Трудности перевода

В травматологии Юри осмотрели и ощупали со всех сторон, после чего направили на рентген, МРТ и анализ крови. Непонятно, к чему было последнее, ведь последовавшая за всей этой суетой операция заключалась в том, что врач стукнул по носу пациента молоточком, возвращая на место сместившуюся кость, после чего заклеил переносицу пластырем. Юри оставили на пару дней в больнице, чтобы понаблюдать за ним, а Виктор, отделавшийся парой лёгких ушибов, наутро поехал домой. Пока Юри обследовали врачи, а делали они это долго и тщательно, Виктор успел несколько раз пожалеть о том, что дал Юре ключи от своей квартиры и заранее приготовился к тому, что дома его ждёт погром. Однако когда он наконец вернулся домой, то застал там мирно валявшегося на диване Плисецкого, всего лишь исправившего чёрным маркером букву «а» на «о» в надписи на двери. Мальчишка выглядел эдаким ангелочком, пока молчал, сосредоточенно набирая что-то на своём мобильном. Закончив, обернулся, чтобы спросить: - Жрать будешь? Я картошки нажарил. - Какая картошка? Нам же нельзя набирать вес! – ужаснулся Виктор. - Так это вам, старичкам, нельзя, а у меня молодой растущий организм, нуждающийся в питании. Не хочешь есть – мне больше достанется, а ты можешь и дальше давиться своими йогуртами-хуйогуртами, – сделав вид, что потерял к нему интерес, Юра снова уткнулся в экран. Виктору стало стыдно, что пацан старался, готовя поесть не только для себя, а он вот так сразу погасил сии души прекрасные порывы. - Спасибо, Юра, я попробую немного твоей стряпни, а потом поеду к стоматологу. Всё равно сегодня не получится попасть на тренировку, - он потрепал по волосам недовольно мотнувшего головой подростка и направился к плите, на которой стояла распространявшая дивный аромат сковородка. Картошка, поджаренная с луком и яйцом, оказалась на диво вкусной, так что Виктор не заметил, как умял всё, что оставалось после сытного обеда Плисецкого. Вернувшись из больницы, Юри уже на следующее утро хотел приступить к тренировкам, поэтому и вскочил с кровати около шести. - Куда намылился? – поинтересовался заспанный Виктор. - Я ещё не мырся, приму душ после пробежки, – не понял его Юри. - Я имел в виду: куда ты собрался? – пояснил Виктор. – Тебе ж врачи велели ограничить физические нагрузки в течение месяца. - Но это значит, что я не успею подготовить программу к началу нового сезона, - возразил Кацуки. - Нет, Юри, эту неделю ты проведёшь дома. У тебя важное задание – ты должен выбрать музыку, на которую я поставлю тебе короткую и произвольную программу, так что тебе и без тренировок есть, чем заняться, - уперся Виктор. Вот и пришлось Кацуки, глядя в окно, провожать тоскливым взглядом удаляющиеся фигуры Юры и Виктора. Такие подтянутые, уверенные в себе, красивые. Не то, что он, вечный неудачник, никогда не поднимавшийся выше второго места и постоянно пытавшийся заесть стресс чем-нибудь вкусным и высококалорийным. Зная об этой его дурной привычке, Виктор заполнял холодильник исключительно диетическими продуктами, истребляя которые, тот не получал удовольствия от еды, поэтому не особо налегал. Ох, и есть хочется, и худеть хочется, всё хочется… Юри сказал себе, что это в последний раз, и направился в ближайший супермаркет, чтобы купить себе упаковку-другую печенюшек. Он только попьёт разок чаю не с собственным языком, а потом честно засядет перерывать youtube в поисках подходящей к его образу мелодии. Вот только он пока понятия не имел, каким будет его образ в следующем сезоне. Печеньем Юри не ограничился. Нет, правда, ну как можно пройти мимо отдела готовых продуктов, на прилавке которого красуются свеженькие свиные отбивные, а рядом ещё и суши точка находится? Вот и сработал рефлекс жрать в любой непонятной ситуации. Ведь ничего страшного не случится, если он всего лишь раз налопается до отвала, а потом непременно начнёт худеть, успокаивал себя Юри. Прошло три дня, но Юри так и не определился с музыкой. Настроение было упадническим. С таким разве что под похоронный марш выступать. Он больше не имел возможности всё время быть с Виктором. Мало того, что его не брали с собой на тренировки, так даже дома им теперь не удавалось остаться наедине из-за постоянного присутствия Юрио. Когда Юри встречал их вечером, уставших, но довольных тем, как прошёл день, то чувствовал себя третьим лишним. Ещё и эти постоянные шпильки Плисецкого, мол, нужен ты, Кацуки, Никифорову, как собаке пятая нога. Маккачину пятая нога явно была не нужна, ишь, как скачет вокруг хозяина, того и гляди свалит с ног. Вот и продолжал Юри, когда оставался один дома, втихаря бегать в супермаркет то за печеньем, то за мороженым, каждый раз убеждая себя, что это был последний раз. Виктор видел, что Юри огорчён своим вынужденным бездействием и тем, что в квартире теперь хозяйничает Плисецкий, но выставить за дверь нагловатого малолетку не мог. Сам ведь пригласил. И Юри сам позвал переехать в Россию, а теперь наблюдал за тем, как эта японская фиалка чахнет в непривычной для себя обстановке. Изменить сложившуюся ситуацию в настоящий момент он не мог, но стоило хотя бы поговорить с Юри. Правда, для этого, чтобы отделаться от Юры, пришлось сделать вид, что он хочет пораньше лечь спать. - Тебе плохо здесь? Хочешь вернуться домой? – начал Виктор, когда они остались одни в спальне и Юри уселся на своей половине кровати. - Я мешаю тебе? Поэтому ты хочешь, чтоб я уехар? – неправильно понял его слова Юри. - Ничего подобного, - притянул его к себе Виктор. – Просто я вижу, что тебе здесь трудно. Вот я и подумал, что, может быть, нам с тобой лучше вернуться в Японию. - Нам? – удивился Юри, успевший за три дня вынужденного безделья накрутить себя до такой степени, что всерьёз стал сомневаться, нужен ли он Виктору. - Ну да, нам, а ты чего надумал? – Виктор взялся за подбородок Юри, приподнимая его, чтобы заглянуть в растерянные вишнёвые глаза. «Но всюду чуял тайный взгляд вишневый» - внезапно пришли на память строки из «Юноны и Авось». Действительно, завораживающий взгляд, и главное, Юри ведь до сих пор не понимает, как он действует на Виктора. Вот глупышка, снова накрутил себя. - Не надо возвращаться, это же твой дом. Я привыкну. Я же прожир пять рет в Детройте. Мне всё равно, где жить и тренироваться, ришь бы с тобой, - выпалил Юри и прикоснулся губами к шее Виктора, пряча наполнившиеся слезами глаза. Видимо, зря всё это время Виктор давал спокойно спать Юри, не желая беспокоить его после травмы. Ишь, чего удумал: уехать. - Тогда терпи, казак – атаманом будешь, - сказал Виктор и опрокинул его на спину, впиваясь поцелуем в мягкие податливые губы. - А кто такой атаман? – спросил Кацуки, когда Никифоров дал ему небольшую передышку. - Предводитель разбойников. Не бери в голову, просто поговорка такая, - стягивая с него толстовку, ответил Виктор. Юри наконец-то расслабился и позволил рукам Виктора бродить по своему телу, жмурясь от удовольствия. Ещё мгновение назад всё казалось так сложно, а теперь – просто: просто позволить себе плыть по течению, отдаваясь этим жарким поцелуям и прикосновениям, просто быть с любимым человеком, не задумываясь о том, что ждёт их в будущем... - У вас закончилось овсяное печенье, - открыв дверь спальни с ноги, с претензией сообщил Плисецкий, нарушив тем самым волшебство момента. - Так пойди и купи, не маленький уже, чтобы беспокоить нас по таким пустякам! – рявкнул на него Никифоров, взбешённый тем, что ему помешали. - Вы же всё равно не спите, я слышал, - насупился Юра. - Это ещё не повод врываться к нам в спальню. Быстро вышел и закрыл дверь с той стороны! – поставил его на место Виктор. - Что, трахаться помешал, молодые жёны? – буркнул Плисецкий, но, тем не менее, удалился. – Стоп, а откуда у нас взялось овсяное печенье? – прозрел вдруг Виктор. - Ну, это я немного купил к чаю, - повинился Юри. - То-то я смотрю, у тебя опять бока округлились. Ну всё, с завтрашнего утра выходишь с нами на пробежку. И больше никакого печенья, чай не жрать сюда приехал! - в Викторе проснулся вдруг суровый тренер. – И музыку чтоб непременно завтра к вечеру выбрал, иначе останешься не только без мучного, но и без ночного. - А как это «чай не жрать», его же пьют, а не едят? – поинтересовался Юри. - Ох, это такое устойчивое выражение, означающее, что ты… - Виктор даже растерялся, не зная, как доходчиво объяснить иностранцу, что чай в данном контексте означает вовсе не напиток, - … идиот, Кацуки, если будешь продолжать жрать как не в себя, - он попытался вновь поцеловать Юри, но тот выскользнул из его объятий, словно угорь. - Нет, я не могу, когда он рядом, - с перепуганным видом сказал японец, словно в соседней комнате был демон, а не симпатичный пятнадцатилетний подросток. - Ну хотя бы обнять меня ты можешь? – огорчился Виктор. - Конечно, - Юри порывисто прижался к нему. «Беда, - подумал Никифоров, - нужно срочно куда-то сплавлять Плисецкого, иначе личная жизнь накроется медным тазом». Вариантов было немного. Поэтому он разработал безотказный план и заказал пять билетов на выступление Олега Погудина в Концертном зале у Финляндского вокзала. Виктор знал, как задобрить маму, а заодно и приобщить Юри к любимой музыке. До этого вечера Юри понятия не имел о русском романсе, поэтому, когда Виктор попросил его надеть костюм, подумал, что они идут на концерт классической музыки. Однако с первых же аккордов он понял, что это нечто иное, совершенно не похожее на всё, что слышал раньше. Музыка была мелодичной, но без присущей классике помпезности и монументальности, голос исполнителя переливался, как звук серебряного колокольчика, а слова песен задевали чувствительные струнки сердца, о существовании которых Юри даже не подозревал. Исполнитель вёл себя весьма сдержанно, лишь изредка дополняя своё пение изящными жестами рук, но это было не важно. Важны были только музыка и слова, сплетавшиеся воедино и взлетавшие в невообразимые выси, увлекая его за собой. Когда закончился романс «Что будет, то и будет», посвящённый Петербургу, Юри наконец понял, что чувствовал Виктор, рассказывая ему на берегу чужого моря о родном городе. А после романса «Любовь и разлука» Кацуки зашмыгал носом за компанию с мамой Виктора. Только Плисецкий не разделял всеобщего воодушевления, всем своим видом показывая, что всё это полный отстой. Пришлось Виктору незаметно дать ему пинка по ноге, чтоб перестал корчить рожицы и пялиться в экран своего мобильного. Нужно ведь было показать товар лицом, в смысле, удачно вручить маман кота в мешке, дабы вновь получить свободу действий в своей собственной квартире. Во время антракта в буфете, куда отец пошёл принять традиционную в таких случаях рюмочку коньяка, Витя завёл разговор с мамой: - После того происшествия (о котором он рассказал маме по телефону весьма туманно, чтобы не травмировать её нервную систему) Юра живёт у меня. - Витя, что люди подумают? Он же несовершеннолетний, а вы с Юри… - Гомики? – подсказал Витя. – Мам, это сейчас модно. А насчёт Юры я как раз хотел спросить: можно он поживёт этим летом у тебя? А то в интернат ему больше не хочется возвращаться, да и что ему там до начала учебного года делать? - Хорошо, пусть мальчик расположится пока в твоей комнате, – милостиво согласилась мама. - А меня вы спросили? Может, я не хочу съезжать от Виктора? - окрысился Плисецкий, тщательно пережёвывая бутерброд с Московской колбаской. - А к дедушке хотел бы переехать? Небось, он, бедный, не знает, в какой угол тебя посадить и чем накормить, когда ты приезжаешь к нему в Москву на побывку. Кстати, как он себя чувствует? – проявила дипломатический талант мама. - Нормально. Говорит, что если тебе за сорок, ты проснулся утром, и у тебя ничего не болит, значит, ты - труп, – Плисецкий едва заметно улыбнулся, рассказывая о единственном родном человеке. - Стало быть, ты должен себя хорошо вести, чтобы у него меньше сердце за тебя болело, - заключила мама. Юра скорчил личико, вероятно, означавшее: «Да видал я вас всех в гробу в белых тапках…», однако особо возражать не стал. Видимо, его тоже порядком достало соседство с Юри. Во втором отделении были песни на английском, французском и итальянском языках. Надо сказать, что подобраны они были весьма удачно, так, что не портили впечатления от лиричного первого отделения, состоявшего, в основном, из русских романсов начала двадцатого века. В конце концерта вновь зазвучали русские песни, из которых Юри больше всего понравилась «Звёздная страна». - Фух, «заведи козу – выведи козу», и только тогда поймёшь, что был счастлив, – выпроводив Юру, возрадовался Виктор. - Причём тут коза? – хлопая ресницами, спросил Юри. - Драть тебя буду с сегодняшнего дня как Сидорову козу, если вновь примешься печеньем да котлетами брюхо набивать, - пообещал Виктор. - Чего? - Не слезу я теперь с тебя, моя котлетка – вот, что я имею в виду, - пояснил Витя. Надо сказать, что Юри был совсем не против, чтобы Виктор не слезал с него, как в прямом, так и в переносном смысле… Стоило вновь почувствовать себя нужным, как жизнь начала налаживаться, и ежедневный вопрос Виктора: «Ну что, выбрал?» уже не внушал суеверного ужаса. - Выбрар, вот торько она короткая для произворьной, но сришком дринная дря короткой программы, - ответил Юри и включил «A Comme Amour». - Отличная музыка, - похвалил его Виктор. – Для короткой программы можно обрезать, а для произвольной – скомбинировать с другой мелодией. – Он немного порылся на youtube и показал Юри старую видеозапись с незнакомым фигуристом, катавшимся под ту же музыку. – Смотри, это 1981 год, показательное выступление Владимира Котина на чемпионате Европы. Можно взять за основу его программу, добавив прыжков и усложнив дорожку шагов. - А он не будет против? - Думаю, нет, он давно уже перешёл на тренерскую работу. - А вдруг он захочет испорьзовать её дря кого-то из своих учеников? - Ну, ты и зануда. Хорошо, мы свяжемся с ним и спросим об этом, доволен? - Да. Тогда пусть это будет для произворьной программы, а для короткой я возьму посреднюю песню с того концерта, на котором мы быри. «Рио-Рита» – это ведь танго? - Да, танго, это – то, что нужно! В танго ты непременно сможешь всех удивить, - обрадовался Виктор.