Алый меч доктора Лисса

Вторая дискуссия у Рейхана и его тайного пациента происходит лишь ближе к концу следующего дня, когда едва живой от усталости Лисс возвращается в свой угол – едва он успел закончить с инсийцем, как в общей палате начали просыпаться шимарийские солдаты, которым, разумеется, потребовалась помощь врача, и незамедлительно. И хотя Рейхан понимает, что состояние их не настолько тяжёлое, как они расписывают, он знает также, что второй день после ранения обыкновенно самый трудный – по большей части, в плане моральном, и потому безропотно бежит на любой стон, стараясь хоть как-то облегчить муки бойцов, пострадавших, к тому же, исключительно по глупости собственного командования. В перерывах между этим он заглядывает за ширму, наспех проверяя состояние инсийца – полноценный осмотр доктор решает отложить до вечера, когда остальные пациенты немного подуспокоятся. А что к этому времени солнце уже скрывается за горизонтом, а он сам едва стоит на ногах… что ж, таковы издержки его работы. Рейхан разматывает бинты – раза в два медленнее, чем обычно: руки слушаются его плохо, да и внимательный взгляд чёрных глаз, направленный на доктора, отвлекает порядочно. Но как только Лисс собирается сделать инсийцу замечание, тот негромко сообщает: – Вы выглядите уставшим, доктор. Рейхан замирает на середине движения, в изнеможении прикрывая глаза. Только этого ещё не хватало. – Вас не должно это заботить, – голос Лисса спокоен, но твёрд; в нём ещё слышится вчерашняя сталь. – Если же вы сомневаетесь в том, что усталость помешает мне выполнять обязанности врача… – Нет, я вовсе не это имел в виду, – инсиец на миг отводит взгляд. – Я лишь… впрочем, неважно. – Отчего же? – что Рейхан ненавидит больше прочего, так это когда собеседник, произнеся «А», вдруг начинает ломаться и отказывается говорить «Б». Он слышит в своём тоне язвительные нотки, но избавиться от них сил уже нет. – Раз уж зашла речь, может просветите меня, с чего это вдруг такое трогательное волнение о моём состоянии? Лисс обрывает себя, когда замечает побагровевшие щёки солдата, и разгибает спину, уже не подавляя тяжёлый вздох. – Извините. Я не должен был такого говорить. – А я – спрашивать, – отвествует инсиец и на всём протяжении осмотра больше не издаёт ни звука. И лишь когда Рейхан, закончив с ним, усаживается за стол с кружкой эрзац-кофе – вкус у него такой же поганый, как у казённого табака, зато им, хотя бы, можно немного согреться, – солдат поворачивает голову к окну и задумчиво произносит: – Луна сегодня особенно красива. С трудом удерживая рвущийся наружу кашель – это было сказано как-то слишком неожиданно и не к месту, – Лисс поворачивается в сторону окошка. На небе низко-низко, почти касаясь верхушек деревьев, и правда висит луна. Впрочем, на взгляд Рейхана она такая же, как всегда, и остаётся только гадать, что же особенного углядел в ней инсиец. – Чем же это, позвольте спросить? На лице мужчины появляется грустно-мечтательная улыбка. – Сегодня последнее осеннее полнолуние. Новое случится уже только зимой, – и добавляет зачем-то. – До войны мы выходили ночью на улицу, чтобы полюбоваться ею и проводить очередную осень. – Мы? – переспрашивает Рейхан. – Это какая-то семейная традиция? – Скорее национальная, – инсиец улыбается чуть шире, отчего его усы начинают топорщиться, как карманная щёточка. – А у вас в Шимарии разве ничего подобного нет? – Мы не особенно склонны к медитативному созерцанию явлений природы, – вынужден признать Лисс. – Наши национальные традиции в основном либо шумные праздники, либо долгие и невыносимо унылые религиозные мероприятия. – Хотите сказать… вы даже цветением вишни не любуетесь? В голосе инсийца звучит потрясённое любопытство, из-за чего Рейхану приходится приложить немало усилий, чтобы не рассмеяться в голос. – Ну отчего же. Юные барышни романтического склада характера очень даже любуются. – Разве нужен определённый пол или склад характера, чтобы видеть прелесть первых цветов или последнего полнолуния осени? Солдат спрашивает это как-то по-особенному тоскливо, и Лиссу резко перестаёт хотеться по этому поводу пошутить. Он утыкается в кружку с кофе и снова оборачивается к окну. А ведь и правда – разве это нужно? *** Чуть больше часа спустя Рейхан сидит у небольшого костерка, разведённого караульным неподалёку от лазарета. Он делает вид, что греет озябшие ладони, в то время как на самом деле следит за тем, как исчезают в огне последние обрывки испорченной формы инсийца, продумывая параллельно план их дальнейших действий. Лиссу страшно не хочется признавать, однако впервые за время его службы в роте Стига наибольшие опасения у него вызывает не капитан с его идиотическими замашками, а Хорт и Сайдок, которым доктор только-только начал по-настоящему доверять. В самом деле, капитан при всех своих недостатках обладает как минимум одним несомненным достоинством, а именно: старается держаться от лазарета как можно дальше. В то время как Хорт и Сайдок могут заглянуть за ширму в любой момент, и вряд ли Лисс сможет быстро выдумать правдоподобное объяснение присутствию инсийца в его постели. Разве только сказать, что он собирается ставить на нём бесчеловечные опыты? Но даже если удача не оставит узкоглазого чертёнка и за ширму никто не посмотрит – что делать с ним после выздоровления? Будь их капитан чуть более адекватным, можно было бы оставить инсийца в лагере в статусе военнопленного, чтобы после обменять его на какого-нибудь шимарийца или переправить с ближайшим поездом в трудовой лагерь. Но ведь Стиг на это не пойдёт – велит расстрелять по законам военного времени, и дело с концом. Тогда как быть? Позволить убежать? Но тогда уже его самого смогут расстрелять как преступника, что капитан, конечно же, непременно сделает... Рейхан поднимает с земли палочку, подталкивает вылетевший обгорелый клочок ткани поближе к центру костра. Засада, с какой стороны ни посмотри. И спасение может прийти в том лишь случае, если случится какое-то чудо. Точно отвечая его мыслям, в освещённый огнём круг вступает дородная фигура капитана. Лисс смеряет его мрачным взглядом: нет смысла скрывать свою неприязнь, Стиг и без того о ней прекрасно осведомлён. – Не спится, доктор? – нарочито сладким голосом интересуется капитан, подсаживаясь близко к Рейхану – слишком близко, однако усилием воли доктор заставляет себя остаться на месте и не отодвинуться прочь. – Вашими усилиями, – отзывается Лисс негромко, вновь обращая всё своё внимание на пляшущие языки пламени. – Простите? – Ничего. Я спрашиваю, что там с фургоном? Есть ли хоть малейшая надежда, что лазарет получит свой транспорт обратно? Капитан коротко хмыкает. Рейхан стискивает зубы, чувствуя левым боком тепло его тела. Несмотря на то, что доктор изрядно продрог, ощущать его неприятно, и чувство это растёт от секунды к секунде. – Бросьте, зачем он вам сейчас? – Стиг, понятное дело, о душевных муках Лисса даже не догадывается. – Все больные лежат по койкам, узкоглазые притихли и новых атак в скором времени ждать бессмысленно. И чем пылиться у вас, пусть лучше послужит на благо армии. – Каким же образом, позвольте спросить? Перевозить очередную партию баллонов с газом? Удивительно, но Стиг в несвойственной ему манере медлит, прежде чем ответить: – Нет. Газа нам ещё долго не видать. Рейхан едва удерживается от радостного возгласа. Хоть что-то хорошее за этот день. – А для чего же тогда? – Скажите, доктор Лисс – почему вы ещё здесь? Впервые за всё время их разговора Рейхан глядит на капитана как следует, немало сбитый с толку его странным вопросом. Он быстро пробегает глазами по одутловатому лицу Стига, подозревая в этом какую-то непонятную шутку, однако тот смотрит неожиданно серьёзно, почти что грустно. Перед внутренним взором Лисса предстаёт лицо инсийца, и он поспешно отворачивается, неловко пожимая плечами. – Где – здесь? У костра? В роте? – На войне, доктор. Вы же ненавидите её, так почему не сбежите? Многие призванные врачи именно так и поступили – сделали себе липовые справки об инвалидности, побыстрее устроились в тыловые госпиталя или что-то ещё придумали… – Я обучался медицине не для того, чтобы подыскивать себе место потеплее и поспокойнее, – обрывает его умствования Рейхан. – Я лечу людей, и мне всё равно, где. – И кого, – в том же тоне подхватывает Стиг. Лисс каменеет, чувствуя, как спина покрывается ледяными мурашками. Неужели узнал? Так быстро?.. Но капитан внезапно разражается громким смехом и с силой хлопает Рейхана ладонью меж лопаток. – Да будет вам, не делайте такое лицо. Я всего лишь имел в виду ту историю с генералом Дрэйвеном. Только не говорите, что забыли. Рейхан медленно качает головой. Облегчение прокатывается по телу от макушки до кончиков пальцев, заставляя доктора забыть даже о ладони капитана, по-прежнему лежащей на его спине. Действительно, такую историю сложно забыть. Это произошло в самом начале войны, когда сражения с инсийцами были куда как яростнее и кровопролитнее, а полки, уходящие в бой, порой возвращались обратно в таком виде, словно их прокрутили через мясорубку. Той весной Рейхана направили в пятый полк южной армии генерала Дрэйвена, подающего надежды молодого полководца, успевшего прославиться за пару месяцев своими блестящими стратегическими планами. Однако к тому времени, когда Лисс прибыл на место, стратегии генерала начали терпеть поражение за поражением, не в последнюю очередь из-за отчаянной, буквально самоубийственной храбрости инсийских солдат, бросающихся в бой очертя голову и вызывая тем самым в рядах более рассудочных шимарийцев волнения, доходящие порой до паники и бегства с поля битвы. Будь генерал чуть благоразумнее, он придумал бы другой, более безопасный выход из ситуации. Но, увы – при всём своём выдающемся уме Дрэйвен был молодым мужчиной, успевшим испробовать сладкий вкус победы и совершенно не желающим так скоро его забывать. И потому он не выдумал ничего иного, кроме как самолично возглавить атаку пятого полка на ряды противника, руководствуясь принципом «как они к нам, так и мы к ним». Вот только он не учёл, что стратегические планы, тщательно продуманные в тишине и спокойствии генеральского кабинета, несколько отличаются от необходимости принимать решения в горячке боя, когда ты имеешь шанс в любую секунду поймать шальную пулю собственным телом. Результатом его поступка стали едва спасшиеся бегством сорок шесть человек, включая его самого – всё, что осталось от полуторатысячного пятого полка. Стоит ли говорить, что к моменту доставки в госпиталь они находились в критическом состоянии, и Лиссу пришлось применить все свои умения медика, чтобы отогнать от их постелей старуху с косой. Впрочем, сам-то генерал на фоне своих солдат выглядел бодрячком – всего лишь застрявшая в бедре пуля да царапина на лодыжке от пролетевшего осколка. Это, однако, не мешало ему кричать громче лежащих по соседству рядовых с развороченными животами и вылезающим из черепа мозгом. Он требовал пить, есть, курить, призывал к себе весь врачебный персонал, душераздирающе стонал от «невыносимой боли» – одним словом, вёл себя как ребёнок, впервые оцарапавший палец. Медбратьям и сёстрам милосердия, перебегающим от одного тяжелораненого к другому, оставалось лишь бессильно скрипеть зубами и терпеть – как тут одёрнешь его, он же генерал, не офицер даже. Однако Рейхан, хоть и находился в статусе военврача без году неделя, спускать подобное на тормозах не стал. Не отрываясь от вырезания обгоревшей плоти с плеча одного из солдат, он громко и внушительно рявкнул, что если глубокоуважаемый генерал Дрэйвен немедленно не замолчит, то он, Рейхан Лисс, вот этим самым скальпелем (при этих словах доктор продемонстрировал, какой именно скальпель имеет в виду) отрежет ему ноги, которые доставляют глубокоуважаемому генералу так много мучений. А когда генерал, опешив от подобной угрозы, осторожно поинтересовался, как же он будет обходиться без ног, Рейхан равнодушно отозвался, что работе мозга потеря конечностей не помешает – «А в вашем случае, возможно, даже поможет – не будет соблазна повторять сегодняшний подвиг». Собственно, именно после этого случая слава Лисса в солдатской среде распространилась по всем фронтам. А ещё именно с той поры доктора стали отправлять в самые горячие точки: после поправки генерал Дрэйвен вернулся в штаб, и его размашистая подпись стала с пугающей регулярностью появляться под приказами о переводе доктора в то или иное место службы. Сам же Рейхан воспринимал и то, и другое с присущим ему стоицизмом. В конце концов, вероятность погибнуть от пули существует и в самом глубоком тылу. Просто на передовой она несколько выше. *** Так и не найдя ответа на вопрос «что делать?», Рейхан решает вернуться к нему позже, когда инсиец почувствует себя лучше, и начинает вплотную заниматься его лечением. Тот же – не то желая отплатить добром за добро, не то просто не имея сил лежать сутками в тишине, пользуется этим, раз за разом вызывая доктора на разговор, хоть и рискует при этом быть услышанным пациентами из общей палаты. Посредством этих разговоров Лисс вскоре узнаёт в общих чертах почти всю историю его жизни. Сержант Хаторэ – так зовут инсийца (впервые услышав его имя, Рейхан не удерживается от хмыканья – для него, как для военного, «удар мечом» довольно подходящее имечко) – родом из небогатой, но древней семьи, предками которой были какие-то знаменитые в Ин-Си не то мечники, не то копейщики – доктор не особо разбирается в оружейной терминологии, а уточнять желания не имеет. Однако со временем потомки благополучно утратили эти навыки и уже много лет владеют холодным оружием не лучше прочих. – Прочих? – не удерживается от вопроса Лисс. Хаторэ с готовностью поясняет: – Ну да. В Империи все мужчины обязательно владеют каким-либо холодным оружием – учатся ещё в школе, в рамках общей физической подготовки. А у вас разве не так? Я видел, что ваши офицеры носят с собой шпаги, кинжалы… – В основном это просто дань традиции, – вынужден ответить доктор – откровенность за откровенность, ничего не поделаешь. – Солдат обучают владению оружием только в случае войны. – Но это же глупо, – искренне удивляется сержант, приподнимаясь на постели. – Тратить драгоценное время на обучение, когда можно получить основные навыки в юности, чтобы в случае войны быть уже готовыми… – В том-то и дело, – вздыхает Лисс. – Вы, инсийцы, живёте в вечном ожидании войны. А мы наивно надеемся, что когда-нибудь наступит мир, и эта надежда порой заставляет нас игнорировать окружающую действительность. *** Так, в разговорах, лечении и не произносимых вслух, но ощутимо витающих в воздухе опасениях быть пойманными с поличным проходит чуть больше недели. А если быть точным – восемь дней. На утро же девятого, пробудившись от тяжёлого сна, ставшего его неизменным спутником, Лисс обнаруживает пустую постель, на которой лежат меч и записка, да распахнутое настежь окно. Испытывая сожаление пополам с облегчением, Рейхан пробегает записку глазами и досадливо морщится. Лист исписан убористыми закорючками иероглифов, разобрать которые может только инсиец. Конечно, откуда Хаторэ было знать, что доктор не владеет их письменностью… Так что он сворачивает письмо вдвое, затем вчетверо, убирает в нагрудный карман кителя и только после этого осторожно берёт в руки меч. Несмотря на то, что Рейхану далеко до оружейного эксперта, он не может не отметить, что этот экземпляр как-то отличается от обычных инсийских мечей: то ли слишком широким лезвием, то ли слишком длинной, от кончиков пальцев до локтя, рукоятью. Кроме того, он достаточно тяжёлый, да к тому же выглядит так, точно его целиком сунули в чан с белилами. Причём, по всей вероятности, так оно и есть – когда Лисс пробует осторожно поскрести рукоять ногтем, белая краска почти немедленно начинает крошиться, обнажая деревянную поверхность глубокого красного цвета. Он ещё разглядывает оставленный Хаторэ меч, когда снаружи раздаётся топот тяжёлых ног. Лисс едва успевает поднять голову, прежде чем ширма резко отодвигается в сторону чьей-то нетерпеливой рукой, и Рейхан оказывается в кольце солдат, держащих в руках винтовки наизготовку. Лисс недоумённо их оглядывает, не понимая, что могло вызвать подобную реакцию. Заметив это, Хорт, стоящий до того за спинами солдат, делает шаг вперёд и произносит с едва сдерживаемой гневной дрожью в голосе: – Доктор Лисс, я вынужден вас арестовать. Положите в сторону оружие, поднимите руки над головой и проследуйте за нами. – Арестовать? – вопреки приказу Хорта, Рейхан лишь сильнее сжимает пальцы на рукояти. В этом нет смысла – мечом он всё равно не владеет, а даже если бы и владел, то не сумел бы этим воспользоваться, будучи окружённым десятком солдат с винтовками, но что-то мешает ему выпустить из рук подарок Хаторэ. – За что, позвольте спросить? – За пособничество вражескому шпиону. – Вот как? – Да. Сегодня утром я видел, как инсийский солдат вылезает из вашего окна. Я погнался за ним, однако… – Хорт с силой сжимает зубы, но всё же заставляет себя договорить. – Я его упустил. Но вас… Бросьте оружие, Рейхан. Всё кончено. Лиссу почти удаётся разжать пальцы, однако по правой руке внезапно от плеча до кончиков ногтей проходит странная, хоть и безболезненная судорога. И Рейхан не менее удивлённо, чем окружившие его солдаты, следит за тем, как его собственная ладонь уверенным жестом берётся за рукоять, делает короткий взмах, точно стряхивая несуществующие капли… Призрачная человеческая фигура материализуется прямо перед ним столь стремительно, что Лисс не успевает даже вздохнуть, как оказывается в чужих, крепких до хруста в рёбрах объятиях. Он замечает лишь какие-то фрагменты: белоснежные, убранные в пучок волосы, кусочек красной одежды странного кроя, налитые отчаяньем чёрные глаза. А после всё это сливается в единую разноцветную круговерть, будто доктор неожиданно оказался на карусели, крутящейся с сумасшедшей скоростью, и Рейхан инстинктивно прикрывает глаза, почувствовав неумолимо подступающий к горлу комок. Когда же Лисс осмеливается поднять веки, то видит перед собой вместо строя солдат зеленую колышущуюся стену из листьев. Видит кусочек пронзительно-голубого неба у себя над головой, видит упругий мох, покрывающий землю и корни деревьев. А ещё видит тело человека в красных одеждах, лежащее у самых его ног.