Люблю тебя ненавидеть

      Солнечный луч дразнит меня, пытаясь проникнуть между сомкнутых век. Не открывая глаз, я переворачиваюсь на другой бок, закрывая лицо тыльной стороной ладони… Ничего не выходит: солнце повсюду, я, кажется, просто купаюсь в нем, глаза под закрытыми веками заливает ярко-розовое сияние. Другие органы чувств тоже пробуждаются и то, что проникает в них, наводит на мысль о цветущем весеннем саде: аромат свежей травы и цветов, страстные птичьи трели, жужжание и стрекот насекомых… Лежу я на чем-то удивительно мягком, пружинящем при каждом движении моего тела. Прислушиваюсь к ощущениям. Боли нет. Никакой и нигде. А ведь за последние десять дней боль в раненом боку стала моей привычной спутницей. Не говоря уже о том роковом моменте на поле боя, о том взрыве невыносимой боли, после которого я ничего не помню.       Где же я нахожусь? Мне так хорошо, что не хочется даже шевелиться. Но вскоре любопытство все же пересиливает лень, и я открываю глаза. Вокруг меня именно то, о чем я подумала: цветущие манговые деревья, благоухающее весеннее разнотравье, пронзительная синева небес с колесницей Сурьи, проделывающей свой неизменный путь с Востока на Запад. Но что-то случилось с моими глазами – или здесь действительно все краски обладают нечеловеческой яркостью? Или это не краски, а звуки? А может, запахи? На мгновение я теряюсь, не могу определить: слышу ли я эти невыносимо прекрасные цвета, чувствую нежные звуки птичьих трелей или вижу сладкие, свежие ароматы цветов и травы. Мои органы чувств не привыкли к приятным ощущениям такой силы. Как я попала в это место из кипящего котла Курукшетры, где самым большим удовольствием было снять после боя тяжеленные доспехи и вытянуться на жестком походном ложе, теряя сознание от усталости?       Бросаю взгляд на свою руку и тут же замечаю, что запястье до самого локтя унизано золотыми браслетами тонкой работы, все они разные и каждый стоит не меньше пяти быков. Получается, я ношу на себе целое царское стадо. Некоторые браслеты украшены драгоценными камнями, среди которых преобладают изумруды. С некоторым трудом приподнимаюсь на локте – оказывается, носить золото не легче, чем доспехи. Бросаю взгляд вниз, на тело и ноги: до самых пят я укутана в дивное изумрудное сари. На груди лежит тяжелое ожерелье, тоже с изумрудами и прекрасными, чистой воды бриллиантами. У меня никогда не было подобной одежды и украшений. Может, меня одели в сари Драупади? Не помню, чтобы она носила зеленое. Хотя за те годы, что я ее не видела, ее вкусы могли измениться…       Медленно поднимаюсь с травяного холмика, служившего мне ложем, и иду по саду, ощущая босыми ногами свежесть почвы – обуви на мне не оказалось, да и зачем она в таком дивном месте? Я не знаю, куда иду и что увижу в конце пути, просто наслаждаюсь процессом. Из низких мягких кустиков у меня под ногами вспархивают стайки ярких веселых птичек, а чуть поодаль я замечаю танцующего павлина с призывно колышущимся опахалом хвоста. Из-за соседнего дерева робко выглядывает изящная головка антилопы. Это место, где природа щедра и богата, место, не испорченное человеческой жадностью и глупостью, льет бальзам утешения на мою израненную душу. И вдруг, неожиданно для самой себя, я вспоминаю: это и есть мой настоящий дом. Я вернулась! * * *       Прорвав плотину забвения, воспоминания затопляют мой разум. Вишвалока – такое имя носит мой сияющий мир. Место, где есть все. Все, кроме убийства, воровства и обмана – их здесь быть не должно. Именно поэтому я оказалась в изгнании – в мире Майи, иллюзии. Потому что была недостойна своего родного мира.       Перед моим мысленным взором встает корова. В Майялоке я видела много коров, но они кажутся мне сейчас очень бледными копиями великолепного оригинала. Оригинал - она, корова, исполняющая желания, истекающая благом, как молоком. Белая, без единого пятнышка, со сверкающими золотом рогами и копытами, она смотрит на меня огромными удлиненными глазами, хлопает жесткими ресницами. Какой же безумной была мысль, что она может принадлежать человеку!       Тогда я регулярно навещала мир иллюзии – не как жалкая изгнанница, бессмысленный, кричащий, обреченный на страдания комок плоти, а как желанная гостья, спускавшаяся к его несчастным жителям с недосягаемых высот. Коровью морду сменяет женское лицо – круглое, с добродушно-бесхитростным выражением, немного простоватое, но по-своему красивое. Моя Джинавасти… Дружбу с дэви она почитала для себя неслыханной честью. Я любила ее, как младшую сестру. Единственная милость, оказанная Махадэвом мне, преступнице, - во время обоих периодов моего изгнания у меня были сестры, несомненно, напоминавшие мне о Джинавасти, ее бесконечной преданности и доверии.       Она была хрупким, трогательным созданием с нежным застенчивым смехом, которым она каждый раз встречала меня, свою дэви. В ее обществе я находила отдых от повседневных забот, а кроме того, удовлетворение любопытства, которое многие мои знакомые дэвы считали странным и неподобающим. Меня интересовали люди, вернее, я искала ответ на один необъяснимый для меня вопрос, связанный с их существованием: как могут они, чей век так ужасающе короток и суров, испытывать хоть какие-то светлые чувства, не омраченные мыслью о скором уходе, своем и своих близких? Чем больше я узнавала Джинавасти и ее сородичей, тем больше убеждалась, что человеческие чувства похожи на большие, яркие, быстро выгорающие костры – совсем не такие, как ровное, прохладное, бесконечное сияние дэвов. И тем больше меня затягивал ее мир – такой опасный и жестокий и в то же время полный самой искренней любви… Знала бы я тогда, куда заведет меня это эксцентричное увлечение!       Наши встречи с ней были наполнены весельем, шутками, невинными играми… Неподалеку от нас играли ее малыши – помню, как они то и дело побегали к матери, просясь на ручки, а она обнимала их, адресуя мне смущенную и слегка виноватую улыбку. Но ей не стоило стесняться своих детей, ведь и для меня они были почти родными. Каждый раз я приносила им из Вишвалоки какой-нибудь сюрприз: браслетик с изумрудом, манговый десерт, искусно приготовленный нашими поварами, уменьшенную копию знаменитого лука Шивы… Джинавасти заливалась краской и рассыпалась в неумеренных выражениях благодарности, в то время как дети с восторженным визгом расхватывали подарки. Потом она хлопала в ладоши и слуги подавали нам чай и сладости в тенистую беседку. Мы говорили обо всем на свете, но больше всего – о различиях между людьми и дэвами.       Для нее, как и для остальных людей, Майялока была временным пристанищем, куда она и ей подобные были вынуждены периодически возвращаться, каждый раз теряя память о предшествующем визите. Время же между возвращениями они должны были проводить в царстве Ямараджа, о котором ни одна из нас ничего определенного не знала: она –потому что ее память не сохраняла никаких сведений о пребывании в нем, я – потому что мне вход туда был заказан. Об этом я, впрочем, ни капельки не жалела. Только одно расстраивало меня: когда моя подруга в очередной раз уйдет в Ямалоку, нашей дружбе придет конец – ведь после своего возвращения она и не вспомнит о дружеских узах, которые на связывали. Более того, и я не смогу узнать ее, ведь с каждым новым приходом в мир иллюзии люди получают другое тело и другую внешность. Но, успокаивала я себя, Джинавасти еще молода, она уйдет не скоро, впереди у нас еще много-много приятных встреч. Как же я заблуждалась!       Известие о болезни подруги стало для меня неожиданностью. Просто в один прекрасный день она не вышла мне навстречу. Беседка в саду оказалась пуста, а служанки сновали мимо меня с озабоченным видом. Я поймала одну из них за плечо – в руках у нее вместо чашки душистого чая оказалась посудина с каким-то странно пахнущим отваром. Я спросила, где ее госпожа, но она лишь отвернулась, издав невнятный звук, похожий на рыдание. Оттолкнув служанку, я бросилась в дом, во внутренние покои. Охранники мужа моей подруги бросились было мне наперерез, но мой взгляд остановил их, и они почтительно склонились, признав в мне существо из другого мира.       Ворвавшись в комнату Джинавасти, я увидела, что ее муж сидит у изголовья кровати, держа ее бледную исхудавшую руку, а дети стоят вокруг, утирая слезы подолами рубашонок. Все головы, как по команде, повернулись в мою сторону. - Она уходит, дэви, - прошептал муж моей подруги. Лицо этого мужественного воина было искажено отчаянием. - Как? Почему? – воскликнула я.- Что с ней случилось? - Мы точно не знаем, дэви, - ответил мне брамин-целитель, которого я поначалу не заметила. – Какая-то странная болезнь. Она почувствовала себя плохо три дня назад, и с тех пор ей становится все хуже. Ничто из наших снадобий не помогает. Наверное, просто пришло ее время. - Нет! Она не может уйти такой молодой! - Здесь, в мире Майи, человек не выбирает время своего ухода,- грустно сказал брамин. – Иногда мы, целители, можем его отсрочить. Но не в этом случае. – Он вздохнул и отвернулся.       Я была в смятении. Изжелта бледное лицо Джинавасти и ее прерывистое дыхание подтверждали все сказанное. Неужели нельзя ничего сделать? Их средства не помогают…может, надо попробовать что-то другое? И вдруг в моем разуме, как молния, вспыхнула идея: корова! Корова, живущая у муни Васиштхи, на склоне горы Меру – а ведь это совсем недалеко от Вишвалоки. Муни Васиштха был не столько хозяином ее, сколько хранителем тех благ, которые она давала. Я видела эту корову – вымя ее было раздуто от священного молока, приносящего силу, здоровье, благосостояние и долгую жизнь. Все эти блага распределяются муни Васиштхой среди обитателей верхних миров. По крайней мере, так рассказывал мне сам Васиштха, когда мы с другими дэвами были на экскурсии в его ашраме. Что-то из этих благ доходит и до миров пониже, но совсем немного, поэтому мир иллюзии, например, куда более суров к своим обитателям, чем наша Вишвалока, не говоря уж о локах высших дэвов.       И вот теперь меня, дэви из Вишвалоки, накрыла своим черным крылом тень обреченности, в которой жили обитатели мира иллюзии. Мне предстояло испытать боль утраты, как будто я всего лишь человек, бессильный изменить что-либо в своей судьбе и судьбе своих близких. Могла ли я допустить подобное? В своем увлечении людьми я зашла слишком далеко, я была слишком неосторожна, я поставила под удар как свои чувства, так и свой статус дэви. Эту ошибку надо было исправлять как можно скорее. Умоляющие взгляды мужа и детей Джинавасти, обращенные ко мне, наполнили мою душу решимостью. В конце концов, если кто-то и мог им чем-то помочь, то только я.       И я приняла решение. - Пусть она продержится еще хотя бы два-три часа. Не давайте ей уйти. Я иду за помощью. Она будет жить, - произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно увереннее. – Ничего не бойтесь, вы под защитой дэви!       Сияние четырех пар человеческих глаз, полных радостной надежды, было мне наградой. * * *       Домой я вернулась в возбужденном состоянии, таком необычном для дэви, что мой муж, которого я встретила в дверях, одарил меня удивленным взглядом. Он ничего не спросил, ведь за бесчисленные эпохи, которые мы провели вместе, мы научились понимать друг друга без слов. Он просто почувствовал исходящее от меня смятение и сразу понял, что в Майялоке произошло что-то, что лишило меня покоя.       Память постепенно возвращает мне истинный облик того, кто был моим неизменным спутником как в Вишвалоке, так и на протяжении долгих лет изгнания. Да, мы были изгнаны вместе. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мое лицо заливает краска стыда. Вот о чем хотел напомнить мне Махадэв перед самосожжением, оборвавшим мою первую земную жизнь. Мой муж, некогда величайший из дэвов, находящийся последние несколько эпох на заслуженном отдыхе в компании семи Благих с супругами, понес наказание наравне со мной, как ни умоляла я Махадева избавить его от этой участи. Небесный отец Дьяус, твердой рукой правивший мирами, тот, кого когда-то остерегались ослушаться даже дэвы, стал жалким обитателем Майялоки! Я в ужасе зажмуриваюсь. Что же я натворила! Лишь одно утешает: мне удалось-таки вымолить у Махадэва поблажку для супруга. Он не родился, как я, из утробы смертной женщины. Уроженцем мира Майи был только его отец. Еще одна моя подруга, дэви Ганга, согласилась стать матерью ему и семи его товарищам по несчастью, наказанным Махадэвом за то, что потворствовали нашему преступлению. Но их наказание продлилось совсем недолго, тогда как мы получили жизни, полные одиночества и лишений. Он – одну, а я, как главная виновница, целых две.       Помню, с каким достоинством он выслушал суровый приговор. Он никогда не роптал, хотя были в его долгой жизни не самые приятные моменты. Например, когда пришлось уйти в отставку – Махадэв решил, что дэвы, как и жители Майялоки, нуждаются в новом, более жестком лидере. Совместным голосованием дэвы и люди выбрали тогда неистового Варуну – но вскоре поняли свою ошибку. Дьяус, принявший свою отставку абсолютно спокойно, не согласился снова занять трон. Они считал, что истинно великий дэв не должен опускаться до низменной борьбы за власть и прочих проявлений эгоизма, достойных лишь недалеких людей. В Вишвалоке, мире, предназначенном для отдыха, он нашел умиротворение и покой. Я же, занимавшая в период его правления должность хранительницы главной из планет Майялоки, так и не смогла до конца смириться с новым положением. Я скучала по Земле. Наверное, поэтому мой интерес к людям был куда сильнее, чем у других дэвов и дэви. Отсюда и все мои несчастья.       Итак, мой супруг вопросительно посмотрел на меня, ожидая объяснений. Разве я могла скрыть хоть что-то от того, кто много тысяч лет читал мою душу как раскрытую книгу? - У моей подопечной в Майялоке беда,- взволнованно сказала я. – Ее забирает Ямарадж. До срока. - Значит, это ее судьба, - невозмутимо заметил Дьяус. – Ямарадж никого не забирает до срока, просто сроки у всех разные. - Но почему именно у Джинавасти такой короткий срок? – воскликнула я с горечью. - Я не знаю всех тонкостей работы Ямараджа. Ты же помнишь, я никогда не вмешивался в дела подчиненных. А теперь я ему больше не начальник и, боюсь, не имею права ни о чем его просить. Даже ради тебя. - Я на это и не надеялась,- вздохнула я.- Но есть другой путь. Корова… - Что – корова? – спросил он. - Ну, корова муни Васиштхи… Я так поняла, в ее молоке содержится амрита. - Это верно,- подтвердил мой супруг. – Она выпадает дождем во всех мирах, кроме Ямалоки, только в дожде Майялоки содержание амриты очень невысоко. Поэтому они так быстро уходят. - А если привести корову прямо туда, в мир иллюзии, и напоить человека ее молоком? - Ты знаешь, этого никто не делал, потому что муни Васиштха такого просто не потерпит. Думаю, что человек, глотнувший чистой амриты, станет дэвом – но представь, если они все покинут свой несчастный мир и переберутся к нам, какая у нас тут будет теснота! Да и благ коровы уже не хватит на всех- ведь они уже не захотят довольствоваться той скромной порцией, которая достается им сейчас. - Меня не интересуют все,- с негодованием воскликнула я.- Мне нужна только Джинавасти!       Дьяус вздохнул. Сейчас, когда я вспоминаю эту сцену, мне кажется, что он должен был как-то переубедить меня, объяснить мне всю несбыточность моих надежд, предупредить об опасности…Но о чем я говорю? Пытаюсь переложить на него ответственность за свою ошибку? Думаю, он понимал, в каком состоянии я находилась, учитывая мою любовь к людям, идущую из далекого прошлого. Возможно, он даже считал, что отчасти виноват передо мной: ведь из-за его отставки и мне пришлось оставить любимую работу. Может быть, он и сам недооценил опасность предлагаемого мною предприятия, понадеявшись на то, что благодаря былым заслугам избежит наказания. Так или иначе, после недолгого размышления он сказал: - Ладно. Иди к ней, а я постараюсь все устроить. - Спасибо тебе, любимый! - я бросилась к нему на шею, вне себя от радости. - Подожди благодарить, - сказал он осторожно. – Это может быть не так легко, как ты думаешь. О том, чтобы попросить Васиштху напрямую, и речи быть не может. Он ни за что не даст корову смертным. Значит, надо искать обходной путь. - Что ты будешь делать, дорогой? – забеспокоилась я. - Попрошу наших друзей помочь мне, отвлечь его какой-нибудь беседой, а сам потихоньку уведу корову. - Прекрасно! – захлопала я в ладоши. - А потом также незаметно доставлю ее обратно, пока он не спохватился. - Ты самый лучший! Я так тебя люблю! – в этот момент я и правда любила его еще больше, чем обычно, если это возможно. Думаю, это прибавило ему решимости: мужчина ведь горы свернет, лишь бы услышать такое от жены.       С легким сердцем я поспешила к Джинавасти и ее родным, чтобы сообщить им радостное известие. А мой обожаемый муж собрал друзей и отправился к суровому муни Васиштхе, чтобы совершить кражу, какой еще не случалось с сотворения миров.       То, что было дальше, я с удовольствием забыла бы навсегда. Но нет, память возвращает все: и хорошее, и плохое. Вот разъяренная бородатая физиономия муни Васиштхи, со вздувшимися от гнева белыми полосами на широком лбу. Вот виноватое лицо моего супруга, пытающегося объяснить, что корову он взял на время и собирался тотчас же вернуть. Вот испуганные лица родных Джинавасти, которым пришлось наблюдать ссору дэвов. Вот, наконец, серо-бледное лицо самой Джинавасти, так и не дождавшейся чудесной помощи.       Дьяус привел корову через час после нашего разговора. Но не успело копыто чудо-коровы ступить на двор смертной женщины, как объявился муни Васиштха, вне себя от ярости. - Я проследил за тобой, Дьяус, - прорычал он. – Думаешь, обхитрил меня, да? Думаешь, раз ты был верховным дэвом, так тебе теперь все позволено? Да я и самому Индре не разрешил бы ее взять, тем более для таких дел! - Прости меня, великий муни! – поняв, что потерпел поражение, мой супруг изо всех сил старался сохранить лицо. Но Васиштха был настроен повернуть дело так, чтобы он его потерял. - Просто так простить? И все забыть? – саркастически хмыкнул он. – Нет, вы посмотрите, что делается, а? И это наш бывший предводитель! Крадет мою корову, чтобы избавить ничтожных смертных от уготовленной им участи. Неслыханно! Ты что, хотел изменить порядок, заведенный Махадевом? - Нет, конечно. Ничего подобного, я только хотел помочь одной женщине… Я вернул бы корову через несколько минут, ты бы и не заметил. Разве это такое уж тяжкое преступление – спасти от смерти одного-единственного человека? – оправдывался мой муж. Моего имени он не упомянул, за что я была ему несказанно благодарна, хотя понимала, что, если будет расследование, мне придется признаться. Не могу же я свалить всю вину на него. - Что преступление, а что нет – решает Махадев, - торжественно провозгласил Васиштха. –И мне кажется, что он примет мою сторону.       Так и оказалось. Не соглашаясь ни на примирение, ни на щедрую компенсацию, озлобленный муни потащил нас на Кайлас, в резиденцию Махадева. И Махадев, выслушав обе стороны, изрек свой вердикт: мы с супругом приговаривались к ссылке в Майялоку на срок, необходимый для искупления совершенного нами проступка. Какой именно это срок, Махадев не уточнил – видимо, чтобы мы как можно сильнее прочувствовали глубину нашего падения. Наши друзья, помогавшие Дьяусу, приговаривались к небольшому условному сроку – наказание легкое, но унизительное. Во время вынесения приговора я не смела шелохнуться, не смела посмотреть в глаза моему любимому, обреченному мною на позор и страдания. А потом… потом я вспоминаю себя уже принцессой Каши, а Дьяуса – мужчиной, к которому безнадежно стремилось мое сердце. * * *       Ну вот, теперь я, кажется, вспомнила все. И многое поняла. Мой муж отправился в изгнание из-за меня, и я же должна была вернуть его домой. На протяжении всего изгнания мы вынуждены были мучить и предавать друг друга, ненавидеть, изнывая от одиночества, и страдать, не в силах избавиться от любви. Неужели наше наказание окончено?       Меня охватывают противоречивые чувства. С одной стороны - небывалое облечение и душевный подъем, с другой – жгучий стыд. Как же я теперь посмотрю ему в глаза? Теперь, когда я все помню и он, видимо, тоже? Я опускаюсь на шелковую траву, закрыв лицо руками в ожидании, шепча про себя слова извинения, понимая, что их недостаточно, что никакие слова не способны загладить мою вину перед ним… - Здравствуй, Притхиви, - слышу я над собой любимый голос. Поднимаю полные слез глаза. - Прости меня, - шепчу я. – Я так виновата перед тобой…       Он легко поднимает меня и ставит на ноги рядом с собой. Избавившись от грубого тела, служившего ему в изгнании, он предстает передо мной таким, каким я знала его всегда: статным дэвом с сияющей кожей и глазами цвета неба. Впрочем, думаю я, он и в смертном теле казался дэвом – недаром же был рожден дэви Гангой. - Ты одинаково прекрасна и в Майялоке, и здесь, дома, - восхищенно произносит он. Как будто читает мои мысли. - Ты не сердишься на меня? – спрашиваю я с надеждой. - Знаешь,- говорит он,- когда я только проснулся здесь, дома, и начал вспоминать, я был немного обижен на тебя. Нелегко, конечно, мне приходилось в жесткой шкуре смертного. Да и тебе, я думаю, тоже. Но потом я понял: на самом деле мне стоит тебя поблагодарить. Ведь если бы не твоя безумная затея, разве довелось бы мне поучаствовать в игре Хранителя Вишну? - Да, игра удалась на славу,- улыбаюсь я. Потом, вспомнив Драупади и ее мужей, добавляю: - Только смертным, боюсь, она такой забавной не кажется. - Твои близкие – великие души,- серьезно говорит Дьяус. – Они не преступники, как мы, они добровольцы. Лучшие из дэвов отправили их на Землю в помощь Хранителю Вишну. Они не сочувствия достойны, а восхищения. Дэвы о них позаботятся. - Надеюсь, что так. – Я прижимаюсь к нему всем телом. – Так значит, мы свободны? - Да, - говорит он. – Мы свободны.       И мы идем, взявшись за руки, к нашему дворцу, стены которого поблескивают золотом за пышной листвой сада.