Выжившие: в побеге от смерти

Я сутулюсь лицом на закат у подножья моста, — За спиной, заплетаясь водою, шумит пустота. Ты щекой прислонилась к колючей веревке перил, Ты сюда не пришла бы, коль знала, что я натворил. Я боюсь обернуться, смущенный желаньем узрить, Ты молчишь через бездну, как возле закрытой двери. Кто-то должен решиться: шагнуть, замечтаться, уйти. Я не знаю, кем вымучен этот барьер на пути Мы, нетронутые, так страшимся сияния глаз, Так пугает и жжет неизбежностью первый наш раз. Оба знаем — лишь только взглянуть — и ослепнем, и мост Под стопой запылает, усталый, все пустится в рост. Невозвратностью ты тяготишься, и пальцы канат, Беспокойные, гладят. Ты там у подножья одна. Тем же зовом влекомая, прячешь немое лицо, И свистишь незнакомую песню, снимая кольцо. Нас лианы опутают смутной надеждой понять И познать, как бывает, когда уж не чувствуешь дна И летишь, и срываешься прикосновеньем руки, И как эхо звучишь отраженьем над ложем реки. И бросаешься в бездну желанья, и взмахом ресниц Восстаешь поутру шелестеньем невнятным страниц Пробудившись щекою к щеке, в середине моста, Держишь жизнь за двоих. Выбор сделан. Внизу — пустота.

Они доплыли до берега и притормозили. Сандору не хотелось причаливать там, где официально полагалось это делать — он подозревал, что именно возле пристани будет основное скопление трупов. Там — и в терминалах, в залах ожидания. Он, медленно лавируя, повел моторку в узкий канал Сан Джулиано. Справа лежала территория международного аэропорта Марко Поло. Слева — береговая линия местечка Кампальто. Можно было податься дальше, в глубину залива, подрулить ближе к терминалу, где есть причал, но Сандор всю дорогу сердито размышлял о трупах и нежной психике Сансы. Лучше скверная высадка, чем обморок. Санса, казалось, успокоилась после их двойной галлюцинации возле Моста Свободы. Она тихо сидела на носу и глядела вперед, на убегающую за корму пенную воду. Когда же обернулась, Сандору совсем не понравилось то, что он увидел. Отсутствующий взгляд — так она, бывало, смотрела сквозь людей на прогулке в Венеции. На него самого, пока они не познакомились. Ее светлые глаза словно затуманились — Санса вроде как наблюдала за меняющимся пейзажем, но ловила только то, что творилось у нее в голове. Сандор боялся истерики — но еще больше боялся молчания, тягостного и вязкого. Ну, а что ему было ей сказать? Что ему померещился его братец? Она и о существовании-то его узнала только сегодня. А чтобы объяснить их «особые отношения», пришлось бы выкладывать всю подноготную про ожог и каштаны, а к этому Сандор был пока не готов. Честно говоря, он был совсем к этому не готов: даже начинать было жутко и неловко. И чем больше эта таинственность затягивалась, тем труднее потом будет выдавать правду. Он обогнул навигационные столбы, предлагающие им ехать дальше, и подвел моторку к полузатопленному берегу мыса, где слева, за странной мелкой заводью, образованной естественными неровностями берега, была каменная насыпь и бетонная стена вокруг сдвоенной, похожей на склеившиеся от жары полосатые красно-белые карамельки будки (на стене висела мертвая коробка кондиционера, почему-то обсыпанная тучей воробьев, видимо, хоронившихся от злого солнца под куцым козырьком крыши будки), а справа — темно-коричневая, покрытая мхом и глиной низина, пронизанная змейками высохших ручейков и уродливыми рытвинами, поросшими рыжей травой. Зацепить тут лодчонку было почти не за что. Лучше было подвести ее к насыпи слева, но удобный для высадки конец мыса был отрезан мелкой, но широкой, тянущейся далеко лужей ушедшего под воду берега с торчащим гребнем не то древней стены, не то более современной попытки ограничить доступ к взлетной полосе с моря. Сандор углядел торчащий из блестящей от выброшенных на берег темно-зеленых водорослей почвы металлический ржавый закрученный спиралью штырь. Вправо убегал ряд вбитых в береговую линию деревянных столбиков, что, как колонна солдат, охраняли подступ к аэропорту. Некоторые, словно подпившие гуляки, заваливались на плечи своих собратьев, но основная масса позеленевших от моря и времени бравых защитников территории так и стояла плотной стеной. От ряда пехоты до берега оставалось с полметра — но для них это было бы неудобно — слишком далеко шагать. Приняв решение, Сандор подвел лодочку к точке, из которой торчал, как одинокий аутсайдер (в команду охранцев его явно не взяли бы), ржавый прут, заглушил мотор, кое-как прикрутил фалинь к железяке, подергал его (прут завяз знатно, словно вокруг серых с белым взлетных полос раскинулось болото) и задумался. По уму, надо было бы высадить Сансу первой, но пускать ее в авангарде ему не хотелось. Так же некрасиво было и оставлять ее в лодке. Сандор, поразмыслив с пару минут, все-таки решил высадить сначала свою спутницу, потом передать ей вещи и в конце вылезти самому. На всякий случай он проверил торчащий из-за пояса пистолет и снял его с предохранителя. Если что — он сможет среагировать быстро.  — Санса, ты сойдешь первой, хорошо? Я тебя подсажу, ты не бойся.  — Хорошо. Я не боюсь, — сказала она бесцветным голосом и встала с банки. — Когда скажешь. Она обошла рубку, приблизилась к левому борту, протянула руку и дотронулась пальцем до ржавого прута.  — Ну, давай. Окей?  — Ага. Сандор обхватил ее за талию и почти подбросил так, что она могла шагнуть на возвышающийся над ними берег. Санса сделала все как надо и уже стояла на болотистой почве, тут же покрывшей ее серые, на низком каблуке туфли коричневой жижей. Она печально покосилась на нос лодки и отвернулась, скользнув взглядом по Сандору. Он сглотнул и проклял себя за то, что был совсем не готов вот так до нее дотронуться. Это был короткий момент, вынужденное действие — но как оно дало ему в голову! Отпускать ее гибкую податливую талию не хотелось. Скорее уж развернуть к себе и… И все же чувствовалась в ней какая-то напряженность, словно внутри сжималась невидимая пружина. Сандор в который уже раз поймал себя на мысли, что и у внешне благополучной красавицы из хорошей семьи есть за душой секреты. Все хотят хранить тайны — и он не исключение. Возможно, так оно и должно быть. Сроки еще не пришли. Они друг другу чужие. Ну или почти чужие. Он тупо таращился на сидящую на здоровенной антенне взлетной полосы жирную, с кровавой точкой на ядовито-желтом клюве, чайку. Та глянула на него одним всезнающим темным глазом (Сандор почему-то опять вспомнил Григора и поморщился) и, шумно вспорхнув, полетела, зависая в воздушном потоке, как бумажный самолет, куда-то вправо — скорее всего, на деревянный навигационный столб. Подай Санса хоть какой-то знак, он бы забыл и уроки брата, и кошмарность ситуации. Дай она понять, что ей не все равно… Но Сандор словно держал в руках теплую куклу — только тело, мысли же, как испуганные бабочки, метались в ее рыжей голове — он почти это слышал. И никакого отклика — только страх. Сандор чувствовал это отторжение на животном уровне, как ощущал сейчас недовольство и боязнь Марцио, мечущегося в клетке. Санса смотрела вдаль, приставив руку козырьком к глазам.  — Ну что там?  — Ничего. Только пустота. Два самолета стоят. Люфтганза и Алиталья.  — Это что?  — Фирмы. Авиакомпании.  — А-а-а-а.  — Ты разве никуда не летал? Откуда же тогда знаешь, как здесь все устроено?— недоуменно спросила Санса, переминаясь с ноги на ногу и глядя, как грязная вода затекает во вмятины ее следов.  — Я летал, я же сказал. Однажды, в Рим. А так — часто провожал. Когда братья летали в Южную Америку, в миссию.  — Братья?  — Ну, монахи, — Сандору показалось, что Санса задала этот вопрос нарочно. Не могла она не понять, что именно он имел в виду. Не могла не знать, что монахи называют друг друга «братьями» А зачем спросила, было непонятно. В такие моменты Сандор терялся и начинал злиться. Он молча передал Сансе клетку с Марцио и рюкзаки. Переноску она продолжала держать в руке, а рюкзаки поставила туда, где было посуше. Оглядев в последний раз моторку, Сандор шагнул на сушу. Если бы Санса подала ему руку, было бы кстати. Но она ничего такого не сделала, а просто стояла с фиолетовой переноской в тонкой, с выступившими от напряжения синими венками на запястье руке и смотрела сквозь него. За спиной, на навигационном столбе, хрипло захохотала чайка. Чтобы не хвататься ладонями за глинистый берег, Сандор не нашел ничего умнее, чем зацепиться за железный ржавый прут, к которому был примотан фалинь. Руку кольнуло — ну и хрен с ним, лишь бы выдержал. Железяка не подвела, и он выбрался на берег. Ладонь кровоточила. Санса запоздало охнула.  — Блин, что же ты не сказал? Я бы подала тебе руку.  — Ничего страшного, — бросил Сандор мрачно. Ну что за театрино? Она же глядела прямо на него! Он почувствовал, что теряет связь с реальностью — кто тут сошел с ума: он или она? Плохо, что они одни. Нет никакой возможности здраво оценить ситуацию. Он вытер саднящую ладонь о джинсы и взвалил на плечо сразу два рюкзака. Одна из рук была уже занята сумкой с продуктами. Можно было забрать еще и Марцио… Но должна же она, в самом деле, что-то тоже делать!  — Пошли?  — Ага. Давай, я возьму рюкзак. Чего ты весь обвешался, как рождественская елка?  — Нет, неси кота лучше. Мне нормально. Сандор больше не хотел смотреть на нее, даже оборачиваться не желал. Позади, кроме моря, ничего нет — значит, ей ничего не грозит. Вот и пусть идет за ним — так хоть отвлекать не будет. Он поправил съезжающие лямки рюкзаков и зашлёпал по коричнево-зелёной грязи, размышляя, что непонятно, откуда взялась вся эта вода — дождя давно не было. Видимо, все это работа капризных венецианских приливов и ветра. Хорошо, что на нем не кроссовки. Сандор не любил цветную обувь и даже в жару напяливал военного образца тяжелые берцы, вечно нарываясь на критику ехидных монахов, что летом переобувались в легкомысленные сандалики. Сейчас обувка была крайне оправданной — а вот Санса с ее легкими туфлями наверняка промочит ноги. Он поморщился. Ну не читать же ей нотации в стиле заботливой мамочки: «Детка, сегодня будет высокая вода, надень сапоги!» Тьфу! Да и не станет она его слушать. И вообще — он ей не монашка. Марцио позади недовольно мяукнул. Они вышли на взлетную. Асфальт раскалился до предела, и вдалеке над ним висело мутное марево. Сандор оглянулся. Санса огорченно рассматривала носки измазанных глиной туфель.  — Ты как, в порядке? Ноги не промочила? — решился-таки спросить он, дернув плечом в попытке сдвинуть повыше сползающий рюкзак.  — Нет. Но балетки безнадежно испорчены.  — Балетки?  — Ну да, эти туфли так называются.  — А-а-а. Я не понял. Никогда не интересовался, как называются женские шузы. Санса глянула на него с недоверием, словно подозревала какой-то подвох, но комментировать не стала. Иногда Сандору начинало казаться, что она принимает его за кого-то другого — или примеряет на него чей-то образ. Но не спрашивать же о таком? Ничего, когда они узнают друг друга получше, возможно, все устаканится. Неожиданно в голове мелькнула предательская мысль: «А стоит ли? Может, лучше держаться от нее подальше? Пока не поздно?» Что именно будет поздно, Сандор не смог понять, поэтому отмахнулся от этого бреда и зашагал вперед, к торжественно блестящему на солнце, похожему на несколько рядов составленных вместе стеклянных детских башенок, новому зданию терминала. Когда он в последний раз ждал автобуса на площади перед выходом, то вдоволь налюбовался на декоративный искусственный водопад с подсветкой в виде плавающих в мелком водоеме разноцветных шаров. Сандору казалось странным, что люди бегут мимо, не обращая внимания на все это благолепие. И ему нравилось, что никуда не надо спешить: он только провожающий, только встречающий, только прохожий. Можно было сесть на скамейке и просто пялиться на шары, лениво колышущиеся в прозрачной воде, ожидая прибытия шаттла АТВО. Можно было пойти в светлое здание зала прибытий и выпить там кофе — в зале отлета было слишком шумно, на его вкус, и даже озабоченные пробегающие мимо путешественники не забывали пялиться на его шрамы, что на корню портило Сандору настроение. Вдоль квадратных колонн зала отлета вечно сновали красивые девушки в узких, как вторая кожа, джинсах, словно сошедшие с обложек журналов, аккуратненькие и чистенькие, готовые к новым приключениям и специально для этого приведшие себя в идеальный порядок. Таращась на них, Сандор забывал, что он такое, и начинал чувствовать себя почти нормальным — до того момента, пока какая-нибудь из этих смуглокожих нимф не бросала на него настороженный взгляд, в котором за секунды сменялась гамма эмоций: от недоумения до отвращения. В такие моменты ему хотелось свернуть кому-нибудь шею. Возможно, себе. Или всем этим девочкам вместе взятым. Или Григору, у которого таких проблем не было никогда. «Женщины любят психов», — как-то прокомментировал его приятель по передержке в приюте, когда, по возвращении от брата, Сандор шепотом рассказал про оргии дома. Он часто спал на лоджии — брат запирал дверь изнутри, и он был вынужден мочиться через ограду балкона прямо на улицу. Соседи так боялись Григора, что не смели и вякать, тем более полиция, вызови ее какой-нибудь осел, все равно бы встала на сторону «героя войны», а у настучавшего бедняги потом были бы большие неприятности с двухметровым соседом. Григор никогда не скандалил. Он просто проходил мимо — и смотрел. Этого обычно хватало надолго. Так что запертый на лоджии пацан, удобряющий самшит и лавровый лист живой изгороди внизу, никого не смущал. Подглядывать было нельзя — это приравнивалось к воровству. Григор как-то застукал его за тем, что изнывающий от скуки Сандор, прислонившись изуродованной шрамами щекой к прохладному стеклу (летом на лоджии было невыносимо жарко к вечеру — дом смотрел на восток и за день раскалялся так, что впору было жарить яичницу прямо на перилах балкона), украдкой глянул сквозь неплотно задернутые внутри блекло-зеленые с пятном от вина гардины. Брат, как выяснилось, очень некстати отошел к окну покурить. Сандор увидел на кровати блестящее от пота женское тело: (Григор не признавал кондиционеров и не хотел тратиться, за годы проведенные в армии он привык к жаре и даже говаривал, что «зной прочищает мозг») смуглое бедро, качающуюся взад-вперед ступню с облупленными розовыми ногтями, бок с белой полоской от купальника, и ему стало еще жарче. А потом он неожиданно ввалился в комнату и под заливистый смех визитерши был почти подвешен за ухо — к счастью, не с той стороны, где был ожог. «Ты подсматриваешь за мной, сучонок? Глядеть исподтишка — грех! Это тебе даже на катехизисе говорили! — Григор затушил папиросу об уже усыпанный черными пятнами подоконник, и Сандор с облегчением выдохнул. — Если твой глаз соблазняет тебя — вырви его! Еще раз увижу твои гляделки у окна — и следующий бычок я загашу прямо туда. Посмотрим, будет ли он шипеть… А теперь пшел отсюда!» И Сандор вылетел лбом вперед прямо в бетонную темно-красную ограду. Он тогда рассек уже обезображенную бровь и, утирая кровь ветхим синим спальником, что отец когда-то сто лет назад купил со скидкой в спортивном магазине, слышал, как визгливо хихикает Григорова шалава: «Люблю смотреть на решительных мужчин. Как они воспитывают детей. Меня это возбуждает! Из тебя вышел бы отличный отец, котик!» И мрачный ответ Григора: «Тебя даже мухоловка на потолке возбуждает. Пацан получил, что заслужил. Еще не хватало мне чертова дрочилы на балконе!» С тех пор он больше не подсматривал. А когда начиналось мерное постукивание и скрип родительской кровати, зажимал уши спальником и считал до тысячи. Этого обычно хватало. Подсматривать — грех. И подслушивать тоже. Он шел, не глядя назад. Незачем было пялиться на нее — все равно ничего у них не выйдет. Она не его — стало быть, это воровство. Пусть Санса не всегда осаживает его взглядом, пусть порой ему кажется (наверняка только кажется), что она чего-то ждет от него, побуждая идти дальше, ближе — это все ловушка, химера. Они просто принадлежат к разным породам. А межвидовых отношений не бывает. Она была из тех девочек — в обтягивающих стройные ноги джинсиках, пахнущих цветочным парфюмом, ясноглазых и пугливых, пусть и старалась не показывать свое к нему отвращение. А он — к какому виду принадлежал он сам? «Обожжённых ублюдков, таскающих за всеми чемоданы», — сказал сам себе Сандор и отпихнул целлофановый, прилепившийся к перемазанной глиной подошве коричневый пакет с надписью «Свежие фрукты Ремо и Паоло». Мешок хлопнул и привидением умчался вперед по широкой взлетной полосе. Сандор проследил взглядом, как тот, уменьшаясь, летит к узкому, похожему на средневековый мостик коридору «рукава», пуповиной торчащему из задней стены аэровокзала. «По крайней мере, я помню свои уроки», — пронеслось у него в голове. И так должно оставаться и впредь. Он, не озираясь, бросил шаркающей позади Сансе:  — Надо попробовать войти через служебный вход. Автоматические двери, скорее всего, заблокированы.  — Да, я тоже об этом подумала, — прочирикала она, кашлянув, словно у нее пересохло в горле. Наверняка и пересохло. В сумке была вода, но Сандор не хотел останавливаться сейчас. Обойдут аэропорт и поедят подальше. У него было отличное место на примете.— Знаешь, я читала в одной книге, что героям пришлось даже заползать через ленту для выгрузки багажа. - сказала Санса с непонятным для Сандора энтузиазмом в голосе.  — Эти твои книги… Я надеюсь, до этого не дойдет, — мрачно бросил он. Нет, не будет он на нее смотреть. Вот не будет, и все. — Я вообще не уверен, что нам туда надо. Обойдем кругом. Я потом зайду и гляну, как там насчёт еды… А ты подождёшь меня снаружи.  — Я не хочу… — заныла было Санса, но он прервал ее.  — Тебе придется. Мы не можем везде ходить вместе. Я оставлю тебе пистолет. Ты когда-нибудь стреляла?  — Из пневматического — однажды. Брат давал.  — Ну — один хрен. В упор попадешь. Или заорешь. При царящей тут тишине я услышу тебя по-любому.  — Сандор, ты же сам говорил — не надо разлучаться. Ходил сторожить меня под дверью…  — Блин, Санса! Там тебя чуть не трахнули, — гаркнул Сандор, взбесившись от ее ворчания. — Я не хотел, потому что тебе было бы неспокойно. А тут…  — Да, — спокойно сказала Санса, опустив ресницы и теребя длинную выгоревшую прядь, небрежно лежавшую на плече. Сандор взглянул на нее и в который раз поразился тому, что она кажется статуэткой, куклой — настолько совершенно в ней было все — и вместе с тем живая, трепещущая, как бабочка, сидящая на краю стены: раскрывает крылья, закрывает, сейчас мгновенье — и упорхнет — навсегда. — Мне было бы неспокойно. И тебе тоже. Там была известная опасность. А тут — неизвестная. Мне проще пойти с тобой, взять тебя за руку, зная, что ты рядом — и тебе будет проще не заморачиваться, как я там, снаружи, и спокойно оценить обстановку. А ты хочешь какого-то ненужного накала страстей, саспенса, как в дерьмовых ужастиках. На что тебе это? Неужели нам уже этого не хватило? Вместе — и каждому по отдельности? Санса подняла глаза и не мигая, с вызовом уставилась на него. Сандор не смог отвести взгляд, проклиная в душе ее претензии на откровенность и вместе с тем возвращаясь к ее словам «…взять тебя за руку, зная, что ты рядом…» Говорят ли так о человеке, до которого нет дела? Ему казалось, что нет. И вместе с тем, даже смотреть на нее было невыносимо — как на солнце в полдень, когда все приличные люди идут вздремнуть, проводя сиесту подальше от раскаленных улиц. Каждую минуту, каждую долю секунды, что он смотрел в эти большие, широко расставленные под прямыми бровями глаза на узком, слегка неправильной формы лице — темно-синие, сейчас почти серые от яркого солнечного света, как грозовая волна, он знал — он крадет. Даже не крадет — грабит. Он чувствовал себя самым отвратительным преступником этого мира — и не мог от нее оторваться. Санса слегка улыбнулась — это своей напряженно-вопрошающей улыбкой — и снова опустила ресницы. И пробормотала:  — Потом… Вот что… Сандор, мне надо в женскую комнату… если дверь открыта, мне бы хотелось… Он с ужасом уставился на нее, полагая, что это была дурная шутка.  — Тебе надо — куда?  — В туалет! — на ее скулах вспыхнули два красных пятна, словно кто-то надавал ей пощечин. Сандор потер рукой лоб и почувствовал, что и у него тоже горят щеки, как у первоклашки, что первый раз видит писающую под кустом девочку. Какой-то бред! Они точно тут рехнутся вдвоем.  — Если тебе надо… хм… в туалет — в твоем распоряжении все летное поле! И весь берег Адриатики. Я отвернусь и обещаю, что не буду подглядывать… — бросил он излишне резко, чтобы скрыть оторопь от это нелепой ситуации.  — Сандор, я так не могу. Я не привыкла. Если бы еще в лесу…  — Ты, блин, не в походе! Мы тут одни — не считая… В общем, одни. Некому за тобой подглядывать! Кроме горы трупов.  — Каких еще трупов?  — Тех, что мы еще не встретили, но которые наверняка желают с тобой познакомиться поближе, — устало пробубнил Сандор. Ну как это может быть непонятно — чего там, в ее этой голове?  — Лучше трупы, чем одиночество. Дойдем до «рукава», проверим вход, и я зайду внутрь. И ты тоже.  — Как хочешь. Ему надоело спорить. Марцио опять зашебуршился в клетке. Сандор решительно зашагал вперед, всем своим видом показывая, что разговор закончен. Санса, судя по звуку, побрела за ним. Неожиданно рюкзаки потяжелели — все шло не так, как он планировал. Возле одной из сигнальных башенок о двух огнях, похожих на стоп-сигналы на железнодорожных переездах (сейчас они, естественно, были выключены и Сандор опять задумался, что вся эта огромная инфраструктура теперь — никому не нужный хлам), лежал первый труп: работника аэропорта в неоново-желтой светоотражающей форме и наголовнике-рации. Он, судя по всему, валялся там уже давно и успел мумифицироваться. Ни глаз, ни носа у сигнальщика не было — тут уже потрудились вороны, что с довольным видом разгуливали по обочине взлетной полосы. Санса пискнула и уткнулась ему в плечо сзади, долбанув при этом переноской с Марцио Сандору по ногам. Кот недовольно зашипел, а Сандор даже не заметил боли в колене, боясь спугнуть момент (да, бабочка села на палец — по своей воле). Он остановился, давая ей возможность прийти в себя — и себе тоже. Сандору было совершенно наплевать на труп, но от ее близости опять перехватило дыхание, и стали подкашиваться ноги. От Сансы пахло шампунем и каким-то кремом — вроде солнцезащитного лосьона. Ее макушка щекотала ему шею, и это было совершенно невыносимо. Он бросил сумку на асфальт и начал было уже разворачиваться, как она отскочила на шаг назад. Сандор проклял себя за резкость и неуклюжесть — спугнул-таки! Но она была так непоследовательна, так по-детски спонтанна! Смотреть на нее он сейчас не мог, поэтому остановился и медленно поднял мешок с продуктами. Тело бунтовало, руки покрылись мурашками — ну что за вздор! Вороны впереди опять принялись за дело: недовольно покаркивая и ловко цепляясь за куртку умершего, полезли к лицу. Сандор подумал, что близость Сансы каким-то странным образом провоцирует у него вспышки болезненных воспоминаний о брате — вот тот ему везде и мерещится. За последние пять лет он столько не думал о Григоре, как за эти двое-трое суток. Это было малоприятно и подозрительно, а, что самое главное — напрочь блокировало ему мозги. Надо было убить его тогда — в тот единственный раз, когда это было возможно. С годами брат стал почти параноиком и все меньше доверял Сандору, по пьяни злобно грозясь удушить «подленыша и гниду» — а потом и вовсе исчез. Сандор упустил все свои шансы — как всегда — а теперь брат будет его преследовать до смерти, хоть бы она была скорой. Он таращился на Сандора отовсюду — глазами птиц, трупов, таился в глубине сансиного вопрошающего взгляда — и в уродливости собственного отражения. Это было нескончаемое наваждение. Большой вездесущий брат, позаботившийся об однозначной инаковости подопечного. Сандор выпрямился и, тряхнув волосами, побрел дальше. Санса едва слышно пробормотала: «Прости», и прибавив шагу, обошла его справа, старательно не глядя на левую обочину, на уютно устроившегося у стоп-сигнала «укротителя воронов». Вскоре тот остался позади, и вокруг них опять была лишь выгоревшая трава, аэропортные «вертушки» и что-то клюющие в зарослях стайки воробьев, возмущенно взлетающие от далеко разносящихся по пустоши аэропорта звуков их шагов. Они миновали два небольших мертвых самолета, стоящие на пятачке аэропарковки — те, что углядела Санса, когда они высадились. Сандор никогда не видел вблизи таких маленьких аэромобилей. Частные, что ли? Нет, на корпусе были логотипы крупных международных авиакомпаний. Наверное, для каких-то коротких перелетов. Им бы такой пригодился — умей они пилотировать. Санса косолапо брела впереди, помахивая переноской с Марцио. Сандор подумал, что кот такого обращения точно не оценит, но делать сейчас замечания Сансе ему показалось неуместным. Кажется, они с котом вообще не ладили, что было ему досадно до зубовного скрежета. От Сансы так и веяло холодом. Возможно, она вообще не любит животных. Сандор мог это себе представить, хотя понимал с трудом. Иезуиты — те, кто был в курсе, что он прикармливал тощего разбойника с набережной Канареджо — все без исключения относились к коту с симпатией, даже фра Гульельмо, у которого была дичайшая аллергия на всех животных сразу — даже на голубей (которых, к слову, как почти коренной венецианец, Сандор терпеть не мог — в особенности за то, что его по весне отправляли чистить заляпанные гуано наружные окна первого этажа). Все добродушно шутили и даже украдкой отдавали воспитаннику годные для кота остатки ужина. Марцио быстро стал всеобщим тайным любимцем — уважаемым членом общества, ценимым за независимость и свободолюбивый характер, а еще пуще — за то, что с его появлением совершенно исчезли крысы в подвале и мыши на кухне. Сандор уже собирался официально представить кота настоятелю, но потом закрутилась вся эта путаница с эпидемией, и вскоре в древней монастырской обители единственными представителями остались не приобщенный к религии приемыш Сандор и злостно не соблюдающий ни постов, ни обетов Марцио. Странная ирония судьбы, не иначе как. Санса в очередной раз споткнулась на ровной гладкой светло-серой поверхности взлётной полосы. По ширине и развороту в самом начале, возле брошенных несимметрично, словно детские кубики, полосатых будок, а также по черному следу на асфальте Сандор пришел к выводу, что именно с этой дороги стартуют перед отрывом от земли самолеты. Из своего единственного полета он, естественно, это не запомнил, но порой отсутствие опыта отлично компенсируется логикой и знанием жизни. Это было его кредо. Радости, конечно, от этого мало, но хоть сколько-нибудь утешает. Он уставился на ноги своей попутчицы. Под краем светло-голубых «выгоревших» джинсов (уж ей-то не приходится подшивать брюки — ноги, казалось, стартуют от нежного изгиба талии, слегка замаскированного скромной, разительно отличающейся от вчерашнего платья кофточкой) виднелась узкая розовая пятка с поперечными складками на коже, пересекающими натяжку сухожилий. Никаких там мозолей-ранок — край туфель туда не доходил. Он даже не прилегал к ноге. Санса напялила обувь, что была ей велика, и теперь стеснялась об этом сказать. Сандор ругнулся про себя. Ну что за дурь — а ведь она не сильно отличается от него по возрасту! По дороге со станции — после их случайного знакомства на вокзале Санта Лючия, где он чудом вытянул ее из озверевшей от паники толпы — шагая с ней рядом по городу и старясь не задевать или не угнетать эту чудо-птицу своим присутствием, он спросил, сколько ей лет. Санса сказала, что в начале февраля ей исполнилось восемнадцать. Сандор слегка удивился — он думал, она младше. У Сансы был такой невинный хрупкий вид, что ей запросто можно было дать и пятнадцать. Поэтому он с самого начала — когда увидел ее на мосту возле Санта Маргериты и чуть не врезался в стену на монастырской моторке — поставил себе табу: «Она малолетка, и речи быть не может — выбей это из головы». А оказалось, что Санса всего на четыре года его младше. Этот факт заставлял его (глубоко, очень глубоко внутри) трепетать и мысленно бить себя по затылку, придумывать другие запреты и отговорки. Но по ночам эта разница в возрасте — не такая уж большая — казалась вполне осмысленной, да и все остальное переставало подрезать крылья его томлениям. Все кажется проще, когда ты в своей комнате с закрытой дверью, и никто не знает, о чем ты думаешь и чем занят. Все тайны уходят в пот на подушке, в лунный свет, скользящий по полу, в звуки, что маскируешь, кусая край ненужного в липкой жаре одеяла, потому что их могут услышать бредущие мимо в ночи по нужде братья — а они наверняка разгадают, в чем дело — во влажную развратность обременяющих плоть простыней, в те грезы, что рождаются и умирают за считанные минуты, сжигая плоть ладони своей бесплодностью. В такие моменты кажется, что все возможно, и что даже в его постели может быть женщина — такая, как Санса. Что даже такой продукт портовых отбросов Венето, как Сандор Клиган, имеет право представлять себя рядом с дремлющей, как дитя, северной патрицианкой, небрежно свесившей тонкую кисть на слишком грубый для ее тонкой полупрозрачной кожи хлопок. Такие, как она, наверняка спят на батисте — или на шелке — как в американских фильмах. Спят на благородных тканях, пьют просекко перед ужином в сумерках и точно знают, что их ждет в ближайшие десять лет. Вернее говоря — знали. Теперь все изменилось, и они равны — перед богом или перед дьяволом. Сандор уже не верил ни во что. Только в то, что ему надо увезти ее из проклятой Венеции. Как можно скорее, как можно безболезненнее. Он задницей чуял надвигающуюся беду. То пугало, что они узрели под мостом Свободы, только подтверждало это его ощущение. Ему, по совести сказать, было наплевать, что или кто это был — Сандор уже перестал обращать внимание на дерьмо, что приходит в голову людям, даже если это его собственная голова — но оставаться в этом бредовом месте Сандору хотелось меньше всего. Они найдут скутеры, рванут в Падую, отыщут ее младшую сестру и потом — видно будет. Подальше отсюда будет думаться легче — лишь бы оставить позади этот мир абсурда. Для этого надо было провести ее без приключений вокруг аэропорта, накормить и найти транспорт. Ага — и переобуть. Как можно скорее, пока она не вывихнула себе ногу в этих самых «балетках». Почему балетки? Эти шузы совсем не были похожи на белые хрени, что наматывали на ноги балерины. Настоятель однажды, с пару лет назад, взял Сандора на выступление какой-то русской танцевальной труппы в Ла Фениче. Давали какую-то сказку — вроде там было про птиц и принцев — впрочем, Сандор ничего не понял и благополучно вырубился в первом же акте, и продрых до антракта — а потом и второе отделение тоже. Ему безумно не понравились скачущие в трико мосластые мужики, да и женщины не внушали ему доверия. Была в них какая-то вымученность — вроде той, что он наблюдал у братьев в великий пост — необходимость через силу. А мазохизма Сандор не выносил. Потом его подозрения подтвердились, когда после спектакля, недовольный и спросонья, растолканный настоятелем, он увидел в фойе спешащую домой балерину. Вблизи она была худая, жилистая и казалась изможденной. Отмытое от косметики лицо с ввалившимся щеками показалось ему старым и почти уродливым. А она прошла мимо — тяжело и неграциозно — и на него пахнуло тяжелым духом - смесью пудры и пота. Для своей женщины он бы такого не хотел. Никто не должен мучиться. Особенно она. Бредущая впереди него в нелепых балетках и мотающая переноской с несчастным котом. Неожиданно Санса остановилась и опустила клетку — Марцио зашипел и высунул из дверцы кончик хвоста. Сандор уже было решился на возмущенную реплику, а она, не оборачиваясь, вытерла ладони о джинсы, вытащила из заднего кармана резинку цвета морской волны и, надев ее на запястье, принялась собирать рассыпавшиеся по плечам волосы в высокий хвост. Он тупо смотрел на то, как обнажается ее шея — жарко стало, что ли — и думал, что так она наверняка обгорит, потому что кожа на затылке была нежной и не тронутой солнцем. От этой прически вся ее фигура стала еще более узкой, хрупкой, стремящейся куда-то ввысь — того и гляди улетит. Проще было не смотреть на нее вообще. Лучше уж трупы — или вороны. Горечь во рту и Григор в голове привычнее, чем эта превращающая его плоть в дерево, а внутренности в кисель, маета. Он молча дождался, пока Санса закончит с волосами, и обошел ее, прибавив шагу. Так они и к вечеру не доберутся — с Сансой в качестве направляющего. Это значит, что придется искать какой-то ночлег в аэропорту — а этого Сандор как раз хотел избежать. Ему не нравилось это открытое, малоизученное, странное пространство. Он еще раз оглядел местность и двинул к повороту на ближнюю к терминалу полосу. Они могли свернуть к зданиям и раньше, пройти по поросли порыжевших от солнца травы и сурепки, но Сандор сомневался, что Санса в своих дурацких туфлях это оценит. Они и так уже тащатся добрые сорок минут. Теперь им надо было поспешить — прямо по курсу был вожделенный комплекс Марко Поло. Санса шла так понуро, что Сандор проклял себя за то, что не взял одну из брошенных на поле машинок для обслуживающего персонала — ну как-нибудь справился бы он с управлением! Не мог же он ей сказать, что не умеет водить. Но больше, чем надобности неприятных призваний в собственной некомпетентности, Сандор боялся шума. Кто знает, что может выползти из терминала, заслышав рев мотора! Она пока не жаловалась и покорно шла вперед, за что он был ей безумно благодарен, хотя и видел, что силы Сансы Старк на исходе. Он слегка отстал и поравнялся с ней, чтобы хоть как-то морально ее поддержать. Санса, казалось, не заметила маневра, хотя расправила плечи и даже прибавила шагу. Сандор смотрел на ее раскрасневшиеся щеки и все не мог оторваться от забытого ею локона, что прилип к влажному виску. Сегодня слишком жарко для таких, как она. Если бы он не задрых возле церкви, они могли бы уже быть на месте — что там, ехать в Падую с ветерком.  — Ты устала?  — Нет, не очень… Вот туфли… Ничего, впрочем. Эта рассеянная реплика неожиданно его взбесила.  — Ничего? Блин, ты надела самую неудобную обувь, что у тебя была! Ты бы еще на каблуках потащилась! — Прости, что? — Санса обернулась и уставилась на него с деланным недоумением, хотя по поджатым губам и страдальчески нахмуренным бровям он понял, что попал в точку. Ей было чертовски скверно в этих балетках, а он еще и наорал на нее! А ей и так стыдно — вон, уже почти губы кусает, чтобы не расплакаться.  — Ничего. Тебе надо переобуться. Прости, что сорвался.  — Нет, ты прав, — Санса глянула мимо него на здание аэропорта и прищурилась, пытаясь оценить расстояние. Он видел, как дрогнули ее ресницы, и ему стало мучительно стыдно за свою грубость.  — Наверное, так будет лучше, — Она скинула болтающиеся туфли и осторожно ступила на горячий асфальт кончиком босой ноги. — Так мы дойдем быстрее, — Санса сняла и вторую туфлю, нагнулась — при этом у нее задралась майка, и Сандор судорожно сглотнул, гоня из головы очередную непрошеную мысль — и, взяв туфли за задники, размахнулась, чтобы бросить их подальше в траву.  — Ты чего? Это зачем? — Он перехватил ее руку, сжав тонкую, с выпуклой косточкой, кисть.  — Они же неудобные…  — Что за дурь! Мало ли, пригодятся. Неизвестно, найдем ли мы открытый магазин в аэропорту… Не хочешь нести, дай сюда… Санса безропотно отдала ему туфли, хотя и наморщила нос так, что даже веснушки перестали быть видны. Он вздохнул и закинул согретую ее теплом, испачканную глиной Тессеры обувку в сумку с продуктами — благо те были в основном в закрытых упаковках. Теперь хорошо бы она не поранила себе ногу и не сбила бы пальцы о камни. Впрочем, поверхность взлетной полосы, по которой они шли, была неожиданно гладкой — ни гальки, ни мусора, ни таких привычных глазу жителя Севера Италии бычков. Только кое-где по асфальту неслись комки сухой соломы — пережитками того времени, когда траву в аэропорту все же подстригали. Санса шла осторожно, но быстрее, чем в обуви, и Сандору почти захотелось ее похвалить, и он бы это сделал, не вспомни неизвестно зачем, как неискренни были тирады одной из его «приемных матерей», когда его единственный раз взяли кататься на горных лыжах. Он возненавидел этот ненужный риск, а больше всего его задевало, что у младшего сына пары, что тогда заботилась о Сандоре, получалось все не в пример легче, изящно и ненарочито. А он — почти пятнадцатилетний увалень — был как медведь на льду и на обратной дороге, когда все кончилось, стоически терпел, сжав зубы — а ноги ныли невыносимо. Ну не мог же он доставить удовольствие пронырливому пацану, что то и дело толкал его в бок и подмигивал «Ну как?» Никак. Иногда надо было делать вещи — и все. И незачем было за это хвалить. Его делом было терпеть все выкрутасы опекунов — или сбегать от них, а сансино теперь — идти к этому долбаному терминалу, нравится ей это или нет. И она шла, а он с каждым шагом уважал ее за это все больше. Но до конца пути — пока их голов не коснулась тень здоровенного Боинга, замершего у крайнего рукава-коридорчика — он не проронил ни слова. Там они замедлились. Санса поставила клетку с Марцио на асфальт и беспокойно переступала с ноги на ногу, словно асфальт жегся не там, на солнцепеке, а тут, на длинной синей полосе отчуждения, которой злое полуденное светило само решило разметить границы своих владений.  — Ну что? Пойдем в обход, или все же ты хочешь попытаться зайти внутрь?  — Внутрь… — коротко бросила Санса, утирая влажный лоб. Сандор вздохнул — он все еще надеялся, что она передумает, хотя уже мысленно готовился к проникновению в аэропорт — и возможным последствиям.  — Хорошо. Тогда стоит попробовать зайти тут. Видишь — там есть служебные двери. Возможно, нам повезет (или скорее не повезет, ага) — и одна из них окажется открытой. Он подошел и безо всяко надежды подергал металлические прохладные ручки. Вторая дверь оказалась незапертой — более того, изнутри торчал ключ на длинной синей с белым ленте. Сандор на всякий случай осторожно вытащил блестящий кусочек металла из замочной скважины и сунул в карман — еще пригодится. Санса торопливо прошла внутрь. Они оказались в грузовом отсеке аэропорта. Все пространство было пронизано идущими куда-то вверх багажными прорезиненными лентами. Там и здесь беспорядочно валялись чемоданы — в основном, почему-то, красные и черные. На второй этаж, в помещение предотлетного зала ожидания, вела узкая лестница, к которой они и направились. Санса шла первой. Сандор брел за ней, озираясь и принюхиваясь — в терминале здорово воняло — смотрел на сансины запыленные пятки и размышлял, где бы им надыбать ей обувку. В аэропорту, в свободной зоне, точно были какие-то магазины — в прошлый полет он запомнил только бесконечные витрины с сувенирами и какие-то дорогущие бутики с мужскими рубашками. Добраться бы туда — без приключений. Наверху, возле рукава, под одиннадцатым номером выхода людей не обнаружилось. Санса, завидев указатель с вожделенной белой на синем фоне фигуркой нелепой девочки в платье, рванула по стрелке в узкий коридорчик между неработающим кафе и открытой зоной лавки дьюти-фри (где между рядами с духами Сандор заметил высовывающуюся из-за стойки чью-то распухшую черную руку, но заострять на этом внимание не стал).  — Погоди, — он удержал ее за руку. Санса недовольно оглянулась. — Может, мне все-таки стоит проверить? Ну, клозет.  — Да ну еще, глупости! Ты же слышишь — тут никого нет. Что может быть в туалете терминала? Призрак аэропорта? — Санса выдавила из себя неубедительный смешок и, выскользнув из его захвата, направилась к серой двери, потянула за круглую металлическую серебристую ручку и исчезла внутри. Сандору хотелось глянуть, что имеется из продуктов в баре и в магазинчике, и заодно посмотреть, кто же там умер, но он решил, что с этим стоит погодить. Он присел рядом с недовольно крутящимся в переноске Марцио. Кот глянул на него, как на предателя и отвернулся.  — Я не виноват, приятель — тут все же лучше, чем в мешке. В ответ он получил обиженное шипение. За спиной хлопнула дверь. Не могла она так быстро… закончить. Прошло всего несколько секунд. Сандор встал и обернулся к вылетевшей из туалета Сансе.  — Ты что? Все в порядке? Она была не просто бледной — а зеленовато-белой. На ничего не выражающем лице застыли широко распахнутые темно-синие, кажущиеся еще темнее на контрасте глаза. Санса закрывала рукой рот, словно ей было дурно. Она отвела узкую ладонь — даже та побледнела, и вокруг розовых ногтей отчетливо виднелись коричневые полоски от загара — ото рта и прошептала:  — Да… Все хорошо… Просто… После чего ноги у нее подкосились, и Сандор едва успел подхватить сомлевшую, как кукла, осевшую на белесый с прожилками мраморный пол любительницу общественных туалетов. Она была чертовски тяжелой — как бывает, когда человек не владеет своим телом и больше напоминает мешок с мукой. Сандор не знал, что делать: класть ее на пол или лучше посадить? Он никогда не видел обморока и вообще сталкивался с подобным лишь однажды — когда сам отключился после ожога. Тогда он очнулся на земле — но у отца были другие причины, чтобы его туда положить. Он подхватил Сансу, как обычно героинь носят в глупых романтических фильмах — она висела не то как похищенная невеста, не то как труп возлюбленной — рыжие пряди «хвоста» свисали вдоль его груди, голова безвольно откинулась. Он слышал ее неровное короткое дыхание из раскрытых бледно-розовых губ — изнутри виделись тенью ровные белые зубы — передние чуть крупноваты и наезжают друг-на друга. «Хорошо что она не носит скобку», — мелькнула у него идиотская мысль. Сандор осторожно дошел со своей ношей до дальних рядов синих кресел и кое-как (отпускать ее не хотелось, так бы и нес — вырубившуюся, спящую — лишь бы живую) устроил Сансу на жестких подушках из кожзаменителя. А что делать теперь? Нашатыря у него не было. «У всех порядочных дам имеются в сумочке нюхательные соли», — вспомнилось ему ворчание фра Гульельмо, когда одна из прихожанок — тучная старуха — вырубилась в церкви. Тогда они посадили даму на скамьи и опустили ее голову ниже колен — насколько возможно, складывая толстуху, как книгу. Тогда это помогло. Но сажать так Сансу, пребывающую без сознания, он боялся. Поэтому просто пристроился на коленях рядом и похлопывал ее по бледной щеке. Сандору казалось, что прошла вечность, пока она начала шевелиться и едва слышно застонала, поднося руку к виску.  — Ты как? Скажи что-нибудь? Что там случилось? На его растерянные вопросы Санса не ответила, только срывающимся хриплым шепотом попросила воды. Сандор рванул к сумке и вытащил оттуда пол-литровую бутылочку Сан Джемини. Им стоило беречь воду. Но он подумает об этом потом. Она жадно глотала воду, поперхнулась, облилась и, поставив бутылку на пол, приподнялась на локтях. Сандор смотрел, как двигается ее гортань, когда она глотает — слишком длинная шея, как у гусенка — или лебеденка. Оторваться от этого зрелища было невозможно, но он заставил себя встать и, еще раз окинув ее взглядом — щеки уже порозовели, и вообще ей явно было лучше — пробормотал:  — Ты отдохни, а я сейчас. Посмотрю, что можно тут найти, в лавке, ага? И бар заодно проверю. Нам нужны запасы… Санса коротко кивнула и опять занялась бутылкой. Он, то и дело оглядываясь, побрел к дьюти фри. Пробежался по рядам, отпихнул перегораживающую проход распухшую, с синим карикатурным лицом продавщицу — это ее рука со впившимся в раздутую плоть тусклыми золотыми кольцами виднелась из зала ожиданий. В лавке мало что им пригодится. Разве что духов надыбать — и напиться. Сандор прихватил упаковку воды и две коробки конфет Ферреро — шоколадных и кокосовых. Над полками со всякой дребеденью с плаката лыбилась какая-то голливудская тетка, рекламируя эти самые конфеты: «Соблазн, за который не жалко умереть». Ну нет. Умирать они покамест не собираются, но, возможно, сладкоежка Санса оценит добычу. Ему надо было посмотреть, что там, в сортире. Сандор убедился, что Санса занята перезавязыванием «хвоста» и, бросив утащенные продукты, шмыгнул в серую дверь. Запах там стоял невыносимый — к горлу подкатывало почти сразу. В туалете не было окон и вентиляция, естественно, тоже не работала. Уже было понятно, что его ожидает, но Сандор (как, видимо, и Санса) решил посмотреть, что же все-таки вызвало обморок у его спутницы. Он тихо прошел вдоль раскрытых дверей кабинок. В глубине узкого помещения, рядом с парой раковин и сушилкой для рук, у стены был пеленальный столик. Возле него сидела, развратно расставив распухшие ноги, женщина в светлом летнем платье. Глаза ее были закрыты, как и у ее ребенка, которого она держала на руках: оба, судя по виду, упокоились в объятьях «Морфея» уже давно. «Призрак аэропорта», — подумал Сандор и, развернувшись, вышел, по дороге размышляя о том, что хорошо — чертовски хорошо, что в сортире не было окон — раскрытых окон. А то Санса вырубилась бы прямо рядышком с трупом. Природа не терпит неиспользованных ресурсов — а мухам тоже надо есть и вить гнездышки для их собственных детей. Когда он закончил с баром — надыбав там упаковку подсохших круассанов и две бутылочки с кофе — они побродили вдоль витрин, нашли женский незапертый магазин, и Сандор вынудил отнекивающуюся Сансу — она еще толком не пришла в себя от туалетной «мадонны» — примерить пару серебристых кожаных кроссовок. Подобрав нужный размер, она взяла себе еще и упаковку спортивных носков, а также сиреневую ветровку. Санса в процессе подборки одежды заметно повеселела — Сандор подозревал, что мародерский «шоппинг» ее отвлечет, и не стал сообщать, что за ними наблюдали еще два трупа — мужчины и мальчика лет двенадцати, свернувшиеся калачиком возле стойки расположенного напротив бутика кожгалантереи. Санса стащила еще бутылочку с духами, чего Сандор не одобрил. Она это, видимо, поняла — или почувствовала, а может уже запомнила его «кодекс».  — Что? Это от запаха… Я не могу…  — Ладно. Пошли уже отсюда. Двигаться внутри здания вперед он не хотел, поэтому они вернулись тем же путем и вышли на улицу. Воздух, пахнущий раскалённым асфальтом и слегка — керосином — вот он настоящий призрак аэропорта — показался Сандору слаще любого лимонада. В терминале везде висел дух смерти. А им это было совсем некстати. Надо было поесть — и двигать дальше. Санса взяла свой рюкзак, а переноску с Марцио оставила Сандору. Кот все так же недовольно крутился и фыркал — непохоже, что смена носильщика его порадовала. Они медленно побрели вдоль левой стены аэропорта. Сандор точно знал, куда они направляются. В этом нагромождении не нужных никому теперь служб было только одно местечко, где возможно было спокойно отдохнуть — его секретное место, что Сандор облюбовал много лет назад — когда начал ездить провожатым в аэропорт. Туда он сейчас и вел свою растрепанную спутницу, надеясь, что до набережной трупы все-таки не добрались.