Трудности перевода

Налетевший с Финского залива пронизывающий ветер принес с собой свинцовые тучи, пролившиеся дождем, превратившим и без этого не слишком теплый питерский июнь в подобие позднего сентября. Сыро и зябко стало не только на улицах, но и в квартире. Так что Юри, облачившийся поверх пары футболок в теплую флисовую толстовку, все равно мёрз и норовил забраться под одеяло, удивляясь тому, что Виктор по-прежнему предпочитал спать голышом. - Ну что, продолжим наш урок? – улыбнулся Никифоров, как только Юри, раскрыв тетрадку, устроился у него под боком. Забрал из окоченевших пальцев своего Кацудона ручку и написал новое нецензурное слово. – Это значит шлюха, проститутка, так что не вздумай сказать такое при женщинах. - Хорошо, - кивнул тот, радуясь, что не надо говорить слово с треклятой буквой «л». - А это означает внезапно нагрянувшие крупные неприятности, - написав печатными буквами ещё одно непечатное слово, пояснил Виктор. - Как те фотки с банкета в Сочи, когда я напился? – предположил Юри. - Нет, это было охуенно, - мечтательно прикрыв глаза, сказал Никифоров. - Оху… что? – переспросил Юри. Дальше Витя решил разнообразить урок – написав слово из трёх букв, взял ледяную ладошку Юри и положил её себе на самое теплое место в области паха. Ладошка сразу инстинктивно сжалась. Может, хоть так удастся его согреть. Ну вот, сразу покраснел и задышал чаще. Дабы усилить эффект, Виктор шепнул ему на ухо: - А это – то, за что ты сейчас держишься, и это охуенно, то есть очень здорово. Только не перепутай с хуёво – это означает очень плохо. Юри выглядел озадаченным. И не мудрено, вроде однокоренные слова, а означают нечто совершенно противоположное. Знал бы он, что этими однокоренными словами рабочие, делавшие в квартире ремонт, запросто могли изъясняться по поводу любых ситуаций… Лёгкий поцелуй, которым Виктор коснулся губ любимого, призван был закрепить знания и поощрить ученика. Однако скромный с виду японец в подобных случаях проявлял столько рвения, что учитель оказывался не в состоянии продолжать урок русского матерного языка, и их дальнейшие занятия происходили в горизонтальной плоскости. Так погибают замыслы с размахом… Вернее, так заканчивались обычно их уроки, потому что Юри не мог сопротивляться своему светловолосому демону-искусителю, которого странным образом заводили все эти плохие слова. Ну, а красивый как картинка Виктор, как нарочно провоцировал Юри своими призывными позами и откровенными прикосновениями. Видимо, Плисецкий интуитивно почувствовал главное в их взаимоотношениях – у них не было чётко закреплённых ролей, и оба больше любили нежность и ласки. Вот и сейчас Юри не знал, чего захочет от него Виктор, который умудрялся оставаться в их паре ведущим, даже когда был снизу. Юри несколько раз энергично дёрнул рукой, однако Виктор вскоре остановил его и написал на тетрадном листе несколько слов, затем положил ему руки на плечи и слегка надавил. Юри понял, что от него требуется, и проворно нырнул под одеяло. В открытый рот несколько раз энергично толкнулась возбуждённая плоть, затем прозвучали слова, сопровождаемые легким смешком: - А это – ты сейчас. Юри резко развёл ноги Виктора в стороны и, отбросив в сторону одеяло, пригрозил: - Нет, это ты сейчас будешь ёпаный! - Видишь, тебе вовсе не обязательно пить, чтобы позволить себе расслабиться и быть собой, - похоже, Виктор не возражал против такого развития событий. - Вот только, Юри, так нечестно… - он сделал паузу, за время которой Кацуки успел усомниться, правильно ли поступает, – …ты до сих пор одет. Урок затянулся далеко за полночь… Когда они вышли на утреннюю пробежку с Маккачином, то обнаружили на двери квартиры размашистую надпись чёрной краской. - Пидар, - вслух прочитал Юри. – Виктор, а что значит «пидар»? - Гей, а ещё безграмотный идиот, который испортил мне дверь. Вот блядство – даже, если удастся стереть надпись растворителем, то контур от неё всё равно останется! – ругнулся Никифоров. – Хоть дверь теперь меняй… Интересно, какая скотина это сотворила? - не дожидаясь лифта, он бросился вниз по лестнице, чтобы допросить с пристрастием консьержа. Однако дядя Митяй, дежуривший в эту ночь, уверял, что никого из посторонних в дом не впускал. Стало быть, надпись сделал кто-то из соседей, однако выяснить, кто именно, не представлялось возможным, ибо после часа ночи консьерж обычно запирал входную дверь на замок и укладывался спать на старом диванчике в своей каморке, лишь изредка прерывая сие полезное занятие, чтобы впустить припозднившихся жильцов. Настроение было испорчено. А тут ещё моросящий дождь и холод… Но ничего не поделаешь – бегать с собакой, а потом завтракать и ехать в спорткомплекс тренироваться всё равно надо. Времени до начала сезона осталось не так уж и много, а у Юри до сих пор не готова даже короткая программа, потому что он всё ещё не определился с музыкой. Видимо, Виктору после вечерней тренировки всё же стоило прислушаться к своему внутреннему голосу и сразу поймать такси либо спуститься в метро вместо того, чтобы полчаса мёрзнуть на остановке в ожидании автобуса, по всей вероятности, решившего поломаться по случаю отвратительной погоды. Так нет же, упрямо ждал, что с минуты на минуту приедет один из двух нужных им автобусов. Столько времени уже тут проторчали, а ведь стоит отойти от остановки метров на сто в сторону метро, как по закону пакости непременно появится долгожданный автобус. Виктор с сочувствием посмотрел на нахохлившегося, словно воробушек, озябшего Юри. - Иди сюда, - распахнув полы кожаной куртки, позвал Виктор. Юри не заставил себя долго ждать, прильнув к Виктору и обняв окоченевшими руками его спину под курткой. Ох, не стоило им забывать, что находятся они сейчас не в толерантной Европе… - Совсем уже охренели эти педики – на людях зажимаются! - раздался рядом чей-то возмущённый возглас. Виктор обернулся и увидел приближавшихся к ним троих явно подвыпивших амбалов. - А не проучить ли нам этих гандонов? – мерзко захихикал один из них. - Ребята, мы вас не трогали, так что ступайте своей дорогой, а мы пойдём своей, - чутьё подсказывало Виктору, что нужно бежать прочь, а не пытаться вести на ночной улице дипломатические переговоры с крайне недружелюбно настроенными людьми, однако ему не хотелось показаться Юри трусом, да и вряд ли тот станет спасаться позорным бегством. - Ещё чего не хватало… Мы и шли, только на нашей дороге оказались два пидора. От последнего слова, как он узнал утром, ругательного, Юри разозлился: - Да как вы смеете! – воскликнул он. – Вы что, не узнавать, это же Виктор Никифоров! Однако эти слова не возымели того действия, на которое рассчитывал Кацуки. - Ты глянь, этот чурка ещё и разговаривает. Понаехали тут… Действительно, какая-то смутно знакомая смазливая морда. Артист, что ли? Все вы, артисты, сейчас пидоры. Развелось вас как собак нерезаных. Эдак мы скоро всю страну пидорасам и чучмекам проебаем, - сразу же после этой реплики в скулу Виктора прилетел кулак. От следующего удара Никифоров успел увернуться, а вот Юри не так повезло: получив сильный удар в лицо, он едва удержался на ногах, и пропустил несколько ударов по корпусу. Зато потом в тихом японце словно проснулся воинственный дух его предков – хоть и неумело, но весьма энергично принялся отбиваться и руками, и ногами. Несмотря на это, преимущество было не на их стороне, потому что воспитанный в интеллигентной семье и отданный в трёхлетнем возрасте в секцию фигурного катания Виктор совершенно не умел драться. Разве что мог махать наобум руками и худо-бедно уклоняться от ударов. Так что неизвестно, чем бы закончилась эта стычка, если бы не неожиданная помощь Плисецкого, внезапно отбросившего в сторону одного из нападавших своим коронным ударом ноги. Вслед за первым на неминуемую, но не очень-то радостную встречу с асфальтом отправился второй, схватившись за пострадавшее причинное место. Третий получил удар в солнечное сплетение от Юри, отчего сложился напополам и забыл, как дышать. - Виктор, ты как? – спросил Плисецкий. - Кажется, зуб выбили. А так вроде ничего, - сплёвывая кровь, ответил Никифоров и поспешил проверить, в каком состоянии Юри, тоже получивший немало сильных ударов. - Пизда рулю, - авторитетно заключил Юра, разглядывая окровавленное лицо Кацуки. - Что? – удивлённо спросил Юри, не понявший, какое отношение имеет женский половой орган к рулю. - По ходу, эти уёбки нос тебе сломали, - пояснил Плисецкий. - А что такое «уёбки»? – продолжил допытываться любознательный Кацуки. - Уроды, которые на вас напали, - начал терять терпение Юра. Надо было поскорее линять отсюда, пока эти отморозки не очухались и не поняли, что их вырубил малолетний пацан, а два великовозрастных дуролея вместо этого надумали вести беседы. - А ты нас спас. Почему? Юрио, я думать, что ты меня ненавидишь, - пытаясь остановить текущую из носа кровь поданным Виктором платком, сказал Юри. - Время от времени, – отмахнулся от него Юра, сейчас было не до выяснения отношений. – Витя, звони Якову Борисовичу, он на машине, думаю, далеко не успел уехать. В больницу надо, нос твоему япошке вправить, а то потом полный пиздец будет. - Спасибо, Юра. Вот уж чего от тебя не ожидал, - Виктор пожал руку Плисецкому. - Да, ладно… - внезапно смутился тот. - Кстати, где ты так драться-то научился? – потрепал его по волосам Никифоров. - Ты бы тоже научился, если бы пришлось с двенадцати лет жить в интернате с такой девчачьей внешностью… - лишь на краткий миг из-под привычной маски малолетнего хулигана показалась истинная сущность недолюбленного, лишённого детства ребёнка, вынужденного прятать свою ранимость за показной грубостью, но потом сразу поднялись привычные колючки, - …Но тебе этого не понять, у тебя всегда был дом и родители, которые подносили тебе всё на блюдечке с золотой каёмочкой. А я только и пожил в нормальных условиях, когда Лилия Михайловна к себе меня взяла… - Юра отвернулся, не договорив, что недавно бывшая прима-балерина выгнала его и Фельцмана из своей квартиры, сочтя их присутствие слишком обременительным. В интернат сегодня ехать не хотелось до чёртиков, занятий летом не было, поэтому, наскоро перекусив в «Макаронниках», он решил вернуться в спорткомплекс и переночевать на лавке в раздевалке, но не дошёл, увидев, как какие-то гопники метелят двух этих придурков на остановке. Сам теперь не понимал, с чего вдруг решил в драку ввязаться. – Чё стали как вкопанные? Ноги надо делать, - быстро зашагав в сторону «Юбилейного», он подал пример того, как именно следует делать ноги. Виктор взял за руку Юри и поспешил за ним, на ходу набирая телефон Фельцмана: - Алло, Яков, ты не мог бы подъехать сейчас к Юбилейному? У нас тут ЧП – возможно, у Юри перелом. Мы будем ждать у главного входа. Юра ухмыльнулся, представив, как Яков сейчас кроет Никифорова. - Виктор, почему мы не звать полицию? – подал голос пострадавший. - Ты чё, офонарел? Чтобы ещё и полицейские вам пиздюлей навешали? – покрутил пальцем у виска Юра. - Причём тут фонари? Пиз… чего? – уточнил Юри, поражаясь многогранности русского языка. - Хочешь, чтоб ещё и они вас побили? Не в сказке живёте, - снисходительно пояснил Юра. - За что, мы ведь потерпевшие? – недоумевал Юри. - Они не станут нас защищать, когда узнают, что послужило поводом для нападения, – поддержал Плисецкого Виктор. – Чего доброго, ещё и информацию в инет потом сольют, чтобы другим парням неповадно было на улицах обниматься. Репортёры вновь налетят с дурацкими вопросами и перекрутят всё, что я им скажу. Мне и так после финала Гран-при пришлось пару месяцев от них у тебя в Хасецу скрываться. Подумывал даже перекраситься в брюнета, когда вернулся домой, чтоб перестали на улицах узнавать. - Виктор, мне так нравятся твои волосы, не надо их красить, – попросил Юри. - Мне и самому нравятся, поэтому и не стал, – вздохнул Виктор. – Просто ходил вместо этого некоторое время в тёмных очках и кепке. - Ну, что, шпана замоскворецкая, карета подана, залезайте, - сказал подкативший к спорткомплексу Яков. - Юра тоже с нами поедет. Подбросишь его ко мне домой по дороге в РНИИТО*, - заявил Виктор и, достав из кармана ключи, протянул их ошарашенному Плисецкому. – Консьержа я предупрежу. Тебе ведь, насколько я понял, некуда сегодня пойти. Поживёшь пока у меня, а потом что-нибудь придумаем.