Выжившие: в побеге от смерти

Подходя ближе к дому, Сандор начал заводиться на другую тему: полезные найденные вещи были, в сущности, бесполезны. Их некуда было запихивать, и не обнаружилось ни намека на сколько-нибудь годный транспорт. Разве что тащиться пешочком с идиотской тележкой по падованским низинам, молясь, чтобы Брента не разлилась после какого-нибудь особо обильного дождя. Арья периодически кидала на него взгляд через плечо и сопела в такт каким-то мыслям. Возле пиццерии, где по-прежнему обнимались порядком распухшие «ромео и джульетта», она вдруг заявила: — Нам нужна тачка. И я знаю, где ее взять. Иначе от барахла нет вообще никакого толка, разве что сесть в домике с фотками и жрать. От неожиданности Сандор налетел на замерший вагончик и чертыхнулся. Мелкая бестия словно в голову ему залезла! —Погоди. — Арья открыла дверь в пиццерию, аккуратно обогнула торчащие ноги «ромео» и завезла тележку внутрь. — Так не будет мозолить глаза кому не надо, — объяснила она, хотя Сандор не спрашивал. — Рюкзак тоже оставь. Тут недалеко. Вытащив из кармана уже знакомый Сандору батончик мюсли, она захрустела орехами. — Хорошо, что зарулили в Декатлон, я уже последний сожрала. Ничего эти штуки для спортсменов, даром что им впрок не идет. — И вправду не идет, они все сдохли, — буркнул Сандор. Арья фыркнула и закашлялась. Сандор про себя подметил, что Санса едва ли порадовалась бы подобной шутке, скорее поджала бы губы или надулась. — Итак… — Арья залезла перемазанной в шоколаде рукой в щель почтового ящика на глухих воротах, над которыми душными гроздьями свисала уже до смерти надоевшая глициния вперемешку с розами. Сандор помнил этот подъезд — то ли студия, то ли офис. На звонке было написано что-то невнятное. Арья, впрочем, точно знала, что делала. В ладони у нее оказался ключ, и вскоре узкая прорезь калитки в одной из створок ворот была открыта. Сандор полез было внутрь, как получил краем калитки по лбу. Арья уже открывала ворота изнутри. — С дороги, надо вывести это. — Что «это?» — Сердито потирая ссадину, Сандор таки зашел в увитый вянущими розами двор. Перед ним красовался зеленый внедорожник со стальными трубами защиты на бампере. — Вот его. — Арья хлопнула машину по двери. — Смотри, и окно открыто. Что за дурень, честное слово! — Кто? — пробубнил Сандор, уныло взирая на солнечные зайчики, играющие на стали. — Чья тачка? — Ее брата. — Арья кивнула на улицу в сторону пиццерии. — Марго. Брат работал на местной радиостанции. Марго училась со мной, двумя классами старше, пока не удрала. Учти, удрала она с другим братом, с хромушей — у них там сплошное кровосмешение. Вот и померли вместе, и изоляция не спасла. — Изоляция? — Сандор как никогда чувствовал себя не в своей тарелке. — Ага. — Арья наконец справилась с воротами и дожевала свой батончик. — Они решили, что если ни с кем, кроме друг друга, не водиться, то выживут. Глупая теория. Сандор подумал, что в нынешние времена ничто уже не казалось диким, и любой рецепт выживания мог оказаться очередной глупостью — вопрос лишь в степени отчаяния. Арья засунула обертку от батончика в карман, неодобрительно косясь на дом, увитый бледно-розовым мелким шиповником.  — Этой семейке раньше принадлежало пол-Тосканы, да и сейчас они, мягко говоря, не бедствовали. Папаша — заслуженный ректор какого-то там факультета Падованского универа, старшие сыновья тоже там подвизались. Один ученый, другой лингвист и поэт, что ли. А этот, — Арья кивнула на тачку, — не в коня корм. Самый известный и самый смазливый гей Падуи. Папа подарил ему этот вот домик под студию, а он там открыл радиостанцию. Марго, дурочка, водила сюда подружек на перекур — словно монашкам есть дело, кто втихаря на балконе смолит дамские сигаретки. Я тоже пару раз была, даже наверху, в берлоге ди-джея.  — И как, весело было? — Сандор неизвестно почему почувствовал себя не в своей тарелке. Как и каждый раз, когда Санса вытаскивала на поверхность привычки и развлекухи своего круга. Он сплюнул на ровный желтый песочек двора, усыпанный увядшими лепестками роз.  — Не сказала бы, что весело, — Арья смотрела привычно-напряженно, словно пыталась проникнуть в его мысли. — Но полезно. К примеру, я знаю, куда кудряшка клал запасные ключи от машины. Иногда и Марго брала тачку, покататься с подружками. Пользовалась последними шансами — ее ждала Венеция в будущем году. Сансин лицей. Не дождался. Пошли. Или нет, хочешь, подожди здесь. Арья деловито заскрипела песком, возле крыльца с вазонами и греческими нимфами небрежно пихнула жирного херувима с отбитым носом в куст белых роз и извлекла из-под него узорный кошелек. Пока она нагибалась, Сандор мрачно рассмотрел худющую девчонкину спину и торчащие из-под съехавшего почти на бедра ремня брюк велосипедные серебристые шорты. Проделай такое Санса, Сандора бы уже бросало в жар и холод, а Арья вызывала лишь странную щемящую жалость, хотелось подойти и одернуть ей майку, словно кто-то незримый пометил его как защитника обездоленных девиц. Это было слишком смехотворно, чтобы зацикливаться. Арья одной рукой, на манер бейсболиста, бросила кошелек, Сандор поймал его, не зная, как сообщить, что он сидел за рулем лишь дважды в жизни. Еще одна смехотворная деталь.  — Загрузим туда вещи? — Арья, похоже, еще не определилась, хочет она командовать или слушаться приказов, и пока зондировала почву. — Могли бы выехать прямо сейчас. Или позднее вечером. Если ты не боишься ехать по темноте.  — Не, — Сандор помотал головой. — лучше отдохнуть, собраться и выехать, как рассветет. Неизвестно, что мы найдем на автостраде. На этой штуке завалы можно обогнуть по встречке и даже по обочине, но надо помнить, что фонари-то не горят. Так что как в средневековье — когда солнце встанет.  — Ну-ну, — Арья хмыкнула одобрительно и язвительно, как только она одна умела. — Дело говоришь. И потом, вдруг ты решишь отбросить копыта именно сегодня, задремавши за рулем. Ну нафиг такое счастье.  — А если бы? — Сандор говорил спокойно — и вправду, кто знает, когда придет час.  — Тогда я посажу за руль Сансу, она водить умеет. Даже права имеет. Не пропадем. Вот странное дело: училась рулить дома, а сдавала в Местре. У Сансы любой выбор связан с ее душевными порывами. Даже такая глупость, как сдача экзаменов.  — И какой душевный порыв потащил ее в Местре? — Сандор попытался скрыть интерес и говорил самым небрежным тоном, но непохоже, чтобы Арья на это повелась. Она опять уставилась на него испытующе, кусая губы, словно ляпнула что-то не то.  — Что, порыв… Подружки, как обычно. Друзья, — так же притворно-небрежно пробубнила она, оттягивая карманы брюк руками вниз. — Хорошая компания — залог успеха. Ну, права она, по крайней мере, получила. Сандор было хотел спросить, а что еще в придачу к правам получила Санса, но решил, что не хочет этого знать. Не сегодня. Он дернул на себя пластиковый бегунок молнии, дурацкий девчачий кошелек сломался, и ключ от внедорожника упал ему под ноги.  — Давай уже грузиться, ты права. Время уходит, — буркнул Сандор, тыкая кнопки на коробочке ключа. Машина ожила и замигала всеми огнями, как рождественская елка на площади. Арья выдрала у него ключ.  — Какого хрена ты делаешь? — Она вырубила фары и сердито уставилась на Сандора. — Пользоваться, что ли, не умеешь? Еще бы сигнализацию включил, чтобы половина Падуи услышала! Да она, похоже, и не закрыта была вовсе… Арья пощелкала пультом, блокируя и вновь отпирая двери. Сандор заглянул в тачку через открытое окно и тут же отшатнулся от увиденного. Арья перегнулась через его плечо, взгромоздившись на подножку под дверями, чуть слышно фыркнула и грязно выругалась.  — Кто это, хозяин? — Мертвец на широком заднем сиденье перешел в мир иной как минимум пару суток назад: труп уже начал здорово вонять, и симпатичный и ухоженный на вид юноша смахивал на гротескное изображение мужской беременности — так его разнесло.  — Неа, — покачала головой Арья. — Не он. Хотя для нынешних времен он слишком расфуфырен — небось, какой-нибудь экс. Где сам Лори, я не знаю — должно быть, смылся или помер. Скорее второе. Марго сидит у пиццерии уже вторую неделю. А про этого я вообще ничего не знала. Хорошо прятался.  — Ясно. Собственно, разницы нет. — Сандор скривился, хотя в каком-то уголке души был рад, что с машиной возникли сложности. Не придется позориться. Решительно задавив эту мысль, он пихнул Арью плечом вниз. — Слезай. Будем выволакивать.  — Да он же все сиденье запакостил, не говоря уже о запахе. Санса не выдержит, — словно размышляя вслух, протянула Арья.  — Выдержит, если надо. А надо, — неожиданно для себя рявкнул Сандор. — Нам повезло с этой тачкой, и надо отсюда убраться побыстрее, а везение нынче дорогой товар. Подумаешь, почти свежий трупик. Вытряхнем его, снимем чехлы, да и дело с концом. Двери и багажник на ночь откроем, авось и выветрится. Сиденья, похоже, кожаные, то и лучше. Сансу посадим спереди и не будем болтать лишнего. Особенно ты. Арья зыркнула на него с подозрением, но от комментариев воздержалась, лишь огляделась вокруг.  — Ладно. А как будем тащить? Он же лопнет, ты посмотри, весь распух.  — За чехол, — прикинув, скомандовал Сандор. — Ты когда-нибудь меняла эти хреновины на креслах?  — Ага. — Арья открыла высоченный багажник и, морщась, залезла внутрь машины, от чего та лениво качнулась, как лодка у причала. — Сейчас отцеплю резинки от подголовников и делов-то. Можем вообще его вытащить вместе с седалищем.  — А ты на чем будешь околачиваться? На полу или в багажнике? Можешь и тут устроиться, на третьем ряду. Почти диван… Арья кинула через плечо свой фирменный взгляд, пихнула ногой вбок незакрепленное добавочное кресло и принялась отрывать резинки от подголовников второго ряда. Через полчаса пузатый юноша был безжалостно выкинут в куст роз вслед за херувимом. В машине нестерпимо воняло, да и сиденья второго ряда, хоть и впрямь кожаные, были безнадежно испорчены. Арья с каменным лицом кивнула Сандору, и они вдвоем принялись выламывать левое и центральное, кривясь от трупного сладковатого духа.  — Ну, можем сюда матрасик притащить специально для Сансы. Или для твоего кота.  — Кота устроим позади, как и тебя. Санса будет впереди, я же сказал. — Сандор злобно ковырнул сопротивляющееся сиденье фомкой. — И какого хрена этот жополюб устроился именно в машине? Не мог сдохнуть в ди-джейском кресле, нет?  — Это все любовь, много ты понимаешь, — пренебрежительно фыркнула Арья. — Ностальгия. Может, у них в машине было уютное местечко для свиданий? Я совершенно не удивлюсь. Кстати, это «Ниссан Патрол». Марго очень хвасталась новенькой тачкой брата, словно сама ее заработала.  — Тебе надо заработать свое место под крышей, так что не отлынивай, — шикнул на Арью Сандор. Та сердито насупилась, но вернулась к раздиранию заляпанного сиденья, и вскоре «Патрол» был побежден.  — Ну, вот и все. — Сандор выбросил раздраконенные кресла в клумбу, где неряшливыми набалдашниками торчали засохшие гиацинты. — Грузим тачку в багажник и пошли.  — Ну нет, мы же решили проветрить салон. Ты хочешь, чтобы батончики мюсли провоняли дохлым гомиком?  — Твои конфеты запакованы, — напомнил Арье Сандор. — И чего ты так взъелась на это явно вымершее меньшинство? Что, этот хрен увел у тебя парня?  — Пусть бы забрал всех парней и тебя в придачу! — обозлилась Арья. — Просто бесит, что машину испортил. И вообще, нашли время! — На что? Умирают все одинаково. А кто кого трахал до «Морфея», не имеет значения, — покачал головой Сандор. — Тебя послушать, так недолго и до костров в ночи доиграться. Те, небось, тоже всех «неверных» клеймят.  — Этого я не знаю, а вот насколько не имеет значения… — Арья прищурилась. — Это ты себя переоцениваешь.  — В каком смысле? — не понял Сандор.  — Вот и в таком. Там видно будет, — Арья недобро усмехнулась и подтянула штаны. — Не твой ли, часом, кот вон там на балконе? Сандор задрал голову к высокому еще солнцу, щурясь и приглядываясь. На узорной лепнине лоджии студии и впрямь что-то шевелилось, но разглядеть против света что-либо было невозможно.  — Марцио! — позвал он вполголоса, но животное, кем бы оно ни было, никак не проявило признаков дружелюбия и поспешило обогнуть дом по карнизу. Сандор занервничал. Что же там натворила Санса? Они по-быстрому открыли все двери и люк над сиденьем водителя, переместили вагончик с продуктами из зловеще пустой пиццерии в распускающийся кустик жасмина под балконом, прикрыли ворота выезда и, порядком выдохшиеся, поплелись домой.  — Почему ты не уехала? — задал мучивший его вопрос Сандор. — Не ври, что побоялась взять эту же самую тачку. Не из таких. Ты же дергаешься о своих, неужели…  — Я не дергаюсь, — Арья оглянулась, но не на Сандора, а словно узрела истину в плотно затворенных зеленых ставнях, мазнутых рыжиной клонящегося к закату солнца. — Я точно знаю, что все наши живы.  — Почему это? — Не очень хотелось бередить девчонкины раны, но Сандор поразился уверенности в голосе. Так хрен сыграешь, но если Арья столь талантлива, то заслуживает почетного приглашения на Венецианский Кинофестиваль, где Сандор два года подряд подрабатывал в охране.  — Если такая ненужная пустоголовая птичка, как Санса, жива, значит, дома все и подавно держатся. — Арья кивнула в такт собственным мыслям. — И потом, то, что мы обе еще тут, означает, что в нашей крови есть какая-то сила. Отсюда и выводы. Сандор мрачно подумал, что для выводов у нее на руках маловато фактов, но предпочел это не озвучивать. Кто знает, может, девчонка и права. В конце концов, она наблюдала «Морфей» куда более тщательно, чем он в последние недели. Сандор заметил, что на его вопрос Арья так и не ответила. Солнце, хоть и клонящееся к западу, все еще бешено припекало, словно задалось целью изжарить их прямо на улице, даже пчелы на глициниях притихли, словно попрятались на время сиесты. Нарушать тишину не хотелось, поэтому они молча брели в тени галерей. Арья чуть слышно шуршала оборванными краями брючин по мостовой, и где-то очень далеко, возле канала захлебывалась трелью одинокая птица. Санса сидела на пороге кухни, словно и не сдвигалась с места. Банку Ред Булла она заменила стеклянной бутылочкой с кофе — видимо, они выпили не все. Сандор с неприязнью подумал, уже не заныкала ли она упаковку от него и сестры, но спрашивать ничего не стал.  — Где кот? — опередила его Арья.  — В детской, — бесцветно пробубнила Санса. — Я решила, что надежнее будет его закрыть. А то мало ли. Я же не эксперт по котам. А вы как?  — Удачно. — Сандор выпустил недовольного Марцио из запертой комнаты, тот немедленно выскочил во двор, зашипев на замершую в дверях ванной Арью. Санса дернулась, словно ее ударили, и поправила рукава рубашки. Сандору стало противно — в воздухе отчетливо, подобием трупного смрада в машине, висел запах вранья. Захотелось вырваться из этой комнаты, из этого дома в никуда, подальше от девичьих недоговорок, тайн, вранья и дешевых разборок. Вместо этого он прошел в кухню, распатронил принесенный рюкзак, куда они с Арьей сложили часть надыбанной провизии. Разгружая бутылки и консервы, Сандор заметил, что на штанах разбрызганной коричневой краской засохла кровь, и откликом заломило пальцы от давешнего захвата. Что ж, каждый молчит о своем. Арья прошелестела своим брючным хвостом по мрамору, захватила пару упаковок сладких крекеров, тюбик яблочного пюре и бутылку воды и ушлепала в гостиную.  — Ты ела? — орнул Сандор в окно Сансе. Ему были видны ее распущенные сияющие червонным золотом в косом луче волосы, которые трепал слабый ветерок, обозначивший поворот дня к сумеркам.  — Я не хочу, вы сами… Насколько удачно? — Ее голос, слабый и как-то странно охрипший, словно Санса долго кричала или ревела, унес в сторону крыш очередной поток воздуха.  — Очень удачно. Продукты, палатки, тачка. — Сандору совершенно не хотелось вдаваться в подробности, да и на Арью, судя по всему, напала похожая апатия. Она что-то бубнила себе под нос или даже напевала, устроившись в гостиной на полу.  — Даже так. — Тон Сансы, вежливо-безразличный, понравился Сандору еще меньше, чем хрипота и вздрагивание. «Любую напасть бабы можно излечить качественным трахом, — вспомнилось ему. — Если и это не поможет, то легче ее придушить». Он заел эту мысль мясными консервами, но и утоленный голод не утешал. Все они в этом доме изголодались не по еде, и каждому полагалось его собственное лекарство.  — Санса? Слушай… — Разве что ее рецепт сработает. Сандор отчаянно возжелал хоть на минуту прочувствовать неведомое спокойствие, ускользнувшее от него тогда, на дурацком продавленном диване. Ее мерный голос, пульсация венки на шее и розовые ступни на темном вельвете. Он силился вспомнить, о чем она читала, но в голову лезли лишь звуки из магазина спорттоваров: шлепки по мясу, тупой хруст ломающихся костей, рвущаяся чужая плоть.  — Да? — Она ответила с тем же безразличием. Чужая плоть и еще более чужеродная душа.  — Почитай мне. — Вот и сказал. — Нам, я хотел сказать. Ты вроде любишь это дело, а день был такой…  — Хреновый был день. — Он услышал, как она встала, и скорее почувствовал, чем заметил, что Санса зашла в кухню и замерла рядом, плечом к плечу, глядя на тонущий в тени сад. На окне утренний паук терзал попавшего в сети жучка. — Я почитаю тебе с удовольствием, если ты хочешь. Мне кажется, нам не помешает минута единения. Она поймала его ладонь, и Сандор удивился тому, что тело не отреагировало. Не так, как обычно. Не стреляло похотью в пах, и не застило разум то, что нужно бы и даже то, что нельзя, но хотелось бы с нею сделать. Просто тишина, тепло руки в руке. Покой. Раздень она его и уложи сейчас рядом с собой, ничего бы не произошло. Сандор притянул ее ближе, приобнял — ровно настолько, чтобы вдохнуть запах волос — после гнуси Падуи Санса пахла как свежий февральский день, из тех, когда сырость и зима отступили, и с гор повеяло теплым дождем и весной. В голове вяло плескалась одна лишь мысль: вероятно, он любит ее, и ничего уже с этим не поделаешь. Сандор не был уверен, что хотел бы, это ощущение за один миг стало данностью — как то одиночество, в котором он привык плавать со времен кастаньяты. Он почти был готов сказать об этом — Сандор не боялся слов, а если она будет знать, то он уже не будет красть, но Санса отстранилась и потянула его в гостиную. Арья из угла вскинула на них глаза, блестящие, как у мышонка в западне, но опять, уже не в первый раз за день, смолчала, словно силой уравновешивая желание съязвить и что-то более взрослое, жесткое, циничное и практичное. Сандор сел на диван, на то же самое место, откуда с позором сбежал в ванную день назад. Было проще не вспоминать, просто наблюдать, как Санса зажигает свечу — самый древний на свете женский жест, — как легонько колышется пламя от ее дыхания, и даже ревущий в ушах гул кастаньяты отступил. Санса опустилась на краешек дивана, поджала ноги, устраиваясь поудобнее, и, похоже, поближе к нему самому, потянула двумя пальцами закладку — уже не розу, но тонкую, блеснувшую, как утренняя вода на солнце, ленту и принялась читать: дрожащим от какого-то душевного волнения, низким, грудным голосом. Сандор заметил, как Арья переместилась поближе, усевшись в изножье дивана, как в сгущающихся сумерках Марцио занял ее место в углу, обернув длинным хвостом лапы — каждый жест, свой или чужой, тонул в безвременье, тянулся, как молитва зимней заутрени. Сансина ладонь нашла его собственную, но задержалась ненадолго, словно удостоверившись, что Сандор не хочет на сей раз сбежать, и вновь скользнула под тяжелый переплет книги. «Россана с нарастающей опаской наблюдала, как близится словно вырезанный из темного сукна силуэт незнакомого всадника — ни лица, ни деталей убранства разглядеть она не смогла, ленивое светило садилось за спиною пилигрима, косыми лучами освещая по-вечернему притихшую дорогу. Оставалось лишь ждать, тревожиться за их тайну и молиться, не разжимая уст, как учила ее некогда балья. Самые важные и сокровенные упования к Небесному их Синьору протекают в тишине, и тишина ткет одежды для этих чистых посланников души человеческой. И Россана молилась в молчании, но жарко и отчаянно, словно навстречу им ехал не досужий странник, а четыре всадника Апокалипсиса. Чуть шевелила пересохшими, воспаленными губами, не желая сбиться с четкого ритма некогда на совесть вызубренного самого благочестивого прославления Всевышнего и кроткой его матери. Россана не следовала сладкозвучию короткой молитвы, что полагалось читать троекратно по звону колоколов, а теперь перед глазами пламенели словно сотканные из закатного огня затейливые завитки бережно расписанного монахами-францисканцами Часослова, ее любимого описания Благовещения, где из буквицы выглядывал суровый лик святой Катерины, а вокруг резвились легкокрылые ангелы. «…Еt ait angelus ei ne timeas Maria invenisti enim gratiam apud Deum…»* Руки сами собой приникли друг к другу, и Россана спрятала их в складках котты, не выпуская из сопревшей ладони поводья. Кобыла под ней словно прочувствовала трепетный момент и на некоторое время перестала беспокойно переступать, освежая копыта, лишь косилась на хозяйку и прядала ушами. Но то ли коленям не доставало прохлады дубовой скамеечки, то ли забытый в капелле фьорентийского купеческого дома Розарий лишал молитвословие привычной стройности, да только Россана не ощущала прежней радости от обращения к Небесам и то и дело поднимала глаза на приближающегося незнакомца. Спутник ее замер немного поодаль, и Россана не случайно выбрала молитвословие «Ангел Господень» — ничто так не укрощает мужской гордыни, как прославление чистейшей из женщин. Досадуя на неблагочестивого рыцаря, Россана почти вполголоса закончила свою недолгую молитву привычным «Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus nunc et in hora mortis nostrae. Amen»**, полагая, что уж упоминание о грешниках непременно вгонит нечестивца в краску, да только Пес не оглянулся, лишь оправил свой порядочно запачканный плащ, все также буравя глазами почти поравнявшегося с ним всадника.  — Мир вам, добрые люди, — скрипучим голосом промолвил подъехавший. — Пожалей Господь нашу бедную Тоскану и жемчужину ее, Фьоренцу. Доколе же будет терзать ее гнев Божий? Нет ли вестей с востока — не иноверцы ли наслали на нас эту напасть? На длинную тираду Пес ничего не отвествовал, лишь снова одернул плащ, то ли желая сокрыть свой меч, то ли, напротив, напугать им говорившего. Россана тут же забыла, что полагалось ей держать очи долу, и все более жадно рассматривала открывшуюся взору картину. Теперь ничто, даже вуаль, о которой девица и не думала последние часы, не мешало ей любоваться пронзительным майским пейзажем и двумя всадниками. Пса, впрочем, она видела только со спины, и его могучая, словно вытесанная из скалы стать не в первый раз смущала ее, а вот нового их знакомца Россане удалось рассмотреть куда лучше, и то было прелюбопытное зрелище. Явно когда-то дорогой, но видавший виды темный плащ, бурый крестьянский захудалый перештопанный, больше похожий на рубище длинный камзол, из-под которого неожиданно выглядывали рукава свежей еще камизы — и завершала эту нелепость пара совершенно городских разноцветных шоссов, шитых явно не на этого слишком приземистого и плотного мужчину, который теперь осадил своего грязно-белого мерина и с веселой беззубой усмешкою взирал на мрачно молчащего Пса.  — Не будь вы, синьор, так облачены, уж право подумал бы, что вы затеваете недоброе. Но по одежке встречают, по уму провожают, а уж рыцаря с дамою трудно не заметить на пустом тракте. — Незнакомец улыбнулся еще шире. — И хорошо вы сделали, что убрались, мадонна, паезанкою, а то и сам нечистый, не будь он помянут к ночи, не знает, кого нынче встретишь на дороге. Слухами земля полнится, а не слыхали бы, спали бы крепче. В замке моем мало кто выжил, разве что старая ключница, но ее, грязнуху, и чума не берет, авось и приглядит за владениями, пока не отыщется им новый хозяин. А прозываюсь я Микеле из Коллинардоло, верный слуга сеньора Монтерозарио, помилуй Всевышний его душу. Как и все, бегу чумы. Не из Фьоренцы ли держите путь? Дама выглядит усталою, что свойственно ее полу. Ох, а не супружницей ли вам приходится сия донна? Благословенна ты в женах, то и в Писании сказано — по дорогам незамужними болтаются лишь распутные девки и всякие неугодные доброму нашему правлению… Пес как-то особо недобро расправил плечи, и мужичонка, уже понявши, что наговорил лишнего, сжался в седле и хотел было стукнуть пятками своего жирного скакуна, но не успел. Страшный удар развалил его почти пополам, а обмершая от ужаса и гадливости Россана не могла оторвать взора от тут же расцветших алых пятен на когда-то белом плаще. Микеле из Коллинардоло завалился на шею храпящего от запаха крови коня, Пес шлепнул того по крупу, и бедное животное рвануло, не разбирая уже дороги, в поля. На подсвеченной последними лучами солнца траве там и здесь повисли красные бусины, к которым тут же поспешили жадные до дармовой добычи букашки. Россана с трудом сдержала дурноту: на миг ей показалось, что страшный рыцарь — полно, да и рыцарь ли он после этого? — и с нею расправится так же жестоко, как с бедным Микеле. И все же она не удержалась от упрека, вытирая слезы помертвевшей рукой:  — Зачем вы так, мессер Пес? Что он сделал вам? Пес оборотился к ней, и то, что больше всего напугало бедную Россану, так это не ожидаемая злоба, но по прежнему суровое и беспристрастное лицо воина, словно и не убивал он человека, а отогнал зудящую возле уха пчелу.  — Много болтал. Не люблю шума без толку. Много болтал, а еще больше лез в чужие дела. Вы его пожалели, а он бы вас не пожалел, через пару миль смекнул бы, кто вы есть, и откуда мы бежим, и, не задумываясь выдал бы первому на тракте патрулю просто для того, чтобы заговорить зубы и уберечь шкуру, да еще и подсказал бы чего по местности. Видал я такую породу: язык аки помело, а кишки при виде клинка змеями закручиваются и душат остатки совести. Сделал бы что — я бы не подарил ему столь легкой, чистой смерти. Все не черная хворь — а то привязал бы к столбу, и пусть бы дожидался наших добрых приятелей с клювами, а то и флагелланты с бичами и знаменами подоспели бы. Ну не язык же ему резать, право слово.  — Это было… жестоко, — с трудом подбирая слова и вздрагивая, как от ветра, промолвила Россана, глядя, как Пес отточенным движением вытирает тряпицей свой грозный меч. Солнце наконец село за холмы, словно пожелав отворотиться от злой расправы, и пятна крови на дороге ушли в пыль и стали подобием ночных синеватых теней, наползающих из сырости оврагов.  — Не рядитесь в напускное благочестие, мадонна, — рявкнул порядочно уставший от жалоб Россаны Пес. — Можно подумать, не сиживали и вы подле отца на расшитом сукне, когда какого-нибудь облыжно обвиненного бедолагу предавали живописной смерти через колесование или публичным пыткам, измысленным вашими охочими до власти и земель бритыми тонзурами. Уж я не говорю о ристалищах, столь любимых дамами. И все ради потехи толпы да права носить на шлеме или седле какую-нибудь надушенную мускусом тряпку. Приберегите наставления, мадонна. Дело сделано, да и нам надо снова искать ночлег. Разве что пресвятая богородица дарует вам силы удержаться в седле еще с пару часов, пока не взойдет луна. Возможно, отсутствие прегрешений сделает вас легче, и кобыла не так утомится. Он бросил на край дороги негодную уже пропитавшуюся кровью тряпицу и сходу пустил коня в галоп. Россана, тяжело вздохнув и взглянув в последний раз на примятую белым мерином траву, осенила себя крестом, перехватила поудобнее поводья и поскакала следом за Псом, беспрестанно шепча молитвы за упокой души бедняги, так некстати распознавшего в ней знатную даму. Стройная ее фигура то заслоняла темнеющий уже довольно далеко силуэт Пса, то смещалась вбок, к краю оврага — кобыла шла, как лишь ей приходило на ум, а Россану теперь мало волновала красота и величавость конской поступи. Сам-третий незнакомец, возникни он по чуду на тракте, мог бы с удивлением наблюдать не так давно описанное явление перспективы, о которой так любят порассуждать современные важные маэстро; а меж тем суть проста в своей гениальности: чем дальше от нас предмет, тем меньше он кажется, о чем частенько забывают иные нерадивые живописцы. Впрочем, вскоре Пес несколько умерил свою гордыню и дождался, когда его спутница сможет нагнать вороного. После на фоне стремительно гаснущего неба резными затейливыми тенями виднелись двое: всадник под плащом и еще один возле, не столь массивный и то и дело отстающий, то ли по своей воле, то ли неосознанно желающий остаться наедине со своими мыслями». Сандор сидел, глядя, как комната тонет в сумерках и не понимал, зачем Санса читает им именно этот кусок — нарочно, что ли, выбирала? На душе стало донельзя тошно, и он в который раз проклял дурацкую книгу без обложки и нелепую к ней привязанность самой Сансы. Лучше бы ужастики какие-нибудь почитала. Или детские сказки.  — Что-то в сон потянуло, — решила нарушить мрачную тишину, воцарившуюся в комнате после окончания главы Арья. — Пойду. Спасибо за приятное чтиво, — она сделала акцент на слове «приятное», кашлянула и смутной тенью выскользнула из гостиной, не оглянувшись. Вслед за ней вышел и Марцио, сердито мотая хвостом. Санса привычно виновато взглянула на Сандора, неслышно закрыла книгу, даже не заложив страницу. Неужто и ей самой надоело?  — Я… Прости. Я не подозревала, что такая будет концовка. Думала… Впрочем, неважно. Я пойду тоже, а то Арья уснет. Не хочу ее будить потом. До завтра. Зажав книгу под мышкой, она мазнула рукой по вытертому вельвету дивана, словно хотела отыскать на прощание ладонь Сандора, но в последний момент передумала. «А и хорошо», — сердито сказал сам себе Сандор. Ни тебе спокойствия, ни отвлечься — все то же, только в других декорациях. Он с превеликим удовольствием пнул бы зловредную книгу, чтобы та летела прямиком в Венецию к трупам в канал. Санса прошаркала к двери, задевая половик и спотыкаясь.  — И чего ты извиняешься? Не ты же ее написала, ту главу, — бросил ей в спину Сандор чтобы не расставаться на совсем уж обреченной ноте. "Морфей" все-таки никуда не денется, а книга — обветшалый вздор. Санса ничего не ответила, лишь слышно было, как щелкнула в ванной зажигалка — зажгла еще одну свечу — и через пару минут деликатно скрипнула дверь в спальню. — Почитали, блин, — буркнул Сандор кресту из лыж, неодобрительно молчащему со стены. — Тот еще комикс, веселее ебли римских императоров. Лучше бы спать лег сразу. Издалека он задул свечу, избегая приближаться к пламени. Интересно, когда кромсаешь мечом, слышишь ли, как разваливается плоть, как она чавкает? Сандор сердито отвернулся к стене, отгоняя надоевшие звуки и образы. В кухне копошился и скреб какую-то коробку Марцио, словно и ему история про телорубов истрепала последние нервы. Даже такие будничные звуки терзали теперь слух, словно в ухе ковырялись ржавым гвоздем. Исчерпав все известные способы заснуть, Сандор принялся бубнить под нос упомянутый в идиотской книге «Ангел Господень», который надо читать трижды под колокола. Под Реньгеру, к слову, отлично спалось. Вырубаясь, Сандор мысленно поблагодарил нудную языколомку-латынь, которая все дальше уводила его от хлюпанья рассечённого металлом мяса к тому самому долгожданному спокойствию. Он никого не звал и ни о чем не просил, просто смотрел из окна, как ленивый бриз шевелит распущенные рыжие волосы невидимой женщины на пороге дома. Женщины, которая ничего ему не должна, и которой, в свою очередь, и сам он ничего не обещал. Во снах ответственность и вина редко воспринимались как любовь, потому что все было предопределено, текло ясно и последовательно, бусина за бусиной, пока не отзвучит колокол, пока не стихнут шаги за дверью.