Арт-сборник

      Киллиан очень хорошо помнит, почему стал пиратом. Разумеется, не от хорошей жизни: дело было в остром разочаровании, которое причиняло настолько сильную моральную боль, что он, казалось, ощущал её физически. А ещё в день, когда стал пиратом, он с трудом подавил в себе панику, возникшую от осознания того, что теперь он одинок. Не младший брат под надёжным крылом Лиама, а капитан судна, вся команда которого вмиг оказалась в его единоличном подчинении. Поначалу растерянный, но с каждым словом всё более и более уверенный в себе капитан сумел повести за собой людей, согласных с тем, что королевство порочно и безнравственно. Они стали пиратами – разбойниками, которым не чуждо понятие чести. Они многое отняли у королевства, но всё это так и не сумело до конца залатать брешь в душе Киллиана, появившуюся после гибели брата. Не первую брешь. И, как он узнал позже, не единственную. И далеко не самую больную.       В Подземном мире эти бреши ощущаются иначе. Почти заросшие за долгую жизнь, здесь они снова стали кровоточащими ранами, которые кто-то углублял, поливая при этом солёной морской водой. И каждая из них жгла, не давая забыть о том, откуда она взялась.       Больно, когда вспоминаешь о том, как бросил отец. Панически страшно, потому что в тот момент впервые со всей ясностью осознаёшь: ты один.       Больно, когда вспоминаешь о том, как погиб брат, которого тогда уже считал спасённым. Панически страшно, потому что в тот момент ты снова осознаёшь: ты один.       Больно, когда вспоминаешь, как убили первую, кого ты полюбил. Панически страшно, потому что осознание одиночества душит гораздо сильнее чувства мести.       Больно, когда вспоминаешь, что не сумел простить отца. Панически страшно, потому что должно было стать легче, а стало в разы больнее.       И Свон... Вязкая, засасывающая воронка боли. Каждое воспоминание о ней, вытянутое из памяти ржавыми щипцами, болит сильнее всего. Каждое из воспоминаний о той, даже минимальная угроза жизни которой заставила его забыть, что внутри него Тьма. О той, которая за что-то полюбила его.       Боль и паника – его постоянные спутники в послесмертии. И больнее всего лупит раскаленная цепь понимания того, что он не сумел ничего изменить. Киллиан не знает, откуда в нём эта уверенность, но она есть. Он, измучив Свон, не сумел искупить свои ошибки даже смертью. Он умер зря, оставив её в одиночку противостоять Тьме, жаждущей подмять под себя весь мир.       Он предал её. Снова. И это – больно.       Больно.       Больно.       И больнее каждую секунду, потому что он знает: он не простит себя за это и не даст себе этого забыть. Он столкнёт себя в пучину непрекращающейся боли и бесконечного панического страха за Эмму, которая снова осталась одна за своими стенами. В пучину ненависти к самому себе – за неоправданное доверие. Когда-то давно он хотел стать пиратом, знающим, что такое честь, и триста лет спустя с уверенностью может сказать только одно: он не смог.       Зажатая в ладони камелия горела, выжигая в душе новые язвы.       Язвы, которыми Киллиан мстил себе за то, что Свон полюбила того, кто не достоин её любви.