Вьюнок

Сначала всё было хорошо. Полинг чувствовала себя на работе просто великолепно, словно всю жизнь готовилась к тому, чтобы, отбросив все чувства и принципы, прикрывать чужие спины, доставлять оружие, убивать людей и отстирывать кровь с фиолетовой юбки. У неё, на самом деле, очень много обязанностей. И мало выходных. Очень. Один. И тот она обычно тратит на поездку в ближайший город за дешёвой выпивкой и такой же дешёвой едой, после чего в снятом на день доме её ждёт пыльный шумящий телевизор с тремя каналами, не работающий без соответствующей мотивации (очевидно, это удар хрупким женским кулачком). Так или иначе, в её жизни было больше веселья на работе, чем в свободное время. Это правда здорово: помогать команде, общаться с ними… хотя Скаут слегка раздражает. Они как-то случайно соприкоснулись плечами, и бостонский раздолбай решил, что они соулмейты. Почему? Полинг и сама не понимает. На её теле не было никаких отметин – собственно, причина, по которой её так легко взяли на эту работу. Их всех взяли в частности за то, что жизнь обделила их соулмейтами. Так проще работать: не нужно возвращаться с фронта и совершенно необязательно беречь себя для будущей встречи с родственной душой. На теле Полинг не было ровным счётом ничего, что могло хотя бы намекнуть на существование соулмейта: ни цифр, ни шрамов, ни слов. Люди в команде сменялись другими, а Полинг всё ещё прикрывала чужие спины, доставляла оружие, убивала людей и отстирывала кровь с фиолетовой юбки. Помимо всего прочего, она умудрялась и отбиваться от навязчивого Скаута, который не менялся. Даже Шпион… но об этом позже. Потом стало хуже. Она как-то заявилась на базу RED – просто нужно было разобраться с некоторыми организационными вопросами. Её истискали, кажется, все: почему-то каждый в команде считал своей святой обязанностью если не задушить её в объятьях, то хотя бы похлопать по плечу. А потом на горизонте начинает маячить Скаут, и Полинг срывается с места, быстрым шагом несясь по коридору. Она запирается в каком-то кабинете, пытаясь отдышаться и прижимая к груди папку с бумагами. – Кхм? Кто-то деликатно тронул Полинг, самым кончиком пальца коснувшись её плеча. Та подпрыгнула от неожиданности, едва ли не путаясь в собственных ногах. Благо, Шпион вовремя протянул руку, за которую ухватилась леди. – Боже, прости что ворвалась, я просто пыталась спрятаться и, ну… – Скаут? Полинг обречённо закрыла глаза. Шпион понимающе кивнул – Всё в порядке, мисс Полинг, – с глубочайшим уважением в голосе сказал Шпион, странно взглянув на неё. Он протянул руку, поправив причёску леди, и снова стал прежним, – я провожу вас до выхода с базы, если нужно. Девушка, успокоившись, вдыхает полной грудью, собираясь с мыслями. Запах алкоголя и одеколона, такой благородный и аристократичный, едва ли этому способствует: она оттаивает, тепло улыбаясь и кивая. В такой торжественной тишине Шпион действительно провожает Полинг и учтиво предлагает довезти её до Администратора, но она отказывается. Потом становится действительно хуже. Она просыпается утром с каким-то необыкновенным воодушевлением, и всё хорошо ровно до тех пор, пока она не подходит к зеркалу. Добрая половина спины Полинг стала жертвой чьего-то татуажа. Она попыталась вспомнить, не пила ли вчера с друзьями – ха, – но нет, у неё просто-напросто нет друзей. От шеи, расползаясь по правой лопатке и плечу и до последнего ребра, растекалось чёрное пятно, на фоне которого тысячей инквизиционных костров расцветали богатые розы. Их было много, то есть, действительно много: цветы переплетались между собой густыми кустами, колючими лозами, между которыми лишь изредка проклёвывалась бела тень каких-то маленьких цветов. Узор кончался где-то под волосами. Полинг, и без того растерянная и напуганная, распустила их и с неким изумлением обнаружила в них маленькие золотистые лепестки, осыпавшиеся ей на открытые плечи. Половину утра она потратила на то, чтобы вычесать все лепестки из волос и как-то скрыть то безобразие, которое случилось с ней. Это могло лишить её работы, это было опасно, это было… Она не знала, что такое может случиться – да с кем угодно, только не с ней. Она догадывалась, конечно, из-за кого с ней случилось это, но… думать об этом не хотелось, потому что просто невозможно, чтобы со Шпионом случилось то же самое. Она не верит. Она не верит до тех самых пор, пока лично не снимает с него маску: он, раненый, с глубоким порезом от скулы и до самого виска. Полинг почему-то немного плохо от этого зрелища – совсем немного, но достаточно ощутимо, хотя она раны и похуже видала, – но она всё же настаивает, снимая балаклаву с мужчины. Он как-то обречённо закрывает глаза, словно сейчас вскрывается то, что нужно было скрывать до последнего, ему паршиво, потому что рана жжёт, а кровь противно размазывается по лицу Шпиона. Он замирает с закрытыми глазами и, кажется, даже перестаёт дышать, потому что его поймали. Его поймали, и Полинг обязательно доложит об этом, несмотря на их довольно тёплые отношения. Полинг просто должна это сделать, будучи помощницей Администратора. Полинг вздыхает, ослабевшими руками стирая кровь с лица и волос Шпиона, который угрюмо курит, стараясь не мешать ей. На нездорово побледневшей коже прямо под кровью прятались такие же цветы, как у Полинг, разница лишь была в расположении и цвете: фиолетовый пион занимал чуть ли не всю щеку Шпиона, у которого с появлением цветов по всей правой части тела появилось на одну причину носить маску больше. Все эти рисунки были такими дикими, живыми, словно вьюнки, забирающиеся по стенам и зарастающие. На лице Шпиона нельзя прочесть ничего, кроме такого выражения, с которым идут на плаху, прекрасно зная, что там ждёт гильотина. Мысленно он уже прощается с работой и даже не смотрит на леди, словно несколько растерянную от увиденного. Шпион сваливает всё на сожаление – ей, наверное, тоже обидно, что такой талантливый Шпион пропадает, – поэтому слегка удивляется, когда Полинг тихо зовёт его. Шпион поднимает голову и не сдерживается, сдавленно и как-то восхищённо ахая. Держа в руках окровавленный шарф, она стояла, отчаянно нежно улыбаясь. Шпион видел всё, но более того был поражён цветами, которые ярко пестрели на её шее, словно нарисованные, ненастоящие, и оттого более притягательные. И он словно задыхается, с раскрытым ртом рассматривая Полинг совсем, совсем иначе. Оказывается, они оба любят немое кино.