Тебе шаги на полтора. Мне — сожаленья. Тяжел Мой сон вчерашний. Мы с утра Болеем от растяжек. Замшелой совести. Мой друг, Не тормози мгновенье, Дыши, смотри — лишь смерть вокруг Легка от вдохновенья. А нам всё через терн, а мы Все платим за чужое, Смываем с рук обмылком тьмы Прощание с межою. И между пальцами земля Последним отголоском Былого. В пекло короля, Замрем на перекрестке, Забудем. С чистого листа Промчимся. К переплету Прильнем. Мораль всегда проста: Не прерывай полета, Не оборачивайся. Знай, Не тенью — человеком Крыло к косе спешит весна Сомкнуть сомненьям веки.
Дорога в обход терминала казалась невероятно долгой: даже в тени было невыносимо жарко, новые кроссовки давили мизинцы, ладонь пульсировала от мозоли, натертой переноской Марцио. Но все это были мелочи по сравнению с доведенной почти до исступления надобностью сходить в туалет. Ей стоило наплевать на чудовищную картину, увиденную там, и таки сделать свое дело. А теперь Сансе было неловко поднимать эту тему — особенно после того, что она, как какая-то малокровная девица, грохнулась в обморок — и еще более неловко признаваться, что проблема все еще стояла. Сандор хмурился и все время норовил обойти ее, то и дело дергая плечом, как спящая собака — рюкзак, что ли, у него сползает? Санса и рада была тащиться позади — чтобы он не заметил ее старушечьего шага. Ни на что большее она была просто не способна. Мочевой пузырь разрывался, жег огнем — ей казалось, что других частей тела у нее вообще не осталось. Если бы она сидела, было бы проще. А так — метр, еще один… маленькие шаги, словно она идет в узкой выходной юбке, ступает на каблуках, боясь порвать дорогую ткань — скажем, шелк или бархат. Отец вывез их в Ла Скала пару лет назад. Санса была в материном платье — узком, темно-красного бархата — прямо как у Россаны в книге. Мама после рождения Рикона слегка располнела, и многие старые вещи ей не годились, поэтому платье было отдано в вечное пользование старшей дочери. Они слушали «Богему». Санса страшно гордилась своим «взрослым» нарядом, каблуками и высокой прической, которую ей соорудила мать. И она шла по театру, как королева: мелкие шаги, изящная поступь, прямая спина, легкая улыбка на устах, каждый жест продуман, хоть и выглядел со стороны случайным. Тогда так было можно, тогда она еще была несломанной. А теперь — что за абсурдная ситуация? Она, в ворованных кроссовках, почти отключаясь от жары и зудящего мочевого пузыря, семенит по вымершему, населенному разлагающимися трупами аэропорту и молит бога о том, чтобы доползти до ближайших кустов и чтобы не осрамиться — перед мужчиной, торопливо шагающим слева от нее, и перед самой собой. От прежней королевы ничего не осталось — обратно уже не поворотишь. Остается только притворяться, что она все еще цельная личность и любимица друзей и семьи. Что не было ни Арсенала, ни всего этого ужаса с эпидемией, глобальным вымиранием и сумасшедшими, что заняли место ушедших. В это можно было верить, пока она читает — тогда вся действительность начинает таять, тонуть в сиреневой дымке, отступать, унося с собой всю безжалостность этого кошмарного мая. Прежняя Санса любила читать, но больше проводила времени в сети, болтая с подружками и гугля все подряд. Для нынешней выдуманные истории стали спасением, надёжным укрытием от реальности, которая ее не щадила — баллада о средневековом побеге от чумы казалась более настоящей, чем ее собственная жизнь, где все — и она сама — крались вдоль стен, как бледные тени, пережитки ушедшего навсегда мира. Ах, если бы можно было сесть тут у стены и почитать хотя бы чуть-чуть! Тогда бы, возможно, не хотелось в туалет так нестерпимо — в иные дни Санса вообще забывала о естественных потребностях, валяясь на пахнущем лавандой и свежестью покрывале и ладя себе: «Ну, еще глава — и тогда встану. Только дочитаю — и все». И время летело, тени ползли по мрамору пола, над рябью каналов летали стрижи, ловя сонно вьющуюся над водой мошкару, менялись запахи и звуки, лишь она и шелест страниц оставались неизменными. Так проходил еще день. А тут время словно застыло, и они бредут против него и тонут в нем, как бывает в предутреннем тяжелом сне, разводят руками вязкую, как патока, жидкость, не сдвигаясь почти ни на сантиметр. «Чтобы остаться на месте, надо бежать», — вспомнилось ей. Санса не любила «Алису в Стране Чудес» — это был не тот тип сказок, что ей импонировал — а еще меньше ей нравилась «Алиса в Зазеркалье». Санса не любила фриков, странных зверей, метафоры и алогичные ходы повествования. А теперь словно сама оказалась в такой истории. Арья вечно твердила, что на Кэррола у Сансы не хватает воображения и кругозора. Лишь бы она оставалась на месте, эта оторва. Санса не ладила с сестрой с тех времен, когда они обе паслись на лужайке перед домом и сидели вдвоем в бассейне-лягушатнике, но никогда не простила бы себе, случись с Арьей что-нибудь. Про «Морфей» думать вообще не хотелось. Все-таки это может быть выборка генов. Тогда ей не о чем беспокоиться. Только бы добраться до Падуи. Или до края аэропорта. Или до ближайшего куста, которого не было и в помине. Сандор меж тем шагал и шагал вперед — вот уж кому, ей-богу, все нипочем! Сансу начало захлёстывать раздражение. Она понимала, что, скорее всего, это вызвано историей с сортиром и, не дави бутылка воды, что она выдула у себя в комнате, ей на все внутренние органы — казалось, даже на мозг (в особенности на него) — она бы вряд ли так злилась. Сандор делает, что должно. Им надо торопиться, в особенности ей — и так задержались. Все это было правильно — и все же он ее бесил! Не будь его, ее страдания бы уже давно закончились… Ее неутомимый спутник словно почувствовал на себе недовольный взгляд и, в очередной раз дернув плечом, обернулся. — Что ты так медленно? Тебе опять нехорошо, что ли? Выглядел он озабоченным, и Сансе стало стыдно. Она прикусила губу и опустила глаза. — Нет, все хорошо. Просто устала… Он уставился на нее с еще большим недоверием — становящийся привычным взгляд. Надо врать убедительнее! И сделать спокойное лицо. Получилось у Сансы это, видимо, из рук вон плохо, возможно, потому что внутри все вопило, сигнализируя, что организм на исходе терпения. — Ну, смотри. А то надо бы поторопиться. Не хочу на тебя наседать, но… — Я поняла. Я постараюсь идти побыстрее… Прости… Сандор взлохматил себе волосы и покрутил головой. Если раньше он смотрел на нее как-то странно, то теперь вообще таращился, как на психа. Возможно, он в чем-то прав… — Нафиг ты извиняешься? Ты же не на ногу мне наступила. Устала и устала. Мы все тут звери — не из мрамора, поди. Иди, как можешь… Он отвернулся и побрел было дальше, по пути отодвинув валяющийся на асфальте оранжевый дорожный конус, но тут у Сансы по-особенному мерзко дернул мочевой пузырь и она поняла: еще пара метров — и она надует в штаны. — Сандор, э-э-э-э, подожди! — Да? Так и знал, что что-то не так. Ты очень бледная… Санса замялась, ненавидя его еще больше, чем себя. — Мне… Я, короче, не успела… ну там, в терминале. Из-за трупа я не смогла… Он прикрыл рукой глаза, как обычно делают в ответ на несусветную глупость. — Ты не успела сходить в сортир? Это ты пытаешься мне сказать? И тащишься так медленно, потому что убегает, да? Санса — это же бред! Так нельзя. Вот вообще. Санса опять почувствовала, что краснеет — от стыда и злости. Нельзя что? Хотеть писать? Или пытаться соблюдать приличия, когда весь мир рехнулся? — Да. Не успела, прости. Я не привыкла ходить в туалет, когда рядом мертвая женщина баюкает труп младенца. Это жутко. — Жутко. Но не менее жутко то, что ты себя мучишь неизвестно зачем, словно тебе три года, а я — пятилетний сосед, что пластунит в кустах, чтобы «писю поглядеть»! Мне двадцать два, черт возьми, а тебе — восемнадцать! — Сандор со злости долбанул переноской об асфальт, и внутри заорал взбесившийся от грубой встряски Марцио. — Если охота поссать — иди вон хоть за ту пальму — видишь, горшок стоит у служебной двери? Что, страшно, что и тут найдутся трупы, что тебя будут обозревать? Или ты стесняешься самолетов? Или Марцио? Давай я ему на клетку накину куртку — а то, не дай бог, чего увидит, даром что он кот, и ему пофигу! Санса молчала, замерев на месте, огорошенная его окриками. Вся эта тягомотина вдруг показалась ей донельзя глупой — как он ее обрисовывал. Поведай ей кто-нибудь раньше такую историю — она бы покатилась со смеху и наговорила бы рассказчику — или, скорее всего, рассказчице — кучу скабрезностей. В этом ключе они с подружками обсуждали, хихикая и краснея, интимные сцены в фильмах. Разумеется — до Арсенала. После эта тема уже не вызывала у Сансы интереса. В фильмах все иначе. Жизнь проще, тупее и грязнее. Время растягивается не на моментах чудесных признаний в любви и первых лобзаниях, а в совершенно иных ситуациях. Когда ты больше всего хочешь, чтобы настоящее стало прошлым, а оно вдруг залипает вокруг тебя, подобно мерзкой паутине, и ты не можешь сдвинуться, сколько ни дергаешься, и в конце остается только одно — жить его, пропевать каждое мгновенье, пока не осипнет голос, и мир не сдвинется с мертвой точки, удовлетворившись твоим унижением. Как, к примеру, сейчас. — Мы так и будем плясать, как подготовишки, когда сортир забыли отпереть? — Сандор смотрел мимо нее (к счастью). — Хорошо, постоим. Пока у тебя не лопнет мочевой пузырь или не наделаешь в штаны. Или пока кто-нибудь не заметит нас тут — тогда, ты права, про толчок сразу забудешь. — Прости… Я не хотела задерживать… Просто… — Санса наконец рискнула осторожно глянуть в сторону лица Сандора и заметила, что у него даже ноздри побелели — от злости. — Просто я так устроена. Он уставился на нее, и как-то неожиданно поменялось выражение его лица — словно гнев стерли влажной губкой, мазнув от здоровой половины до обожжённой. Осталось лишь спокойствие и какая-то странная растерянность и горечь. Сансе показалось, что стоящему перед ней мужчине не двадцать два, а все тридцать, словно ее фраза перекинула его на другую сторону десятилетия. Сансе на миг стало страшно, и она даже забыла о мучающей ее физиологической надобности. Что с ними происходит? — Да, ты так устроена… Хотя, видит бог, для нас обоих было бы проще, будь оно иначе. Но приходится иметь дело с тем, что есть — нам обоим. Прости, что сорвался. Мне не стоило орать, — он прикусил губу, и Санса заметила, что и рот у него изуродован — это было не так заметно, когда Сандор говорил, но бросалось в глаза, когда эмоции брали верх над контролем над телом, и Сандор, вот как сейчас, выдавал непривычные для себя жесты или гримасы. Словно в большинстве случаев он помнил свои лимиты, а иногда вдруг забывал, и это тотчас же отражалось на лице. — Ничего. Ты прав. — Хорошо. Если я прав, то давай заключим пакт. Ты идешь за эту дебильную сохнущую пальму и делаешь все, что тебе надо, а я, чтобы у тебя не возникло ощущения, что я подсматриваю или подслушиваю, отойду на сотню метров, отвернусь и займусь тем же — мне тоже надо отлить. Так будет честно — нет? Санса нервно хихикнула. Это было до такой степени нелепое, балансирующее на грани непристойности предложение, что она не знала, как и реагировать. С другой стороны, с подругами в средней школе они всегда ходили в сортир вместе и умудрялись даже трепаться через стенки кабинок. Сандор, конечно, не подруга, но можно считать его другом. Да и вправду, на этих условиях он вряд ли что-то увидит и услышит. — Ок. Идет. Но Марцио ты забери с собой! — Кота? Ты серьезно? Санса, ты только что сказала мне, что стесняешься кота? Ее опять бросило в краску, но в этот раз самой стало смешно. — Ну, Сандор, он же смотрит. Может посмотреть. А я не знаю, что он думает при этом. Что-то ведь точно думает? — Хорошо, — Сандор прикрыл ладонью рот и сглотнул — видимо, чтобы не расхохотаться. — Чтобы Марцио не смотрел и не думал, я отнесу его вон за тот щит у стены. Мне пофигу, делает ли он выводы, таращась на то, как я справляю нужду, поэтому глянь — клетку я поворачиваю дверцей от тебя. Так пойдет? — Да. Спасибо. — Ну, все. Пальма тебе в руки. То есть… ну ты поняла… Считай, что ты на необитаемом, залитом бетоном острове. Я пошел. Но и ты не медли — есть мнение, что с такими делами мальчики справляются быстрее девочек… Санса отошла — вернее, отковыляла за кадку с цветком. Отвлеченная на странный разговор, она на секунды забывала о мучающей ее проблеме, но в какие-то моменты организм напоминал о себе, и Санса ощущала, что кроме мочевого пузыря у нее ничего не осталось. Она слышала, как Сандор поставил клетку на асфальт. Звук от его шагов рикошетил от высокой стены терминала и стелился по раскаленной поверхности дороги вдоль боковой части здания. Она, как могла, забралась поглубже за почти высохшую, печально шелестящую выцветающими длинными «пальцами»-листьями пальму. Горшок, наверное, ничего не весит: земля в кадке была, как в пустыне, покрытая трещинами и мини-разломами. В голове у Сансы мелькнула мысль, что стоило «полить» несчастный цветок. Тогда всем бы наступило хорошо… Снимая прилипшие к покрывшейся гусиной кожей от бесконечных мучений плоти (ее почти лихорадило) джинсы, Санса в очередной раз подумала, что мир устроен чертовски несправедливо. Она оглянулась на Сандора — тот уже остановился в полутораста метрах от нее и, похоже, уже справился с предметами туалета. Санса пару раз подглядывала за братьями, и ей всегда казалось смешно-неприличным, как двигались мальчишечьи плечи и руки при расстегивании штанов, и как они откидывались назад. Санса была воспитанной девочкой и никогда не пыталась подсмотреть спереди, хотя сталкиваться с реальностью все равно пришлось — ну а как иначе, если у тебя имеются младшие братья? А вот Арья такими проблемами не заморачивалась и как-то сообщила сестре, что она поняла механизм «писания стоя», потому что долго наблюдала за Роббом (Санса не стала выяснять, когда и где) и намерена теперь научиться проделывать все это в туалете. В самом деле, Арья пару раз попробовала, пока мать не застала ее за этим экспериментом (было сестре тогда года четыре, а Сансе, соответственно, не больше восьми). Арье тогда здорово влетело, тем более, она обдула весь унитаз, а Санса вечером слышала, как мать, сдерживая хохот, шёпотом рассказывала о происшествии отцу. Но в чем-то Арья была, безусловно, права. Мальчишкам не надо разоблачаться, не надо сверкать голой попой, не надо искать себе местечко подальше от крапивы и судорожно соображать, нет ли вблизи муравейника. Это вопрос секунд. А для девочки весь этот процесс вдали от дома превращается в унизительную пытку, не говоря уже о бумажках и лопухах. Санса стащила с себя последний предмет туалета и, с опаской оглянувшись на Сандора, дала наконец себе волю. Боже! Иной раз познаешь наслаждение только от того, что позволяешь себе поступать, как зверь. Она забыла и о том, что собиралась выудить из кармана пачку бумажных носовых платков, и о том, что мальчики справляются с нуждой быстрее, чем девочки, и про трупы — даже про обморок. К реальности ее вернуло лишь то, что она чуть было не промочила сама себе кроссовки. Санса фыркнула и неуклюже натянула на себя трусы вместе со штанами. Фиг с ним, с платком. Ей не хотелось проводить лишнюю секунду раздетой. Она встала и дрожащей рукой сдвинула кадку на образовавшееся на асфальте темное пятно. Потом достала из рюкзака остатки воды и вылила под ствол засыхающей пальмы. Все-таки она ей здорово помогла. — Что это ты делаешь? — мрачно буркнул подошедший Сандор, забирая из-за прислоненного к стене деревянного паллета переноску с Марцио. — Благодарю, — ответила Санса, озираясь в поисках урны. Обнаружив обшарпанный металлический контейнер в ста шагах впереди, она бодро зашагала к нему, на ходу застегивая рюкзак. — Я вижу, тебе лучше, — бросил ей Сандор в спину. — Ага. Еще как! Я была такой дурой! Как ты был прав… Сейчас не время для условностей, — радостно сообщила через плечо Санса. Сандор, казалось, не разделял ее энтузиазма и угрюмо тащился позади, весь обвешанный сумками. «Надо бы взять у него переноску — только вот руки освободить», — подумалось ей. Педаль на контейнере не работала, так что Сансе пришлось, содрогаясь, браться за торчащую сбоку липкую пластиковую ручку и тянуть тяжелую крышку на себя. На нее пахнуло удушливым запахом гнилых овощей и еще чего-то мерзкого — желудок предательски дрогнул, хотя ее давно уже мучил голод. Она забыла, что толком не позавтракала — все физические ощущения были вытеснены проблемой с туалетом. Отвернувшись в сторону подходящего Сандора, Санса бросила бутылку в контейнер и отпустила ручку. Крышка со стуком шмякнулась на место, выпустив наружу с десяток навозных, блестящих изумрудом спинок мух. Санса как могла оттерла ладонь о джинсы, сожалея о том, что не прихватила ни влажных салфеток, ни спиртового геля для дезинфекции рук. Даже вода бы сейчас сгодилась — не вылей она ее в пальму. Они зашагали дальше, понукаемые недовольным ворчанием Марцио в переноске. — О том, что сейчас не время для соблюдения правил этикета, вспомни в следующий раз, когда тебе приспичит. Я подозреваю, что с подобной проблемой мы столкнёмся еще не раз. Особенно когда углубимся в лес, — буркнул Сандор. — В какой еще лес? — Санса даже споткнулась о толстый, похожий на затаившегося змея кабель, тянущийся от терминала куда-то за ограду. — В тот самый. Мы не будем тащиться по дорогам, обходя трупы на обочине. Пойдем через лес — когда заберем твою сестру. Найдем где-нибудь палатку и туристическое обмундирование и рванем за холмы на север. В сторону твоего дома. Я уже глянул карту. Так будет безопаснее. И кустов, опять же, больше. Пальмы поливать не придется, — фыркнул Сандор. — Есть возможность… хм… уединиться… — Но Сандор… А как же еда? — Будем двигаться параллельно дорогам. Там везде есть городки. Потом, мы же не в тропиках. Италия вся разлинована, поделена и распахана — будто сама не знаешь! Тут же плюнуть негде. Наше счастье, что ты живешь на севере, где еще сохранились леса,— Сандор в очередной раз тронул волосы, то ли отводя их, то ли, наоборот, занавешиваясь от Сансиных взглядов, словно вспомнил о том, что надо стесняться. — Короче, и обсуждать нечего. «Из лагуны — в сельву» — как гласит надпись на стене! Кстати, твоя сестра такая же? — Что значит «такая же»? — сердито пробурчала Санса. — Ну, — Сандор замялся, — городская штучка? — Вот уж нет, — Санса засмеялась, вспомнив, каким мучением для Арьи стали первые месяцы заточения в «каменном мешке» и «городе раздавленного дерьма» — как она окрестила Падую. — Она дикарка. Мне кажется, вы с ней споетесь, — вдруг нахмурилась она. Эта мысль посетила ее впервые, и она была неожиданно неприятной, будоражащей какие-то потаенные глубины души. — И то лучше, — безразлично бросил Сандор. — Одной проблемой меньше. Сколько ей? — Почти четырнадцать. Она родилась в августе. — Летнее дитя… — хмыкнул Сандор. — А ты зимнее. Я правильно запомнил? — Да. А ты? — Ноябрь. Самый гадючий месяц. В Венеции сырость и наводнения. Гарь, туманы и тоска. Вот и жизнь как-то не складывается… — Да брось! — сердито вскричала Санса, озадаченная этим приступом уныния. — Ты жив, нет? А те, кто тухнут и сохнут под солнцем теперь, кем, по-твоему, были по гороскопу? — Ты права, да. Все это хрень для домохозяек — жаль, что теперь надобность в этой породе отпала. Пошли, а то жарит. Пора отсюда валить… Он опять обогнал ее, решительно размахивая беднягой Марцио. Санса постаралась идти вровень со своим спутником — теперь ни оправданий, ни отмазок у нее не было. Да не больно-то и хотелось. Они прошли терминал, проскользнули мимо стоящих рядком автобусов, что развозили пассажиров по самолетам. В одном из них, неизвестно почему оставленном с открытыми дверями, Санса с ужасом увидела знакомого бомжа из Венеции — он растянулся на длинном ряду сидений, а возле стенки, отделяющей салон от кабинки водителя, стоял его видавший виды аккордеон, закутанный в пестрое одеяло. Этот самый потрепанный служитель музы в любую непогоду оживлял улицы Венеции не всегда благозвучной музыкой, вроде «Санта Лючия» или излюбленной «Голубки» — репертуар у старика был невелик. Теперь аккордеон, похоже, замолчал навсегда — вместе со своим хозяином. Рядом с инструментом блеснула бутылка со спиртным — от бомжа всегда разило дешевым алкоголем, но теперь это был явно дорогостоящий марочный коньяк — из таких, что дарили отцу по праздникам, заметила Санса. Вокруг лежащего деловито вился рой мух — их было так много, что, казалось, в автобусе работал какой-то небольшой электроприбор вроде бритвы или фена. Санса содрогнулась и прошла мимо на цыпочках, словно боясь спугнуть трудящихся насекомых. Ее спутник уставился в кабинку и, слегка задержавшись, ахнул: — Да это же Джеронимо! Джеронимо из подворотни возле Санта Маргериты. Тот, что музицировал! — Ага. Это он… — А я-то думал — куда делся старый пройдоха, — сокрушенно пробормотал Сандор, обходя автобус-склеп. — Жаль его. — Почему именно его? — заинтересовалась Санса. — Не знаю. Я думал, что вот такие маргиналы должны выжить. Есть в подобном течении событий какая-то логика. — Какая? Кто больше мучался, теперь хозяин мира? — хмыкнула Санса. — Возможно. А может быть, по аналогии. — С чем? — Со мной. — Я не понимаю, — Санса замедлила шаг и уставилась говорящему в лицо. — Что ты имеешь в виду? — Ну, Санса, не могла же ты не задаваться вопросом, почему мы живы, а другие… — Сандор остановился и, вытащив из сумки бутылку с каким-то спортивным энергетиком, изрядно к ней приложился и утер губы, избегая прикасаться к обожжённой части рта. Санса проследила глазами за его движением. Он поймал ее взгляд и истолковал его по-своему, протягивая ей напиток. — Хочешь? — Нет, спасибо. Не люблю персиковый, да потом, от него опять захочется… Ты хочешь сказать, что ты выжил, потому что ты не такой, как все? — Ну, — Сандор сделал еще один глоток и замялся, делая вид, что смотрит, как там Марцио. — В чем-то оно так. Я малость выбиваюсь из толпы, если ты не заметила… — Из-за… — Санса поймала себя на том, что не может произнести слово «ожог», словно оно само по себе способно было причинить боль. Остальные варианты были еще хуже: «травма»? «несчастный случай»? «уродство»? К счастью, Сандор избавил ее от надобности «изобретать велосипед» и, мотнув головой, перехватил инициативу: — Не только. Еще и судьба. Я сам не понимаю. Это как ощущение. — Я думаю, это вопрос генов, — сказала Санса. — Мы другие — но не в том смысле, что мы уроды, а в том, что чем-то отличаемся по устройству организма. Ну там — антитела лучше вырабатываются, или у нас врожденный иммунитет. Я поэтому не боюсь за Арью. Если я выжила и моя теория верна — она тоже будет невредима. По крайней мере, в безопасности от «Морфея» — Да, возможно, ты права. Это похоже на правду. Но мне эта твоя теория не очень нравится. Лично мне… — Почему? — Санса взглянула на Сандора и опять заметила, что он старательно отводит глаза. Ты же сирота — тебе-то что? — Нам стоит поторопиться, а то мы опять замерли тут в беседах. Потом как-нибудь. На привале в лесочке на холмах, когда вокруг не будет трупов, а за спиной… — Чего? Что ты скрываешь от меня? — Она почти перешла на крик, но Сандор только отмахнулся. — Самолетов и пережевывающей время беззубой Венеции. Я устал от нее. Пошли. Они вышли из зоны летного поля, миновав сетчатое ограждение, затянутое поверху колючей проволокой. Калитка была приоткрыта, замок, когда-то запиравший ее, валялся неподалеку, уродливо перекушенный каким-то явно неподходящим для этого инструментом. Сандор толкнул калитку плечом, раскрывая ее пошире, чтобы, видимо, не задеть многострадального кота, и металлическая дверца издала печальный протяжный звук, прозвучавший как стон, тут же разнёсшийся по пустому пространству вокруг. Санса вздрогнула, по спине опять побежали мурашки — как от скрипа ножами по тарелке, которым, бывало, нарочно третировали ее Арья с Браном — а Марцио заорал в ответ, приникнув к дверке переноски совершенно одичавшей тоскливой мордой. Теперь им оставалось только пройти мимо здания аэропорта и добраться до парковки. Тут уже были вполне приличные дорожки и тротуары, и Санса больше не ощущала себя грабителем, проникшим на запретную территорию. Они продолжали держаться ближе к стене — от канала слева ощутимо несло тлением. Похоже, Сандор был прав, предполагая, что народ сгрудился возле любых намеков на порталы, будь то станция водных автобусов или стойки регистрации на рейсы, и если не хочешь таращиться на трупы — стоит избегать этих мест. Они завернули за угол и вышли к фронтальной стене Марко Поло. Искусственный водопад не работал, равно как и подсветка плавающих в водоеме шаров. В декоративном прудике колыхалось белое, как рыбье брюхо, тело. Этот явно умер не от «Морфея». Вода покраснела от выпущенной крови, запястья мужчины были рассечены решеткой до самого локтя: три разреза вдоль, три поперек — не хватало только крестиков и ноликов. Санса хотела было отвести глаза — но не могла. Сандор тревожно переводил взгляд с нее на труп самоубийцы. На одном из шаров была сделана надпись на английском — видимо, кровью — хотя теперь она стала коричневой. Санса подумала, что мужчина мог и прокидаться — если бы шар перевернулся в воде, они никогда бы не смогли прочесть это загробное послание. «There is no exit. The dead are ahead. You freaks — evolutionary dead ends». — Что там написано? — Это по-английски. «Выхода нет». — No exit я и сам в состоянии понять. А дальше? — «Мёртвые нас опередили. Фрики — тупиковая ветвь развития». — Ха! Прямо как по твоей теории. А ведь это о нас. Мы — тупиковая ветвь развития. Мы — фрики. И ты, и я, и даже бедняга Марцио. Кошки тоже умирают от «Морфея». С тобой все в порядке? — Да. Странным образом. Тут я вижу, от чего он умер, и это не так жутко. — Не так жутко? — Сандор нахмурился — Ты о чем? Он выпустил себе кровь в эту лужу и использовал ее в качестве загребучих чернил, чтобы начертать свою «предсмертное ля-ля»! — Ну да. Но хоть понятно, что умер он от перерезанных вен, а не неизвестно от какой хвори. — Ну разве что. Ты все-таки странная, ты знаешь? Если тебя это не шокирует, хотя бы воздержись мыть в этой воде руки. — Я и не собиралась. Пошли? Парковка вон там, — Санса подтянула повыше лямки рюкзака и взяла поставленную на асфальт переноску. Похоже, Марцио уже было все равно, кто его тащил — он ворчал и шипел даже в руках у Сандора. На парковке обнаружилось с десяток машин, два фургона, и длинный лимузин «Ладомас», который, Санса знала, перевозил группы пассажиров на рейсы из близлежащих городков. Все было слишком буднично — никакой паники и давки, даже наоборот — словно ничего и не произошло. Обычный не самый загруженный день в аэропорту. Из происшествий — небольшой апокалипсис и плавучий самоубийца в фонтане в обнимку с шариками решил подкрасить водичку. Из мотороллеров на парковке обнаружился только один — правда, двухместный: здоровенная Хонда, отделанная в черно-красных мрачных тонах, с наклейкой-дьяволенком на округлом кофре, громоздящемся позади пассажирского сиденья. Сандор мрачно оглядел скутер и еще более мрачно буркнул: — Придется ехать вдвоем, ничего не поделаешь. Или идти дальше и искать за территорией аэропорта. Как скажешь, но… — Я согласна ехать вместе — лишь бы побыстрее отсюда убраться, — поспешила заверить его Санса, удивляясь тому, что юноша такого возраста не радуется возможности покатать девушку. Обычно ее приятели из Азиаго не заставляли себя просить лишний раз и охотно — кто дружески, а кто вполне галантно, приглашали старых подруг детства «обновить» зверя и попылить по горному серпантину до ближайшего кафе-мороженого. А тут, казалось, ситуация вроде и располагает, но чем больше надобность заставляет их сближаться, тем сильнее Сандор колючится и шарахается. — Предполагаю, что Марцио придется как-то держать на коленях. Тебе. — Это ничего. Потом, тут не так далеко. — Ну да. Минут сорок. Достаточно далеко, а станет еще дальше, если сидишь неудобно. Но если мы хотим отсюда убраться — стоит попытаться. — Ага. А как ты его заведешь? Ключей-то нет… — Увидим. Постой, для этого у меня есть… Он покопался в рюкзаке и вытащил оттуда приличных размеров клещи с нежно-зеленой оплеткой вокруг ручек. — А это зачем? — недоуменно спросила Санса, как можно аккуратнее ставя клетку с Марцио на горячий асфальт. — Эта милашка отлично перекусит эту вот цепь. А товарищи вроде владельца этой страхолюдины обычно держат запасной ключ в кофре. Да и тебе понадобится шлем. — А тебе? — Обойдусь. Клещи и в самом деле не с легкостью, но за несколько заходов перекусили цепь, на которой болтался здоровенный амбарный замок. Санса смотрела, как вздуваются мускулы на смуглых ручищах нынешнего владельца инструмента и думала, что зря она пытается применять к нему правила, касавшиеся ее знакомых. Он был совершенно другим, этот странный венецианский сирота. Сандор открыл кофр, вытащил оттуда блестящий красный модный шлем, светоотражающий плащ и, покопавшись в глубине — ключ с собачкой Снупи в качестве брелока. — Видишь? Хорошо, когда люди предсказуемы. Будем надеяться, он заправлен. — Хорошо бы, — боязливо сказала Санса. Он сел за руль, попытался завести мотороллер. Японская игрушка послушно ожила и мелодично зафырчала. — Лады. Фурычит. Значит, этот вопрос решен, — Он заглушил скутер и слез. — Теперь следующий шаг. — Какой еще? — Увидишь. Пошли. Рюкзаки оставим тут — едва ли их кто-то сопрет — разве что товарищ из бассейна решит прокатиться с ветерком и похитит для этого мои майки и твой драгоценный фолиант, что уже почти порвал молнию на несчастном бауле. — Ну и ладно. До рюкзака мне нет дела — лишь бы книга была цела. — Оставь ее. Возьмем только сумку и кота. — Да куда мы идем? — Санса начала сердиться — с некоторых пор она не любила сюрпризы. — Это секрет. Боже, неужели все девчонки такие надоеды? Просто пойдем. Обещаю — ничего страшного. Вроде приглашения на завтрак. Это звучало совсем маразматично — в сложившейся обстановке. Тем не менее, Санса послушно взяла кота и поплелась за Сандором куда-то влево, в сторону канала, недоумевая, зачем им понадобилось тащиться туда, где, скорее всего, все кишмя кишит трупами. Они, впрочем, направлялись не назад, к причалу, а вперед, в сторону дороги, пока не дошли до скамейки на набережной под низкими соснами, откуда открывался вид на взлетную полосу и стоящие вдалеке замершие — возможно, навсегда — самолеты. Сандор со вздохом сел на каменную лавочку и поставил рядом сумку. — Тут? Сюда ты меня вел? — Да. Это мое любимое место. Когда я провожал братьев в миссию, я садился тут и ждал, когда их самолет взлетит. Отсюда чаще всего видно. Странное местечко — но мне тут было спокойно. Это как… как стоять перед порталом в другой мир и понимать — тебе не светит. И все же ты можешь наблюдать — это не запрещено. И можешь думать, как оно там — по другую сторону… — Сандор смотрел в сторону аэропорта и говорил непривычно задумчиво, словно и не с ней вовсе, а для себя самого, размышляя вслух. Теперь он показался Сансе, аккуратно присевшей на краешек скамейки, моложе — возможно, даже младше ее самой — почти мальчиком, мечтающим о дальних неведомых землях и непостижимых приключениях. Ей захотелось придвинуться ближе, но она не смела, понимая, что сейчас он находится внутри какого-то своего мира, окружившего его невидимым облаком, и ей там нет места. Они молчали с минуту, пока Санса, окончательно смутившись, не решилась нарушить тишину. — Ээээ… Здесь очень красиво. Я думаю, я понимаю, что ты имеешь в виду… Санса лгала — она понятия не имела, как это — провожать и ждать. Она всегда была той, что уезжает. Той, что радостно спешит в аэропорт в предвкушении нового путешествия. Той, что садится в самолет и под собственным телефонным автопортретом на фоне иллюминатора пишет в статусе соцсети гордое: «Я взлетаю — ждите меня через пару часов с новым фотоотчетом!» Она была той счастливицей, что спешит вперед. Позади оставались другие: мать, отец, младшие, умирающие от зависти братья. Сансе казалось, что это само собой разумеется — королевы идут впереди. Но, похоже, она ошибалась — иногда впереди оказываются шуты и всевозможные уродцы. Санса подумала, что скорее предпочла бы умереть вместе со всеми, лишь бы не выделяться — странностями. По крайней мере, спроси ее об этом с полгода назад — она ответила бы так. А сейчас — сейчас она уже насмотрелась на смерть, и та не показалась ей ни красивой, ни благородной — лишь пугающей и опустошающе приземленной. И — конечной. Ни баллад, ни песен о ней не напишут. Был человек — и нет его, еще одна песчинка уйдет под воду забытья. Сандор обернулся к ней и слегка улыбнулся — не ехидно, но почти радостно, что странно сочеталось с его обожженной щекой. «Пожалуй, мрачное выражение ему больше к лицу», — решила про себя Санса. — Я думал, что поймешь. Тут — спокойно… Никто не глазеет, никто от тебя ничего не ждет. Сиди себе незамеченным, не привлекающим внимание… Это Санса тоже не могла понять. Ей нравилось — в меру воспитанности и приличия, в допустимых рамках — быть замеченной. Не самой-самой — нет, так, чтобы не возбуждать зависть. В конце концов, те, кто не попадают в высший эшелон — будь то даже популярность в классе — всегда дружат. Иначе нельзя — иначе начинается безжалостная, ничем не прикрытая война. Надо соблюдать правила. Дружи с врагами. Твои конкурентки — твои наперсницы. Так она объясняла на прошлых летних каникулах Арье, посчитав нужным дать ей урок поведения в социуме. Арья выслушала ее на берегу лесного ручья, безнадежно пытаясь поймать в искрящейся на солнце воде форель. На монолог сестры она не сказала ни слова, сосредоточенно распутывая застревающую в прибрежных камнях леску. Санса очень вдохновилась тем, что Арья в кои-то веки не спорит и продолжала, пока неожиданно не получила мерзкой трепыхающейся рыбиной по шее. Это было так внезапно, что она оступилась и шлепнулась — новыми светлыми льняными шортами прямо в болотистую грязь. Арья не спеша сняла рыбу с крючка и запихала ее в мешок с зачерпнутой из ручья мутноватой водой. Потом подала негодующей сестре руку, беспечно заметив: — Да не хочу я быть популярной. Это для безголовых пустышек. Я дружу, с кем дружу — и все. Будь у человека вместо головы обезьянья морда — мне пофигу, лишь бы соображал. Это все не для меня. Прости за рыбу — я не нарочно, честно! Не хотела, чтобы снова сорвалась… Если хочешь, я научу тебя ее чистить… — Вот еще! Мерзость какая! Мне не нужно чистить рыбу — я же безголовая пустышка, помнишь? Рыбами не интересуюсь… — злобно отпарировала тогда Санса, подымаясь и с ужасом думая, что шорты теперь будут вонять тиной, а руки и волосы — рыбой. Это была последняя попытка как-то наладить контакт. С Арьей будет трудно. Но придется терпеть — выбора у нее нет. Сандор, словно спохватившись, вытащил из сумки взятую в аэропорту упаковку булок и кофе. Санса отвлеклась и с интересом заглянула в ашановский пакет. Еще там обнаружилась прежняя початая бутылка персикового энергетика, пара подвядших апельсинов, пластиковая коробочка с помидорами черри, несколько баночек тушенки, мешок с хлопьями для завтрака (из тех, что ел Рикон — с разноцветными рыбками из пастилы), термосумка, раздутая до немыслимых пределов, и несколько палок швейцарского шоколада Тоблерон. И упаковка конфет Рафаэлло. Очень странный набор. — Можно мне конфету? И апельсин? — Конечно. Конфеты для тебя и взял. Из дьюти-фри. Сахар в таких путешествиях полезен — по крайней мере, голова будет варить. — Спасибо! — Санса была тронута, услыхав про конфеты, но решила не заострять на этом внимание. И так слишком много конфузов за одно утро. — А что в термической упаковке? — Ветчина, что я нашел в одной лавке. Автоматическая резалка не работала, пришлось просто оттяпать кусок ножом. Она вроде солонины, так что не портится. Пригодится на ужин или даже на обед, если не найдем ничего более приличного… Санса быстро справилась с булкой и кофе и начала чистить апельсин, который оказался на диво сочным. Тогда она, чтобы не капать на скамейку, пересела прямо на набережную и наклонилась над водой, благодаря бога и географию этой местности за то, что основной причал скрыт от них за поворотом канала. Сандор пристроился рядом с ней, кусая сорванную возле скамейки травинку и глядя на воду. Санса вспомнила, что из такой травы они с Арьей устраивали «салют», обсыпая друг друга оборванными соцветиями, а мать потом удивлялась, откуда у дочек в головах взялись семена сорняков. Шкурки от апельсина Санса аккуратно складывала рядом. Сандор перегнулся через нее — задев плечом ее ключицу, отчего Санса вздрогнула и почти уронила апельсин в воду — взял самую большую корку, вставил в нее травинку — мачтой — и ловко пустил по воде. Оранжевый кораблик закачался на темной, в ярких пятнышках «солнечных зайчиков», пахнущей морем воде и поплыл в сторону залива. — Зачем? Ведь кто-то может увидеть… — Ну и что? Мы все равно через полчаса уедем. Пусть себе. Не все же другим потешаться… — Ты о чем? — тревожно спросила Санса, разламывая апельсин и протягивая половинку Сандору. Она почему-то вспомнила о чумном докторе под мостом, и ее передернуло. — Да так… — Сандор разломил пополам выданную ему часть и отправил сразу четверть апельсина в рот. Санса попыталась разломить фрукт на дольки, но еще больше перепачкалась и, отчаявшись, прибегла к методу Сандора, чавкая и поминутно утираясь тыльной стороной ладони. Было неудобно, но вкусно, и она опять подумала об условностях и о том, что не стоит заморачиваться. Позади недовольно возился Марцио. — Как ты думаешь, не стоит его выпустить? — нахмурившись, буркнул Сандор. — Я не знаю. У меня не было котов. Только канарейка и золотые рыбки. — А какой от них толк? Санса озадачилась. При чем тут толк? — Это же домашнее животное. От него не должно быть толка. Это просто — ну, для компании. Или для красоты. — Что за красота от рыбок, сидящих в стекле, или от птицы в клетке? — дернул плечом Сандор. — Мне вот тошно видеть, как Марцио мучается в клетке. И вообще — от всего должен быть прок. Даже муравьи делают дело — смотри вон. Санса недовольно уставилась на двух деловито суетящихся вокруг мертвой гусеницы муравьев. Третий тащил крошку булки, что осталась от их трапезы. — Хммм. Ну, знаешь, польза бывает разная. На рыбок приятно смотреть — глаза отдыхают. А кенар прекрасно поет. — Игрушки, короче. Игрушки для людей. Круто! А теперь мы все стали игрушками природы — тебе это как, нравится? — Сандор зло скривил рот и смачно выплюнул косточку от апельсина в рябящую от легкого ветерка воду канала. — Я думаю, нам надо ехать, — решительно сменила тему Санса. Ей не хотелось ругаться, а еще больше хотелось добраться до Арьи, скинуть с себя эту проблему и наконец взяться за чтение. — Ты права, — Сандор встал и протянул ей руку. Ладонь его была такой же липкой, как и ее, и Сансе стало смешно. Сейчас склеятся — и потом надо будет друг от друга отдираться… Сандор, впрочем, тут же отдернул руку, так, что стало больно. Санса вытерла ладонь об уже заляпанные джинсы. Слишком резкий жест. Видимо, он все же обиделся. Сандор быстро собрал сумку, взял переноску, что-то пошептав коту. Санса все глядела на уплывающий в лагуну апельсиновый кораблик. Ей опять стало тоскливо, словно произошло что-то необратимое. Один шаг — и начнется какая-то иная, новая, незнакомая ей жизнь. Это пугало ее. — Пойдем, — бросил Сандор через плечо, уже зашагав к парковке. Санса, в последний раз поглядев на лодочку, поплелась за ним. Нарочно ли он взял обе ноши — но она почувствовала себя праздной и ненужной. Они добрались до скутера и с трудом погрузили барахло на Хонду. Сумку с продуктами удалось запихать в кофр на место шлема, рюкзаки Сандор кое-как прикрутил пониже пассажирского места к подобию боковых сумок. Санса уселась позади с переноской на коленях. Кот орал и шипел, как раненая кобра. Санса, как смогла, отклонилась от него подальше, придерживая клетку через куртку, которой Сандор укутал любимого питомца. Второй рукой она крепко сжимала мгновенно ставшее скользким под ее ладонью подобие спинки водительского сидения - нечто вроде валика, отделяющего одного седока от другого. Как бы там ни было, все лучше, чем хвататься за Сандора. Они тронулись, и через минуту аэропорт остался позади, а Хонда, подпрыгивая на кочках "лежачих полицейских" перед бесконечными пешеходными переходами, катила по уютным, засаженным кипарисами окрестностям Тессеры. Их путешествие началось. Было половина первого воскресного дня — жужжание их мотороллера было единственным звуком, что нарушал гробовую тишину, царящую в предместьях Венеции уже много дней.Конец первой части