Он это я, Я это он

POV Даниил

      Глубокий вечер. Я сижу на качелях у нас во дворе, слегка отталкиваюсь от земли, раскачиваюсь. Домой совсем идти не хочется. Чувствую себя совершенно выбитым из колеи. Вроде ничего и не делал физически, а тело, как разбитое корыто. Тоска. Последние дни занятий в институте пролетели абсолютно не знаю как. Я ходил, словно заведенный солдатик: встал, поел, съездил в институт, вернулся, поспал, пощелкал телевизор, поужинал, лег спать. Делать решительно ничего не хотелось.       Прошла неделя, как уехал Санька. Через сутки после отъезда он позвонил, сказал, что уже дома у бабушки.       — У тебя всё хорошо?       — Да, Дань. Всё хорошо.       Но так, как он сказал «хорошо»… Так о хорошо не говорят. Сердце защемило.       — У меня тоже всё хорошо, — произнес тихо в ответ. Я держал трубку у уха и не знал, что сказать дальше.       — Дань, бабушка через неделю переезжает на дачу, а там нет телефона.       — Но почта же есть, — я слегка ухмыльнулся.       — Я буду писать. Но там, оказывается, и почты-то нет, один магазин какой-то маленький работает. Надо на электричке ехать до соседнего поселка и уже оттуда отправлять письма.       В моей голове быстро прокрутилось, как Санька один едет на электричке ради того, чтобы мне письмо отправить. Стало страшно.       — Нет, Сань, не вздумай, — говорю в трубку, уже повышая голос, — не надо никаких писем. Слышишь? Я тут с ума буду сходить, зная, что тебе приходится одному ездить на электричке. Пообещай мне в одиночку не ездить? Слышишь?       Санька молчит и лишь сопит в трубку. Я понимаю, что сам себе противоречу: то пиши, то не пиши.       — Ты знаешь, вы ведь с бабушкой иногда будете приезжать в Москву. Давай вот тогда и будешь отправлять письма. Хорошо?       — Дань, я вообще-то так и собирался. Хотел сказать тебе, что если письма будут редко приходить, чтоб ты не волновался. Это значит, что в эти дни мы с бабушкой приезжаем домой. А ты, как всегда, думаешь обо мне, как о маленьком несмышленыше. Ты во мне видишь всего-навсего ребенка?       Я слышу, как Саня затаил дыхание, понимаю, что от моего ответа сейчас много изменится потом. Я это чувствую, но почему-то ляпаю то, что не должен говорить:       — А кто же ты ещё. Он и есть.       Санька выдыхает. Понимаю, что он хотел услышать от меня другое.       — Я сделаю всё, чтобы в дальнейшем ты не видел во мне ребенка, — четко проговаривает Саня. В его голосе явственно звучат нотки, которых раньше не было. — Всё? Слышишь?       — Александр, — я замер, даже от себя не ожидая, что так его назову, — я тебя слышу, — уже улыбаясь, отвечаю ему.       — Вот и хорошо, — в его голосе я тоже услышал улыбку.       Я сидел на каруселях и вспоминал разговор с Саньком. Прокручивал в голове его слова по телефону, его слова в нашем разговоре здесь, дома. Ну как же так? Выводы, что приходили мне в голову, являлись из разряда «не может быть». Мне точно показалось, точно. Другого варианта не существует в природе! Санька ещё маленький. Но какая же тоска гложет. Вот я вроде не ребенок, а определиться, почему меня так тянет к Саньку, не могу. Или все-таки не хочу? Знаю всего-навсего одно, когда он со мной рядом — мне хорошо, а если его нет — плохо!       Во двор въехал автомобиль Влада. Погасив фары, он вышел из машины и направился ко мне.       — Привет ночным посидельцам. Я звонил тебе домой — твоя мама сказала, что ты уже второй час торчишь на детской площадке. Что это тебя вдруг в детство вдарило, что ты так долго задницу протираешь на качелях?       Я промычал. Разговаривать вовсе не хотелось.       — Не, ну Дань, что за хандра, на самом деле? В институте ходишь, как будто вообще никого не замечаешь; с родными, вон, мама твоя говорит, не разговариваешь — только доброе утро и спокойной ночи. Ты как зомбированный чел. Ну хоть со мной сейчас поговори!       — Я говорю.       — Оно и видно, говорит он. Морду тебе, что ли, набить? Ну, чтоб ты в себя пришел. А, может, в клуб со мной пойдешь? Там такая туса намечается… Всё же последний день занятий и перед сессией надо взбодриться. Пойдем, а?       А и правда, что-то я совсем какой-то отмороженный. Состояние какое-то нестояния — то я был, существовал, куда-то бежал, что-то делал, а потом вдруг… Уже никуда не надо ни идти, ни бежать, ни что-то делать. Всё неожиданно закончилось. Бац — и уперся в стену. А мне ещё говорят: «Обернись, пойди другой дорогой, и будет тебе счастье». Нравоучения отца с матерью, да и деда тоже уже надоели. Вспомни о себе, подумай о себе, погуляй с друзьями, так нельзя — и всё в том же духе. Как им донести, что я банально не знаю, как это — думать только о себе, без Саньки? Сам понимаю, что это паранойя какая-то. Но объяснить, почему у меня так получается, никак не могу. Были бы мы оба чуточку повзрослее, то такую мою привязанность было бы возможно объяснить любовью. Так? Ну не бред ли, а? До чего можно додуматься, общаясь сам с собою. Да и Саньке я такой беды не хочу — я что, подталкиваю его к голубизне, что ли? Боже упаси, я до сих пор помню, как пацаны из соседнего двора лет пять тому назад гнобили одного старшеклассника. И дверь его разукрашивали, и в подъезде что-то такое писали, и не раз били его. Слухи ходили всякие, пока этот пацан с родителями не переехал куда-то. Такой я судьбы Саньку уж точно не хочу. Видимо, и хорошо, что он уехал. Я-то сам с собой справлюсь, если оно так, как есть по моим подозрениям. Хотя откуда я могу знать, гей я или нет, если до сих пор ещё девственник? Ну да, парни мне нравятся, я замечаю их красивые тела, длинные ноги. Хотя и про девчонок могу сказать то же самое: я вижу и их красоту. Вероятно, и реже, чем парней, но вижу. Как всё сложно.       Что мне там Влад только что про морду говорил? Он, как и все, хочет, чтобы я «повеселился», так сказать? Выходит, и он тоже никак не хочет меня понять? Так, стоп, уже пошел по кругу. Понять, не понять. А если те, кто мне дает советы заняться собой, одним только собой, в чем-то правы? А то получается как в пословице: «Вся рота идет не в ногу, только один солдат в ногу», и этот солдат — я?       — Ну так как? — спрашивает снова Влад. — Морда или клуб?       — Ну пойдем, — соглашаюсь я и поднимаюсь с качелей.