Они друг для друга

Иногда Виктор обнимал через холодную отчуждённость и ядовитое безразличие в зеленеющих глазах. Виктор обнимал ласкающе: проходился кончиками пальцев по острым плечам, ощущал их врождённую гладкость и приобретённый холод вечных морозов. У Юры были ледяные плечи, предплечья, ладони. Виктора это озадачивало, пару раз он твёрдо стоял на свое решении обратиться к врачу (или же вызвать того на дом). Тогда Юра лениво поднимался с нагретой постели, жмурился и хмурился, но был совсем не зол — может, чуть раздражён, ведь ему хватает и Якова на льду с его собственными советами в особо крикливой форме. Виктора тянули ближе длинные бледные пальцы, они забирались под загривок и впивались в кожу острыми ногтями. Виктору это нравилось. Виктор млел. Виктор судорожно обхватывал мальчишку за пояс, прижимая к себе, и — на минуту — закрывал глаза, чувствуя неловкое прикосновение чужого лба к своему. Юра ведь такой ребёнок. Юра подбирает каждую дворовую кошку и несёт в дом (Виктор, честно, устал умолять Юру так не делать). Юра с восторгом и нездоровой преданностью смотрит на каждый сорванный цветок в руках Виктора (Юра готов отдаться Виктору за роскошный букет). На самом деле, нездоров Никифоров. Виктор по своей натуре самая заспанная сова, но он встаёт за час до полудня и готовит Юре завтрак — из полезного рациона юных чемпионов. Виктор порой сдирает кожу предплечий до мяса, только смотря, как даже не-друзья окружают Юру и стараются отсрочить время жалкими мыслительными потугами, живо вдыхая воздух вокруг Плисецкого, словно он принесёт им талант (который Юра взращивал с шести лет). Виктора тошнит от каждой фразы Отабека, Виктора мутит, когда Юра — его котёнок — улыбается не ему; Виктору до болезненных предсмертных хрипов страшно потерять своё золото. Юра — это то, что входит в отдельную группу его, Виктора, достижений. Юра там один, и Юре там здорово. Виктор старается, чтобы так было. На самом деле, Юра очень любит Виктора, каждое его касание, будь невольное и случайное, каждый поцелуй на всяком сантиметре кожи. Юра млеет от горячего бока по ночам, когда может проснуться совершенно внезапно. Ему нравится, что Виктор даже во сне обнимает стальной хваткой, (как и при любом скоплении народа) и жмётся, и прижимает ближе. Юре нравится буквально всё. Каждый поцелуй, полуулыбка, взгляд, любое чувство, горящее не утихшем пламенем (сам Виктор). Юра готов продать душу ради совместных тренировок, прогулок, секса. Юра закрывает лицо ладонями, когда Виктор, самодовольно ухмыляясь, садится перед ним на колени. Юра вскидывает руки и запрокидывает голову, потому что ощущать и не видеть — это в тысячу раз сексуальнее. Это прерывистое дыхание на шее, это влажные дорожки по ногам, это член Виктора в заднице, и Юра раздвигает ноги шире, выгибается сильнее и громко, заливисто стонет. И кричит так, что у Виктора уши глохнут. А Юра сдирает горло до хрипов, сводит ноги, будто не он готов нагнуться по щелчку восхитительных пальцев Виктора. Диван скрипит, а на нем любовью занимаются до его жалкого падения. И Виктор блаженно тянется к мальчишке, треплет светлые волосы и целует в приоткрытый уголок губ. Юра до щемящей нежности и иголках в кончиках пальцев ног теснится с Виктором на белом диване, тычется носом в чужую ключицу — и мурчит. Виктор счастлив — действительно счастлив, — и понимает, что это счастье один раз на всю его покалеченную жизнь.