирается меня стукнуть им по лицу. Интересно, он весь день бросал попрыгунчик в стену? Он тоже переживает?       — Привет, — сказал я растерянно и положил руки на его подоконник, чтобы в случае чего, он не смог захлопнуть передо мной окно. — Я не знаю, что вчера было и как мы попали назад из Дзеты. Но я сегодня вечером уезжаю домой, папа приехал за мной. Мы не увидимся ещё долго, так что я пришёл попрощаться. Нам, наверное, нужно всё-таки вернуться в Дзету и исправить там всё. Если она, конечно, существует, — я говорил так сбивчиво, что мои мысли совершенно не были связаны между собой. — А ещё (наверное, мне нужно было сказать об этом раньше) я хожу на приёмы к психиатру. Точнее раньше ходил. Но папа нанял его снова. И правильно, да?       Но Сержик не ответил мне. Вместо этого он таким же растерянным голосом, как и мой, спросил:       — Ты что, не нашёл записку? Я оставил у тебя в комнате, на кровати.       — Нашёл.       — Тогда зачем ты пришёл?       — Я…       И я не мог ответить. Зачем я пришёл? Да потому что мы лучшие друзья, вот почему я пришёл! Потому что ты, Серж, мой единственный друг. Потому что ты рыцарь, ты должен охранять меня и моё королевство.       Но после своей заминки я смог выдавит из себя только:       — Я не знаю, зачем пришёл. Я переживаю за Дзету. Я думал, мы снова съездим на великах в лес. Ну, знаешь, как это было раньше.       И тогда он словно сжал моё сердце в кулак. Он сказал:       — Как раньше уже никогда не будет.       Должно быть, боль в моей груди как-то отразилась на лице. Мне часто говорят, что у меня очень живое лицо. По нему всё видно. Я не из тех людей, которым легко притворятся и что-то скрывать. Я искренний.       Так что да, думаю, Сержик увидел, что мне больно. И, видимо, в нём осталось что-то рыцарское, потому что он попытался смягчить мою боль. Или же это была просто жалость. Скорее второе.       — Нам лучше не общаться. Но ты это, не расстраивайся. И за Дзету не переживай. Я должен был тебе раньше сказать, но… у Малиновского есть армия. Она небольшая, но они смогут остановить Омикрон. Ты не сбежал и не бросил королевство умирать. Там всё будет хорошо, Малиновский справится, ты ведь его знаешь. Хоть вы и не поладили, но он хороший. Он любит Дзету, как и ты. Он спасёт её. А нам лучше туда не возвращаться.       Я ему ничего не ответил. Я даже не попрощался, хотя приходил именно за этим. Сунув руки в карманы, я молча развернулся и ушёл. Я так запутался. Если это всё было игрой, тогда Серж выдумал про армию Малиновского, чтобы я не переживал. Это очень благородно с его стороны, продолжать мне подыгрывать после всего, что с нами было. Но если Малиновский реален, если он на самом деле создал армию, то мне лучше вернуться в Дзету. Я не могу доверить спасение своего королевства такому выскочке.       Я зашёл домой всего на минуту, чтобы положить в карман ракушку — приглашение во всю эту странную и довольно запутанную историю.       — Куда собрался? — с улыбкой спросил папа, когда я спустился из своей комнаты. — Не хочешь с нами пообедать?       — Нет. Точнее потом. Я пойду покатаюсь на велосипеде.       — А когда будешь дома?       — Пап!       Это значило: «Я не маленький, я вернусь домой тогда, когда сочту нужным».       — Всё я пошёл!       Я выбежал из дома, выгнал из гаража велосипед, который прикатил туда кто-то из искавших меня вчера людей, и поехал в лес. Я не собирался возвращаться в Дзету. Да и как бы я это сделал? Чтобы вернуться в Дзету нужно два человека. Нужна связь между ними, как бы сказал Малиновский, между ними должны быть любовь.       Я хотел отыскать Льва Толстыку, поэта-путешественника, благодаря которому я узнал о Дзете. Если я его найду, то всё, что было, было на самом деле. Тогда я буду уверен. Но если я его не найду, это ещё не будет значить, что Дзеты нет. Возможно, нет Льва. Возможно, он ушёл куда-то. Возможно, Омикрон заманила его в ловушку. «А ведь Ро говорила, что Лев — её дядя, — подумал я, спускаясь на велосипеде с горки и рассекая воздух. — А я так и не расспросил её о нём. Кажется, она его не очень-то любила».       Когда я загнал велик в кусты, стало как-то тоскливо. Нет, стало по-особому тоскливо, потому что просто тоскливо мне было целый день. Дело в том, чтобы обычно рядом с моим велосипедом всегда стоял велосипед Сержика. А теперь не стоит.       Я бродил по лесу в одиночестве. Хотелось заблудиться снова, только чтобы на этот раз никто меня не нашёл. Но я слишком хорошо знал этот лес, чтобы в нём заблудиться. Под ногами хрустел высохший за эти две жаркие недели мох. Я озирался по сторонам и даже несколько раз, сложив ладошки рупором, прокричал: «Лев! Лев, ау!» Но ответа не последовало.       Но я нашёл его. Да, я нашёл Льва Толстыку там, где мы встретили его в первый раз. Только теперь вокруг его не росли цветы. И выглядел он совсем не как волшебник. Он лежал в странной для сна позе на земле и громко храпел.       Разумеется, я подошёл ближе. Я даже присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть его лицо. На нём не было круглых очков, как и сказочника. А ещё от него несло перегаром. Он был в стельку пьяными, и мне стало противно даже находиться с ним рядом. Пьяные люди вызывают у меня отвращение. Даже когда папа приходит домой пьяным, я ухожу и запираюсь у себя в комнате. Более того ото Льва несло ещё и мочой. Передо мной был не путешественник, передо мной был пьяный обмочившийся бомж.       Я пошёл назад, к велосипеду. Все надежды были разрушены. Значит, Дзета — игра моего воображения. Мне слишком скучно. Я слишком скучаю по маме и сестре. И завтра врач назовёт мне ещё десяток каких-нибудь «слишком».       Я гнал велосипед в сторону деревни, прекрасно осознавая, что возвращаться домой мне совсем не хочется. Мне хотелось побыть одному, уединиться и подумать обо всём, что со мной произошло в конце этого лета. А ведь оно начиналось так спокойно. Оно начиналось так же, как и все десять прожитых мною лет.       Я не хотел попадаться кому-либо на глаза, поэтому приехал к озеру. Обычно там ловили рыбу только мы с Сержиком. Никто больше этим там не занимался. И я угадал, выбрав озеро. Лучше места, чтобы сожалеть о прошлом, не найти!       Сидя на берегу, я легонько болтал ногами по воде. Завтра я уже буду в шумном и душном городе. Завтра я снова пойду на приём к своему психиатру. Мы с Сержем расстались не как друзья. В деревне все запомнят меня, как сумасшедшего мальчишку, потерявшегося в лесу. А лето подходит к концу. Август на исходе.       От горестных и неприятных размышлений меня отвлекло чувство, будто кто-то на меня пялится. Я обернулся: на возвышенности за моей спиной стоял Доминик. Как всегда на нём была надета красная майка с китайским драконом, а во рту он держал какую-то травинку. Он с любопытством смотрел на меня, а я даже не испугался, я даже не отвёл взгляд. Вместо этого я непонятно зачем и почему показал ему средний палец.       И вместо того, чтобы подраться со мной или пролаять угрозы, Доминик неожиданно приветливо улыбнулся и показал мне средний палец в ответ.