Психо города 604

Дыхание сокращается на два — выдох и вдох, разбиваясь на сотни ебаных острых осколков мороза. Холодно уже. Греть руки друг о друга не такая уж и хорошая идея — пальцы по блядскому, как и всегда, ледяные, и серебристый взгляд, направленный на шумящий полис, острый, внимательный — слишком непривычно, а морозная сырость подворотней тянется по ногам и вверх, заставляя вздрагивать. Белое от корок первого снега, перемешиваясь с голубыми, даже днем горящими вывесками, создает аллюзию на прекрасное и облачно-нежное, но это лишь чертов морок, как ебанная данность опасных торосов, сокрытых за пушистым снежком; все тоже только в людских действиях, соционике общества, спешащих куда-то мирных, но только на вид… У каждого острозаточенное за поясом или в ножнах на ноге, и похуй им на стражей, что цепочками могут стоять на один квартал по десять человек. Усмешка на бледных посиневших губах, и он замерз, пиздецки, люто, а ещё эта влажность, пробирающая до костей — ебаного тумана и скоростных летающих машин сука не хватает и было бы совсем правдоподобно на постапокалипстику двадцать-три сорок! Нет, это точно ебанадство над собой, издевательство стоять и не знать, какого хера то дальше? Да и зачем, в чем смысл наблюдать спокойствие привычного муравейника, даром, что нового? Или это лишь окно в которое он смотрит. А мороз, всё крепче становясь, кажется, начинает свою изящную пытку, пробираясь уже под кости, и похуй ему на тонкую куртку и такие же тонкие джинсы, ну и конечно же хуй на видавшие виды кросы. Невьебический ты долбаеб, Фрост — сунуться сюда, в этот город, и думать, что блядь… Что? Что выгорит? Приехал и на всё горячее? А теперь что? Стоишь и как на данность смотришь на простирающийся бело-голубой рай для акул — хищный сука город хладнокровных существ, под иллюзией ангельских рыбок. И ты, паршивец, которого, наверное, здешний климат разъебет раньше, нежели кто-то из местной гопоты. И мороз действительно сильнее становясь словно выбеляет всё вокруг: выбеляет и стискивает в своём проклятом остром коконе — не вздохнуть, не дернуться, будет ещё больнее и смертоноснее. А город этот не твой и никогда тебе не подойдёт, идиот… Слова эхом прозвучавшие в истерзанном сознании пропадают звонким флером на грани сна и реальности, и парень подрывается с кровати, ни так резко, как ему кажется, но вполне понятно, что проснулся он далеко не от приятного сна. Блядское подсознание, которому в очередной раз Фрост должен сказать вот такое пламенное ебическое спасибо! Парень морщится и тут же долго выдыхает, хватаясь обеими руками за плечи, обнимая себя и растирая холодную кожу. Замерз. Вот почему во сне было так люто холодно. Пиздецовый холод… Джек поворачивает голову вправо и морщится ещё противнее — кислая улыбка и полыхнувшие неприязнью голубые глаза. Блядское начало ноября и здравствуй первый снег, от вида которого за окном его вновь пробивает промерзлая дрожь, и он сильнее жмётся, обнимая себя, растирая предплечья в попытках согреться. Тут и не нужно быть заумным, чтобы догнать, а легкий плед естественно блядь никак не спас от пониженной температуры, которая, судя по всему, за пять часов скакнула вниз на градусов десять-пятнадцать. Но вот рядом горячее, невозможно жаркое, с тихими неразборчивыми матами наконец приближается и валит обратно на постель, прижимая к себе, и Джек сразу мучительно стонет от облегчения и этого нужного ему тепла, вцепляясь ледяными пальцами в плечи мужчины и утыкаясь холодным носом под ключицу. — Питч… — на выдохе, позволяя последней дрожи от холода пробежаться по телу, пока его укрывают куском ещё одного пледа и прижимают собственнически ближе. — Там снег пошел… Неясный фырк, как само собой разумеющееся, и Фрост матерится про себя, он сука даже во сне умудрился замерзнуть, да и в реальности в комнате не так тепло, благо ещё пар не валит от дыхания, а этой наглой сволочи похуй от слова вообще. Он горячий, ленивый, сонный, но такой… Джек судорожно вдыхает родной запах, теснясь ближе, желая выплавиться в горячее тело своего хищника и наконец прикрывает глаза. Ещё пару минут идеала и тишины, и он встанет, пойдет включит обогреватели, как на то и рассчитывал этот прозорливый блядина ещё с вечера и… Дальше парень медленно упускает мысль, уже и не помнит, о чем думал, Джек переключается от того, как сильно и одновременно правильно горячие ладони его мужчины проводят по замёрзшей спине, разминают лопатки, пересчитывают позвонки, так, что взвыть охота, и парнишка всхлипывает беззвучно и лишь благодарно, едва прикасаясь, целует бархатную кожу над ключицей и трётся носом. Несвойственная сука нежность в семь часов утра под снегопад на улице в начале ноября. Ебаный ты ж нонсенс, как впрочем и вся их жизнь. Фрост усмехается и зарывается одной рукой в черные волосы мужчины, пальцами осторожно перебирая густые жёсткие пряди на затылке. — Ты думаешь вставать… — с тихим пониманием констатирует Джек, уже на подсознательном и даже блядь кожей ощущая, как медленно меняется дыхание и движения рук мужчины; а достаточно было этих ебаных пару месяцев, и он на интуитивном выучил, словно самого себя, повадки Блэка. И тут уже стопроцентно охуевать поздно ведь — данностью. — Сам сказал, что там снег, — и как будто этим можно объяснить пиздец всё и особо ранний подъем — только не это отвлекает парня, а сам голос, спросони столь охуенно ломкий, низкий, с хрипцой… Так, что мальчишка лишь закусывает губу и считает до пяти, и так каждый ебический раз — и по тормозам уже не получается — давно вырваны нахуй за ненадобностью. — Тебя разогреть таким способом, мелочь? — прижав ещё ближе, на ухо шепчет хищник, довольствуясь реакцией молодого тела, и Джек лишь замирает, чтоб через секунду не выдержать и тихо просяще простонать, царапая ногтями плечо мужчины. Как и всегда… — Сука… на зло, да? Вчера мало было? Блэк не говорит ничего, лишь усмехается, припоминая свой хват на шее безропотной мелочи и укусы до багряных — кровавых отметин по белоснежной коже, мальчишеские глупые наигранные сопротивления, в бессильной попытки вырваться, прекращая, но лишь глубже уводя в жидкое опаляющее безумие, равно и до сих пор не зажившие глубокие царапины на своей спине… Но вместо ответа Джека всё таки отстраняют и неохотно поднимаются, стопроцентно не оглядываясь — блядская погибель по утрам, едва ли прикрывающаяся пледом — бледная и возбужденная, с огнями жажды в голубых глазах и это тот ещё катастрофический пиздец для Ужаса, и поэтому он не оборачиваясь, лишь бросает острое: — В отличие от тебя, мне всегда мало, но пока не заслужил, сученька. — Кто бы блядь говорил, сволота циничная, — моментально парирует Джек, но не обижается от слова совсем — утренние подьёбы дело ни то, чтобы святое — традиционное с тех незапамятных времён в общежитий на А7… Ебаный 604 и их тогда только набирающее обороты знакомство. Джек хмыкает, припоминая жаркие моменты и желание друг друга убить или же… Он, завернувшись отчасти в плед и неохотно севший на кровати, ушедший в воспоминания ненадолго, и вовсе не замечает внимательный взгляд хищника, что едва обернулся посмотреть на него. «Кромка или Север?» — читается в насмешливом понимающем взгляде Ужаса. «Общаги при облаве, и наша… импровизация…» — таким же взглядом пронзительно голубых хитрых глаз отвечает Джек, лениво улыбаясь. Сейчас ещё тоньше чувствуя своего хищника и улавливая его настроение с полувзгляда, полувздоха. Как, ебичейский хуй, они дошли — доползли до этого? Но возвращаясь в порушенное чистилище... Залитый кровью и безумием 604. Его Солнце постаралось, его… Джек вздрагивает, припоминая всё в одно мгновение, и всё же возвращается в реальность. Равно холодно, хоть он уже и слышит шум от двух включенных Питчем обогревателей, и надеется, что скоро потеплеет. Дверь в ванную хлопает, но он не присоединится, не сейчас. Морок прошлой жизни пусть и спадает, осыпаясь опасным стеклом в подсознании, но это равно на похуй не означает, что уходит насовсем. У Джека заебы на эти воспоминания, у Джека до сих пор отходняк. Хотя, порой он ловит себя на мысли, что не у него одного до сих пор отходняк... Он видит безумные огни и жажду в глазах цвета расплавленного золота, но молчит, переводит тему и отвлекает. Порой ему пиздец кажется, что Блэк бы сорвался и сделал что-то такое… уничтожил бы проклятый термитник полностью. Сорвался туда, чтобы заявить о последней казни и так уже подохшего почти города, но не желает этого. Как было в первом месяце, когда они перебрались сюда? Да нихуя до сих пор не понятно, учитывая его собственный разьёб организма и сознания от всей той житухи и, по ощущениям, литров наркоты которые в него закачивали. И однохуйственно равно ощущение, находящейся рядом самой Смерти во плоти… Любимой такой, идеальной, несмотря на ярость и вспышки опасного гнева. Но выход был один и простой для них — послать нахуй всё, даже вливание в соционику этого города и адаптацию под местные устои, и просто почти на месяца два уйти в изучение... их отношений — в той самой идеальной перспективе — преобладая и властвуя друг над другом. Так ебически успокоившись, наконец осознать, что весь тот тотальный и безнадежный позади, и никто, сука никто, не тронет, не потревожит, не нагонит, не заберёт... Не заберёт то, что теперь полностью твое. Моё...  А Фрост и не знал, что он до ебанудства смелый, тот ещё охуевший обредший свое счастье собственник... Имея наглость не отпускать от себя Солнце и ставить уже на нем свои законные метки, забирая себе полностью и полностью забываясь в его объятьях, в его руках, под свой собственный сорванный голос. Безумие — их Закон, или это они так заебавшись от холода и ярлыков полностью дали капитуляцию, да хуй пойми до сих пор... Но порой перед глазами те кадры с ангара и Джеку до ебани страшно, что это реально было, что он чуть не потерял Его. Потому может от части у них ныне пиздец неправдоподобно, не по старым сценарием разьёбывая нервы, а лишь мебель и правила, как там нужно в отношениях... И Джек не может поверить до сих пор — вместе — дико, не правильно, не для него! Ну не для такого идиота равнять себя словом «вместе» с таким, как Солнце, с самим Ужасом. Только Ужас пиздец взбешивается, когда Джек ему такое говорит или ведет себя по старому шаблону ненужным, бесится до такой степени, что блядь спокойно под откос можно было сразу полгорода с такой яростью. Фрост единственная причина, что этот город еще не знает какая смерть в нём поселилась, Фрост то существо ради которого еще доживает свои остатки времени 604, Фрост та самая аксиома устойчивости мира без крови — потому что Фрост единственный, кто реально стопорит и сдерживает просто своим существованием и Фроста для Ужаса до сих пор всё ещё мало. Маленький блядский мальчишка, даже не подозревающий к кому он попал на всё время своего существования... Белоснежная ебаная жизнь, что сама согласилась на капкан и ещё благодарно лыбиться и преданно заглядывает в глаза. Эти фразы он запомнил, проглотил и хранит там, где больно ёкает, разьёбывая грудину, каждый раз когда на него огнём смотрят глаза любимого хищника. Джек фыркает, зная, что на него действует так помимо воспоминаний этот ебаный большой и дибильно-шизанутый город. Он так заебывается и всё же срывает с себя плед, заебавшись сидеть изваянием. Парень на похуй от своего обнаженного вида, спрыгивает с кровати и даже не стучась, заваливается в ванную, хлопая дверью. Он плюет на всё и не церемонясь забираясь под горячие струи воды и вот так с размаху прижимаясь к обжигающей его спине Блэка. — Питч… — равно неслышным шепотом, дрожью на губах и обнимая попрёк груди. Нихуя не отпустит и чтобы не случилось Фросту плевать уже, как покойнику, равно не отдаст, не уйдёт, не сможет уже и пару минут отдельно вынести. В пору бы проклинать, а он довольным самоубийцей умоляет не прекращать этот безумный рай для него. Парнишка жмурится и не понимает, как через секунду оказывается в кольце сильных рук и слышится собственнический рык. — Ужас мой, — с тем же шизанутым благоговением, заглядывая в глаза и зная, что это тоже сродни традиции, подтверждения. Ебаная и подписанная индульгенция. Да и нахуй тогда оставшееся благо позади — его мир здесь. Один блядь молча встает с утра и даже не приглашает в душ, но сука специально делает воду погорячее, ожидая, зная что глупый мальчишка мерзнет почти постоянно, а другой же мается с десять минут на холодно кровати и в результате почти срывая дверь с петель, белым вихрем врывается в жаркую ванную, чтобы забраться в душ и прижаться, обнять, забыться, ощущая лишь это — блаженное заветное — охуенно сбывшееся. Никто и не скажет, глядя на ебанутую типичную, для большинства, сцену, что по сути представляют они оба из себя. И что наивный с виду и в растерянных чувствах мальчишка, ненавидит каждого, равно опаснее любого матерого ублюдка, если его разозлить или даже посметь коснуться, переживший смерть ни один раз и более не жалеющей никого. И тот кто его охраняет, признав полностью, вырезав, как нехуй делать, полгорода шизиков и убийц, стоящий над всеми и про кого до сих пор говорят и опасаются, надеясь, что действительно сдох... Но нихуяж... ради этой белоснежной мелочи и выжить не грех, равно и заплатить цену его свободы и спокойствия, утопив 604 в крови и ядовитом неоне. И если потребуется, ради своего белоснежного безумия Ужас сделает это снова, и снова и снова. С любым ебаным городом, с любой властью и силой, не говоря уже о единичных целях. Хищник самодовольной хмыкает про себя, прижимая мальчишку ближе, позволяя согреться и успокоиться, ведь опять блядь сердце разошлось слишком быстрыми ударами, и запускает пальцы в намокшие и отросшие, платиновые сейчас, волосы, довольствуясь тихими словами и ощущением полного контроля своей и его жизни. А как вправить мозги маленькому Зверенышу и дать ему шанс на новое будущее, без его въевшегося страха, Ужас уже знает, и погода на этот день уже дает ему такой шанс. *** Белесый новый город, ещё одной нумерацией, пестрит яркими красками, разбавляя тон выбеленной торосами зданиями снежной равнины: шумят черно-красным потокам машины, на схожих двух и трёхъярусных магистралях, мерцает даже днем проклятый превалирующий голубым и розовым неон на вывесках, и люди, как ебаные сталкеры или обезумевшие глупцы, прутся толпами по своим делам, матерятся, шумят, вякают что-то друг другу, кивая разноцветными головами, в зеркально глянцевых или просто ярко-ядовитых цветовых куртках-дубленках. Ебаная пропитанная невинность синтетики, всё под масками обычности и даже яркости, не замечая въедливых неоновых блоков новостей по плазмам и баннерам — «Сегодня, в три пятнадцать в Аш-88 найдены ещё три мертвых тела, с недостающими органами. По предварительным данным мальчикам не исполнилось даже и двух лет! Специальный выпуск смотрите в 16:00!» А ебать они хотели, каждый, кто и кого, когда, где. Главное правило — не тронь и тебя не тронут, или пол района в случае чего достанет свои наганы и бабочки из-под тех же глянцевых курточек и пизда незнающему правила чуваку. Эдакая нормальная ненормальность, данность — с улыбкой, пока не быкуешь, или получай сученька лезвие в печенку и пиздуй в подворотни, где тебя пустят на органы или же трахнут совсем уркуреные наркоши во все щели, даже в новосделанные. Идеальная для него, как для Блэка, ядовитость, но не предел догмата вольности, как для Ужаса. А они собирались муторно, нудно и без матов беловолосое чудовище, как блядь без пряников, а черное лезвие к глотке ни то что эффекта уже не дает, скорее пропорционально обратный; и Джек — сука идеальная — плавится, закусывает губу и медленно растягивает губы в ухмылке, провоцируя уже нихуя не на уход. Подгонять — только к новой горизонтальной, хотя и вертикаль, в виде ближайшей стены, подошла бы, но хищник лишь рычит, отсчитав несколько секунд и — как котенка за шкирку — за шиворот тонкой толстовки выкидывает Фроста за порог квартиры. Следом выходя и закрывая дверь, моментально и чтобы точно не передумать. А смертник всё тот же — ебанное счастье с погрешностью на социальную шизу — Звереныш альбинос, что прячет давно замерзшие пальцы в карманах нихуя не для зимы, с двенадцатисантиметровым снегом, толстовки и говорит, что всё в порядке, кидая злобные взгляды на мимо шурующих, и отшатываясь от каждого, как от прокаженного. И, казалось бы, кто как не Блэк должен быть хуево социализированым, с его то диагнозом на полную дальнейшую житуху. Мужчина ухмыляясь, грациозно лавируя, проходит сквозь разношерстную стайку подростков на кайфе, но незаметно кидает взгляд на мальчишку рядом. Нихуя и по слогам — смертник хлеще, смертник до упора натягивает на себя капюшон, озлобленный на каждого, когда они подходят к невъебенно высокому и стеклянному ТЦ, и почти не сдерживаясь на ту же, уже забывшую их, толпу подростков шипит, дергаясь как от игл. А блядь в уме самого Ужаса уже не по слогам, по матам, блядь, и это минималка. Сказать бы — что сука тебя не устраивает, белоснежная погибель — одномоментно пихая мальчишку к ближайшей стене в выемке перед основным входом, но в глазах стальных и так блядь всё написано и без вопроса, и челка, до обыденного закрывающая часть лица, сейчас вся зачесана назад, так что под капюшоном и не видно. Белизна напоминающее табу 604... — Сними, — не приказное, но уже и не просьбой, продолжая удерживать глупого мальчишку взглядом, но тот лишь ближе жмется к холодной стене, дрожит, сволота, от холода, но не снимает. И доводы не помогут. Равно матам. Питч выдыхает, не показывая, как это заебывает... и не потому, что муторно, а потому, что заёбы Фроста и его паника оставшаяся с детских страхов будет выводиться ещё на сучесть минимум пару лет — такое не лечится за пару приемчиков, слов, что всё норм и кувыркания в постели двадцать четыре на семь. Блэк лениво скользящим взглядом оглядывает заходящих и выходящих из монстра-здания в этажей десять, на пяти из которых ТЦ, и не удивляется этому городу, тому, как по вольному здесь живут ебнаты — пёстрые и яркие, не боящиеся своего кричащего долбаебизма на всеобщую показуху — ядовитые, как тот же приторный, ещё хлеще чем в 604, неон. Усмешка превращается в не менее циничный ядовитый оскал, понимая прекрасно сколько же здесь шизоидов и ебнутых на всю голову психопатов, и что все мутят обязательным порядком в ночи… Но он не был бы собой, если б моментально повелся на этот цветной цирк моральных уродов, ведь названный отпуском проеб времени никто равно не отменял, и дело всё конечно же в… Ужас окидывает нечиатемым взглядом по прежнему молчащего и так и не выполнившего его приказ мальчишку, и уже без слов делает это за Фроста, стягивая его капюшон и оставляя без защиты, за что моментально получает яростный испуганный взгляд и попытку отстраниться — звереныш сильнее вжимается в стену позади, судорожно сглатывая. Заебись! — Фрост… — а теперь уж точно просит, подцепляя, как и всегда, парня за подбородок двумя пальцами и заставляя смотреть себе в глаза, — Всем похуй. Просто угомонись. — А если нет? — парень и хочет огрызнуться похлеще, но слишком уж непривычно ему без своего защитного ,что служило с детства. — Всем похуй, поверь. Привыкай. — Может нахуй? Может домой? — и смотрит почти умоляюще, жалобно, что хочется на него рыкнуть. Только Блэк качает головой, охуевая, где блядь у него вообще такое терпение взялось на это чудовище, отходит на шаг и подцепляя звереныша за локоть промерзшей толстовки тянет его внутрь, к раздвижным зеркальным дверям. Ебаный город со своими заскоками, но за доступные торговые он даже благодарен, можно где высматривать ништяки для жизни — казалось бы данность для бывшего поколения людей, но для нынешних — редкость… Этот город хоть чем-то устраивает. А внутри обыденно, почти как на тех видосах с прошлой столетней жизни: белые стены, пол скользкий, снующие люди, эскалаторы парами перемещая желающих вверх-вниз и хуева куча новомодных бутиков со шмотом и побрякушками, но всё же преобладание огнестрельно-режушего таки показывает в каком мире они живут, равно и неприкрытых пет-плэй магазов для полных извращуг, обменных с кредитами пунктах или же салонов с пиздец дорогими ценниками, где можно заказать мясо… да, натуральное, животного происхождения, или даже кисло-молочку. Жизнь, сука, продажников, а ему однохуйственно наплевательски на это, лишь презрение тенью на лице и то мгновение. Равно как похуй на это и Джеку, покорно идущиму рядом и опустившему голову. А вот куда идти... беглый взгляд и четкое понимание, нахуй не нужны первые два этажа, а вот третий, туда, куда и ползут сейчас большинство — с зимней верхней. Но пальцы у Фроста подобно льду и краткий взгляд на посиневшие губы, а он матерится про себя, но какого хуя не забрали зимку с 604 думать поздно, и нежданный ебучий климат застал врасплох… Как блядь будто впервые, ну надо же! — Мне и так нормально… Это тихое бурчание на грани слышимости на подъёме к третьему этажу прерывается раздражённым взглядом полыхнувших золотых глаз, и Фрост в момент затыкается, тихо фыркнув. Ему, сука, не привычно, но данность теперь изменившаяся и к дозволенности мальчишке необходимо привыкнуть. Здесь, в стопроцентной вероятности, бояться нечего, и если б маленький пиздюк оторвал взгляд от пола ,то увидел, что, как минимум, пятерых разномастных ребят, что разбредаются по полукруглому этажу, имеющих точно такие же белые волосы, как и у него, даже на вид не такие химозно-высушенные от осветлителя. Белоснежный, блядь, пиздец его жизни… Столь ещё боящийся, хотя и нечего, некого, никогда более. Блэк пропускает вперед Джека, чутка подталкивая в спину, но так чтобы тот чувствовал его позади, его взгляд и даже тепло, мальчишки, сука, это нужно… Больше даже чем тебе? Сам ведь не отпустишь его даже на пару метров от себя… Он игнорит охуенную такую констатацию подсознания и дает мальчишке осмотреться: широкий, идущий полукругом холл, что с одной стороны огорожен стеклянными перилами и можно видеть внизу другие этажи, с другой же стоящие бутики с зимней одеждой — и это то что нужно. Докатиться и шляться по гламурненьким блядь шопам ради поиска норм теплого верха для мальчишки альбиноса, который по сути в сыновья годится… Три года назад можно было бы при рассказе о таком спокойно вырезать того, кто это рассказал или себе пулю в голову. Хотя сначала бы поржал. А сейчас не до смеха. Вот пиздец как не до него. Ухмылку Ужаса Джек не замечает, медленно выдыхая и чутка расслабляясь, опуская плечи и более живо оглядываясь. Ну хоть что-то… — И долго мы здесь? — поняв, что в ближайшем видимом окружении никого, неохотно скрывая неприязнь, спрашивает Фрост, едва ли пытаясь справиться с мелкой дрожью. Всё же невъебенно похолодало, и по сути Блэк прав, но не высказать свои доебы он не может — не привык ещё. — Пока не найдем подходящее, чтобы не сдохнуть от переохлаждения или после от воспаления легких. — Дожили, блядь, — фыркает Джек не веряще мотая головой; сюрреализм происходящего как его тот глюк в отключке на столе Троицы — мерзко вспоминать, но нынешнее уже точно не то, что входит в распорядок их нормы. — Не устраивает? — как всегда изящным междустрочным подъебом. — Не… — он морщится не имея понятия даже, как сформулировать, — Не знаю… — Джек обводит вокруг себя, давая понять, что вот всё это – ну не так, ну не после того пиздеца и выживания на грани возможного, лазать по ТЦ, как нормальные блядь адекваты. Только Ужас понимает несказанное, то самое в подтексте — не для тех, кто жил в 604, боязливое и нерешительное мальчишеское — не для такого как Фрост, не для такого каким он, блядища, себя ещё считает — недостойный выигравший, априори смертник ядовитого мира. Потому мужчина подходит ближе, неотрывно смотря на мальчишку тем самым безапелляционным во взгляде — именно поэтому и здесь. Джек вздрагивает, сглатывая отчего-то болючий комок в глотке, который обдирает плоть не хуже колючей проволоки, но принимает. Слишком уж серьёзно хищник заглядывает в душу и дает это слово. Значит... всё же для них?.. Даже на постоянной основе? Но разве они… могут? Разве он достоин? Он же ведь тупо такой никчемный, проклятый с проебаной жизнью… Достоин ли? Достоин? Нет… более этого плоскоебучего факта. Проще — город ведь весь твой отныне, белоснежная жизнь… так начинай им пользоваться. Давно осознанным и устоявшимся в мыслях, но Блэк не озвучит, равно, как и все остальное крутящееся опасным огнем и звериным жадным, что порой в сознательном, когда его мальчишка, забрав себе все подушки, спит на мокрых простынях, едва осмелевши улыбаясь в расслабленном сне — идеальная его белоснежная жизнь. Но не озвучит, нет, никогда. Лучше покажет… Хищник ухмыляется своим мыслям и планам, и кидает взгляд на помещение позади Фроста с ленивым: — Расслабься и оглядись. Времени дохера. Джек же чисто на автомате выполняет, пытаясь забыть и то, что видел в глазах цвета расплавленного золота, и разворачивается на сто восемьдесят. Он теперь более спокойно выдыхает, прислушиваясь и приглядываясь, не боясь высоты подходит к перилам низкого стекольного балкона, что показывает панораму нижних этажей и людишек, что снуют по видимым секциям. Неплохо, хоть и жуть непривычно, но тишина — нет громкой фоновой музыки или матов в округе — успокаивает; половину снующих или покупающих те ещё цивилы — хотя бы внешне. Но чуйка все равно увлекает в разбор тех, кто идет по своим делам и Джек знает, что половина — большая часть всех здешних — те еще уебки морально ебавшие устои. Он доверяет своему инстинкту, но равно чувствуя за спиной присутствие самого опасного и смертоносного смелеет, желая пройтись по окружности дальше, заворачивая всё правее, параллельно бутикам справа и даже на них не смотря, а просматривая торговый сверху вниз, рассматривая нижние виднеющиеся магазины, стеклянные витрины с блестящими титановыми супер крутыми складными ножами, фриками продавцами и усиленной охраной на входе, которой всё ещё виден… А тут нехилая такая наверное защита и пункты быстрого реагирования, если какой-нибудь псих захочет ебнуть окружающих. Фрост уходит с головой в эти образы и расслабляется, уже без оглядки гуляя по левому краю и просматривая все что заинтересует, благо пока рядом с ним на третьем этаже никто не встречается, лишь дальние голоса смеющихся тинэйджеров-панков, но это не суть и не страшно. Он забывает зачем сюда пришли и немного отогревается, постепенно замедляя шаг и наконец останавливаясь меж двух колонн, поддерживающие верхние этажи, и облокачиваясь о перила. Зато хищник не забывает, незаметно следя за ходом мальчишки и заодно кидая ленивые взгляды на попадающиеся витрины, хотя вскоре притормаживает заинтересованно возле одной такой. Блэк прикидывает, оценивающе осмотрев Фроста и обратно на увиденное, ухмыляясь и думая, что позлить и смутить мальчишку не такая уж и плохая идея в ближайшие полчаса. *** Они ржут, размахивая складными ножами, что в свете ночных белых фонарей и недалеких неоновых вывесок отсвечивают переливами потекшего машинного масла или бензина, ржут в угаре легкой травки, пытаясь шуточно друг друга пырнуть и хлопают в ладоши — кучка разномастных подростков не старше восемнадцати на одной из отдалённых улочек центрального района, возле подобия на парк с заснеженными лавочками и безжизненными декорированным деревьями, голыми и укрытыми пятисантиметровым снегом. Девушки с разноцветными волосами, в глянцевых курточках и мини под цвет голограммы, хлопают удачливым и дерзким парням, строя глазки невъебенно длинными ресничками, пока парни ржут и подмигивают друг другу, уже прикидывая, как после развести дурочек на легких трах в ближайшей забегаловке или клубе. Статика города в сумасшедшем ритме яркости и безумия — ядовитость пестрых рыбок, молодых, но уже со всем набором венерических — данность. Стайка и не обращает на свое поведение, громко матерясь на весь заснеженный выбеленный парк или снующих по тропинкам других полуночников. Хотя компашка из трех явно отмороженных молодых Дикарей — как местные любят называть гопников-выходцев из западного Маро — немного сбавляет шумный пыл, ведь те, также пиздующие через парк и не стесняясь в выражениях, ножиками-то пользоваться явно умеют, и не так шуточно, как показываемый ради перепихона цирк. Убить здесь в центре — табу по негласным правилам, только проверять это ребятня не рискует, оглядываясь и медленно решая вскоре передислоцироваться подальше — нахуй такое счастье. Хоть и Дикари не проявляют явный интерес к ним или кому-то ещё пиздующему напрямик через эту культурную местность. Стемнело не так давно и облака химозным серо-розовым висят низко, медленно вновь начинает идти снег, от различного неона и света ламп отсвечивая розоватым, и бесшумно мертво укрывая округ белой пеленой, ветер же стих, а сталкеров на удивление просто спешащих куда-то стало больше: бессмертная, судя по всему, дамочка на шпильках в минус семнадцать, разговаривающая по телефону в эко шубе под которым явно коктельное, под свист тех же Дикарей ускоряя шаг; двое друганов мужиков заебанные со смены, видно по лицам, и держащие в руках по банке ядовитых энергетиков, чешут быстрее всех, желая попасть на какой-то блядь нелегальный матч; сладкая парочка — а-ля студенты, неудачно выбравших район парка и время для первой свиданки — и как только ещё не прирезали; неспешно идущие двое — молодой парнишка в частично белом, рядом с высоким мужчиной что во всем черном, тихо о чем то беседующие и явно слишком уж цивилы тихони... Многолюдно — заключают подростки и отчасти осмелевшие, подшучивают, что уж слишком много цивилов вокруг собралось, спрыгивают со скамеек и шумным гамузом с матами съебывают в восточном направлении, обгоняя аккуратно тех же Дикарей и уже на дальнем расстоянии вновь разоряясь единогласным ржачем. — Пиздец, а не город… — фыркает парень, качая головой и засовывая руки в карманы явно пришедшей ему по вкусу охуенно такой теплой куртки, однако признаваться — нахер надо. — Согласен… Забавные. — Забавные? — Джек щурится, притормаживает едва, смотря на явно чему-то довольного Блэка… — В смысле раскрепощённые и не знающие истинного пиздеца? — Не знающие в какой пиздец могут попасть, надеясь на свои зубочистки, — усмехается хищник, едва лениво осматривая парковую местность и медленно идущих параллельно их тропинке троицу неадекватов. — Может и не придется им узнать, — Джек жмет плечами и все ещё не в своей тарелке; поведение местных, почти нормальный город, как с виду, нормальные улицы, освещение сбивает блядь с толку, сбивает вольность каждого, смех, яркость, и прогулки, сбивает всё и в то же время Фрост чует знакомое — всегда на стороже, всегда сканить, не идут ли за тобой шизоиды решая пырнуть или выебать в узких проулках, всегда четкое — у каждого ножи или пушки и они знают, как ими пользоваться. И знакомое по новостным блокам — убийства, шизики, аресты, разборки банд или массовые суициды, похищение детей… тех, кто ещё есть в защищаемых приютах. Тотальный вновь перед его взором, открывая свою пасть и одновременно скалясь в улыбчивом оскале — проходи, ведись на свободу и яркость — только после захлопнется и пиздец тебе, сученька! — Придется всем, только вот в каком порядке и виде — открытый вопрос. — Даже для тебя? — Фрост улыбается, равно замедляя шаг, и чует этот тон — знающий и опытный — ночь наступила, вокруг более опасно, а тьма берет свое, равно и его Солнце становится смертоноснее... собой. — Что ты хочешь узнать? — Питч говорит это так, как будто задал вовсе другое — спрашивай и я покажу, как они сдохнут в ближайшую неделю. — Ну у них же есть эти их зубочистки, как ты выразился… — А ты можешь это назвать нормальными ножами, мелочь? — А ты проведешь мне подробную классификацию таковых? — Не ты ли начал её изучать две недели назад, или твоя жижа в башке так и не осилила? — Не думаю, что та классификация даже близко была точна по сравнению с вашей коллекцией, о Ужас! — Джек хитрюще усмехается, почти смеется, внаглую кидая взгляд влево на Блэка и останавливается все же под ярким фонарем. — Показать всю? — он лишь поднимает бровь, хлестко осматривая снежное бедствие с ног до головы. Действительно снежное, учитывая новую куртку… эти блядские белые волосы, бледную мраморную кожу и холодный с виду серебристый взгляд, хотя, была бы возможность и хищник бы с удовольствием насладился во внешнем освещении чисто лазурным морозным взглядом. — Оставь себе на облюбование. Мне было достаточно того случайно увиденного в первой сумке, — Фрост может и хотел бы ядовитее и циничней, но по прежнему слегка улыбается, смотря в желтые глаза своего хищника, понимая что сложно препираться, как сейчас похуй на непривычный город в котором вот так на прогулке они впервые и не шифруются — он вообще нахуй опять всё забывает, посылает на девятый адовый, лишь вот так чувствовать рядом Солнце и полное спокойствие, понимая, что в безопасности, рядом. И Он — желанный, такой его, безумно любимый и обожествляемый — его личный Ад и Рай воплощенный. — Что ж так, белоснежный, более не считаешь себя смелым мальчиком? — Более не считаю, что мне нужно знать то, что знаю уже... — Правильно, — кивает наставительно Блэк. Тот разговор Фрост выучил — Фрост блядь никогда не лезет в его дела и тем более не доебывает с расспросами о работе. Не потому, что не доверяет или тщательно оберегает те же ебаные игрушки-трофеи — памятка на будущее — Фрост не должен лезть на эту сторону жизни, его это более не коснется. Ужас может устраивать кровавые заплывы хоть каждый новый сезон, омывась с головой в густой красной, но мальчишка больше руки не запачкает, ни разу, сука. Хватит с него пиздеца 604 и личных триггеров. Тем более вопрос о вменяемости Фроста в некоторых моментах остается открытым и как это изменить, сделать в такие моменты Звереныша адекватным или хотя бы сознательным, чтобы дури не натворил — ещё пиздец как придется изучить. Но не сейчас… Питч решает не заморачивается на этот конец года уж точно. Со следующего возможно… пока же он просто дал понять, что Фроста больше это не касается и тот живёт в спокойствии и безопасности.  — Так что на счет зубочисток? И что на счет того твоего циничного в торговом? — не унимается первоначальному Джек, как хренова десятилетка почемучка, делая шаг и вовсе сокращая дистанцию, а двадцать сантиметров меж ними он ебал от слова совсем. — Зубочистки, как зубочистки — картонные хуевые, купленные в обычных открытых пунктах которые доступны каждому, длина от восьми до девяти сантиметров, заводская хуевая заточка, так же как и крепления выбрасываемого сам клинок механизма. Сплав равно хуйня, так хуйня ещё и покрашенная токсиком. Запрут их в хорошем подвале или морозилке даже взломать замок или попытаться открыть не выйдет, сломается при первом серьёзном давлении. Про факт пользования сомневаюсь, что сученьки нормально кровь видели, разве только по хард роликам. Насчет торгового и камер слежения — хуевое слежение и камеры старого образца работающие не постоянно, при желании любой маломальский хак и ТЦ как на ладони с пометкой двадцать четыре на семь. Охрана вышколенные, но отчисленные с местной академии торчки, у которых вместо мозгов стероиды и допинги, от того и масса, но хуй забытой подготовки. Ещё вопросы, мелочь? Ужас чутка склоняет голову в бок, в намеке на хищную улыбку, видя то самое, что заводит до одури и подчиняет одновременно — белоснежный с тем же жадным восхищением во взгляде, затаив едва дыхание и даже не шелохнется, и ни микрона страха... И это блядь то, что так по душе невьебенно довольному Зверю внутри, то, что дает насыщения похлеще свежей горячей крови на руках, то, что так хочется видеть всегда в глазах цвета смертельных торосов. Его бессмертный белоснежный — погибель, блядь, и жизнь. Что наслаждается и восхищается тем, что даже для матерых есть страх и омерзение, паника с первородным ужасом в глазах. Потому Питч первый сокращает двадцать ничтожных меж ними, уже склоняясь над жаждущим прикосновения мальчишкой, до невозможного охуенным, восхищенным и завороженным, благоговейно смотрящим в саму Тьму его разъебаной души. Издевательский свист со стороны подьебывающих уебков на тему «решили суки шоу устроить!» скидывают уже прикинутое в планах моментально. И Джек вздрагивает первым, но сразу же замирает и паника проскальзывает в глазах до этого полных обожания и того самого необсуждаемого, но взаимного. Только реакция хищника другая, и за место привычного раздражённого рыка или убийственно взгляда на придурков, он на похуй не обращает внимания, продолжая смотреть на белоснежного, только заметное лишь Джеку меняющееся во взгляде убеждает, что лучше бы еб твою мать взбесился. А их прервали... На том, что он так хотел... Прервали... и взгляд его белоснежного изменился… Блэк даже не отстраняясь, только с проступающей опасной ухмылкой задает единственный вопрос своему мальчишке: — Хочешь увидеть, как свежая кровь плавит снег? И в этом всё — весь Истинный и Нарицательный — уникальный и идеальный для Фроста. Ужас, что в такой обыденности спрашивает и прикидывает на серьез, Ужас, что спрашивает у него, давая новое развлечение на вечер — только ответь «да» и действительно увидишь, как горячие свежие капли, падая на снег плавят его, проедаясь на белом всё глубже, окрашивая невинность в саму смерть. Ответь «да» и участь долбоебов прервавших предрешена. Она и так уже предрешена, а они уебки ещё даже не догадываются блядь, кого посмели отвлечь и привлечь внимание. Ужас, что во всем черном, с виду идеальном для него подходящем и одновременно сливаясь с тенью ночного города и обывателями, и не заметно его смертоносности, а за поясом под удлиненным пальто два черных серповидных в его убийственном классическом, и выкосить вот этих обмудков дело реальных четырех секунд для него. Джек лишь представив это и видя опасную жажду, медленно растекающуюся горящим золотом глубине глаз хищника отчего-то мотает головой, нервно сглотнув и закусив губу. Как и когда-то на стыке мостов и переходов, когда его посмел схватить за руку дилер и помня тогда взбешенного и идеального, парень осторожно берет за руку своего мужчину и тянет на себя, делая пару шагов назад. — Домой… — просит парнишка, усмехаясь довольно, как самой ситуации и такому привычному смертоносному Солнцу. Долбаебы затихли и это их счастье, но он не хочет блядь гулять. Джек хочет домой, на седьмой этаж, закрыв тяжелую железную дверь, скинув все новокупленное и обнять наконец то, со стоном прикоснуться к губам и закинуть руки на шею, чувствуя, что больше никто не помешает и блядь, да, завершить охуенно так этот день под ленивый ночной снегопад. *** Теплота в сумраке их полустудии полуквартиры встречает обыденным розово-неоновым от рекламных баннерах за огромным круглым окном, тишиной уснувших, теперь уже трех, ноутов и едва ли гудением батарейных обогревателей. Ему не поебать даже, он просто жмурится от тепла и звука защелкиваемой позади двери — стандартные на два оборота, и Джек лениво растягивает тёплую куртку, но всё ещё не заговаривает, молча подстегивая, как будто блядь и так игр не хватает — нужно довести, вывести, дать вновь индульгенцию на всё — и он уже не боится, тело выдержит — мозг и разум давно посланы на далекий хуй, а душа… кажется она… Парнишка забивает на пиздострадальское, ненужное, судорожно выдыхает в теплой тишине, когда чувствует позади знакомую мощь и жар… Его опаляющее идеальное Солнце. Хочется заржать с ситуации в парке, искренне и без проеба в мыслях, насколько психом стал, такая похожая ситуация, такие разные реакции и эта… Но ему не дают додумать, разворачивают небрежно, деланно равнодушно, только огонь опаляющий в глазах напротив херит все хладнокровие на корню, и Фрост не может не скопировать эту похабную понимающую усмешку. Так по свойски нахально продвигаясь вплотную и приподнимаясь, чтобы поцеловать — опять же по игре — деланно равнодушно. — Ну… — Джек сдерживает хитрющую улыбку, останавливаясь в сантиметре от желанных губ, так и не поцеловав, — Я так и не узнал, как же кровь плавит снег… Он надеется на хитроебистый ответ, властный нетерпеливый рык или же тупо игнор, в обыденном когда его затыкают собственническим поцелуем, превращая мозг действительно в ту ебучую жижу. Только Блэк, тихо хмыкнув и слегка мазнув по губам в быстром намеке на поцелуй отстраняется, берет за руку не ожидавшего и такого всё ещё глупого мальчишку и тянет обратно к выходу. — Что? Подожди… Куда? — и блядское замешательство отрезвляет, заставляя Джека стопорнуть, дергая обратно — он вообще хуево соображает, но правда блядь пытается. — Покажу... — и прямо в глаза, с гребаным немым, но полностью понятным ответом: Ты пожелал. Считаешь я не дам тебе этого? Я устрою для тебя эту забаву, и ты посмотришь, как это действительно красиво, лишь потому что тебе интересно, лишь потому, что в этом действительно есть определенная эстетика и изящество, лишь потому, что уничтожить пару жизней, ради того чтобы тебя это развлекло — ничто, равно, как и выстелить тебе кровавую дорогу к любому твоему желанию. Равно так же как и уничтожил Альф и Лунную шалаву, потопив весь 604 в неоновой крови ради тебя... Так же просто, как взял приют с детьми в заложники, и было похуй сгорят они или придется их вырезать, только ради того, чтобы тебя освободили и вернули мне. Конечная. Для кого и куда давно известно, тотально и оговору на обжалования не подлежит, а они гребанные властвующие над чистилищем смертники ещё тогда в 604, но пожелавшие выжить и жить. И уже всё выплачено, равно как и билеты в этот их дом проплачены литрами ядовитой крови всего бывшего города и годами ада и потерь до этого. Да просто уже поебать... и Джек оставил прошлое в тот момент, когда преступил черту этого города. Проебал свою иную судьбу и с довольством да щенячьей преданностью вручил свою жизнь и душу в когти этого черного Тигра. Поздно удивляться насколько дальше, неотвратимее всё зайдет, всё то, что не выдрать, если уж только пулю в голову. — Не хочу никуда… Питч… — Джек шепчет, не желая рушить аллюзию их искажённой реальности и делает ещё один шаг сокращая последнее, прикасаясь, прикрывая на мгновение глаза и оставляя ебаный вакуум вокруг них, желая, как никогда, остановить время или мир, и так всегда навечно, проебывая вселенную за бортом их реалии. Он пропускает через себя каждое невысказанное, но понимаемое слово, каждую блядь эмоцию, от которой как от разряда в сотню тысяч вольт. Только оно — чувство единого, сливающегося в одно, безумия с поделённой и разделённой проклятой жизнью, что обернулась личным счастьем и благословением, на все будущие десятилетия или даже столетия. И он скорее сам вырежет город и не один, пойдет по трупам и душам сгубленным, нежели допустит, чтобы это кончилось. Он сам блядь тогда кончится, сдохнет моментально, если эту жизнь у него забрать... ведь она заключается в том, кто сейчас так собственнически тянет на себя, медленно, но уверенно обнимая, с тихим рычанием зарываясь в его волосы носом и сдавливая ребра с стальной хватке. — Любовь моя… — не выдерживая, на грани безмолвия, но все равно оглушительно в тишине их дома, и реакция Его прекрасного Зверя не заставляет ждать: резкий разворот и вскрикнувшего от неожиданности Джека зажимают у стены, подняв и зажав руки над головой, а опомниться — глупость и его моментально затыкают грубым жадным поцелуем, вжимая собой в стену сильнее. Глухой стон Фроста на всю комнату и дрожь по телу от этого горячего, невозможного, ставя на очередном разговоре и признании точку, отвечая не менее жадно, не сопротивляясь злобному натиску и выбеляющей всё нахуй страсти. Хищник... Его сука опять уносит, но обоюдность даже не дает сделать глотка необходимого и сознательного — сознание оно, суко, покинуло, и в пизду все условности, когда старая толстовка идет треском спереди от острого черного лезвия.  Пиздец довел, — довольное в последних остатках мозга, и Джек лыбится безумно счастливо в поцелуй, когда теплая вещь расходится спереди ровным разрезом и к голой груди моментально прижимаются, рыча в поцелуй. Он фыркает, выдергивает все же руки и обнимает за шею, целует влажно, развязано, чувствуя ответное бешеное и пиздец как хочет снять всё к чертям; прикоснуться, скидывая ненужную одежду и, вывернувшись из цепкой хватки, приглушенно зашипеть, прикусывая кожу на горле своего блядь хищника. Ебаная ныне данность, а Фрост пиздец одержим им, каждой проебанной клеточкой тела и понимай это сознанием как хочешь, лишь живи и довольствуйся своему безумно любимому Аду. Только Джек разьебывает стандарты и свои прошлые заебы нерешительного ебната, зная, что дозволено ему всё, и весь Он в своем убийственном изяществе его — от этого так по блядскому ведет голову и сами мозги, и мальчишка не сдерживаясь рычит, запуская пятерню в смоляные волосы на затылке, оттягивая чутка назад, фиксируя успокоившегося самодовольного хищника, заявляя теперь свое право на него. И приблизившись, так по проститутски медленно, дразняще сладко проводит языком по горячей бархатной коже на шее, по горлу вверх, смакую вседозволенность и такого позволяющего это сделать хищника, останавливаясь на миг, кончиком языка мазнув под челюстью, сразу ощутимо прикусывая, и с тем же тихим приглушенным рыком, приказывая замереть, давая обоим прочувствовать это растягивающееся в мгновение вечность — их вечность и безумие. И гребаные оголенные эмоции, под стать гольные инстинкты на грани прогрессивного безумия, и в частности ему мало. Ему нужен… Джек шипит опасно, уже царапая свободной рукой плечо затянутое черным свитером, и разодрать бы к чертям, добраться до гребаной горизонтальной и так нахально… — Звереныш…. — и это хриплое, бархатное и низкое, сказанное с чуждой хищнику терпеливостью и мягкостью кроет последним неадекватным, давая констатацию, что когда-нибудь он всё же сдохнет только от этого голоса. Но равно понимая, что только от этого и готов сдохнуть... *** Заканчивается ночь под бесшумный снегопад, когда дома размеренно тихо и за толстыми стенами не слышно шума лестничной клетки. Лишь мерно гудят обогреватели, за окнами глубокая снежная мгла и блядский неон коротит от мороза на дальних двадцати и девятиэтажках. Джек же давно в отрубе и даже не слышно его тихого сопения в плечо. Хищник довольно притягивает мальчишку ближе, обнимая одной рукой за талию, другую просовывая под подушкой и запуская пятерню в белоснежную мягкость волос этого бедствия. Ощущения, к которым привык за эти месяцы на сучесть въедливые, и хуй теперь по-другому, потому что спящая погибель идеальна, изящна, наполняющая чем-то схожим с покоем что зовут людишки, только у пиздострадальцев понятие этого надрывное, уже проебаное, как Флер на прошлую философию идеалов. У него же данность с обозначением на насытившегося зверя, что теперь даже не бесится. Его собственность и жизнь под боком, так хули ещё загоняться. Блэк не думает охуевать уже с той ситуации и мыслей что сейчас, просто разделяет её, и отвечает усилившимися объятьями на вздрогнувшего во сне Джека, так же, как медленно даёт дреме сморить и себя. Конец ещё одного пиздатого, в кой-то веке, дня. Только вот через полчаса ленивой, на грани сна, дрёмы, ещё с мелькающими мыслями, но почти полностью расслабленными телом, черный ноут, который вот уже больше двух месяцев работает для проформы и сбора инфы о городе и структурах, вскликом напоминает о себе. Такой звук уведомлений… Он открывает глаза и бесшумно, но моментально встает с кровати, не потревожив мальчишку. Сна будто и не было, а идеальные точные бесшумные движения не дают и надежды, что только что на кровати спал человек. Клик по тачпаду даёт машине озарить полкомнаты неярким голубоватым светом. Блэк предсказуемо цыкает, находит рядом наушники и врубает по двум новым вкладкам сообщения экстренных новостей. И пока дикторша начинает издалека, он успевает выматериться про себя, сесть за стол и щёлкнуть в привычном жесте колесиком зажигалки, закуривая и откидываясь на спинку стула. Прищуренный взгляд на разворачивающее экспресс кадры из одной заброшки новостроек по соседству с их тринадцатым районом, развешанное на арматурах тело и щебетание дикторши в страхе объявляющей — «Он вернулся!» — Ну, предположим, я ещё и не начинал… — желчно в полтона комментирует слова Ужас, хмыкает, наблюдая, как часть трупа срезают вместе с железными арматуринами, но постоянно мелькает камера СМИ, желая выхватить лучший обзор и кадр. «Это то, что боялись жители всего 315! Пиковый Король, после долгого затишья, вернулся! И похоже он оставил нам послание — он расширяет территорию, раз теперь труп нашли на окраине центрального Ls-13. Напоминаем, что этого серийного убийцу не могут выловить уже пятый год и мы до последнего надеялись, что он сгинул, вместе с прошлогодним облавам и зачистке 15 района. Напоминаем, что Пиковый Король… открыл пятый, да, уже пятый сезон и мы убедительно просим граждан…» Он затягивается в последний раз, уже не слушая подробности, выпуская дым тонкой струйкой и вбивает две несложные комбинации, открывая под два десятка камер, что находятся по периметру территории Ls-13… Хищник медленно предвкушающе оскаливается, и глаза, полыхнув жадностью, загораются тем самым огнем, что гасился в течении трех месяцев, когда он находит свою цель после нескольких комбинаций и взломанных полицейских камер слежения. Ужас поднимается со своего места, лениво прикидывает, что ему нужно и только после составления плана, переводит взгляд на своё спящее безумие… — Сезоны в этом городе буду открывать лишь я, — едва слышной констатаций, последней за эту ночь, лишь тишине и темноте давая право знать, что городу пора принимать новые правила жизни. Ведь белоснежной погибели нужно будет чаще выходить наружу и точно знать, что там безопасно.

Конец. 30.12.21 by Лисkey.