Алый меч доктора Лисса

Война между Шимарией и Империей Ин-Си идёт уже достаточно долго – по крайней мере, достаточно долго для того, чтобы превратиться в рутину для её участников. Шутка ли, почти девятьсот пятьдесят дней противостояния двух стран, более двух с половиной лет беспрерывного вооружённого конфликта. Хочешь, не хочешь – привыкнешь, дело лишь в том, раньше или позже это произойдёт. Рейхану Лиссу с этим повезло. Будучи в мирное время дипломированным хирургом и уже тогда выработав изрядную стойкость духа при виде людских увечий различной степени тяжести, он осваивается на фронте почти сразу же после призыва и немедленно приступает к исполнению своих медицинских обязанностей. Его верный глаз, золотые руки и способность вытащить с того света даже самых, казалось бы, безнадёжных солдат быстро делают доктора притчей во языцех и немало способствуют тому, что Рейхан не задерживается на одном месте дольше пары месяцев: командование неустанно отправляет его туда, где помощь необходима больше всего. Но, видно, затянувшийся конфликт одолевает в итоге даже самых стойких военных шишек. Поскольку иного объяснения тому, что вот уже третий месяц Рейхан торчит на забытом богом полустанке под звучным названием «Дно» в составе тринадцатой роты капитана Стига, Лисс не находит. Он меланхолично размышляет об этом, вполуха слушая набившие уже приличную оскомину разглагольствования капитана о том, что ещё немного – и они, храбрые шимарийцы, раскатают «этих узкоглазых ублюдков в блин». Раскатают, как же. Храбрые шимарийцы – ха-ха три раза. Впрочем, в упадническом настроении, царящем по эту сторону фронта, простые солдаты не повинны. Они и на войну-то шли неохотно, из-под палки, не зная даже, за что именно идут воевать. С кем – понятно, но за что? Ответа на этот вопрос не было. Ну и действительно, станут ли военные бонзы опускаться до объяснений каким-то там рядовым… Хотя объяснений не нашлось не только для простых солдат. Перемещаясь по линии фронта, Лисс прекрасно видел, что многие капитаны, подполковники и даже некоторые полковники не слишком понимают, зачем делают свою работу и раз за разом отправляют полки на убой. Однако, замечая это, спешил в энный раз повторить про себя, что ему, медику, дела до этого нет. Пусть правители двух стран балуются игрой в солдатики, пусть дипломаты изощряются в хитрости, а генералы – в тактике и стратегии. Он же будет выполнять исключительно свою работу и стараться делать её как можно лучше. Возможно, подобный подход в чём-то эгоистичен и совершенно не способствует устранению причин всего происходящего, но зато это неплохой способ сохранить душевное равновесие и не сойти с ума, ворочаясь ночами на койке и спрашивая у темноты «Зачем?» и «За что?». – …и, наконец, последняя новость – по счёту, но отнюдь не по значению! Отвлёкшись от раздумий, Лисс косится на капитана, чьё написанное на лице выражение праведного гнева к врагам успела сменить широкая, но отчего-то странно-мерзкая улыбка, делающая его небольшие глаза и вовсе едва различимыми щёлками. Стиг оглядывает собравшихся в его палатке подчинённых, убеждаясь, что всё внимание приковано к нему. Выдерживает торжественную паузу и, наконец, выдаёт: – Вечерним поездом к нам прибывает партия баллонов с горчичным газом. Палатку мгновенно накрывает тишина, точно после брошенного об пол и с треском разлетевшегося бокала. Первым от шока оправляется Рейхан. Он порывисто вскакивает – стул, кажется, падает навзничь за его спиной, но доктору плевать, как плевать и на то, что дыхание перехватывает от волнения: – Но вы же… вы же не собираетесь его применять? Правда? – Доктор Лисс… Хорошо, что кто-то озаботился поднять стул. Рейхан опускается обратно, разом растеряв все силы. Он хорошо – слишком хорошо знает это выражение лица капитана: высокомерно-презрительную мину, за которой проглядывает злобная радость от осознания факта, что «бесполезного врача» можно в который раз опустить в грязь, да поглубже. Все в роте знают: капитан не жалует медиков, и, будь его воля, избавился бы от них вовсе, посылая солдат в бой до тех пор, пока они не сдохнут окончательно. Но так как это невозможно, Стиг пользуется своей властью и раз за разом суёт лазарету палки в колёса. Ублюдок. – Я не удивлён, что подобную глупость спросили именно вы, хотя, признаюсь, нечто подобное даже для вас чересчур. Разумеется, я собираюсь применить его, и в самое ближайшее время. Да, и вот ещё, раз уж зашла речь: для перевозки баллонов с газом мне потребуется ваш фургон. – Это невозможно, капитан, – глухо отзывается Лисс, невидяще глядя на свои судорожно стиснутые пальцы. – Фургон необходим для перевозки раненых. – А я о чём? – раздражённо переспрашивает тот. – Газ хорош тем, что от него пострадают только узкоглазые, в то время как на наших бойцах не останется ни царапины. Или, доктор, вы собираетесь перевозить в лазарет больных инсийцев? Рейхан качает головой. «Пострадают только узкоглазые», да? Что ж, капитан в очередной раз блестяще доказал свою вопиющую глупость. Усилием воли доктор заставляет себя разжать пальцы. Раз Стига не переубедить, придётся пользоваться тем, что есть в распоряжении, то бишь – снова использовать Хорта и Сайдока в качестве тягловой силы. Словами не передать, как они обрадуются подобной новости. *** Солнце, огромный, пылающий шар лениво ползёт за кромку дальнего леса. Рейхан наблюдает за ним сквозь прищуренные веки, периодически затягиваясь самокруткой. Табак, что присылают в роту, поганый – отдаёт тиной и болотом, но выбирать не приходится. Краем уха доктор слышит, как в лазарете вяло переругиваются Хорт и Сайдок. Точнее, как они на два голоса костерят начальство. Лисс солидарен с ними, но к дискуссии присоединяться не торопится – он чувствует, что вряд ли способен сейчас на осмысленные речи, поскольку всё его внимание так или иначе концентрируется на железнодорожных путях: поезд со смертью должен вот-вот прибыть. Однако когда это наконец происходит и на горизонте появляется стремительно увеличивающаяся чёрная точка грузового состава, Рейхан решительно затаптывает бычок в землю и уходит в дальний угол лазарета, где, занавешенный простынёй, находится его крошечный личный кабинет. За три месяца пребывания на полустанке он уже вдоволь насмотрелся на всю эту погрузочно-разгрузочную суету, чтобы любоваться ею снова. К тому же у него ещё остались неоконченные служебные обязанности. – Как вы себя чувствуете? Младший сержант Адвинтер, напряжённо глядевший до того в окно, чуть приподнимает уголки губ. Выглядит это несколько устрашающе: неделю назад, во время очередной стычки с инсийцами, его угораздило попасть под залп шрапнели. Погибнуть он не погиб, но лицо себе повредил изрядно, лишившись глаза, части левой щеки и едва не оставшись без носа. К его счастью, Лисс подоспел вовремя и смог спасти младшему сержанту жизнь. – Терпимо, – Адвинтер шевелит губами еле-еле, не иначе боится, что разойдутся швы. – Мне уже почти не больно. Только вот… – Да? – Доктор, что… что там происходит? – младший сержант кивает в сторону окна. – Разве Хорт и Сайдок вам не сказали? – чуть изгибает бровь Рейхан, отвлекаясь на миг от разматывания бинта на шее больного – ему хочется проверить рану, вызывающую у него наибольшие опасения. – Они же тут весь день об этом судачили. – Они в основном ругали капитана, – хмыкает Адвинтер. – Но меня сморил сон, и я так и не понял, за что именно. Рейхан слегка поджимает губы, перенося внимание на рану чуть ниже кадыка сержанта. Выглядит она сносно – покраснение и воспаление заметно уменьшились, температура кожи почти нормализировалась. Однако лучше смазать карболовым раствором ещё раз, во избежание. – Да за то же, что и всегда. – Лисс опускается на ближайший стул, открывая свой чемоданчик и вытаскивая оттуда почти пустую склянку и несколько ватных палочек. – Капитан в очередной раз блестяще продемонстрировал, что на лазарет ему глубоко наплевать. Тоже мне, удумал – затребовал наш фургон для перевозки своего нового оружия. Лисс громко, презрительно фыркает, раза в два энергичнее, чем необходимо, болтая палочкой в растворе. Сейчас, наверное, баллоны с газом уже грузят в машину, чтобы везти поближе к линии обороны противника… Интересно, капитан потрудился хотя бы запросить у штаба метеосводку? – Нового оружия? – заинтересованный, Адвинтер приподнимается на койке, невзирая на неудобство. – Какого? Вздохнув, Лисс опускает ладонь на его лоб и, несильно надавив, заставляет сержанта принять горизонтальное положение. После чуть отворачивает его голову и отвечает, мягко обрабатывая рану: – Ядовитый газ. Кажется, капитан всерьёз полагает, что в нём секрет нашей победы над инсийцами. – А вы – вы разве так не считаете? – сквозь зубы переспрашивает Адвинтер, морщась от каждого прикосновения. – Я считаю, что использовать подобное оружие недопустимо. – Даже против узкоглазых? Ватная палочка на секунду замирает в воздухе. Младший сержант перехватывает взгляд доктора – строгий, печальный, – и, смешавшись, спешит отвернуться. – А разве инсийцы – не люди, Адвинтер? – Рейхан отодвигается от пациента, откладывает палочку. – Сейчас они наши враги, но разве это превращает их в каких-то чудовищ? Многие инсийские солдаты, как и наши, понятия не имеют, за что сражаются, и слепо следуют приказу командования. И за это нужно травить их газом? Вы так считаете? – Я не знаю, – досадливо отзывается мужчина, упорно отводя взгляд от лица доктора, хотя сделать это, когда он бинтует шею, довольно затруднительно. – Мы должны победить, разве нет? – Конечно, сержант, – доктор завязывает бинт и поднимается на ноги. – Конечно. *** Кажется, Лисс умудряется задремать за столом, поскольку далеко не сразу слышит раздающиеся с улицы крики. Разобрать же, что именно кричат, представляется и вовсе задачей непосильной, однако доктор в итоге справляется и с этим. – …скорее! Скорее! Эвакуировать всех! Носилки… носилки! Рейхан выскакивает из своего угла в тот самый момент, когда десяток солдат с Хортом и Сайдоком во главе вбегают в лазарет. – Что случилось? – деловито интересуется доктор. Хорт указывает солдатам в угол, где внавалку лежат носилки, и только после этого отзывается: – Газ. Только поставили баллоны, как ветер подул в нашу сторону. Сейчас эвакуируем солдат, но… – Идиоты! – в сердцах рявкает Лисс, подхватывает три штуки носилок – больше ему не поднять, – и впереди остальных выбегает на улицу. Стоит уже глубокая ночь, и доктор вторично припечатывает крепкое слово. На кой чёрт, спрашивается, этому ублюдочному капитану понадобилось распылять газ в ночи? И – апогеем – фургон к этому времени вернуть, разумеется, не успели. Солдаты, схватившие носилки, бегут в сторону ближайшего леска, за которым, видимо, капитан и велел установить баллоны с газом. Лисс срывается было вслед, но Сайдок останавливает его, а потом и вовсе забирает носилки. – Лучше останьтесь здесь, доктор, – он легко вскидывает свою ношу на плечо и кивает в сторону лазарета. – Хоть солдат и не очень много, они изрядно надышались газом. Помощь им потребуется немедленно. Лиссу ничего не остаётся делать, кроме как согласно кивнуть. Это всё, наверное, от усталости – голова перестаёт соображать, и тело повинуется лишь первичным порывам. Доктор провожает взглядом могучую фигуру Сайдока и возвращается в лазарет. К тому времени, как начинают приносить первых пострадавших, у него уже всё готово для оказания им первой помощи: вода для промывания глаз и носа, раствор пищевой соды для ополаскивания рта, хлораминовые повязки для повреждений кожи, если таковые будут. Всё, как учили в медицинской академии. К счастью, пострадавших оказывается не так много – всего девять человек, которые не сразу услышали приказ об эвакуации и просидели в окопе дольше, чем нужно, да и те, несмотря на все стоны и жалобы, явно не находятся на последнем издыхании и при должном уходе должны совсем скоро встать на ноги. Несмотря на это, Рейхан возится с ними почти до самого рассвета. И лишь когда последний из них засыпает, устало интересуется у задремавшего было поодаль Хорта: – Это точно все? – Что? – вскидывается было тот, но почти сразу снова опускает голову на грудь. – Да, да, больше никого. – А инсийцы? – Узкоглазые черти, кажется, вообще не пострадали. Ветер сразу подул в нашу сторону, так что они, наверное, даже не заметили газовой атаки. Хорт зевает во весь рот и устраивается на стуле поудобнее. Лисс стягивает перчатки. Тело сковывает свинцовая усталость, но сна нет ни в одном глазу. А ещё – может, именно из-за этого – что-то не даёт доктору покоя, что-то тревожит его и гонит из лазарета прочь. Он поднимается, оглядывает ряды спящих пациентов – а после решительно выходит на улицу. Рассветная свежесть немедленно оглаживает обнажённую кожу лица и рук своими влажно-прохладными щупальцами. Лисс потирает щёку ладонью, вдыхая полной грудью сладкий после химических запахов лазарета воздух, после чего отправляется в сторону злополучного леса. В этом нет смысла, ведь если Хорт сказал, что больше никого нет, то так дело и обстоит – не зря же он на первом году своей службы считался лучшим снайпером полка и перешёл в лазарет, лишь утратив возможность стрелять из-за травмы руки. Разве что сбежать на время туда, где гарантированно нельзя будет столкнуться с капитаном, потому что Рейхан сейчас не может ручаться, что не наплюёт на субординацию и не вцепится Стигу в глотку. По крайней мере, так говорит доктор самому себе ровно до того момента, когда из ежевичных зарослей раздаётся чей-то мучительный стон. *** – Больше, значит, никого? Узкоглазые черти, значит, не пострадали? – бормочет доктор под нос, едва переставляя ноги под весом чужого тела, тяжёлого, точно ростовая гранитная статуя. В такие моменты он сильнее, чем обычно, завидует силе и росту своих подопечных, для которых донести человека до лазарета – плёвое дело. Пострадавший из кустов оказывается инсийцем, однако Рейхан не допускает и мысли, чтобы оставить его там, где он лежал. Лисс видит состояние человека, понимает, что ему нужна медицинская помощь, и срочно – это и становится железобетонным аргументом в пользу того, чтобы, рискуя надорваться, волочь его в лазарет. Правда прежде того Лисс заматывает мужчине лицо бинтом, завалявшимся в кармане халата, а после накидывает этот же халат инсийцу на плечи. Делает он это по двум причинам: во-первых, форма пострадавшего изорвана ежевичными шипами почти в лохмотья, а во-вторых для того, чтобы скрыть эту самую форму, на которой всё ещё с лёгкостью можно опознать вражеские знаки различия. Инсиец без сознания, однако это не мешает ему периодически стонать, порой достаточно осмысленно. Данный факт заставляет Рейхана сожалеть ко всему прочему ещё и о том, что в бытность студентом он изучал на досуге инсийский язык и теперь вынужден понимать то, что бормочет в бреду противник. – Наи… Наи… Лисс зло усмехается. Тоже обзывает кого-то идиотами, не то шимарийцев, не то своих сослуживцев. А может быть и тех и других вместе взятых. По удачному стечению обстоятельств, лагерь, как и лазарет, спит крепким сном, так что доктору без труда удаётся протащить инсийца к себе за ширму. Он укладывает пострадавшего на собственную койку – другого варианта нет, хоть это и чревато сидячим сном как минимум всю ближайшую неделю, – и торопливо готовит промывочный и перевязочный материал. Инсиец приходит в себя, когда Лисс, закончив с устранением последствий горчичного газа, переходит к обработке царапин, оставшихся от пребывания в ежевичном кусте. Рейхан перехватывает его наполненный страданием взгляд и ободряюще кивает. А после негромко добавляет на чужом языке: – Всё в порядке. Вы в лазарете. – В лазарете? – шёпотом повторяет тот. – Но… вы же… – Я врач, – прерывает его Лисс, понимая, куда клонит инсиец. – А вы пациент. До всего остального мне нет дела. Кажется, тот собирается что-то ему возразить, но после обессиленно опускает веки и едва слышно выдыхает. Его тёмные тонкие усики забавно дёргаются вверх и вниз, когда он тихо произносит: – Вам не следует меня спасать. – Вам не следует решать за меня, – со сталью в голосе отзывается Рейхан, подытоживая тем самым их первую дискуссию.