Психо города 604

Жарко… Жарко! Слишком. Невозможно. И влажный кровавый воздух плавит легкие без остатка. Он сам плавится, стоя почти под кипятком, вздрагивая когда чужие — родные руки ведут по спине, талии, бокам, сжимают ребра и он глухо стонет, дурея от густого пара, обволакивающего всё тело, и воды: горячей, жгущей кожу, но нужной. Джек медленно облизывает губы, задыхается и не знает, почему в голове так пусто. Так охуенно пусто и хорошо: словно в один момент натянутый канат, который сдавливал тело, лопнул, и в легкие наконец поступает кислород, а ребра больше не ломит от невыносимой боли. Словно глоток новой жизни. И он знает, почему так, знает, что его жизнь сейчас рядом; стоит позади, покусывая за шею и нагло скользя ладонями по его телу. А Фрост с легким стоном просто откидывается назад, на плечо мужчины, и заводит руки за голову, приобнимая опасного хищника. Ад. Любимый и желанный. Вот теперь настоящий — долгожданный. Укус на шее, громкий собственный всхлип и он не может — разворачивается и заглядывает в глаза своему невозможному, и дает вновь себя поцеловать — грубо, жадно, ненасытно, порываясь сам и перехватывая на секунды инициативу. Едва лишь морщась от усилившегося запаха металла, что заполнил душевую. Это уже перебор — слишком остро, явно, без ограничений, словно купаясь в жидком безумии. И даже если так и есть, Джеку абсолютно на это похуй. Тело к телу, касания жадных рук, губ, хриплое дыхание и нетерпеливое рычание поделенное на двоих, а вода стекающая по телу красная, даже не розовая. Хищник едва ли скалится, пряча собственническую усмешку, и слизывает языком кровь на шее мальчишки, почти виновато зализывая порез, жадно и не скрывая пробуя последние оставшиеся багровые капельки, прижимает к себе горячее подрагивающее тело, позволяя осторожным тонким пальцам царапать спину. Пусть. Можно. Сегодня и впредь. Ему можно всё. Белоснежный сегодня такой нетерпеливый, чертовски вредный и почти ускользает от него каждые пять минут, шипением напоминая о ранах и порезах, но Блэк небрежно плюет и отмахивается, оставляя это где-то только в подсознании, и наслаждаясь в кои-то веки чем-то приятным, позволяя крови вытекать из нескольких глубоких порезов, и ставя сейчас всё время и все силы на этого дикого звереныша. Мужчина вновь прижимает мальчишку к горячему кафелю, так, что Джек от неожиданности вскрикивает, но тут же успокаивается под жадным нетерпеливым поцелуем и горячими струями воды, обнимая и отдавая свое тело на растерзание. То ещё растерзание… Принадлежность. В этот раз ведь без церемоний? И по какому кругу? Чертовы мысли, уже непонятно кого конкретно, но Джек лишь жалобно выгибается, давая себя показать и нахально соблазняет, в очередной раз пытаясь сорвать контроль. Срывает. И ластится, льнет к своему мужчине, хочет его, целует и постанывает, когда длинные пальцы оставляют синяки на ребрах и тазовых косточках. На губах стон, превращающийся в любимое имя, и Фрост беззастенчиво откидывается назад, на плитку, всхлипывая, слизывая кровь вместе с горячими каплями с губ, и впивается ногтями в мужское плечо, почти задыхаясь. Он бы соврал себе, если бы сказал, что хочет всё иначе: хуй там, — именно так и именно здесь. Под огнем воды, с въевшимся в кожу кровавым запахом и такой же кровавой водой стекающей с их тел. Разгоряченный, нетерпеливо трущийся и почти кричащий — не выдерживающий. Парень скользит одной рукой по сильной спине, а другой впивается в правое плечо мужчины, там, возле ключицы, где хотя бы визуально нет никаких повреждений. В голове всё ещё бешено крутится нечто вроде — «Как такой как ты, что укладывал наемников пачками, и при этом возвращался без единой царапинки, сейчас выглядишь настолько… поврежденным, почти проигравшим? Что за резня это была? Почему?» Но мысли сбиваются, и Джек не хочет в это верить, позволяет лишь желанной пустоте затмить даже это; откидываясь затылком на кафель позади и громко постанывать, кричать и задыхаться от въевшегося уже в глотку металлического запаха крови от поднимающегося клубами пара. Блять, на улице под тридцать семь, а они спускают весь кипяток… И это охуенно! В ненасытности, словно это первый раз. Как тогда — бушующее безумие и жажда. Джек нахален, но большего, нежели царапины и вскрики, ему не положено, только отдаваться, пошло расставляя ноги шире, и касаться языком горячей серой кожи, тихо всхлипывая. Но ему хватает, особенно, когда Питч приближается, зажимает плотнее. И Фрост понимает, что ублюдское чувство, под названием эйфория, его поглощает целиком и полностью, учащенно дыша и забывая все слова на свете, кроме одного единственного имени. И это то, что так хотелось, пока он сидел в неизвестности, в холодном синем сумраке. А теперь… Позволить себе забыться, отдаться в который раз хищнику, позволяя любимому Ужасу закинуть свою ногу на талию и до багрового следа укусить за сосок. Закричать, захлебнуться собственным стоном, с благодарностью прикрывая глаза, так, чтобы горячие капли воды смыли другие, соленые, капли на лице. И по новой прелюдия перерастает в большее, намного желанное: мужчина входит в парнишку резко, жестко, вновь растягивая, не давая и минуты на передышку, скользя глубоко внутрь, до сорванного голоса и слабого жалостного всхлипа, пока Фрост опрокидывает голову ему на плечо, судорожно цепляясь пальцами за спину, и восхитительно сжимаясь. — Прекрати, прекрати… Прекрати!.. — шепот взахлеб, но обоим понятно, что никаких блядских передышек сегодня не планируется. И вместо остановки, Ужас лишь зажимает его сильнее, выбивая весь воздух из легких, входит глубже, до конца, сорвав хриплый крик с красных губ и тут же затыкая мальчишку поцелуем. Скользя языком по прохладному ротику, задевая нёбо, язык, приглушая его новый стон и двигаясь намеренно грубо и резко, не позволяя белоснежному шевельнуться даже на сантиметр. Иномирное, жестокое — нечто, что он ни за что не выпустит, рычит слишком глубоко внутри, под ребрами, под органами, и Ужас лишь жестоко ухмыляется, пока белоснежный не видит, зарывается пальцами в мокрые шелковые пряди, подобные сейчас платине, и прикусывает нижнюю губу мальчишке, не прекращая движений. Личное право пользование подписанное обоими. Чертовой кровью, как росписью по телу, и сцепленное желанной печатью, в виде следа зубов на нежной юношеской коже. И хищнику плевать на содранную возможно свою кожу на лопатках и плечах. Хуже с его повреждениями уже не будет, а позволить мальчишке отыграться на себе он дозволяет. Лишь приглушенный рык в приоткрытые пухлые губы Фроста, и давая ему почувствовать новым толчком, насколько сегодня будет долго, жадно, без поблажек… Белоснежный же ведь так хотел острых ощущений и примирения? Хорошо, будет ему примирение. Всё получит. До конца. Сполна… Но Джек — сволочь: идеальная, откровенно охуенная, хрупкая и невозможно похабная одновременно, лишь откидывается назад, упираясь ладонью в его грудь, вскрикивает сипло, рвано и поддается, виляя бедрами, всхлипывая и задыхаясь. Такой скользкий, такой тесный и жаркий внутри, настолько жадный и не отпускающий, пошло предлагающий себя вновь и вновь, так, что грань, где остановиться, а где продолжать стерлась к хуям ещё в самом начале. В том самом, когда после быстрого сдергивания всей одежды, белоснежный, оперившись о кафель, изогнулся, расставляя ноги и предлагая себя, всхлипывая и умоляя вслух… Так же как и сейчас. И Джек задыхается, молит, скулит и подставляется, видит ебаный седьмой рай под закрытыми глазами, но моментально пренебрегает этим, распахивая глаза, смаргивая воду с ресниц и облизывая покусанные до крови губы. Он к чертям забивает на духоту, жар и просто плавится, растворяясь в жидком золоте пристального взгляда своего хищника. И пар, и касания, подобно жгучим укусам или ударам хлыста, и вода — лавовая, стекающая красными ручейками — общая, не разделенная, и безумие одно на двоих; без слов, без вопросов. И оба знают, что это лишь проклятое начало. Так если в Бездну, то какого хуя о чем-то жалеть? *** Выбраться и не дойти до ебучей кровати каких-то пару шагов. Обыденная, блять, реалия! И всё мальчишка. Опять он, и как же могло быть иначе? Но вновь себе врать, потому что рядом пустой стол, который был убран от хлама с самого утра, потому что Блэк хочет разложить мальчишку на нем и деликатно отодрать… Вранье. Деликатности в этом не больше чем нежности. Лишь эстетизм в почти матово-черной столешнице, неярком свете от окна и белоснежном теле, извивающемся под ним. Не медля усаживая белоснежного чертеныша на стол, но тут же моментально заваливая, тихо шипя в поцелуй и нетерпеливо раздвигая стройные ноги. И, сука, Фрост хорош; как всегда до остервенения желанен и продажен, но только для него. Это въевшееся, чертовое «Только для него» раззадоривает и красной волной смывает все возведенные стены из предупреждений и контроля. А тут ещё и сам блядский соблазн во плоти — стонет громко, надрывно, облизывается и вздрагивает… Уже не молясь, а зная точно, что это не сон, что это его гребанная желанная реальность… И Джек довольно, охуенно откровенно разводит ноги в стороны ещё шире, прикрывая глаза, смотря на своего мужчину из-под подрагивающих мокрых ресниц, и блаженно ощущая после кипятка прохладную гладь псевдо дерева у себя под лопатками. И по новой для Фроста, на новый круг персонального Ада, с удовольствием и бессвязным единственным «Да». В забвение, в кровавой дымке возбуждения и экстаза — и это хуже чем наркота, потому что берет один раз и навсегда, потому что он забывает всё, что было «до», забывая себя и своё имя, шепча непрерывно только Его имя и свое желание. Последняя осознанная мысль почему-то приходит о том, чтобы этот стол выдержал. Хотя, если выдержит «тест драйв», то иметь его на этом столе будут ещё долго и со вкусом, с истинно садистским удовольствием, но блять, когда Фрост был этому против? Мальчишеская легкая улыбка, дерзкий, бросающий вызов, взгляд, нетерпеливый стон, и опасный тот самый черный тигр рядом, над ним, сжигает золотым жадным взглядом его душу. *** Вожделенная пытка заканчивается лишь тогда, когда ночь совсем уходит с горизонтов, уступая место давящей серости предрассветного небосклона. Парнишка всхлипывает, отвечает на поцелуй в последний, кажется, свой раз, с маячащим в голове — «Наверное сдох», и просто отключается, когда наконец голова касается влажной подушки, и плотное кольцо рук обвивается вокруг талии. Последнее кажется долбанным сюрреализмом — предсмертной иллюзией… Потому что… он живет с самим Ужасом. Ужас не проявляет ведь к нему столько эмоций. *** «Наверное сдох…» — проносится в мыслях уже под три-четыре раза, даже в каком-то иллюзорном мутном сне, и он ловит именно эту мысль. А дрема, что граничит с пробуждением, подсовывает самые откровенные сцены бешеной ночи — нет, вся ночь одно сплошное бесстыжее откровение. Настолько, что ему до сих пор неуютно, даже когда ещё мозг толком не соображает, но до одури приятно всё, что с ним делали… Всё что произошло. В голове вспыхивает ярким и неприятным то, каким он видел своего хищника и красная тревожная дрожь проходится по телу, заставляя резко распахнуть глаза. Он вновь проебал в спячке полдня, а кровать пуста, и Джек моментально садится, прищурено осматривая тихую солнечную квартиру в полпятого вечера, и не понимая, что не так… «Да всё, блять, не так!» — ворчливо подмечает просыпающееся сознание, и Джек резко переводит взгляд вновь на стол, тот самый блять, ещё пустой вчера, на котором его так долго, жарко, жестко… Джек сглатывает слюну, скопившуюся во рту, и материт свой организм за внезапное проснувшееся желание и «утренний» стояк, однако изменения на столе слишком явны, и это отрезвляет, заставляя морщится и хмурится. Ощущая ебучую колкую боль в груди. «Слишком много всего…» Препаратов, бинтов… жгутов со шприцами. Джек отворачивается, посматривая на часть виднеющейся кухни, а ещё на теплый солнечный свет, проникающий в квартиру. Он не хочет видеть, словно не хочет понимать и связывать всё то, что было вчера. Слишком опасно. На грани. Джек поджимает к себе ноги и едва ли ухватывается за часть пледа, который с него картинно сползает. Да похуй. Даром, что похож на жертву сексуального насилия. Он невесело усмехается, и тут же вздрагивает, слыша, как шум воды в ванной комнате прекратился и открывающуюся дверь. Питч… Джек резко зажмуривается, от конкретных таких чувств, нахлынувших на него, и прячет лицо, опуская голову на колени. Плевать как выглядит, ему просто с просони стыдно и… «Черт, как хреново звучит!» В квартире всё та же тишина, по крайней мере, его даже не окликают, ровно, как и он не хочет говорить, даже не стремится смотреть в сторону мужчины. Лишь паскудно делать вид, что всё нормально и ничего вчера не было, ведь это проще всего. И кажется для обоих. Словно… Не было ни слов, ни угроз, ни злого взгляда, ни крови на руках — ничего. Ни этого намерения, желающего запугать. «Запугать?» — мысль резкая, быстрая… Но Фрост за неё моментально цепляется, как за какой-то спасательный круг и быстро закусывает губу, едва хмурясь. Почему ему кажется, что сегодня состоится ещё один грандиозный разговор? Но не сейчас… плевать. Парень лишь неохотно скидывает себя кусок пледа, встает и находит в своей сумке первое попавшееся и накидывая на плечи; ему абсолютно плевать, что это та самая тонкая серая толстовка, которую отдал ему Блэк, и тем более Фросту лень искать в ванне на полу мокрые джинсы, или новые… У него нет никаких сил или желания на блядский быт и соблюдения приличий. Какие нахер приличия, после того, что они уже прошли? После того, как его выдрали сначала в ванной, потом на столе, ну и в завершенье в нескольких позах на кровати, как последнюю шлюху… Фрост всё также молчит, криво ухмыляется своим идиотским мыслям и медленно плетется на кухню, позволяя странным мыслям захватить сознание и даже не обращая внимания на взгляд, кинутый ему в спину. Заинтересованный и жадный. В приоткрытое окно льется неяркий вечерний свет, Север так же бел и безмолвен, как и его обитатели. А они — блядские индивидуалисты: упертые, эгоистичные, злые… Джек знает это, чувствует и ту самую свою злость. И думает, что впервые будет не так уж и хуево ещё раз выяснить отношения. Но чутка попозже. Сейчас его больше волнует крепкий дрянной кофе, и уже после разговор. И ему поебать, если в этот раз лезвие черного ножа вонзится чутка левее, перерезая всё же ему сонную артерию. Уж пусть так, чем блядская ненужная никому недосказанность. *** — И что это было? Вчера? Парень решается не сразу. Сначала немного подкрепляется, и приводит свои мысли в порядок, пробуждая организм с помощью крепкого ублюдски горького кофе. И на данный момент, он по блядской иронии стоит так же у открытого окна, осматривая своды порушенных белых зданий вдалеке — Север пуст и до ослепляющего выбелен. Позади слышится раздраженный, почти злой рык, но парень даже не вздрагивает, продолжая осматривать убогий постапокалиптичный пейзаж. Ведь, если Оверланд хоть на грамм смог узнать этого мужчину, то понимает, что эта раздраженность сегодня направлена не на него. — Может, переведешь тему в другое русло и поймешь, что я по-любому тебе не буду отвечать? И как всегда, глупый представитель подростков теряет свое время, задавая мне слишком тупые вопросы, — Блэк огрызается лениво, временно задумываясь, и всё же убирая оставшуюся часть мед средств со стола, неохотно напоминая себе о том, что Фрост таки вполне себе может вывести его вновь. — Брось, — равнодушно отмахивается парнишка, отпивая последний глоток и ставя кружку на подоконник, — Я никогда не уходил от такой темы. Хотел лишь избежать конфликтов. И тем более ты прекрасно знаешь, что не уйду сейчас. И если ты не хочешь и тебе не надо… То надо мне. Я… — Джек шумно выдыхает, и прикрывает на мгновение глаза, но тут же открывая вновь и морщась едва, — …Я просто охуенно так заебался выяснять у взрослого мужчины, что не так, но который ведет себя хуже мудака. Фрост слегка усмехается, желая посмотреть на реакцию Ужаса, которого возможно и задели слова, но он предпочитает остаться на месте, не поворачиваясь. А Питч предпочитает отыграться на ноутбуке, громко захлопывая неповинную крышку и отключая питание. — Тебе, блять, больше всех надо? — раздраженный наконец рык, и Блэк подходит ближе к мальчишке, оглядывая его раздраженно со спины. — А вчера ты не понял, что надо, и ещё как? Ещё раз показать? — Дерзишь?  — А у тебя опять с этим какие-то проблемы или… — Хватит! — Питч обрубает, подходя вплотную, — Я не собираюсь тебе объяснять и оправдываться. А тратить время уж тем более. Так что закрой эту тему и переключись, — слишком серьезно сказано, без возможности хоть какой-либо зацепки на постороннюю эмоцию. Словно пытаясь этим действительно ограничить. Приказать остановиться. «Не заговаривать на эту блядскую тему, которая под строжайшим почему-то запретом… И почему же, Ужас?» — Эти чертовы твои игры с психопатами. Охота. Резня… Бойня… — едва проговаривает Джек, сжимая руки в кулаки, по горло сытый обходными вариантами разговоров, — А ты зациклился на мальчике, который спорил с тобой. Зациклился так, что вчера взбесился… Что случилось? Какого, Питч? Фрост оборачивается на полплеча, осматривая мужчину, который подошел слишком близко, но не пугается, и лишь пытливо смотрит в глаза. Похер… Джек видел намного более злой взгляд. Так что теперь ему правда похер. — Лучше заткнись и… — Ты ведь не хочешь… Не хочешь, чтобы я уходил? — в лоб, быстро и пока не передумал, накидывая на себя похуистичную маску и такой же тон, и в то же время Фрост незаметно сглатывает, чувствуя, как жесткий ком давит в горле от непонятной тревоги. — Хочу, — равнозначный ответ без эмоций и даже злости, смотря глупому мальчишке в глаза, — В любом случае станет проще. — Вот как? — вскидывая бровь и пытаясь не показать насколько больно, — Для кого? — Для всех. Питч без злости, даже без раздражения, филигранно безэмоционально отвечает и пожимает плечами, окидывая растерянного парня незаинтересованным взглядом, гася внутри ебучее, совсем ненужное — «оставить и присвоить». — Уверен? Для всех? — Джек усмехается, и вновь отворачивается к окну, чтоб блядскую горечь и боль во взгляде Ужас не увидел, — И только поэтому ты вчера потратил на меня столько времени и злости, дабы это показать и… Джек осекается, замирает, наконец таки блять понимая. Всё понимая; в голове встают на место все чертовы пазлы. Блядский же ты Ужас… — Ничего не хочешь мне объяснить? — не слыша себя, тихо спрашивает парень, а перед глазами картинка. Ебанная такая, четкая, так, что видимость ослепляющего Севера застилается, так, что вновь становится страшно. Но неверие, ошеломление захватывает быстрее, и Фрост не чувствует из-за волнения кончики своих пальцев. Неужели блять? — Попутал, мальчик? — почти злое рычание, а мальчишка знатно так прихуел с тоном, потому его нужно вновь обрубить на полумысли. Чисто интуитивно Блэку ни в какой перспективе не нравится, как начинает закручиваться разговор и сам тон белоснежного. Слишком самоуверенного, словно понимающего. — Зачем ты меня вчера провоцировал? Зачем специально… — Фрост! — а вот этого он стерпеть не может, в один шаг сокращая всё расстояние и хватая парнишку за плечо, больно сжимая, — Даже и думать забудь! Тем более… — Заткнись Блэк, и ответь по-хорошему! — Джек слишком вспыльчиво скидывает с себя чужую руку и сам разворачивается, но при этом настолько пристально, впервые злобно смотрит на мужчину, и готовый ощетиниться в любой момент, — Зачем, я спрашиваю?! — Ты охуел? — Ужас лишь в легком удивлении вскидывает бровь, маскируя неожиданную растерянность от такого запала и настроя белого чертеныша, — Какая тебе вообще разница? Ты всего лишь меня в очередной раз, мелочь, заебал. И ещё раз поднимаешь эту тему… — Нет! Не в этом дело, — останавливает Джек, поднимая руку, и словно не веря отшатывается к подоконнику; мысли, с бешеной скоростью сопоставляющие определенные картинки, слова, ситуации, кидают лишь один сценарий, и Фрост переключается, с дрожью в голосе уточняя ещё одно важное: — И… Это ведь был Правитель, да? — Оверланд, блять!.. — едва повышая тон и жалея, что упустил момент и не перевел внимание бляденыша на что угодно, только не на этот разговор. Собственные же блядские противоречия Питч заглушает, почти выжигает изнутри и плюет на что-то слишком хлипкое, хрупкое, едва желанное, то, что сейчас уничтожается внутренней первобытной яростью. «Конечно! Только долбанутый мальчишка виноват. Напридумывал себе, а ты здесь совсем не причем. Естественно! Всё блядь, как всегда!» — Это был он, — подтверждающее и вообще пропуская мимо ушей шипение раздраженного хищника; Джек в неверии качает головой и ему уже похуй на свою жизнь и даже на новую ссору, если его догадки сейчас подтвердятся, — Какая там бойня была, Блэк? Насколько? — А вот это тебя вообще не должно касается, блядь маленькая! — Ужаса доебывает это, ровно, как и ублюдские, слишком последовательные вопросы Фроста, слишком наводящие, прямо кричащие, сука. Может от того, или от вида испуганного и в тоже время разозленного чертенка, он хватает пацана привычно за горло, дергая ближе к себе, и шипя ему в лицо: — Такому как ты нехуй это знать и даже думать, что было и как! Хочешь разборок, и дальше размазывать то, насколько тебя обидели? К другому, не ко мне! А свои уебищные предположения оставь… — И ты думал… — Фрост прерывисто выдыхает, перебивая и поднимая на Питча неверящие испуганные глаза, — Ты думал об этом, да? Джек фыркает, снимает со своей шеи вот так просто чужую руку и отшатывается сам. Впервые не доверяя тому, что понимает: не хочет верить, понимать, принимать данность. Блядскую, долгожданную, настолько желанную. Он, сука, всё это время тайно, даже от себя, молил о подобном… Но сейчас, когда происходит, а судя по реакции своего персонального так и есть. Джек не может принять, вздрагивая, когда к нему делают небольшой шаг и приглушенно шипит. Боль вперемешку с осознанием смешивается в дикий коктейль, и он уже не знает что делать, чувствуя, как тело не выдерживает перегруза нервов и начинает легко потряхивать. — Отвечай!.. — Фрост почти рычит, нахуй посылая инстинкт выживания, впервые так заговаривая с Ужасом. Если он прав, а он сука прав, потому что не может быть так больно, смотря в эти желтые глаза, то ему нечего не сделают. Но хищник лишь молча прожигает парня взглядом, действительно даже не реагируя на приказной тон, и затягивая давящую паузу. «Неужели ты настолько редкий?» «Настолько догадливая белоснежная погибель?» Хочется ебнуть мальчишку по лицу, но он этого не сделает, ни сегодня, ни когда бы то ни было ещё. А тишина вместо ответа для Джека сейчас хуже каленого прута в легкие. «Я ведь прав, Питч?! Прав блядь, да??» — хочется заорать во весь голос, но он только позорно сглатывает иглы в горле, ощущая, как подрагивают пальцы на руках. — Ты думал… Что не вернешься? — краткое, едва слышное, но в абсолютной тишине звучит набатом. Блядским приговором для обоих. — Заткнись… — злое шипение и всё же прижимая мальчишку к окну, слишком резко перемещая руку ему за спину и до боли оттягивая волосы на затылке, и лучше бы для него было, если бы Фрост всхлипнул из-за боли, а не из-за понимания и осознания. Его раздражает эта тишина, которая бьет по новой и становится осязаемой. Жестокой… И приговор привести в исполнение незамедлительно. Но лучше бы реальный расстрел. Питч бы проще к нему отнесся. — Думал, что проиграешь? Поэтому меня… со мной так? — в неверии срывает голос на хрип парень, даже не чувствуя посторонней боли, потому что внутри хуевее в триллионы раз, — Думал, взбешусь и… возненавижу тебя? Джек не обращает внимание на злой взгляд горящих глаз, готовый его испепелить, на то, как сильнее сдавливаются его волосы, а другая рука также быстро перемещается теперь и на горло, грубо фиксируя голову и перекрывая полностью кислород, даже плюет на то, как шум крови в ушах заглушает убийственную жестокую тишину. «Неужели ты действительно… — Думал, забуду тебя?! — срываясь на крик и смотря прямо в глаза хищника, — Забуду, и не буду сходить с ума?! Не зная… Слова перебиваются от резкой боли из-за усилившейся хватки, и Джек не доканчивает, сипло прерываясь. …действительно не знал, каким будет исход и решил меня таким образом защитить?» Нечто, что было хлипким и хрупким, с огромным аппетитом сжирает всю ярость под ребрами, оставляя вымученное чувство легкого сожаления и раздражения. Глупый смертник, так отчаянно смотрящий на него, даже не ощущающий, как по лицу катятся слезы, в очередной раз всё похерил и перевернул. Вывернул, сука, как не надо. Как не следовало бы. Ужас раздраженно шипит, не желая признавать ебанное и очевидное, сдавливая нежное мальчишеское горло сильной хваткой, перебивая дыхание, заставляя задыхаться. Но в этом же молчании приближаясь и впиваясь в мягкие солоноватые губы. Даже на секунду заткнуть Фроста кажется Блэку хорошей идеей, и не давая новым блядским эмоциям между ними ужиться. А его белоснежный забавный, словно чувствует это, словно в отместку впивается ногтями в плечи, оставляя кровавые полумесяцы, и дергаясь слегка назад. Питч морщится, зная, что отступать бесполезно, дает Джеку долгожданное освобождение, убирая руку с горла и вернув ему право дышать, и моментально же этим пользуется, пока мальчишка делает более глубокий вдох, проникая ему языком в рот и вынуждая тихо всхлипнуть. Через считанные секунды отрываясь, но не отстраняясь, лишь замечая осуждающий взгляд и как парень решается вновь что-то сказать. — Молчи. Молчи или вышвырну из окна, — тихо, опасно, предостерегающе. — Думал, и вспоминать не буду? — дрогнувшим голосом спрашивает Джек, ебавший все эти предостережения. Понимая, что тормоза летят к херам вместе с нервами и выдержкой, но становится настолько охуенно и легко внутри, что ему похуй даже, если Ужас сдержит свое слово и выбросит его из окна по правде. Фроста до последней ментальной косточки, до последней мышцы, сухожилия, нерва, до последнего блядского противоречия ломает это понимание. Полностью всё то, что вчера сделал этот невозможный… Его единственный. — Сука… — уставше, сам не веря в такое наглое и беспринципное попадалово, Питч усмехается, вовсе не весело, но своего невозможного белоснежного обнимает, и ставит точку в проклятом разговоре, несвойственно осторожно целуя парня вновь. *** В ночи, глубокой, опасно черной, он просыпается от мерзкого кошмара, въевшегося в память. Тихо матерится и быстро трясет головой. В горле першит так, что Джек сомневается, не ободрал ли всю слизистую себе наждачкой? Но в голове только воспоминания о сильных пальцах, изнуряющем, жарком и, наконец таки, примирительном сексе и собственных криках. И это было охуенно. Его Ужас охуенен… Парень слегка улыбается, едва покачиваясь, медленно аккуратно встает и, в первую очередь, поднимает свою уже толстовку, зябко поведя плечами, и застегивая молнию. Всё тело чертовски болит, тянет там, где не надо, царапины и укусы саднят, но он уже официально может подписаться под диагнозом — «мазохист», и потому лишь мечтательно улыбается. «Глупый Ужас», — проносится игривое в мыслях, и у Фроста как на зло ебучие бабочки в животе… Да, конечно, он же девица на выданье!.. Только и девице, и всем остальным никогда не снилось, и не чувствовалось то, что сейчас у него внутри. Питч не хотел делать ему больно. Знал, на что идет и… Джек резко зажмуривается, останавливаясь на середине комнаты. И смятение, и радость, и тревога с бешеным страхом за это создание вспыхивают внутри, фосфорными всполохами обжигающего огня. Потому он берет паузу, медленно выдыхает, успокаивается и заверяет сам же себя, что всё в порядке. Сейчас всё хорошо. «Успокойся, угомонись! Он с тобой, идиот! Он выиграл. Он, черт возьми, дорожит тобой… Радуйся, дебил!» — возмущенное в мыслях и Джек действительно старается успокоится за долгое время, чутка искренне улыбаясь уголками губ, но под ребрами и в придурочных мозгах все равно неспокойно, а картинки мелькают и ему тошно. Больно, страшно за своего персонального убийцу… Фрост задумывается, стоя босиком на холодном полу, в одной лишь длинной ему толстовке, настолько уходит в мысли и блядское ментальное медитирование, дабы угомонить панику внутри и тревогу. И пропускает момент, когда мужчина просыпается и встает с кровати, бесшумно, как и всегда без единого звука подходя к нему вплотную со спины. Парень лишь вздрагивает, боязно и резко, когда Блэк приобнимает его одной рукой, притягивая к себе. Тишина ублюдская. Тишина недосказанная. В тишине висит всего единственное не заданное вопросом слово. Но это уже не инициатива и намерение Джека. Он знал, когда целовал мальчишку, когда раскладывал его под собой, когда позволял себя кусать, когда медленно с оттяжкой его брал, знал, что сказать придется. Что собственное гребенное чувство присвоения и жадность не позволят оставить вопрос невысказанным. Всего одно ублюдское слово. Слово, которое доканывает теперь его. Нашел, сука, белоснежное бедствие на свою голову… Парнишке остается ждать неизвестности, понимающе молча и прижимаясь ближе, а Питч раздумывает в этом синем сумраке ещё с минуту, прежде чем слегка склоняется, и задает вроде как обычное, но на блядство важное и коробящее: — Уйдешь? Уйдешь? Сбежишь от меня? После всего? Ты ведь видел, я тебе показал, даже доказал. Тебе будет проще съебаться и больше не вспоминать. С убийцами ведь… не живут. — Нет! — твердое, четкое, без права на отступление. Потому что Джек тоже показал сегодня, что хотел, и вчера тоже, и во все другие дни аналогично. Ему и нахуй за даром не нужна собственная жизнь, если в ней не будет любимого хищника. Потому он только расслабленно откидывает голову на плечо своему Ужасу, и получает едва ощутимый укус на шее. Толстовка тут же моментально расстегивается и нетерпеливо сдергивается с белоснежного тела, откидываясь далеко в сторону, а самого мальчишку Питч утягивает вновь к кровати, под протестующее, но такое привычное возмущение. И походу, Джек понимает, что вот с водой получит тот ещё облом, но разве это важно, когда один единственный вопрос дал ему настолько большее, насколько он и не мог надеяться…