zwillinge

Сокджин сидел на закрытой крышке унитаза, сжимая кривыми пальцами тест на беременность с двумя полосками. И что делать дальше — понятия не имел. Он положил тест обратно в коробочку и, подняв растянутую намджунову майку, смотрел в свое отражение. Вроде бы, все было как обычно — плоский живот, слегка выпирающие ребра, широкие плечи, круги под глазами размером с маленькую Галактику, бледноватая кожа и вечное гнездо из волос. Но все равно было что-то не так. Возможно — запах. К его василькам, смешанным с нотками кедрового ореха, прибавились чужие, инородные и совершенно не свойственные — морозные лилии, лес после дождя, бергамот, чай с ромашкой и апельсин. Вкусно. И родно. Он себя видит таким каждый Божий день, он выучил каждую морщинку на своем правильном лице, каждый изъян и каждое достоинство. Снаружи он знал себя на все сто баллов, но внутри — нет. Внутри — новая жизнь, новая Вселенная для их с Намджуном ребенка и это единственное, что теперь имело значение. Омега готовил завтрак для Намджуна, вкладывая в пышные оладьи всю свою любовь и заботу. Теперь что-то точно и необратимо изменится, например, у него вырастет огромный живот и ходить он будет как пингвин. Но почему-то это не пугало, слишком это казалось правильным и непонятно желанным. Намджун, проснувшийся от щекочущих обонятельные рецепторы запахов, положил горячие ладони на тонкую талию старшего. Тот промурчал, по-кошачьи выгибаясь, когда альфа мазнул пухлыми губами по шее, ниже, к ключицам и плечам, оставляя россыпи своих меток. Его руки покоились на животе Сокджина — там, где уже плескалось в своем океане их общее сокровище, стоящее дороже всех драгоценностей на свете. — Доброе утро, — хриплый голос в сокджиново ухо, а у того табун мурашек вдоль позвоночника. — Доброе, — ответил старший, ловя губами любимые губы напротив. У омеги во рту — мята, у альфы — горечь утра. Это не казалось старшему противным, совсем наоборот — правильным. Он домашний, теплый и до одурения любимый, — настолько, что хотелось рыдать. Поцелуй из нежно-мягкого под напором альфы стал глубже, мокрее и развязнее. Он прижал Сокджина грудью к широкой крышке тумбы, срывая с омеги мешавшие домашние шорты. Он рассыпал созвездия укусов по бледной спине, по тонкой шее и глупо-широким плечам. Омега под ним скулил, прося о большем, о масштабном и сносящем голову напрочь — просил и получал. Альфа вошел грубо, до основания, не давая привыкнуть. Сокджину и ни к чему было — он любил, когда без подготовки, когда больно и космически хорошо, но подстраиваться под рваный ритм не пытался, все равно не получится. Намджун — главный, и он сам решал, как ему брать старшего, а тот лишь подчинялся. От резких толчков на паркет упала подставка с вилками, ложками, всяческими лопатками, палочками и ножами. Стиральная машинка тихо гудела, сливаясь со стонами и задушенными криками. Осенний ветер неслышно колыхал прозрачные шторы и лизал разгоряченную кожу. Из окна лили приятные теплые солнечные лучи, заполняя комнату утренним светом. А Сокджин был счастлив. Намджун кончил глубоко в омегу, не покидая его тело, позволяя сцепке произойти. Оба сбивчиво дышали, хватаясь пальцами за края и едва не опрокидывая тарелку с уже остывающими оладьями. — Я беременный, — хрипло говорит омега, с трудом приподнимаясь на локти под альфьим весом. Ему бы сейчас попить — ощущение, словно километра три пробежал. — Это не происходит так быстро, малыш, — ответил Намджун, оставляя ленивый поцелуй на каждом выпирающем позвонке. — Нет, я уже давно беременный, — тепло улыбнулся Сокджин, прикрывая глаза. — Прям совсем беременный? — Прям совсем. Альфа ухмыльнулся, погладив Кима по недавно выкрашенным в белый цвет волосам. Беременный. Какое забавное и новое слово для него. Нет, Намджун и раньше видел беременных, но когда беременный — твой омега, ощущения несколько другие. Теперь его объятия должны стать больше — он должен укрывать от мира не только Сокджина, но и их малыша — совсем кроху, которую никто, кроме него, не защитит. — Тогда его будут звать Чонгук, — улыбнулся альфа, кусая омегу за загривок. Сокджин протестующе стукнул его по ребрам. — Но мне нравится Тэхен. Мне это имя напоминает о хрупких цветах, морозе и дожде. — Смазливо, — хмыкнул младший, оглаживая живот омеги. — А у нас будет крепкий альфа. И его будут звать Чонгук. Можешь не брыкаться, будет так, как я сказал, — Намджун похлопал Сокджина по подтянутой ягодице под его недовольное сопение. Ничего. Побесится, попсихует и смирится — никуда он не денется. И, действительно, бесился. Дул губы, не разговаривал предложениями больше трех слов, отворачивался от Намджуна в постели, но в конце-концов смирился. Так хочет его альфа, и он это примет. Главное, чтобы малыш был здоров. Сокджин отказался сидеть в четырех стенах. Как и прежде ходил на работу на полную ставку, бегал по городу с документами и обжигающим кофе, посещал выставки и давал критическую оценку произведениям молодых художников. Только однажды он понял, что бегать он больше не может — тяжело, и живот, заметно округлившийся, начал выпирать. Тогда он немного успокоился. Не носился по важным-преважным сделкам, как угорелый, не пил горький кофе по утрам, а белоснежная рубашка стала ему явно мала. Намджун любил укладывать омегу рядом с собой, поглаживая тонкими пальцами живот. Внутри — его ребенок, его счастье и личный клад. Омега, вопреки всем ожиданиям, не капризничал, не хныкал и чего-то заоблачного не просил. На двенадцатой неделе, когда Сокджин, укутавшись в шерстяной плед, сидел возле окна и наблюдал за падающими снежинками, он кое-что понял. Во-первых, его настроение колебалось от «я хочу разрушить этот чертов дом» до «обними меня крепко-крепко и никогда не отпускай». Во-вторых, его вкусы стали весьма специфичны: либо он хотел обжигающе острого, либо нежно-сладкого. И в третьих, но не в последних, его живот почему-то был необычно большим для такого небольшого срока. И на этот случай у него было два варианта: или он вынашивает монстра (этот вариант любезно предоставил Намджун), или… — Я записался к врачу на новой неделе, — тихо сказал Джин, поглаживая теплыми пальцами крепкую намджунову грудь. — Тебя что-то беспокоит, малыш? — Намджун отложил в сторону потрепанную временем «Над пропастью во ржи». В глазах альфы блеснуло волнение — не уберег, недоглядел, не защитил. А у Сокджина любимые лилии в груди распускаются. — Есть кое-что… — улыбнулся он, опуская взгляд на выпирающий живот. — Он большой, ты не находишь? — Крепкий альфа, — ухмыльнулся Намджун, проследив взглядом следом за Сокджином. Он коснулся ладонью упругого живота, поглаживая его аккуратно, бережно, словно там — настолько дорогое и бесценное, что он костьми ляжет ради. Альфа, как пример лучшего мужа на свете, сам отвез старшего в больницу — сжимал крепкими пальцами его прохладную ладонь, прятал омежьи красные от холода щеки в шарф и сильнее кутал в огромное пальто. Сокджин мысленно благодарил Бога или саму судьбу за Намджуна. Намджун проводил его до самых дверей и, чмокнув в пухлые губы, развалился в кресле, попивая мятный чай без сахара из пластикового стаканчика. По правде говоря, у него с минуты на минуту начнется совет директоров, а он так безбожно опаздывает, но ему настолько плевать. — Добрый день, доктор Мун, — улыбнулся с порога омега женщине-бете, заполнявшей какие-то документы. — Ох, Сокджин, это Вы, — кивнула она, откладывая ручку в сторону. — Здравствуйте. Ложитесь на кушетку и поднимайте свитер, — кивнула она за спину, поднимаясь с мягкого кресла. — Как самочувствие? — Все отлично, — Сокджин лег на кушетку и, подняв свитер, наблюдал за женщиной. Безупречная, с какой стороны ни посмотри — только проступающие седые волосы выдавали ее приближающийся к преклонному возраст. — Только раздирает постоянно от противоречивых желаний… Трудно сдерживать их, но стараюсь не подавать виду, муж и так устает на работе, — вздохнул он, сжимая любезно одолженную доктором мягкую игрушку медвежонка. — Ничего-ничего, все беременные через это проходят, — улыбнулась женщина, присаживаясь рядом. — Так-так, сейчас посмотрим, как там Ваш малыш. Омега вздрогнул, когда доктор вылила ему на живот прохладный гель. Она медленно водила датчиком по округлому животу, заламывая аккуратные брови домиком и поджимая губы. Джин почувствовал, как сердце заскакало галопом, когда доктор в очередной раз нахмурилась. Мягкая игрушка в его пальцах сморщилась от неизвестно откуда взявшейся силы, с которой Сокджин сжимал ее от волнения. — Мисс Мун, все в порядке? Что случилось? — обеспокоенно спросил он, стараясь заглянуть в экран, но видел лишь размытые силуэты, что, вероятно, было его ребенком. — Можете одеваться, Сокджин, — сказала она, подавая испуганному Джину салфетки. Она распечатала маленькую фотографию и, сев обратно за стол, принялась заполнять медицинскую карту омеги. Сокджин поднялся, резкими движениями стирая гель с живота и откладывая настрадавшуюся игрушку обратно на полку. Он сел напротив женщины, то сжимая, то разжимая кулаки. — Доктор? — вновь позвал Сокджин, стараясь унять дрожь в голосе. Неужели с малышом что-то не так? — Поздравляю Вас, мистер Ким, — она подняла взгляд, протягивая в дрожащие пальцы омеги фотографию с двумя размытыми пятнами. — Двойня! — на лице женщины появилась улыбка, а Джин шокировано смотрел то на фотографию, то на доктора. — Скорее всего, мы не заметили это в первый раз, потому что срок был слишком маленьким, а может, один из малышей закрывал другого. — Двойня… — эхом повторил омега, приближая фотографию к глазам. Их действительно два — два маленьких пятнышка, два малыша, уютно уместившихся в его животе. — От того у вас и появилось противоречие во вкусах, — предположила женщина, сцепив руки в замок. — Но ничего страшного, Вы вполне с этим справитесь, — ухмыльнулась бета, разглядывая шокированного пациента. — Мы Вам выпишем витамины, больше гуляйте и питайтесь правильно, желательно, чтобы было много фруктов в рационе. К сожалению, второй плод слабее и меньше первого, но, стоит полагать, все будет хорошо. — С-спасибо, мисс Мун, — Джин сглотнул вязкую слюну, улыбаясь краешком губ доктору. — Я обязательно выполню все Ваши указания, — омега поднялся и поклонился. — До свидания. — До свидания, Сокджин, — попрощалась женщина, возвращаясь к ранее отложенным бумагам. Намджун сидел там же, где Сокджин его оставил, только в пальцах не сжимал пластиковый стаканчик и равнодушно поглядывал на часы. Завидев мужа, он обворожительно, показывая любимые ямочки на пухлых щеках, улыбнулся, поднимаясь с жесткого кресла. — Ну и, как там мой альфа? — спросил он, выгнув брови, когда Сокджин молча протянул ему черно-белую фотографию. Он поднял ее на уровне глаз, как Сокджин минутами ранее, и, повернув под нужным для него углом, сказал: — Если смотреть так, то похоже на континент Африки, — альфа засмеялся, а Сокджин тяжело вздохнул, опуская голову. — Малыш, эй, ты чего? Ладно-ладно, вовсе не похоже на Африку, прости. — Намджун, — хрипло позвал омега, цепляясь за намджуново пальто. — Их там двое. — Двое? — переспросил тот, всматриваясь в фотографию. Действительно — два континента Африки. — Двое… — повторил омега, хлюпая носом. — Я понимаю, что мы не были готовы и к одному ребенку, но я его, их, — быстро исправился он, — так люблю, Намджун. Я знаю, что ты и так работаешь на износ, знаю, что ты можешь не потянуть нас троих, прости меня. Прости, прости, прости, — голос омеги ломался, грозясь сотрясти воздух громким плачем. — Один ребенок — это сложно, а два — это крах… Альфа грубым движением прижал мужа к стене, запоздало подумав, что тот мог удариться головой. В его глазах блеснула злость на глупого омегу. Как он может говорить подобным образом о тех малышах, о их малышах, что носит сейчас под сердцем? По сокджиновой щеке скатилась первая слеза, которую Намджун успел поймать обветренными губами. — Прям совсем двое? — улыбнулся альфа, стискивая омегу в медвежьих объятиях и, оторвав того от пола, покружил в воздухе, словно тот — пылинка, не тяжелее перышка. Омега рассмеялся глупым-любимым смехом альфы. — Чтобы я больше никогда не слышал подобного, — сказал он, опуская старшего на пол, но не выпуская из своих объятий. — Прям совсем двое, — подтвердил улыбающийся Сокджин, утыкаясь покрасневшим носом в сильную шею альфы, полной грудью вдыхая запах, налетом осевшим глубоко под кожей, в самом сердце. — Тогда второго будут звать Тэхен, — ухмыльнулся альфа, целуя мужа в темную макушку. Женщина, наблюдавшая за ними сквозь прорези жалюзи, грустно улыбнулась. «Счастливый», подумалось ей. Она кинула взгляд на темный экран телефона. У нее дома так же темно — совсем никого нет. Никто не ждет с работы, никто не путается под ногами уставшей женщины и никто не спрашивает, купила ли она чего-нибудь вкусненького. Только она и ее образ независимой женщины, который она скидывает тяжким грузом со своих хрупких плеч, переступая порог своей холодной квартиры. А этот омега — счастливый. На двадцать третьей неделе Сокджин основательно взялся за обустройство детской комнаты. Время поджимало, а времени и сил — мало. Он долго метался по цветовой палитре, подбирая идеальное, по его мнению, сочетание цветов. Намджун выступал в роли гончей — съезди туда-то, купи то-то, мне это больше не нравится, купи другое, но героически терпел, закипая, словно чайник. Ему казалось, что из ушей скоро пар повалит. Сокджин в очередной раз с видом критика мирового масштаба рассматривал нежно-фиолетовые стены и белоснежный пол, покрытый круглым ковром с крупным ворсом. По обе стороны от стен стояли детские кроватки, а над ними возвышалось миниатюрное Солнце в окружении восьми планет. На такой же белоснежной, в тон напольному покрытию, тумбе располагались многочисленные пеленки, распашонки, восемь бутылочек (две — для воды, шесть — для смесей) и две соски с кроличьими зубками и лисьими усиками. Намджун ожидал, когда омегу вновь прорвет и он начнет психовать, заставляя мужа переклеивать обои и вообще покупать другую мебель. Но вопреки всем его ожиданиям, Сокджин тепло улыбнулся, подходя к мужу и обвивая его шею руками. — Так-то лучше, — изрек он, кивая. — Ты хорошо постарался. Прости, я совсем тебя загонял, — виновато улыбнулся омега, оставляя поцелуй с привкусом вишневого блеска на намджуновых губах. — Я просто хочу, чтобы все было идеально, ты ведь понимаешь меня. — Да, малыш, — облизнувшись, альфа прижал к себе пузатого омегу, поглаживая ладонями по животу. — Мне было вовсе не трудно. Я не так уж и устал, — врет, целуя в любимую шею, прямо туда, где красуется его метка. — Мне кажется, что мы разоримся на смесях, — хихикнул Джин, накрывая ладони альфы. — Ну, если они будут кушать столько же, сколько и их папочка, то тогда точно разоримся, — младший засмеялся, чувствуя, как Джин тычет его острым локтем в ребра. — Значит, я еще и ем много?! Йа, Ким Намджун, у тебя совсем нет совести! Детки, вы слышали это? — обратился Сокджин к своему животу, недовольно пыхтя, стараясь выбраться от загребущих рук. — Да ты только посмотри на себя, шарик на ножках! И это не потому, что ты беременный, — хихикнул Намджун, уворачиваясь от летящего в его сторону плюшевого Пикачу. — Так еще и детям жалуешься! — Можешь забыть о том, что спишь на большой и мягкой кровати! До самых родов будешь на диване ютиться, невоспитанный молодой человек! — прокричал омега вслед убежавшему в безопасное место альфе, знающему, что омега за ним не погонится — уж точно не сейчас. Сокджин с трудом уселся в кресло, переводя дух. Чем ближе девятый месяц, тем сложнее двигаться. Откинувшись на спинку, омега блаженно прикрыл глаза. На губах играла довольная улыбка — он не мог передать словами, как любил маленькие перебранки с Намджуном. Было в них что-то родное и почему-то необходимое. — Вы, ребята, вымотали меня, — сказал он, рассматривая свой живот, обтянутый растянутой футболкой мужа. На самом деле ему бы сейчас оскорбиться, — растянутая майка облегает его живот! — но было совершенно плевать. Он был готов поправиться хоть на двадцать килограмм, омега был уверен — альфа любит его и толстым, и худым, и беременным, и больным, и любым. Ночью тридцать второй недели Сокджину стало плохо. На дворе глубокая ночь, Намджун храпит и пачкает слюнями его подушку, а омега лежит на спине и чувствует, как по виску скатывается капелька пота, а в горле — чертова Сахара. Пыхтя и кряхтя, как старый дедушка, Сокджин поднялся, едва переставляя ноги от нещадно ноющей поясницы. Ему бы сейчас завыть в голос. Едва Сокджин припадает губами к стакану с водой, облокотившись ослабевшими руками о края раковины, как стакан выпадает из его дрогнувших пальцев и разбивается вдребезги о пол. Между ног неожиданно стало слишком мокро, как и у Джина в глазах. Он знал, что это начнется скоро и одновременно был к этому готов и не готов. Первое, что ему хотелось сделать — расплакаться. Он в панике кинулся в спальню, тряся за плечо сонного альфу. Его голос срывался, ему было страшно и жутко больно, а его альфа дрыхнул, как ни в чем не бывало! Сокджин едва сдерживался, чтобы не придушить его этой самой обслюнявленной подушкой. — Намджун, мать твою, вставай! — крикнул омега, залепив обжигающую пощечину. Альфа распахнул глаза, недовольно сморщившись. — Намджун, я рожаю! — Что? — хриплым ото сна голосом спросил Ким, закрывая едва раскрывшиеся глаза. — Прям совсем рожаю, идиот! — прорычал омега, встряхнув альфу за грудки. Ему хотелось убить его прямо здесь и сейчас. Неожиданно младший подскочил, едва не снося испуганного и озлобленного омегу с ног. Он начал судорожно собираться, натягивая на себя штаны, путаясь в собственных ногах, и надевая футболку шиворот-навыворот. — Но… как же… рано же! — причитал альфа, кидая в сумку паспорт, деньги, ключи от машины, одежду для омеги и вообще все, что попадалось на глаза — на месте разберутся. — Врачи же говорили… — Твою мать, ты думаешь, что детям есть разница, какую чушь там несут врачи?! — рявкнул Сокджин. — Ты такой сексуальный, когда злишься, — альфа улыбнулся, прикусывая губу. Омега задохнулся от возмущения. Сначала он его не может разбудить, затем чуть нос не сломал своему рожающему мужу (и что делать врачам сначала — везти рожать или гипс накладывать?), а теперь еще и говорит, как сексуально он выглядит, когда Сокджин хочет ему шею свернуть голыми руками! — Если ты не заткнешься прямо сейчас, то после родов тебе не жить, — прошипел омега. Намджун всю дорогу отвлекал пыхтящего-кричащего омегу разговорами о том, какие пакеты акций они купили и что в магазине напротив продают много просрочки. Беззаботно рассказывает о людях с работы, большинство из которых Сокджин знать не знает, но был так благодарен за то, что этот бестолковый альфа своим трепом помогает отвлечься хотя бы как-то. Если дома Сокджин был готов мужа убить, то когда его положили на кушетку, он был готов коалой обвить Намджуна и никогда в жизни больше не отпускать. Время словно остановилось для альфы — так медленно шло, что он буквально чувствовал, как покрывается мхом. Слышать крики за стеной было… неуютно, и ему ничего не оставалось, кроме как уйти. Он знал, что если Сокджин узнает об этом — ему не жить, но поступить иначе не может. Зайти к нему не может и не зайти не может, слишком тяжело слышать то, как больно его истинному. Поэтому Намджун решает купить кофе, чтобы мало-мальски взбодриться. Он наугад тыкает кнопки, бросает в автомат пару монеток и получает клубящийся безвкусный напиток. Намджун замечает у окна одиноко стоящую фигуру и решает подойти поближе. — Доброе… — он кинул взгляд на электронные часы на потолке, показывающие начало третьего. — утро. — Доброе, — ответил парень, кивая. У него в пальцах был точно такой же стаканчик, как сейчас у Намджуна. — Тоже омега рожает? — спросил Ким, отпивая мерзкую жидкость. — Ага, — ухмыльнулся парень, кивая. Он поставил стаканчик на подоконник, потирая красные глаза. — Так странно себя чувствую. — Понимаю, — кивнул Намджун, — Только мне вдвойне страннее, — изрек альфа, устало улыбаясь, когда старший альфа кинул на него непонимающий взгляд. — У меня двойня. — Ого, — присвистнул парень, ухмыляясь. — Тяжеловато придется. Но поздравляю. Меня, кстати, Йен зовут. Туан Йен. — Ким Намджун, — альфа пожал протянутую ладонь. — Ты тоже прими мои поздравления. Когда за окном рождался кровавый рассвет, к сонному альфе подбежала молодая девушка, дергая того за рукав. Ее лицо светилось, словно родил не его омега, а она сама. Она улыбнулась тепло, проговаривая: — Проснитесь, мистер Ким. Ваш омега просто герой! — хихикнула она, потянув его, растрепанного и клюющего носом в палату. — У Вас прелестные альфа и омега. Такие чудные малютки! Омега старше на десять минут. Альфа богатырь, весит целых четыре тысячи грамм, а омега поменьше почти в половину, всего две тысячи пятьсот. Но не переживайте, он быстро наберет вес, только следите за питанием и почаще гуляйте на свежем воздухе. Попозже, конечно, но я имею в виду, что поводов для переживаний нет, это вполне нормальный вес новорожденного, — тараторила она. Намджун остановился у входа в палату. Его руки мелко подрагивали от страха и волнения. Эта молоденькая омежка щебетала что-то над ухом певчим голосом, рассказывала, что Сокджин в полном порядке, только устал изрядно, рассказала, как он звал его, своего альфу, и как проклинал последними словами (на этом ее голос дрожал — она с трудом сдерживала улыбку). А у альфы в сердце счастье клокочет. Медсестра упорхнула, оставив его наедине с злосчастной дверью, которую он открыть не может. Руки словно свинцом налились, отказываясь слушаться хозяина, а в горле мгновенно высохло. Намджун резко нажал на ручку, распахивая дверь настежь. Маленькую палату заливало летнее утреннее солнце. Прозрачные шторы слегка колыхались от слабого ветра. В воздухе стоял запах любимых васильков и кедрового ореха, смешиваясь с едва уловимыми нотками двух малышей, завернутых в пеленки. Они лежали на сокджиновых руках, прижимающих драгоценные свертки к своей груди. Намджун, вообще-то, никогда не плакал. Но в то солнечное утро слезы счастья градом катились по его лицу.