Психо города 604

Он знает, что странное время накрыло его с головой, и все эти события, словно блядский проклятый калейдоскоп, только вот он не против. Лыбится, как смертник перед расстрелом, поехав кукухой, и довольствуется малым. Малым ли? Для него недавнее и творящееся сейчас — дар и нечто большее, нежели он мечтал. Фрост допивает остывший порошковый кофе, жмурится не то от приторности, не то от свежего воздуха, что приносит ветерок в открытое окно и, наконец, отставляет подальше на подоконник кружку. — Ты несвойственно тихий сегодня… — обыденно так подмечает Джек, и по той же проклятой традиции не оборачивается, наслаждаясь темнотой Севера. Всё-таки эта проклятая ночь наступила. — Мне это говоришь? Сам сомнамбулой ходишь, или твой студень давно вытек, ты превратился в зомби и постеснялся мне об этом сказать, мелочь? — не то парирует, не то в открытую издевается мужчина, матеря про себя зашифрованный канал связи, что всё же создала пернатая сучка. — Я похож на зомби? Или на стесняшку? Может на зомби-стесняшку? Блядь… — Джек морщится от слащавости фразочки и представленной картины и тихо ржет, вглядываясь в дальние прожекторы города, — Хуево-то как звучит… — Неужели всё-таки вытекло? — Да иди ты!.. — вяло огрызается Джек, опираясь ладонями о подоконник и слегка наклоняясь, чтобы чутка высунуться из открытого окна и посмотреть по сторонам. — Уже, как видишь, — голос раздается за спиной мальчишки и тот вздрагивает, что вновь лишь забавит Блэка, — Так что ты говорил про зомби? По мне, так больше половины сходится. — Да? И что же? — Фрост мигом разворачивается и нагло смотрит в глаза мужчине, пытаясь скрыть улыбку под возмущенным выражением лица, — Я тупой? — Это первое. Второе, ты такой же тощий, как высохший труп и… — Да много ты в трупах понима… — Джек обрывает себя под конец фразы, увидев опасные искры огня в глазах напротив и понимая какую хуйню и кому сморозил, — Да блядь!.. — Понимаю сопляк, ещё как понимаю и разбираюсь, — словно ребенку, авторитетно заявляет Ужас, по полной издеваясь над смутившимся мальчишкой, — Не тому ты это сказал. А возвращаясь к теме, то ты почти идеальный на роль зомби: ссохшийся труп обтянутый бледной кожей, тупой, мозги наружу вытекают, причем с завидной регулярностью, потому ты ебешь их другим, дабы свои пополнить, так — достать и сожрать десертной ложечкой, двигаешься медленно, хуже улитки и, конечно же, издаешь нечленораздельные звуки чаще, нежели адекватные понятные слова. — Какие мы проницательные и умеем даже проводить аналогии! — обиженно шипит парнишка, — Я поражен вашей смекалкой, о Ужас! И, блядь, когда это я нечленораздельные звуки издавал? Вот скажи… Питч почти доволен взбешенным мальчишкой, потому действует на опережение и кусает Джека за шею, специально причинив легкую боль, отчего белоснежный вскрикивает и жмурится, а после приглушенно рычит, чувствуя болезненную хватку и на талии. — Например — эти звуки, — он знает, что выйдет победителем, и пока Фрост не видит, позволяет тени улыбки проскользнуть на губах, — Или ещё более непонятные, откровенные… взахлеб, когда ты подо мной, когда стонешь, кричишь, просишь загнанно и задыхаешься. — Твою мать, Питч! Я… Я… — Джек сглатывает накопившуюся слюну, прикрывает глаза и знает, что проиграл, как блядь и всегда, и сдается, роняя голову на грудь мужчине, — Какая же ты сука, Кромешный Ужас 604! — Забыл? Сука это у нас ты, более подходишь. — А ты кто? — позволяя намек на улыбку и подняв голову, заглядывая мужчине в глаза. Тварь ночи, что вырежет любого ради забавы, но ты единственный бессмертный для меня… — Сам знаешь, Фрост. Блэк, не задумываясь над действиями, поглаживает мальчишку по спине, дозволяет быть сейчас так близко, и прищурено вспоминает сегодняшний день, смотря на темный Север, где отсвет только от нескольких фонарей на округу да и от дальних прожекторов 604. — А теперь поговорим, — нехотя начинает Питч, чувствуя, как уже от первой фразы парень напрягается в его руках, — Ответишь мне, какого черта ты так боишься обыкновенной иглы под кожу? Иглы, шприца, зверем затравленным смотришь на ампулы и перебарываешь подсознательный животный страх, уверенный, что я этого не замечу. Ужас кивает себе в мыслях, когда предположения подтверждаются и Джек, вздрогнув, моментально отстраняется, не желая смотреть в глаза. Интерес подогревается ещё больший; что же блядь скрыто в том промежутке времени, где точкой отсчета стало убийство его родителей в четырнадцать и возвращение на Кромку в шестнадцать? Два года… Где ты проебывал два года, Фрост? Но сволоченыш отвлекает, шумно выдыхает, словно с чем-то собравшись и, наконец, поднимает голову, теперь смотря не так боязно. — А ты ответишь, откуда у тебя такой профессионализм в медицинской сфере? — Джек чутка склоняет голову на бок и подозрительно прищуривается, — Я видел швы… И помню когда ты меня вытаскивал из коматоза. Думаешь, я настолько дурак, что не отличу дилетанта от того, кто, так или иначе, был связан с медом, причем долго и упорно, учитывая сегодняшнюю лекцию об антидотах и взаимодействиях препаратов на организм? Сволочь, что прекрасно может анализировать и схватывать всё налету, но, блядь, как дело доходит до собственной безопасности, становится тупой амебой. Мысленно и невзначай принимая смышленость мальчишки, но даже не желая давать ему нить, дабы зацепится за что-то или начать развязывать озвученную тему. Питчу хочется ответить более грубо, дав понять Фросту, что он та ещё сволочь, а не смертник 604, но желание слишком необоснованное, вызванное злостью, нелогичное, потому вслух он говорит совершенно другое: — В этот раз можешь считать, что я позволяю тебе не отвечать, бляденыш. — Так если блядь, то какого хуя держишь? — фыркнув на резкую смену настроения и темы, Джек вновь склоняет голову на бок, только теперь налево, хитро притом ухмыляясь, — Может, вновь разбежимся? Пошлешь нахуй, или что ты делаешь в таких случаях? — Опять бесишься? — с силой дергая белобрысого идиота к себе ближе и едва ли удосуживая его взглядом. — Твоя вина, — беззаботно пожимает плечами парнишка и слегка отстраняется, — Тебя никто за язык не тянул, и всё было хорошо, но нет! Тебе нужно, как всегда, одним вопросом всё похерить на корню. Да, твою ж мать, и в этом весь Ужас!.. — Заткнись, Фрост. — Неа… — Джек игнорирует насколько сильно чужие пальцы впиваются в бока, ровно, как и этот пристальный наигранно-злой взгляд, — Даже и не собираюсь затыкаться. Сам вынудил, сам теперь и затыкай, если конечно сможешь, Ужас. Парень специально выделяет последнее, с нажимом, с легкой издевкой, однако тему разговора всё же сменяет, ровно, как и свое раздражение из-за ублюдских ненужных вопросов, и теперь вовсю веселится, так нахально улыбаясь и показывая, что ничерта не боится. — Для того, чтобы ты заткнулся, мне тебя выпотрошить? — жестокое предположение, но явно проигрышное, всё же склоняясь ближе, заглядывая в этот искрящийся ебанутым весельем взгляд. И какого только хуя этот смертник перевернул серьезный разговор в такое придурочное русло? Как, блядь, у него это получается? — Нет. Лучше… Поцелуй… — сглотнув, требует Фрост, переводя жадный взгляд на губы мужчины. И сразу становится понятно, как ему надоели бессмысленные перепалки. Как, блядь, им обоим они надоели. Сука — довольное в мыслях, и Питч исполняет его просьбу, конечно не признаваясь себе, что хочет этого больше мальчишки. С понимающей усмешкой прикасаясь к теплым губам льнущего ближе Джека. И это первое, что ведет к спусковому, а о гребаных ноутбуках и оповещениях можно вновь благополучно забыть и попрощаться минимум на часов двенадцать. Да и поебать сейчас Ужасу на это. Лишь собственнически обнять белоснежное бедствие, нетерпеливо запуская пальцы в мягкие волосы. Это то, что и нужно было сделать ещё утром, когда белоснежный сидел на столе с этим непонимающим, растерянным взглядом испуганного зверенка. Прижать его вплотную сцепляя руки за спиной, как нехуй делать, только этого мало, совсем мизерно, и даже в глазах мальчишки это читается; Ужас лишь недобро усмехается, приподнимает его за талию и усаживает на широкий подоконник. Блеск в чужих серых глазах разгорается сильнее, до одуряющего, словно за раз и в жерло блядского проснувшегося вулкана. Только так и надо, так им и нужно. Совсем бесцеремонно, без человеческих дозволенных и нежных прелюдий, и дергая узкую молнию резко вниз, нагло расстегивая, оголяя эти худые плечи, ключицы, срывая до конца блядскую тряпку с изящного белого тела, на его счастье единственную тряпку. И белоснежный не промах — не боится, как и всегда, что только раззадоривает. И лишь полуулыбка Джека, обещающая, ликующая, сводит на нет всё что было между ними ранее, и этот взгляд — восхищенный, довольный и в то же время с той самой долей превосходства за которую другого он бы прирезал на месте. Только вот Фросту за такое ничего не будет, и сученыш это знает — в наглую пользуется, чувствует, раздраконивает и в то же время дает повод себя приструнить. Привилегия на полное право собственничества, чем хищник может воспользоваться в любое время. И пользуется сейчас. — Ты зарываешься. Забываешь… с кем начал игру, — зловещим шепотом и ставя первую багряную метку на левой ключице, под такой умоляющий мальчишеский стон. — Уверен? Может, я хочу узнать, кто выиграет в этот раз, Ужас… Ужас — несдержанным всхлипом, Ужас — хуже контрольного в голову… И, сука, только Фрост может назвать Ужасом так, что невольно выстроенные предупреждающие параллели и запреты осыпаются подобно пеплу выжженного тела. И он именно тем самым хищником — Ужасом — поддается на соблазн девятнадцатилетнего малолетки. — По грани решил, да? — с неверящей усмешкой, осторожно прикусывая под челюстью. — Нет, тебя дожидался, чтобы вместе пройти… — искренне, ломаным хриплым голосом, прогибаясь под грубыми прикосновениями своего долгожданного. Злой рык и парня тотчас хватают за глотку — не так как обычно — злобно, предупреждающе, так, чтоб понял, отступил назад, не испытывал ублюдство своей судьбы. И ебал Блэк благородство и высокие порывы со шпиля 604, не в них дело. А в нем, всё блядь дело в нём — в этом белоснежном сволочёныше, который смотрит смело, жадно, с просьбой, желанием и четким пониманием… Догадливая белоснежная погибель, решившая поиграть в смелого искреннего мальчика. Ебаный мелкий провокатор. Пройти он захотел, только не знает, к чему это всё приведет. — Вконец решил ебнуть свою жизнь видимо, раз нихуя не соображаешь о чем просишь!.. — ядовитый шепот, прямо смотря в серые глаза, — Но нет, в этом, сука мелкая, даже не надейся выиграть — подыгрывать не стану. — Да что ты? — издевкой шипит Фрост, резко, словно кобра в броске, поддаваясь ближе, — Я свою жизнь ебнул уже в тот момент, когда тебя предупредил об облаве, а ты после её окончательно стер из перспектив выживаемого, когда спас! Так что завязывай с бравадами благородного и затащи туда, откуда не возвращаются! — Джек смотрит прямо, выдерживает этот опасный прожигающий взгляд, с несвойственной понимающей усмешкой и решительным настроем дойти до конца. Туда откуда не возвращаются присвоенные. За ебучую грань. Только не понимает блядь мелкая, что грань эта лезвия, острого такого, смертоносного, и это только первые шаги безболезненные, пока острота лезвия не начинает пропарывать кожу глубже, до мышц, до костей, а вот потом взвоешь, запросишься обратно… Только обратно лишь вперед ногами. Дурак малолетний, подсевший на адреналин. Хуже — на тебя. — Нет. И думать забудь, с тебя и нынешнего хватает, смертник. — Питч качает головой с толикой цинизма осматривая парня и оценивая, но на своем решении и на словах Фроста решает больше не заострять внимания, потому что с парнишки действительно и этого хватит. А то что в своей голове, пусть там и остается, ровно, как и желание медленно истлеет. Нехуй. Приблизиться, цапнуть не сильно за плечо, ключицу, медленно переключиться на шею в синяках и багровых засосах, дернуть несопротивляющееся бедствие ближе и наконец заткнуть новым несдержанным поцелуем, так, чтобы наверняка Фрост забылся, поддался, слишком завелся, чтобы помнить о своем истинном желании. Ведь проще некуда, сука, создавать видимость, что устраивает лишь это. Обоим, блядь, проще. — Ну уж нет! — Джек едва отталкивает от себя мужчину, хотя проще сказать едва ли отстраняется сам, морщась от сильной хватки на талии, и качает головой, смотря в глаза пока ещё неразозленного хищника, — Нихуя не забуду, и даже не думай сбивать меня! Я блять… Я… Джек сипит, прерывается от того, что не может досказать, не может сказать все полностью вслух, приглушенно шипит из-за этой ебаной слабости и на миг прикрывает глаза, желая упокоиться, только не помогает, наоборот картинка четкая пред внутренним взором, а сердце колотится бешеным набатом, и сука не только у него. Фрост распахивает глаза и, смотря на мужчину, медленно качает головой. Нет, нынешнего ему уже точно не хватает. Обоим не хватает. «Ведь, сука… я так хочу полностью! Всего. До конца! Хочу, чтобы присвоил, показал себя, дал мне увидеть… Ну же? Если я ебнулся окончательно и даже в забвенье дрочу на твой образ, то какого хуя скрывать очевидное? Мне же… нужен лишь ты, полностью и без нынешнего «пойдет»! А хуже того, сука ты идеальная, я вижу что хочешь сделать со мной ты… Только во славу своей гордыни или ебанутости запрещаешь, сдерживаешься…» Сглотнуть, подавить крик, и заглянуть во тьму, только для Фроста тьма сейчас окрашена всеми переливами янтарно-золотого, опасного, хищного, самого дорогого и нужного. Ну блядь, что ещё сделать, чтобы этот индивидуалист принял его? Так многого прошу? Лишь… всего тебя. И разве в твоих правилах сейчас играть в благородного спасителя невинных? Ты ведь… тот самый хищник, так какого хуя мы все ещё играем по правилам? — Хищник, да? — настолько насмешливое, злое, с едва сдерживаемым рыком, настолько неожиданно, что до Фроста доходит — последние мысли были нихуя не мысли, а вполне различимый такой шепот сорвавшийся по блядски с губ. И злость граничащая с тем самым запретным в горящих глазах напротив тому подтверждение. — А тебе претит? — парень идет тупо ва-банк, с похуизмом щемящего глубоко под ребрами сердца и дрожью в голосе, — Или забыл кем являешься, а?.. Джека разозлено обрывают, затыкая рот самым естественным и долгожданным, а он откровенно стонет и льнет ближе, прикрывая глаза и с блаженством запуская пальцы в черные жесткие волосы мужчины. Ещё блядь даже не секс, а он чувствует себя тем самым обожравшимся сметаны котом, которому на все похуй. Да ну и похуй, вслед посылает все подсознание. Потому что, наконец хорошо — без страха, без даже адреналина, лишь жидкий огонь — та самая серо-красная магма течет по венам и телу, даруя дрожь и волнами окутывающее тепло. Возбуждение? Нет блядь — не слышали — не в этот раз! Потому что, то, что происходит, простым одним сухим словом не охарактеризуешь. Желание, страсть, похоть… Всё не то. Фрост безбашено улыбается в поцелуй, гарпией шипит от грубых объятий и слегка отстраняется, заглядывая в желтые глаза своего хищника; горят тем самым янтарем, как и в первые их встречи, в первый раз, когда тормоза сошли на нет, как недавно, когда вернулся после бойни… Это не возбуждение с похотью, нет. Совсем нет. Джек ошарашено качает головой сам себе в подтверждение, не в силах отвести взгляд, и обозначает всего одними пришедшим в голову — Одержимость. Блядская, гремучая смесь всех чувств, эмоций, желаний… Всё что может в себя вместить это веками проклятое — одержимость. У них пиздец в мыслях, отношениях и жизни, но Фрост ставит на кон свою жизнь, что этот блядский билет, если уж и в один конец, то самый желанный и счастливый для него. А вокруг охуенная такая атмосфера, жар их тел, ночь за его плечами, и он даже не ощущает прохладу, сквозящую от окна, лишь безумие в теряющихся мыслях, желание, расплавляющее внутренности и щемящая теплота под ребрами… — Прекрати и издевайся уже по полной, Ужас! — почти просьба с примесью бешеного желания и тоски. Но вместо ответных действий — болезненный с кровоподтеком укус на плече, и жестокий сексуальный шепот на ухо: — Зря просишь, мальчишка… Не того сейчас просишь. — Именно, блядь, того! — взрывается Джек, вскидывается и тем самым чертом из табакерки, или даже из ада, смотрит хищнику в глаза, сглатывая слюну и царапая ногтями сильную спину, — Тебя прошу… Тебя! Давай, сорвись!.. На мне. Только на мне… Ужас… Слизать кровь с губы нахалёныша и признаться себе в мыслях, что играть блядь он умеет, умница, только вот сука не того будит сейчас. Вовсе не того. Но голод только усиливается тем, что Джек знает, кого хочет, знает и просит долгожданно, с трепетом, с искренностью в серебряных глазах, хочет оказаться в этих блядских когтях, как в ебучем капкане. А если это последняя грань, то сволоченыш не задумывается, или знает наверняка, но если знает, то ведь, сука такая, должен понимать, что после его уже не отпустят. Уже не только он сам, но и то, что рычит и довольствуется кровью и страхом в чужих глазах. Мальчишка хочет его, всего его, полностью. Того самого, кем его и считают, кем он и является по своей сути. А значит это тотальный и последний шаг к пропасти, и Фрост стоит на последней доступной планке перед пиздец какой бездной, шагнув в которую не будет обратного пути… И Фрост, в полной своей ебанутой дурости, осознает это. Так какого хуя Блэк должен сдерживать себя? Ему ведь дали индульгенцию на все, а после и право закрепили. А значит… — Ужас, черт тебя дери! — почти что слезно, потому что этот самый сволочной Ужас медлит, заставляет ждать, наслаждается наконец сам, намеренно долго и лениво скользит языком по острым ключицам, вниз на грудь, едва задевая левый сосок, играясь, ещё ниже, подразнивая, и обратная дорожка вверх, влажная, прохладная, так что Джек вздрагивает и ногтями впивается в плечи мужчины, откидывая голову назад. У него вновь будет прокушенная губа, а у любимого хищника останутся новые кровавые полосы на плечах и лопатках — идеально! — Возьми… Одно единственное с подписью и подтверждением на растерзание своей никчемной жизни, раз и навсегда отдавая себя этой персональной смерти 604. Ведь одно, когда быстрое и нетерпеливое — «трахни», такое обыденное для обоих, и другое — новое, уникальное, умоляющее и желанное — «возьми», сказанное тому самому хищнику, что ночью перегрызает глотки падальщикам. И он берет. Берет быстро, жестко, не разменивая время на дальнейшие размышления и подготовку. Мальчишка захотел — значит получит, ведь Фросту он, сука, отказать не может априори. Смешивание звуков, дыхания, стонов, под быстрый лязг бляхи ремня и полукрик альбиноса. Боль вперемешку с удовольствием? Это ли не наркотик, а потому парень, сдерживая вскрик, шипит сквозь плотно сжатые зубы и, прогибаясь в пояснице, принимает полностью. До хруста всех позвонков, до белых огней под зажмуренными глазами. Блядь! Если это не его идеал, то он и не знал никогда идеала. И не узнает. — Двигайся… — сквозь зубы с тихим шипением, почти приказное, и чувствуя, как под ногтями впившимися в кожу ощущается горячая влага. До крови, до боли, до предела, до безумия. И Питч не заставляет себя ждать, грубо толкаясь до конца, несмотря на дрожь прошедшую по идеальному телу; Джек хочет и Джек это получает, а потому отодрать его на блядском куске псевдодерева — то ещё совершенство, со съехавшим понятием нормы… Больно, блядски, невыносимо, идеально… восхитительно больно! Меньшего Джек от своего Ужаса и не ожидал. Настолько за все эти месяцы долгожданно, что развязная пошлая улыбка на губах с задушенным шепотом продолжать, с содранным в крике голосом — и молить, не переставая… Почти беззвучно, почти криком, почти на грани. Да блядь! Наконец переходя эту грань, давая волю своему хищнику и позволяя себя взять на чертовом подоконнике, разводя ноги предельно широко и откидывая назад голову, задыхаясь от наполненности, боли и волны сжигающего удовольствия — как героин под кожу, только лучше. Безумие охватывающее, омывающее. Вот что значит, чувствуют суицидники после последнего шага в пропасть. И Джек готов заплатить болью за последний шаг, ибо это долгожданная для него единственная нужная свобода и эйфория. От резкого движения тел острый звон чего-то отдаленного разбившегося о пол. Блядская последняя целая кружка… Но у Фроста лишь бешенная полуулыбка, ощущая искрящуюся под ребрами свободу. Принадлежность в данном ебучем случае, как единственная единица личностной свободы. Он не уникум, и не псих, нечто среднее, но хлеще обоих вместе взятых, а потому и ощущения в сотни раз острее, правильнее, индивидуальнее. Джек доверившись, расслабляется полностью, запрокидывает голову назад, предоставляя горло черному тигру с окровавленной пастью. Только у мальчишки на губах стон наслаждения, вместо крика ужаса… Потому что он теперь его — принадлежит этой идеальной сволочи до последней косточки, до последней частички души, и позволяет себя клеймить как заблагорассудиться. Несмываемым наслаждением, прикосновениями, и только пугаясь едва ли в ежесекундном порыве за одно — позади глубокая мгла; окно открыто, блядский четвертый этаж, и Джек вздрагивает, осознавая это остатками целого мозга. Он цепляется судорожно, впиваясь пальцами в мужское плечо, но сразу же успокаиваясь, почувствовав крепкую хватку на пояснице. «Не позволишь ебнуться вниз, значит? А вчера грозил обратным…» Усмешка на покусанных кровавых губах беловолосого чертеныша, отчего ему даруется нетерпеливый рык и укус на шее. Питч обнимает мальчишку сильнее, кусает, зализывает моментально проступающий красный след и вновь жестко входит в едва растянутого парня, прикрывая на миг глаза, и слыша сорванный, награни истерики, крик. Та самая боль вперемешку с удовольствием — слишком въедливая под кожу дрянь, на которую подсаживаешься раз и навсегда, и это сука теперь у них на двоих. Хотел Фрост попробовать — попробовал! А ему что теперь делать? Выцепил, сволочь малолетняя, разорвал шаблон, вытащил наружу суть убийцы, хищника, и наслаждается, на отъебись послав все мысленные и немыслимые чувства самосохранности. Словно этого и ждал с самого начала, когда перепуганным чертенком смотрел на заброшке… Ещё один заход, грубо двигаясь внутри, давая Фросту почувствовать на что он попал, с многообещающей ухмылкой прижимаясь губами к мокрому виску мальчишки, незаметно целуя, позволяя ему что-то загнано шептать и расцарапывать лопатки. Такой наивный, такой преданный, жаждущий, и равнозначно робкий, уверенный сейчас, что это их единственный раз. Наивный искренний придурок… Несовершенный малолетка, поспоривший с судьбой. И выигравший в тысячный раз. Совершенный белоснежный, чья жизнь теперь в его окровавленных когтях. И наслаждение самодостаточности по собственным венам, лучшее, нежели засаживать лезвия по рукоятки в отмороженных садистов. Высшая форма удовольствия — принадлежать и присваивать. В его ублюдочном случае второе — присваивать, до конца. И делай, что заблагорассудиться, раз эта белоснежная погибель победила и сорвала глупые надуманные клетки. Ты ведь не такой. И мальчишка был прав про благородную браваду. А значит, хотел его с самого начала, как увидел, как только вырезал всех и притащил его к себе. Играл просто в «не такого», хотел считать, что прошлое не похерено литрами чужой крови на руках. Но нет — такой, такой самодовольный хищник, полностью утративший понятия глупых людей, и затащивший к себе это глупое белоснежное создание. Жажда ведь по нему была с первых дней, не так ли?.. А Фрост хотел поиграть? Поиграл! Поиграли блядь оба! Проиграли… Только вот мальчишка всё ещё наивный, испуганный глубоко внутри, думающий стандартными метками… — Нет, Фрост… — шелестящим шепотом привлекая нужное внимание, проходясь теперь сам ногтями по тонкой коже на спине парнишки, — Не единственный. Только первый, запомни это хорошенько… — обещающе грозно, словно к казни готовит, но довольствуясь тем, как парень захлебывается вскриком и долгим сексуальным стоном следом, понимая полностью к чему эти слова. И априори такого Джека не хочется отдавать сейчас даже этой смеси эмоций, что читается на красивом лице — собственническая натура поглощает, берет свое, и Блэк нетерпеливо дергает парня к себе, жадно и до конца, срывая с его губ ещё один громкий вскрик. Блядский мазохист. Убить бы… Убить? Ухмылка и горящий опасным янтарным взгляд, пожирая изящество под собой. Оверланд хотел понять кто перед ним?.. Не сейчас Ужасу отказывать своему смертнику. А это значит… Любимые пальцы смыкаются на хрупкой шее сильнее, даря ощущения удушья, и Джек долгожданно улыбается, под личную расписку кровью поддаваясь под грубые толчки и чувствуя бездну за своей спиной. Почти на грани. Вися на волоске, и от этого ведет так, как ни от одного наркотика. Ведь его держат крепко, жестко, присваивая только себе, сдавливая беззащитное горло, почти перекрывая кислород, и пользуясь нежным бледным телом, вбиваясь сильнее, садистки, с каким-то жестоким собственичеством наклоняя вперед, ближе к краю, так, чтоб чувствовал, что может выпасть, чувствовал эту грань — нить, одну, тонкую, острую, которая может оборваться за считанные мгновения. «Хочешь понять, насколько моя жизнь по-настоящему тебе принадлежит?! Хочешь? Так — осознавай, любовь моя!» Фрост с легкой улыбкой абсолютно полностью расслабляется в руках персонального Ужаса, едва вдыхая в последний, кажется, раз и откидывается назад, удерживаемый лишь руками мужчины. На грани четвертого этажа, на грани чернильной пустоши за окном. И да будет так в его жизни и в его посмертии. *** В окне наконец дребезжит ленивый рассвет, непривычно багровый и тяжелый, словно небеса не разрешают лучам солнца осветить подыхающий неоновый город. А он на столе, теперь не свойственно потерянный, запыхавшийся, весь вымокший и скользкий, с многочисленными следами на теле, его следами, и так похабно смотрящий на хищника из-под полуприкрытых век, хлопая пушистыми ресницами, медленно слизывающий кровь с нижней губы и так же чертовски медленно раздвигая ноги, лежа на столе, так чтобы лучше было видно, что он с ним сделал, сколько следов оставил. Что на внутренней стороне бедер остались белесые скользкие капли, стекающие теперь по краю стола и капающие на пол… Течный, присвоенный, вымотанный, но всё по-прежнему желанный, предлагающий себя и ненасытный. Ни разу не сказавший стоп, ни разу не остановивший, лишь подстегивающий на большее — открытое, недозволенное ебаным смертным, живущем в проклятом 604. Идеален, сука. Достоин Ужаса… Нет, даже превзошел, что за него требуется дополнительная плата в виде всех, блядь, предыдущих потраченных нервов. Но сука стоит! Теперь не просто секс с мальчишкой, не так как до этого, а именно как хищник, срываясь на нем так, как всё время того хотелось: взять, выдрать, вылизывая, задавая жесткий ритм, не давая ни времени, ни форы на отдых, заставляя кричать и терять сознание, целовать и почти идентично сходить с ума самому. Брать и давать жизнь в глотке воздуха, и отнимая её же, сжимая пальцы на ребрах и на горле, пережимая трахею; цапануть зубами за плечо до кровавой отметины и вгоняя в послушного мальчишку член до основания, дурея от его слабых криков и стонов, и вовсе не жалея, что порой этот бляденыш бывает настолько настойчивым, добивающимся своего. Рассвет выцветает, становясь блеклым подобием себя, тускнея и давая городу проснуться в панике от новой крови пролившейся на улицах. Рассвет и начало ничем не отличающегося отравленного дня — едкого и душного, и только под крышей одного из сотни грязно-белых домов, там, на Призрачном Севере, всё по-другому — всё перевернуто. И рассвет по-прежнему отливает кроваво-красным сумраком одержимой зависимости на двоих. *** — Считаешь, эта попытка будет провалена? Он болтает ногами сидя на столе и с теплой улыбкой наблюдает за парнем, который раскладывает продукты совсем рядом, на освобожденную от документов часть столешницы. — Попытка чего? Того что ты задумал или конечная цель? — хмыкает мужчина, посматривая на любимого мелкого психа. А темноволосый мальчишка лишь сдувает с глаз челку и призадумывается на пару минут, под шуршания пакетов и жесткого пластика. Кай же всё это время молчит, порой лишь кидая обеспокоенный взгляд на своего забавного волчонка. — Думаю… Конечная цель. Ведь не проблема начать сейчас, мы даже связались с троицей… Они не против так-то, да и подтянуть, в случае чего, других не составит трудов. У меня ведь талант объединять способных ребят, — мальчишка тянется почти через весь стол к последнему пакету, хотя по правде лишь хочет оказаться ближе к любимому, и Кай это прекрасно понимает, но не возражает от слова совсем. — А у тебя дар убеждения… — Дайли улыбается, прогибается в пояснице и подтягивается на руках, чтобы дразнящее провести кончиком языка по губам мужчины, — Я уже имел честь в этом убедиться, мой родной. — Бесенёнок, — Кай восхищен соблазнительным голосом и такой прекрасной гибкостью своего мальчишки и нетерпеливо притягивает его ближе, впрочем, не теряя нить разговора, — Хорошо, пусть будет по-твоему. Но ты уверен? Давай же, подумай, прежде чем мы основательно начнем копать. — Уверен, любимый, на все сто, из-за… Дай не заканчивает, потому что мужчина резко притягивает его к себе и нетерпеливо впивается в губы яростным поцелуем. Вот это точно то, что хотят оба и без лишних споров довольствуясь друг другом. Однако, как только они полностью забывают о предстоящем ужине и о своих планах, всклик на ноутбуке прерывает страстные раздевания, и Дайли первый подрывается, рыча разозленным волком. — Какого хуя? Кто посмел?! — рявкает разозлено парнишка, с силой кликая мышкой и, не подумав, открывая пришедший анонимно файл, так импульсивно, что Кай не успевает его остановить. — Дай, сволоченыш мелкий! Я ведь просил! Старший отбирает у мальчишки мышку, но уже поздно, и файл грузится в семи минутное видео, которое открывшись, являет перед озадаченным мальчишкой и взрослым мужчиной необычного вида парня, лет двадцати пяти на вид, достаточно привлекательной внешности и в запоминающимся белом костюме; он сидит в обитом черной кожей кресле и салютует на камеру бокалом вина.  — Ну что ж, мои дорогие, — раздается голос незнакомца, который почти добродушно улыбается, однако глаза так и остаются злыми, — Я рад отчасти, что вы сейчас это смотрите. Дай и Кай… Полные имена вы оба не любите, так что буду обращаться к вам так и, пожалуй, представлюсь и я. Хотя жаль, что в реальности не довелось… Мужчина хмыкает и, изящно пригубив вино, вновь смотрит в камеру.  — Позвольте, я — Роберт, а в 604 известен под громкими и далеко не последними Градиентник или же как я решил назвать себя в этом году — Правитель. Однако, спешу вас огорчить, если это видео до вас дошло, и вы сейчас смотрите эту запись, то я со стопроцентной вероятностью был более чем жестоко убит. Зверски, нечеловечески… — Ро по ту сторону усмехается и покачивает бокал в руке как заправский дегустатор, — Я вышел из игры благодаря сами знаете какой фигуре. Но я ведь вижу, наблюдаю за вами, мои начинающие звездочки, знаю, что вы хотите сделать с городом, что хотите сделать с ним. Однако это не так просто — у меня вот не вышло. А потому вам придется труднее, но, в связи с некоторыми последними событиями, я знаю, как вам помочь! И я вам об этом расскажу… Я вам помогу, мои хорошие! Ро придвигается слегка ближе к камере, садясь почти на край кресла, и ядовито улыбается, глядя напрямую в камеру:  — Я знаю главную и единственную слабость Ужаса 604…