Sic parvis magna*
Эндрю Скотт зябко поёжился в порывах ветра осеннего Санкт-Петербурга. Чувствовалась близость Балтики, приносящая в неприкрытые территории града на Неве промозглые воронкообразные потоки вихря, точно лижущего все наземные объекты длинным языком. Аэропорт «Пулково» был как раз тем самым незащищённым местом, избранным для дикой свистопляски нерадушного Борея. Он не заказал заблаговременно машину, вообще никому не сказал, что летит в Россию. Его уже давно пошатнувшиеся отношения со Стивеном Бересфордом и не думали налаживаться, напротив – дали такую мощную трещину, что все нервы просто разом закончились. А Эндрю слишком дорожит своим душевным равновесием. Даже после почти десяти лет глубоких чувств и совместного быта выносить изо дня в день разрастающийся шквал претензий, необоснованных запретов и эмоциональных срывов оказалось непосильным испытанием, которое и не собиралось заканчиваться. Два актёра под одной крышей – это похлеще пресловутых тарантулов в банке: более уязвимый и неуспешный постоянно пытается откусить голову самодостаточному соседу. Такие нелицеприятные «окна» их личной жизни они проводили по стандартному сценарию – Скотт исчезал в неизвестном направлении, а Бересфорд его вызванивал и выслеживал, уже плюнув на свои аргументы касаемо недостатков партнёра. Он знал, что Эндрю не будет тосковать в своей комнате в родительском доме или занимать диван у общих друзей – он пойдёт по всем увеселительным заведениям и мероприятиям вышибать горечь ещё большей горечью, чтобы соскучиться и смириться. Неизменно возвращённый за шкирку обратно домой. Он никогда не повторялся в адресах, поэтому со временем вылавливать его стало гораздо труднее. Доходило до того, что занятый под завязку работой Стивен просто сбивался с ног и переходил в режим ожидания. И Эндрю через какое-то время сам приходил – откуда и после чего, они даже не обсуждали. Жизнь начинала заново течь своим чередом. Он любил Петербург, этот имперский просторный город с уже привычным климатом моросей и туманов. Любил проглоченных зевом метрополитена вежливых, немного старомодных людей с умными глазами и неизменными фамилиями классиков на корешках книг. А ещё больше Эндрю нравились питерские вечеринки, самые культовые из которых располагались в полутёмных подворотнях, за тяжёлыми обшарпанными дверьми без вывески. Концептуальные тусовки, где народу наплевать, кто рядом с ним – все заняты лишь собственным отрывом, отвязными перформансами и потенциальными половыми партнёрами. Бесспорно, лучшей вечеринкой Питера была Loshadka party, главным лозунгом которой было бессменное: «У нас дозволено всё, что запрещено в других местах!». Буйволы в шубах и ошейниках с затянутыми латексом лицами, девушки с вавилонами на головах, золотой пылью на лице, оголённой грудью и заклеенными чёрными крестами сосками, травести «драг-королевы» с подведёнными губами на пол-лица, сияющие будто диско-шар, мальчики в сетке и кружеве, девочки в татуировках и противогазах – именно такие нестандартные люди здесь правят бал. Фантасмагория, неприкрытая содомия, бурлеск. Лучшие ди-джеи, неотличные от посетителей. На диванчиках несколько лесбиянок в качестве приветствия обмениваются куни, на сцене кто–то трахается неопределённого пола, перекрикивая ритмы глэм-рока, в танцующей толпе несколько полностью обнажённых тел скрывается под масками лошадей. Эндрю было здесь по-настоящему хорошо. А сегодня просто должно стать особенно хорошо. После нескольких последних размолвок со Стивеном он уезжал в Северную столицу, а в предыдущий приезд даже обзавёлся здесь жильём. Никто и не догадывался, что Эндрю решится улететь из страны, чтобы «остыть», и тем более, что это будет суровая Россия. На паркинге у аэропорта он взял такси и заехал поесть перед предстоящими приключениями. Уже дома был произведён боевой раскрас – Эндрю всегда возил в чемоданчике кейс с гримом: именно в такие моменты его художественный талант, унаследованный от мамы, не проходил даром. И сейчас на лице живописно расцветали чёрные контуры оскаленного черепа с провалами глазниц, как у канадского «зомби-боя», целиком вытатуированного в виде скелета; волосы были аккуратно убраны назад, на тело сверху натянута прозрачная вторая кожа с прорисовкой татуировок по самый пояс, а снизу – подранные кожаные штаны и милитари сапоги на ремнях. В язык осторожно и болезненно вошла штанга из медицинской стали, а в почти заросшую колумеллу носа – толстое титановое колечко. Осталось накидаться до выхода в астрал – и вуаля! – Эндрю Скотт готов отрываться всю ночь напролёт!***
Эндрю быстрой тенью скользнул в клуб через VIP-вход – он был с год уже как внесён в список особых гостей под именем-паролем «Патрик». Рослый негр с гарнитурой в ухе мягко придержал ему дверь, демонстрируя крупные золотые зубы. Узкий проход к танцполам был задрапирован чёрным; сквозь полупрозрачную ткань различались гибко извивающиеся силуэты танцоров, ладони шарили и натягивали полотно в попытке дотянуться до нового гостя. Мужчина почувствовал, как поднимаются волоски на загривке от накатившей волны возбуждения, а по бёдрам стекают мурашки. Сколько у них со Стивеном не было секса? Две, три недели? Смешной срок, но для его темперамента как абсолютно самостоятельной единицы это было преступно долго. Пока он пробирался по лабиринту коридоров, успел твёрдо решить сегодня позволить себе всё: и «тёмную комнату» с анонимом, и кабинку с Glory Holes, где можно сосать через отверстие в перегородке, пока из другого отверстия за тобой наблюдают, и приват-шоу трансов в зоне чилаута… Во рту пересохло от предвкушения, язык то и дело скользил по задумчивой улыбке Эндрю. Он наконец вошёл на большой танцпол и принялся высматривать свою ложу на втором ярусе этого помпезного помещения в стиле арт-деко. Господи, повсюду были лошади: настоящий живой пони ластился к танцору в перьях, кто-то нацепил лошадиную маску, на большой плазме в полстены скакали дикие мустанги в обрамлении расходящихся разноцветных растаманских кругов. Они были даже в воздухе! Под потолком висели здоровые цветные кони из папье-маше, которых пыталась сорвать танцующая толпа. Кто-то целился барными стульями, кто-то залезал на шею соседу и совмещал приятное с полезным. Эндрю перешёл в соседний зал поменьше, где висела всего одна такая тварь и народу было немного. Он взял в баре красивый голубой коктейль с ломтиком ананаса и зонтиком, решив уже было расслабиться, найдя свой забронированный диванчик, как до его ушей донёсся странный свист и далее последовавший удар по чёртовой лошади. Обломок полосатой туши рухнул перед ним, выбив стакан из рук. Из «раненой» твари посыпались шуршащие квадратики кондомов и кружащиеся сердечки из разноцветной фольги. По ту сторону дождя из презентов, подбоченясь о металлическую трость, стоял и ухмылялся… Мартин Фримен. Этого просто не могло быть! После совместной работы в последнем проекте с этим актёром у Эндрю остался не самый приятный осадок. Надменный хлыщ считал себя звездой чуть ли мировой величины, постоянно отвешивал саркастические шуточки в его адрес и всерьёз никогда его игру не воспринимал. А после того, как Эндрю обошёл его на премии BAFTA и забрал приз за лучшую мужскую роль второго плана… Никаких совместных фото, никаких вежливых комплиментов в интервью. Холодная война. Фримен игриво помахал ему, не снимая ладони с круглого набалдашника, и, бросив взгляд на расплывшиеся по сапогам Эндрю голубые пятна, слегка пожал плечами в качестве извинения. Через мгновение его расфокусированный взор начал приобретать пристальность, и через пару – осознанность. Скотт же ответно смерил его цепким оценивающим взглядом. На Мартине был его любимый хэллоуинский прикид Заводного апельсина: белый низ – штаны, рубашка, подтяжки, чёрный верх – шляпа-котелок. Размалёванный правый глаз в обрамлении длинных накладных ресниц. Они, несомненно, узнали друг друга. Эндрю хотелось нервно засмеяться и кинуться к выходу – вечер явно грозился быть испорченным. «Так вот где тусуется гей-сообщество Лондона! Покажешь мне, где тут что?», «А где Стивен? Хочу с ним поздороваться! Как, ты здесь без него?!», «Давай за мой столик, поговорим (часами) о твоей последней роли в той провальной постановке» – эти и море других неприятных фразочек «от Мартина» жужжали в голове, заставляя мозг экстренно придумывать пути к отступлению. Но он лишь ответно кивнул недоброжелателю по актёрскому цеху и вернулся к бару. Остаток вечера он то и дело натыкался в толпе на этот круглый партикулярный котелок, на этот оскаленный хохот, на эту свистящую в воздухе трость, на белую рубашку, растягиваемую в разные стороны десятком рук. Эндрю всё никак не мог взять в толк, зачем же Мартин здесь? Приглашённая звезда? Мальчишник у русского друга? Молодая любовница? После третьего коктейля он поймал себя на том, что смотрит только в сторону Мартина, а когда тот исчезает – выискивает его глазами. А ведь Фримен, бесспорно, был красивым и интересным мужчиной, если не брать в расчет его скверный характер. Отвлекшись на мысли, он как-то не сразу заметил, что Мартин махнул рукой кому-то и скрылся за поворотом в лабиринты приват-зоны. От танцующей толпы тут же отделился высокий худой парень с кошачьими ушками на голове и заскользил меж тел по тому же маршруту. Эндрю резко засуетился, подскочил, споткнувшись о диван, и, чертыхаясь, направился следом за ними.***
В лабиринте с красным освещением было душно и тесно от целующихся парочек, где–то за очередным поворотом резво мелькали треклятые «ушки». Парень на мгновение замешкался, и Эндрю удалось его нагнать. Пришлось войти в образ, чтобы отделаться от этой смазливой мордашки, чем-то смахивающей на Камбербэтча. – Где?! – Скотт тяжело дышал и упирался руками в колени, болезненно морщась. – Где тот господин в котелке? У него жена рожает. – Этот тип явно не владел английским, нетерпеливо пожимая плечами и косясь в сторону «тёмной комнаты». Осталось последнее средство: Эндрю небрежно помахал перед равнодушным лицом парня веером новеньких купюр, сорвав с его головы «ушки», и указал на соседнюю комнату. На что тот томно улыбнулся и юркнул в указанное помещение принимать душ и ждать Эндрю. С «котом» было покончено, оставалось разобраться с трёхглавым адским псом. Который сыскался на полу просторной абсолютно тёмной комнаты. Эндрю ничего не видел, но почувствовал движение руки в свою сторону. Собственная ладонь отчего-то тряслась, но почти сразу легла в это приглашение приблизиться и опуститься рядом. – Я думал, ты повыше, – шепнул Мартин, под тёплым дыханием заставив кожу ощетиниться. – Ты подготовился? Резинки принёс? У меня мало времени… Эндрю мотнул головой, отчего и так криво напяленные «ушки» съехали на нос. Он почему-то моментально передумал, когда предстоящее было озвучено вслух, и стал осторожно отползать в предположительную сторону выхода. Одно дело анонимная эпизодическая любовь, которой как бы и не было, а совсем другое – секс со знакомым, с которым ещё не раз предстоит пересечься, а может и поработать. К тому же он дружил с девушкой Мартина Амандой. Какого чёрта он вообще сюда припёрся?! – Да брось, Скотт, я знаю, что это ты, – хмыкнул Фримен, поднимаясь. – Ты же весь вечер на меня пялился, а подойти так и не решился. Поэтому мне пришлось пойти на хитрость, на что ты с готовностью и попался, мышонок. Но если бы не пришёл, я бы всё равно неплохо повеселился. – Он поймал Эндрю почти у двери и притянул к стене обратно. Далее события стали развиваться весьма стремительно. – Как же давно я мечтал нагнуть тебя, Скотт, – выдал Мартин, освобождая его от одежды и хватая за волосы. – За твой высокомерный снобизм и шуточки с руководством. Тебя колом не загнать на ковровую дорожку, если там не обещали очередную необоснованную для твоей посредственности номинацию. На вечеринки не выбираешься, в жёлтой прессе не светишься, в социальных сетях не сидишь. Ты вообще существуешь? Ах да, твои тусовки в других часовых поясах и времяпрепровождение куда более интересное, кхм. Дружишь со своими голубками: Марком, Бенедиктом. Лапаешь мою девушку. Не упустишь случая сдобрить темы обо мне гаденькой иронией. Ты что, влюблён в меня, а? Так странно держишь дистанцию, по всем фронтам внося в чёрный список, но трёшься около моей Аманды. Признай, вынюхивал про меня у неё? Бересфорд плохо присматривает за тобой. Что с тобой, ты одеревенел? – Прекращай уже льстить себе Фримен, – Эндрю почувствовал, что начинает выходить из себя. – Из нас двоих самый настоящий сноб это ты. Не уважаешь никого, а прежде всего себя! – Эндрю уворачивался как угорь, шаря руками по его плечам и груди. – У тебя двое детей, но это недостаточный аргумент для честного поступка – оформить отношения? Живёшь в своё удовольствие, как укуренный хиппи. Музычка семидесятых, дурацкий Мини, прикид студента из Мичигана. Сорокалетний дядька посылает журналистов на хер, не забыв продемонстрировать красивый палец. Из шкуры вон лезешь, чтоб тебя заметили, не чураешься дрянных ролей, собирая на домик в лесу. Печальный клоун, да и только! Пожалейте меня, я же так крут – сыграю с одинаковым лицом в шаблонных позах рать неудачников, побитых жизнью, ведь я так каждый день провожу! – Хочешь поговорить о неудачниках, «мистер озвучка»? Не трогай мою семью. – Мартин сжал его член, тут же получив шумный отклик у левого уха и ожерелье из рук на шею. – А ты не трогай мою, – процедил Эндрю. – Ты можешь просто замолчать? Мне и без твоих причитаний тошно. А это нам обоим просто снится, тебе понятно? – Он отстранился, встал на колени и принялся стягивать с мужчины пластиковую «ракушку», защищающую пах. Дрожащими пальцами вцепился в ширинку, ловко справившись с пуговицами, и отстегнул зажимы подтяжек. Штаны рывком слетели вниз, запутавшись в районе ботинок. Трусов Фримен не надел – кто бы сомневался! Мартин отвёл руки партнёра, взяв свой член в руку, и принялся неспешно водить головкой вокруг приоткрытого рта, по рельефу носа и скул, обводя брови, наконец, коснувшись выглядывающего кончика языка. Эндрю чуть отпрянул, завозившись с презервативом, чувствую на щеке подскакивающее нетерпение. – Даже не вздумай натягивать на меня эту дрянь. – Естественная смазка тягучей дорожкой сползла на подбородок. – Я хочу чувствовать тебя. – Я так и понял, что безопасность не для Мартина, – хмыкнул Эндрю. – Мне неинтересно потом читать твою биографию в своём медицинском заключении. Надень чёртов презерватив или убирайся. – Обхватив пальцами превратившийся в стрелку компаса член, упорно разыскивающий север, он проворно раскатал латекс до упора. Мартин присел на корточки, найдя его губы, лаская пальцами затылок, оттягивая подбородок и глубоко проникая языком, со стоном смакуя и изучая это поле предстоящих битв. Откуда он узнал? Даже в преддвериях секса Мартин уже чувствовал его, делая абсолютно то и так. Спусковым крючком Эндрю всегда были поцелуи, а в сочетании с неспешной просящей нежностью они заставляли кровь кипеть и клубиться, выдирая с корнем все барьерные заграждения. Мартин снова поднялся, снова поднёс член к залитым смесью их слюны губам, с хлопком стянул презерватив. И через мгновение уже тонул в этом жадном до ласки согласии, погружаясь на всю длину. Техника Эндрю была воистину потрясающей: он прекрасно владел своим горлом, моторикой щёк и пластикой языка. Член Мартина рыбкой мелькал в этих влажных губах, уходил вбок, толкался и натягивал щёки, скользил по контуру зубов и дёсен, щекотал горловой язычок. К тому же пирсинг на языке Эндрю многократно усиливал ощущения, путешествуя вверх, и вниз, и по спирали, забираясь в отверстие уретры, барабаня по мошонке. Мартина надолго не хватило, но кончать в пространство он не любил, а туда, где ему сделали хорошо, – не посмел. Он сполз по стене на пол и принялся натаскивать Эндрю на себя, шаря по его спине и ягодицам, пытаясь пальцами проникнуть внутрь и чувствуя выплёскивающуюся за пределы тела, комнаты, планеты волну возбуждения. – Мы не будем трахаться, дурачок, – ухмыльнулся Эндрю, заваливаясь на бок, как вредная кошка, и руками помогая им обоим закончить начатое. – Вы умны, а мы – увы, – нашёлся Мартин, перейдя на лёгкие объятия. – Вообще-то мы уже трахаемся, или это не считается? К тому же я ещё не сделал тебе хорошо. От лайтового петтинга ещё никто не умирал. Похоже, это прозвучало убедительно, потому что Эндрю больше не противился, доверившись чужим рукам и губам. Через две минуты он хрипло стонал, всего через пять – откровенно подставлялся, перейдя на вскрики и просьбы о большем. А Мартина долго просить не надо.***
Стивен Бересфорд танком прошёлся по доводам секьюрити клуба про обязательный дресс-код вечеринок Loshadka, сняв пиджак и позиционирую свой образ в мясо-красной рубашке как «раненый тореадор». Народу было тьма, причём все до неузнаваемости наряженные и разукрашенные, что совсем его делу не помогало. Отыскать среди этих фриков своего была та ещё задача, поэтому Стивен прямиком направился к барной стойке, ибо внимательность бармена, его хорошая память на лица и заказы – вот две основные составляющие в этом ремесле. Первый же бармен признал Эндрю по фото, а после пары купюр в валюте кивнул в сторону приват-зоны. Стало совсем не весело. Bonjour Tristesse! Нужную комнату он обнаружил не скоро, спустя череду красиво сплетённых чужих тел, возмущённых окриков и предложений присоединиться. Для «тёмной комнаты» он прихватил со стены факел на батарейках с лампой накаливания, струящей красный свет. Дверь широко распахнулась, и он вошёл. Любовь всей жизни трахал какой-то коротышка, тихо и надсадно ругаясь грязными интимными словечками. Эндрю распластался по полу, приподняв задницу к потолку и ерзая уже покрасневшей щекой о ковровое покрытие. Наконец, вошедшего незваного гостя заметили. И Стивен даже без очков узнал Фримена, а когда тот заговорил – почувствовал, как теплеют и набухают мышцы плечевого пояса. – А вот и главная loshadka вечера, – выдавил Мартин с застрявшей в горле усмешкой. Хоть Бересфорд и был здоровым поджарым самцом, его физиономия упорно напоминала лошадиную морду: длинные зубы плохо прикрывались маленькой верхней губой, создавая на лице непроходящий оскал, точно у ржащего рысака. Брови удачно сгодились бы на этикетку дрянного вина «Коварство и любовь». Слишком выраженная ямочка на подбородке – норовистая, упёртая кобылка, метящая в последние инстанции. Физиогномик из Мартина так себе, да и сам он не красавец, но выбор такого привлекательного мужчины, как Скотт, в сторону этих зубных имплантов… озадачивал. Сжавшийся под ним Эндрю моментально из нежного мальчика превратился в сосновое полено, готовое в любой момент начать отращивать в оправданиях нос. Он хватал ртом воздух и трепыхался, будто выброшенная на берег рыба, не в силах произнести хоть одно внятное слово. Точно опомнившись, Эндрю ушел от соития на живот, тут же притянутый в исходную позицию и заполненный. Застигнутый врасплох и на мгновение застывший Мартин уже отвернулся от нежданного гостя и вернулся к круговым толчкам. – Привет, Бересфорд. Тебя стучаться не научили? – Даже не предохраняется, – покачал головой Стивен, закрепив на стене факел и закатывая рукава рубашки. – Вставай, Мартин, поздороваемся. – Я немножко занят. Позвони моему агенту, он впишет тебя в график. – Да отвяжись ты от меня! – К Скотту наконец вернулся голос и недюжинная прыткость. Он стряхнул с себя Мартина, откатившись к стене и судорожно промахиваясь ногой мимо штанов. – Штефан, не совершай ошибки, выслушай меня! – К горлу неприятно подкатило, и приступ головной боли длинным гвоздём медленно дробил висок, натягивая и протыкая мозговую оболочку, тараня студенистое серое вещество. – Не устраивай здесь скандал, давай поговорим дома! Но Стивен уже поднял Мартина за грудки, замахнувшись головой для лобового удара, от которого горе-любовник уклонился, дав Бересфорду по голове невесть откуда взявшейся тростью. Прямо круглым металлическим наконечником. У Стивена потемнело в глазах, а из правой брови заструилась тепло, заливающее лицо. Эндрю бросился в сторону рухнувших двух метров ярости, путаясь в штанах, мягко прихваченный за талию Мартином. – Мы ещё не закончили… – Он толкнулся носом в пьянящий запах на тёмном затылке. – Пусть катится к чёрту. – Будь ты проклят, Фримен, – процедил Эндрю, вырвавшись, и принялся помогать Стиву прийти в себя и встать. Мартин, казалось, не потерял и грамма спокойствия. Всё-таки он находился в совершенно определённом месте с известной целью – так к чему портить себе вечер? Он присел и оперся спиной о противоположную стену, не сводя с них глаз, и начал высвобождать рукой скопившееся напряжение, в чём ему прекрасно помогла мелькающая в полутьме белая задница Скотта. Стивен тяжело поднялся, отбиваясь от рук помятого Эндрю и отряхиваясь. Кровь добавила оттенков и фактуры его алой рубашке тореадора, чёрными потёками отражая свет факела на глянце туфель. – Ты за это ответишь, Фримен, – процедил он, сплюнув на пол. – П’шёл отсюда, а не то я и тебе присуну, – сбиваясь в дыхании и запрокидывая голову, просипел Мартин. – Я сын морского офицера и знаком с техникой контактного боя, умник. Так что думай в следующий раз перед тем как дёрнуться в мою сторону. – Не думай, что ты первый, кого я с него снимаю, – с каким-то извращённым жеманным удовольствием протянул Бересфорд, промакнув кровь платком и направляясь на выход. – Да, всё хотел сказать, Стив. «Гордость» твоя редкостное бюджетное дерьмо. Лучше пиши сценарии к мультикам – детишки точно оценят твою фантазию. – Спасибо за совет. А тебе рекомендую, Бильбо, купить, наконец, Ауди. Только в таком исполнении ты будешь полноправным властелином колец. Мартин лучезарно улыбнулся и, охнув и послав его характерным жестом, кончил. Эндрю схватил свои сапоги и скрылся вслед за Стивеном.***
Через десять минут Мартин привёл себя в порядок и вышел проветриться наружу, застав Скотта одного посреди улицы, в слезах и полуголого, – его пальто так и осталось висеть в гардеробе. – Где эта тварь? – Мартин предупреждающе прицокнул на его сопротивления, фиксируя взъерошенную голову и рассматривая наливающуюся синевой ссадину на щеке и следы от пальцев на шее. – Блядь. – Я вызвал Штефану скорую. С ним поехать не получилось, – грустно улыбнулся Эндрю, отворачиваясь. – Не лезь в это, ладно? – Я ему руку сломаю. Скотт зябко сгорбился и поплёлся в какую-то сомнительного вида подворотню. Он не хотел, чтобы кто-то рассматривал его залитое слезами лицо и как-то это комментировал, не дай бог принялся давать советы. Закоулок быстро закончился маленьким двориком в обрамлении высоких старых домов, напомнившим глубокий колодец с крышкой из неба в серых рваных облаках и тусклой звёздочкой. В редких окнах горел свет. Там жили люди своей размеренной уютной жизнью, которая когда-то была и у него. Эндрю до боли в стиснутых зубах захотелось домой; потягивать холодный «Гиннесс» и смотреть в окно гостиной на холодную Темзу и расплывающиеся в тумане огни левого берега. – Всегда найдёшь способ загнать себя в тупик? – хмыкнул за спиной Мартин, накинув на него своё пальто. – Господь Вседержитель! Я могу побыть один хотя бы на каком-то кусочке этой планеты? Эта ночь ошибка – что тут не понятно? А теперь просто пропади пропадом! – Ну-ну, хватит, – уже спокойный Мартин обнимал Эндрю, гладя его по спине, устраивая взмокшую голову на своё плечо. – Поехали ко мне в отель. – Я не такой. Понимаешь? Я – не такой! – Такой-такой. Эндрю посмотрел так, как смотрят перед убийством. – Штефан всегда несёт чушь, когда закипает, – зло процедил он. – Не принципиально. Я тоже не ангел и далеко не верная Пенелопа. – Когда человек слишком хочет, чтобы ему поверили, то начинает кивать своим слова, вот как Мартин сейчас. – Не прикидывайся моим другом, Фримен. Я уже вполне узнал цену общения с тобой. – Эндрю покрепче прижался к нему. В минуты, когда его выводили из себя, он болезненно нуждался в поддержке и плече. – Вот ещё, какой я тебе друг? Я же терпеть тебя не могу, – пробормотал Мартин, потираясь щекой о его макушку. – Чёрт, мы же десять лет вместе… – От этого человека ты сбежал пуститься во все тяжкие в другую страну. Не в первый и не в последний раз. – Десять лет… – Ну и хватит! – глумливо улыбаясь и дёргая бровями, заключил Мартин, покрепче обняв Эндрю за плечи и увлекая в сторону своей машины. – Пойдём. Обещаю, приставать не буду. Уже на стоянке они перешучивались, цеплялись и сплетались пальцами, выискивая машину Мартина. Все просторные тёплые тонированные внедорожники они зачем-то обошли и остановились перед красным Мини с чёрной крышей. – Я не сяду в эту машину. Что за глупая любовь к женскому транспорту? Ты и здесь умудрился арендовать Мини-Купер, Фримен! Похож на маньяка Теда Банди со своими маленькими аккуратными машинками кричащих цветов. – Эндрю явно над ним потешался, но всё ещё едва заметно вздрагивал от пережитого потрясения. – Что такое Тед Банди и вся его братия в сравнении с раздражённым Мартином Фрименом? – самодовольно хмыкнул тот, помогая спутнику сесть и пристегнуться. В отель Мартина они не поехали, а прямиком в квартиру Эндрю на набережной канала Грибоедова с видом на Неву и горбатые мосты. Непривычно высокие потолки, альковные окна, занавешенные сборенными юбочками органзы, и красивый разлёт подъезда в стиле ампир будто бы переместили их на два века назад. Было холодно, но они зажгли переносную керосиновую печку и спрятались под ворох одеял на шкуре северного оленя. Эндрю попросил держаться от него подальше, но через десять минут бесплодных попыток согреться сам подполз поближе и обнял что-то увлечённо вещающего в темноту Мартина. В баре нашлось грузинское вино «Киндзмараули» – больше в доме ничего не было, и Мартин предложил по русской традиции нюхать рукав, демонстрируя на белых манжетах костюма бутафорские глазные яблоки на пятнах крови. Эндрю поразился, какой всё-таки Фримен интересный собеседник с приятным чувством юмора, порой колющим нотками сарказма. Мужчина рассказывал про своё детство в многодетной семье, всякие забавные случаи и мальчишеские аферы (многим позже Эндрю узнает, что родители Мартина развелись и он жил со строгим отцом, посещая, как и Эндрю, пуританскую католическую школу, а после его смерти снова переехал к маме, но отношения с остальной семьёй так и не наладились). Рассказывал про своё членство в молодёжной сборной графства Олдершота по сквошу и полученную травму, которая помогла сделать трудный выбор между сценой и спортом (удивительно, но Эндрю тоже предпочитал в свободное время помахать ракеткой). Про старый ясень на холме у дома деда, на котором по ночам дрожали звёзды и ухал филин. Про важность поддержания баланса в природе и милосердие ко всем живым существам, про многолетний отказ от мяса. Про кличку «мистер Кредо», что дали ему близкие друзья за принципиальность и фундаментальность позиций Мартина по любому вопросу и часто произносимую им назидательную фразу: «Обстоятельства переменчивы, принципы никогда». Про своих детей, которым плевать, звезда ли отец или электрик, сколько у него наград и поклонников – они просто любят Мартина и всячески садятся на шею, требуя постоянного родительского внимания и заботы. Про приверженность к партии лейбористов и необходимость политических перемен в королевстве (а ведь именно Лейбористская партия активно отстаивала легализацию однополых браков, за что и Эндрю их очень поддерживал). А ещё про редкий вид страха не понять смысла прочитанного – акрибофобию, который постоянно возникал, когда перед Мартином ложился новый сценарий, вплоть до астматических приступов и тика. Про ретро «джук-бокс» и коллекцию виниловых пластинок с соулом и ритм-энд-блюзом семидесятых годов. Своих собак, закидавших чёрной шерстью кремовый гостиный диван (и Эндрю всегда обожал собак). Мартин тоже левша, который терпеть не может компьютеры и никому не позволяет совать нос в его личную жизнь. Эндрю и предположить не мог, что у них разыщется так много общего. Это было и по-своему приятно, и отчасти пугало, потому что чисто физически они идеально подходили друг другу, и отрицать это было бы верхом лицемерия. Химия работала на предельных оборотах, секс был космическим, Мартин оказался прирождённым голосом, а Эндрю – ушами. Но жизнь обоих давно устаканилась, и поддаваться сейчас на перемены в угоду стремительному влечению было слишком… Дерзко. Глупо. Инфантильно. В одном принципиальном вопросе они никак не могли прийти к общему знаменателю – это их актёрская профессия. Фримену по большому счёту было всё равно, за какие роли браться, он не чурался заведомо слабыми проектами, если они гарантировали длительный срок съёмок и хорошие деньги, пробовал себя и там и сям, легко уехал в Новую Зеландию на полтора года для своих эпичных съёмок в «Хоббите». Скотт же, напротив, был крайне разборчив и не раз отказывался от лакомых, но неинтересных для себя ролей, считая, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить её на ерунду, и надо успеть совершить в ней что-то значительное, а не гнаться за деньгами для оплаты счетов. Далеко от дома он работать тоже не хотел, жизнь в гостиницах и трейлерах вдали от театра и семьи была точно не для него. Они и не заметили, как порозовели приспущенные шторы в преддверии рассвета. Закричали городские птицы, зашумели машины, заработала дрель наверху. Реальность и обязательства мира немилосердно распахнули свои серые ледяные двери с призывом проследовать по ранее выбранному курсу. Утро прошло в молчании и объятьях на пороге. Мартин поехал в аэропорт, а Эндрю – в больницу. Месяц спустя. Это был очередной, непонятно какой по счёту сейшн с ковровой дорожкой, шампанским и фотографиями на фоне рекламного баннера мероприятия. Мартин выискивал глазами Эндрю, изо всех сил изображая приподнятое настроение и желание общаться в сотый раз на тривиальные темы. Знакомый затылок ожидаемо мелькнул около руководящего режиссёрского состава. Эту лучезарную улыбку можно было увидеть и со спины. Умеет же Скотт без мыла подобраться к работодателю! Мартин подошёл максимально близко в рамках здешних приличий и вместо приветствия выдал: – Какого чёрта ты не отвечал на сообщения? Эндрю развернулся и отошёл на почтительный шаг, скрещивая руки на груди и глядя исподлобья. – Здравствуй, Мартин. Как поживаешь? Ты один? Опять эта официальная болтовня ни о чём со взаимными реверансами и вежливыми улыбками. Нет, нет, нет. Мартин хотел продолжить отсчёт их взаимодействия с момента прощальных объятий в питерской квартирке, а никак не начинать с нуля биться в эту броню. – Что насчёт сообщений? – Он решил притвориться глухим к бессодержательным фразам «для галочки». – Какие сообщения? Я ничего не получал от тебя. Наверное, Штефан… – Наверное, Штефан купил этот чудный пиджак в Камден Лок? – дружелюбно тыча пальцем в подошедшего Бересфорда, Мартин широко улыбался, с удовольствием отмечая, как тот прячет правую руку в карман, но внутренне истекая ядом при взгляде на левую руку, по-хозяйски опустившуюся на плечо Эндрю. – Вижу, гипс уже сняли. Да на тебе всё как на собаке зарастает! – Не будем о собаках, Фримен. Привет. – Рука слегка погладила плечо, во всех ракурсах демонстрируя новенькое кольцо. Если бы Лувр ограбили, Бересфорд удачно бы заменил на картине Джоконду. – Так вас можно поздравить? – Мартин смотрел на недовольного Эндрю, пытаясь поймать его взгляд. Своей обескураженности ему скрыть не удалось, как и прочистить горло. Нет, только не сейчас… Первый спазм сдавил гортань, не дав сделать полноценный вдох. Респиратор, как всегда, остался в сумочке Аманды. Браво, Мартин! Падай и начинай задыхаться прямо здесь, отражаясь в ботинках Бересфорда. – Да, пожалуй, – весело нашёлся Стивен. – Мы с Эндрю давно вместе, прошли и огонь, и воду, и мистера Фримена – и всё удачно. В жизни каждой пары есть некий рубеж, когда принимается окончательное решение, и мы сделали этот взаимный выбор. Да, дорогой? Голова Скотта почти ушла в плечи, а сложенные на груди руки уже судорожно обнимали ссутулившееся тельце за плечи. – Кстати, Мартин. По этому случаю Аманда пригласила нас к вам в гости на уикэнд, и я дал добро. – Буду рад, – прохрипел Мартин, зло разглядывая крайне недовольную мину Эндрю, болезненно закатившего глаза на такую новость. – Совместное фото?! – бодро выпалил крайне довольный фотограф, крутя зум объектива в их направлении. – Нет! – одновременно отрезали мужчины и разошлись в разные стороны.***
Уикэнд начался протяжным дождём. С раннего утра гей-парочка оккупировала гостиную в доме Фримена, который без зазрения совести, по привычке, отсыпался до полудня. Они уже было засобирались домой – Эндрю жаловался на мигрень, но занять одну из спален этого дома для отдыха категорически отказывался. Молнии на куртках как раз застёгивались, когда Мартин в пижаме и домашнем халате спустился вниз. Они поздоровались как ни в чём не бывало, и гостям пришлось остаться. Эндрю устроился у камина с альбомом старых фотографий на коленях, а Стивен пошёл на кухню помогать Аманде с обедом. Мартин, как всегда, первым делом пошёл загнать с холода собак, а вернулся в гостиную уже одетым, бодрым, с большими чашками чая. Он передал Эндрю чай и укрыл своим пледом. В ногах путались и дружелюбно поскуливали мохнатые собаки неопределённой породы, а от камина веяло первобытным жаром… – А что мы сможем сделать? – Через некоторое время Аманда и Стивен наблюдали, как Мартин что-то активно вещает хворающему, экспрессируя в воздухе руками, а ещё пять минут назад мрачный Эндрю изо всех сил сдерживается, чтобы не засмеяться, подтянув колено к подбородку. – Они что, совсем с катушек слетели? – Стивен устало массировал ломящей от непогоды рукой некстати задёргавшуюся украшенную шрамом бровь. – Мартин всегда был таким. Он как электричество – без него нет жизни, он освещает всё вокруг и приводит в движение. Но стоит только попробовать зажать его в кулак... Даже лучше не знать. – Ты что, готова с этим мириться? Я уже не знаю, на каком языке мне ему объяснять. – Стивена просто распирало схватить Скотта за шкирку и утащить на правый берег, воспользовавшись старым сценарием: наорать, довести до горячки и слёз, а потом поставить убедительную жирную точку в спальне. – Уже проходили. Семья для Мартина всё, он всегда возвращается, а я потом на несколько месяцев получаю заботливого и внимательного мужа. Одни плюсы, ей-богу. А вы что и впрямь оформили брак? Как-то с трудом верится, памятуя как Энди этого не хотел. – Брось, какое там. Он до сих пор не соглашается, хотя референдум по однополым бракам и состоялся. Я просто купил кольца – третий комплект, кстати сказать. Своё он быстренько потерял по привычке. Ну, а я ношу. – Понятно, умник, – ткнула его в бок Аманда. – Как можно отдавать своё? Ты не обидишься, если я нечаянно сверну Мартину шею? – Самое страшное, Стив, что, даже встретив своего человека, ты не можешь быть на сто процентов уверен, что и он встретил своего, – хмыкнула так и не случившаяся за четырнадцать лет миссис Фримен. – Почисти лук, ладно?***
Через неделю Мартин приехал в дом Бересфорда и забрал Эндрю. Так с малого начиналось то великое, что веками воспевали Гомер, Байрон и Шекспир. Но это уже была не гениальная игра двух актёров в театральных постановках по мотивам классического романтизма, а самая что ни на есть настоящая жизнь. * (лат.) Великое начинается с малого.