Четвртый блок. Сохранить себя.

Глава 1 Детское кафе. Говорят, что у каждого своя правда, своя судьба и своя сказка. С правдой я разберусь как-нибудь в другой раз. Судьба – судьба и есть. Не уйти от ней. Да и надо ли? А вот сказка действительно для каждого своя. Для меня, например, сказкой стал мой родной город – Киев. Мой Город с самой большой буквы. Сейчас он обсыпан снегом, как сахарной пудрой и похрустывает наподобие фирменного, киевского торта. Безейного. С орехами. Не торт, а сказка. Сладкая сказка моего детства. За такой детской сказкой я и прилетел сегодня в Киев утренним рейсом. Мои хлопцы жарят сейчас бока на турецком средиземноморье, зажигают с горячими дамочками на дискотеках, а меня потянуло на холод. Я метил попасть в Город на Рождество и, как это обычно бывает, промахнулся: пересадки, погода, задержанный рейс… Сейчас всё это уже не важно. Я – дома. Вещей у меня почти нет. Торопиться на нашу с отцом квартиру не имеет смысла. На метро я доехал до Подола, всласть покрутился по заснеженным, колоритным улочкам Старого Города. Я бы с радостью поблуждал ещё, но заблудиться здесь невозможно. Рано или поздно окажешься или на Набережной, или упрёшься в Гору. Я вышел к Киевскому фуникулёру (это такой гибрид трамвая с лифтом), поднялся наверх и по Крещатику зашагал к знаменитому Майдану Незалежности. Майдан и незалежность сейчас мне были без надобности, но ноги несли меня как бы сами по себе, а мыслями полностью овладели внешние красоты. Разноцветные дома под снежной глазурью выглядели круче самых роскошных тортов… Стоп. Что это я всё об еде да об еде? Не иначе, проголодался. Запах сытной снеди, приправленный крепким, кофейным ароматом, тут же отвлёк меня от каменных красот. Свободных столиков в кафе, не смотря на утренние часы, не было и я пристроился на четвёртом стуле. Кроме меня за столиком сидели трое: колоритная дама хорошо за пятьдесят, модная, сухопарая, с артистически прорисованным лицом; молодая мамаша лет тридцати, невнятного вида и хлопчик в самом что ни наесть короедском возрасте: лет семи – десяти. Замечу, кафе наполняла именно такая, семейная публика с детьми. Для народа Рождество не закончилось. Родители спешили побаловать детей. Мне это понравилось. Сказка продолжалась. Симпатичная дивчина – официантка приняла заказ. Борща, конечно, по утреннему времени не оказалось. Вареники? Какие угодно: с сыром, с вишнями, со сливой, с маком… – А с картошкой есть? – Есть, но придётся трохи почекать… – И жареный лук, и шкварки, и сметана… – Как пожелаете. Ещё есть жареная колбаса, картошка «фри», мясные закуски… – И всё придётся ждать? – Не долго, но … – А сей момент нечто есть? Только не салаты. – Только сладкое… Дивчинка смутилась, чего я собственно и добивался. Теперь, по сценарию, мне требовалось проявить великодушие и эрудицию: – Давайте мороженное. Как говаривал некий, смоленский дворянин: «Хороший хозяин начинает с того, что набивает погреб льдом, а уж потом кладёт туда провизию», – тем более, что с провизией мы уже определились. Не знаете такого дворянина? Ну, что же вы, дивчинка. Стыдно не знать Светлейшего Григория Потёмкина. Великий был человек. Не чета нынешним, мелкотравчатым, – я подмигнул официантке так, что она зарумянилась. – С такого не грех и пример взять. – Не следовало бы, молодой человек, при ребёнке… Официантка ушла, а я, как водится, загляделся ей вслед. Хорошо она шла, чертовка. Было на что посмотреть. «Пригляд» в мою развлекательную программу тоже входил, но даме-соседке он-то и не глянулся. Видимо, бабуся из тех, кто везде желают быть в центре внимания. Или она ошиблась, спутав меня со своими, затюканными родственничками. Хамить мне не хотелось, но отчего бы не развлечься? – Простите, пани? – Я улыбнулся так мило, как только умел. Бабуся ответила мне не менее кокетливой улыбкой и уже без агрессии, хотя и менторским тоном закончила свою, недоговоренную фразу: – Не следует при ребёнке рассуждать о столь одиозной и безнравственной личности, как Потёмкин. Тем более упоминать Смоленск. В детском кафе разговоры о политике – моветон. То, что «моветон» переводится с французского, как «дурной тон» – это мы понимаем, не дикари, а посему… – Великий человек, велик во всём, – парирую я, возможно перевирая чужую цитату. – Умеренность же – достояние посредственности. Простите, пани, но я действительно не понимаю, чем факт, происхождения Потёмкина из мелкопоместных, смоленских дворян, может смутить вашего внука? Это, во-первых. А во-вторых, в чём именно вы узрели здесь политику? Официантка принесла мороженное. Я подхватил ложечкой сливочно-жёлтый шарик и целиком отправил его в рот. Пасть, надо заметить, у меня хорошая и поесть я люблю. Случайно перехватил вожделеющий взгляд пацана напротив. Вазочка, из которой малец выскребал остатки холодного лакомства и этот взгляд изменили ход моих мыслей: – Классное мороженное, крошка, – обратился я к официантке. – Угости-ка за мой счёт, в честь Рождества всех дитёнков в кафе. – Я хочу тирамису! Однако. Мощное впечатление произвёл мой жест, если зализанный клоп осмелился открыть рот. Я решил было отсчитать сопляка, но поймал бешенный взгляд его бабуси, передумал, кивнул одобрительно: – Хорошая мысль, малёк. И три тирамису на этот столик. Кстати, а что это такое: «тирамису»? Кто бы просветил? Да ещё и официантка вздумала уточнять: – С корицей, с шоколадом, с ягодным соусом? – На ваш вкус, – вывернулся я. Дивчинка кивнула, делая пометку в своём блокноте. Бабуся надулась и, не удержавшись, заметила брезгливо: – Вам, молодой человек, похоже деньги карман жгут. – Точно, – легко согласился я. – Деньги карман жгут, а душа праздника просит. – Ничего умнее придумать было нельзя? – Можно, – опять с коварной лёгкостью согласился я. – Пойти в стриптиз-бар, нажраться до свинского состояния, перелапать всех стриптизёрш, рассовывая им грины и гривны по труселям. – Пауза позволила мне насладиться произведённым эффектом. Клоп, предчувствуя грозу, сжался, его мамаша побледнела и, кажется, готова была упасть в обморок, а бабушка… Я вовремя оборвал паузу, не дав почтенной даме вставить слово. – Но я, как видите, предпочёл быть неоригинальным и просто побаловал мороженным детвору в кафе. Официанты уже разносили мой заказ по столикам и мадам вынужденно сдержалась, брезгливо поджимая губы, но промолчать и на этот раз не смогла, заявив безапелляционным тоном: – Помогать, молодой человек, следует истинно нуждающимся. – Она наставительно подняла палец и голос. – В наше время, таких людей очень и очень много. К сожалению, обеспеченные люди, вместо того, чтобы помогать ближнему в нужде, спускают деньги на всяческие непристойности или, как вы молодой человек, ни сиюминутные, ничтожные прихоти! – То есть, – уточнил я, – вы мой поступок не одобряете? Официантка поставила перед мальцом вазочку с мороженным. Я поблагодарил её коротким кивком. Малец спешно запустил ложку в лакомство. Чуял бурю. – Нет! – отрезала бабушка безапелляционно. – И я даже скажу, почему: ваше желание суетно и потому бесплодно. Вы потратили немалые деньги на людей, абсолютно в этом не нуждающихся. Что ж, примерно такое я и предполагал услышать. Дама крайне неоригинальна. Заметьте, если у вас, предположим, не хватает денег на хлеб, это мало заботит ревнителей чужой нравственности. Как говорится: твои проблемы. Но если у вас завелась свободная пара гривен – каждый встречный-поперечный прекраснодуший доброхот так и норовит указать вам: куда их следует потратить. И тут я опять увидел официантку. Она шла к нашему столику и на подносе у не стояли три десертные вазочки. Явно не с мороженным. – Значит, детей в кафе угощать не стоило? – Не следовало, – высокомерно поправила и подтвердила мои слова дама и, видя моё недоумение, снизошла до пояснения. – Если взрослый приводит ребёнка в кафе, следовательно у него достаточно денег, чтобы заплатить за него и за себя. Официантка как раз ставила на столик три тарелочки с нарезанной кубиками рыхло-белой массой, похожей на творог и политой сиропом малинового цвета. Таким ярким и пахучим, каким бывает лишь свежая малина. Я взял одну тарелочку и поставил её поближе к пацану, а две – пододвинул к себе. Моя собеседница непроизвольно сглотнула слюну. – Согласен, шановная пани. Если человек идёт в кафе – значит деньги, чтобы заплатить за себя, у него есть. Я отковырнул ложечкой краешек кубика, попробовал. Так и есть. Какой-то пресный сыр с вареньем. Кстати, есть можно. – У вас неплохой вкус, дивчинка, – перенёс я внимание на официантку. – Как там мои вареники? От сладкого у меня волчий аппетит. – Уже готовы. Сию хвилинку будут, – успокоила меня официантка. – Отличная новость, – я подхватил третью, нетронутую тарелочку. – В таком случае, это – вам. В честь Светлого Дня. И не вздумайте отказываться. Дивчина не отказалась. Где вы видели отказывающуюся официантку? И вареники я получил меньше, чем через минуту. Огромные (поменьше шляпы, конечно), белые, со шкварками и жаренным луком. Бабуся за столиком исходила слюной и злобой, а я рубал себе и рубал в полное своё удовольствие. Официантка принесла жареную колбасу с картошкой «фри» и дела у меня было предостаточно. Не до разговоров. – Между прочим, ваши любимые москали со смолянами убили премьер-министра Польши! Здрасте! Приехали. Нате вам: тут и москали, и смоляне и премьер-министр, и Польша и всё это в детском кафе. Воистину сказано: для скандала не нужен повод. Достаточно желания. Я дожевал кусок, проглотил, ответил веско: – Не знаю, как москали, но мои знакомые смоляне, захоти они поляка заквасить, сделали бы это над Вашингтоном. А раз премьер навернулся у Смоленска… Этот риторический приём называется «пропущенное слово». Заключается он в том, чтобы не озвучивать очевидный вывод, предоставляя это собеседнику-слушателю. Пусть даже произойдёт это «озвучивание» не вслух, а в мыслях. Бабуся враз подурнела, покраснела, вскочила: – Ты хам! – Учусь у старших, – не остался я в долгу. Оправдываться в скандалах я отучился давно. Не люблю проигрывать. Выгоднее согласиться. И улыбайтесь. Это всех раздражает. – Немедленно счёт! – завопила бабуся. – Ноги моей больше не будет в этом, грязном заведении. – Правильно, пани, – поддержал я её. – лучше оставайтесь в своей шестой палате. Чего зря детей пугать? Мне тоже счёт, дивчинка. От ярости мадам заверещала, как голливудский дикарь и, подхватив со стола блюдечко из под десерта, запустила им в меня. Эх. Не бывала она там, где регулярно «гуляю» я. В общем, несчастное блюдечко точнёхонько врезалось в бритую голову амбала, зачем-то оказавшегося у меня за спиной. Я честно не виноват. Я только чуть-чуть сдвинулся вместе со стулом. Лень мне было задницу от него отдирать. – Ты, мать, это… – от рыка амбала кажется даже стёкла вздрогнули. – Полиция!!! – Теперь уже без всякой блажи заверещала бабуся. – Убивают!!! Несчастная официантка. Она попала в эпицентр ядерного взрыва, и сразу, как на амбразуру, бросилась нас разнимать: – Уважаемый посетитель, уважаемый посетитель… – Я не буду платить по вашему, поганому счёту! – Старая скандалистка нашла наконец самого слабого, тварь! – Заплатите. Я сказал это в самое ухо бабульке. Тихо и веско. Даже со стула встал. Она обернулась ко мне, раскрыла рот. – Только пискни, – предупредил я. – Так врежу – все вставные зубы вылетят. И полиция не поможет. Да, с дивчиной расплатись. Священная частная собственность, как никак. Три месяца тюрьмы на Острове. Знаете, почему хам ведёт себя по-хамски? Потому, что уверен в собственной неуязвимости. Я стоял слишком близко и запросто мог выполнить обещанное. Бабуся струсила, молча и презрительно бросила деньги на листок счёта. Копейка в копейку. – Ноги моей здесь больше не будет! – Точно, пани, – поддержал я её дурашливо. – Держитесь за свою палату. – Вы хам! Видеть вас не могу! – А это «мамаша» открыла рот издалека. Цирк продолжается? Согласен. Но главный клоун в нём всё-таки я. Изобразив на лице покаяние, дополняю его столь же смиренными словами: – Какая жалость, миледи. А ведь именно вы мне приглянулись. Ваш же хлопчик – вообще чудо. Всегда мечтал о таком сыне. Жаль, не судьба. Мамашино лицо пошло красными пятнами. В общем, наконец-то эта семейка вымелась, оставив столик в моё полное владение. Я взял счёт. Сумма стояла, по местным меркам, приличная, но заинтересовала меня не она: – Дивчинка, вы забыли записать кофе. – Я отсчитал гривны. Копейка в копейку. Или чуть поменьше. А сверху положил пятьдесят «зелёных». Закрыл папку, протянул официантке. – Сдачи не надо. И принесите кофе, пожалуйста. Счастливая барышня полетела выполнять заказ. – Ну, ты и крутой! Я даже не заметил, как амбал, с лысой, поцарапанной тарелкой башкой, оказался за моим столиком. – Откуда сам? Я неопределённо пожал плечами: – Сейчас – с Турции. – А чего? – Жарко там. А ты? – Я тутошний. Отдыхаешь? – Отдыхаю. – И я отдыхаю сейчас. – Амбал приподнялся, успокаивающе помахал рукой молодой женщине с двумя детьми за соседним столиком: мол не волнуйся, дорогая, здесь я, здесь. – А может чего-нибудь покрепче, ради праздничка? Вискарь, например. Тут «Белая лошадь» есть. – Шпирта тута нема, а остальное… Амбал растерялся, меньше чем на мгновение: – Так ведь кафе-то детское, братан. Короче, дивчинка, тащи-ка нам пол литра вискаря. Для знакомства. – Лучше «Немировку» – быстро возразил я. – А то у меня вкус нежный, деревенским самогоном испорченный. Сивуху импортную на дух не переношу. – Значит, литр «Немировки», – согласно кивнул мужик и подмигнул мне. – Поддержим отечественного производителя. А деревенская горилочка – это бренд! Не везде её достанешь. – А закуска? – Вклинилась в мужской разговор официантка. – На кухне битки готовят… – Мадмуазель, вы – ангел. Вам никто это не говорил? Зря. Несите всё. Начинаем счёт по новой. Официантка нежно порозовела, улыбнулась и, стрельнув глазами, почти бегом бросилась выполнять заказ, прихватив заодно грязные тарелки со стола. Пятьдесят «гринов» чаевых явно произвели на неё самое приятное впечатлиние. – Меня Миколой кличут, – представился амбал, разливая «огненную воду». – Рудой, – отозвался я, чокаясь. – Значит, за знакомство? – За знакомство. Мы выпили за знакомство, потом за Светлый праздник, потом за Город. – А почему «Рудой» – поинтересовался Микола, запихивая в рот чуть не всю котлету целиком. – Характер у меня лёгкий. Люблю народ шуткой повеселить. – Это я заметил, – согласился Микола. – Бабка эта, скандалистка завзятая, ну о-очень развеселилась. – Попросила? Получите. – не стал я отнекиваться. – Понимаешь, Микола, я лично в святые мученики не записывался, чтобы всё терпеть. Недостоин подобной чести. – Это верно. На мученика, тем более святого, ты не тянешь. И знакомые у тебя… – Знакомые? – Ну, да. Ты же говорил, что твои знакомые из Смоленска могут даже президента… Взгляд мой был столь глубокий и долгий, что Микола не выдержал, опрокинул без тоста стопку, заговорил, напирая на явную, с его точки зрения, несправедливость: – Да ты пойми, Рудой, эта сука, да она же радиоактивным мясом народ травит. Цены у неё демпинговые! Обороты падают, народ разоряется и никто, ничего делать не хочет! Полиция наша, продажная, на её стороне, сан-инспекцию она купила, а деловые хлопцы вообще нас послали. Я бы её сам пришиб, но не могу. Семья у меня. Я проследил за его указующей дланью. Ну, да, семья: жена-красавица, пара очаровательных детишек, ради благополучия которых, уважаемый, оптовый торговец мясом готов на всё. Или почти на всё. – Да пойми, – продолжал он давить. – Эта стерва уже треть городских мясных лавок подмяла. Ставит свой передвижной ларёк напротив лавки и гонит по бросовой цене свой радиоактивный товар. А нашим идиотам – лишь бы подешевле. Прутся к ней. Торговец естественно «ломается» и заключает с ней договор на поставку, ларёк едет к следующей лавке. И все молчат: и полиция, и сан-эпидем станция. А деловые… – Послали тебя подальше. – Да! Послали! А я им, между прочим, деньги плачу! Обороты падают, прибыли нет, а у меня – семья! Ты понимаешь? – Понимаю, – я похлопал Миколу по руке. Эк его развезло. И всего-то с пол-литра. Сильно огорчён мужик. – Понимаю, только помочь ничем не могу. – А твой знакомый из-под Смоленска? Он нездешний? – Нездешний, нездешний, – подтвердил и утешил я его. – Только он заказы на стороне не берёт. Техника безопасности. Официантка появилась на редкость кстати. Я молча поманил дивчинку к себе, приоткрыл её блокнот, заглянув в рабочие записи, но ничего не понял. Каракули были ещё те. Не мудрствуя, вложил между корочек пятьдесят «гринов»: – Довольно? Официантка кивнула растеряно, а я смылся. Детки у почтенного бизнесмена холёные, в ушах красавицы-жинки поблёскивают искорки бриллиантов. На паперть они однозначно не пойдут. Вообще, зря я взъелся на бабушку-скандалистку. Очень милая дама. И внук с дочкой у неё – ничего.