Выжившие: в побеге от смерти

      У Арьи, как оказалось, был ключ от задней воротины подсобного помещения магазина. Она отомкнула тяжелую промышленного вида цепь, на которой висел увесистый амбарный замок и приблизила лицо к двери, принюхиваясь.         — Вроде как, сюда не заходили, да и трупаком не воняет. Пошли?       Сандор скривился и, отодвинув Арью плечом, заглянул внутрь. Было не слишком красиво так опускать девчонку, но жизнь редко бывает честна, да и наверняка Арья уже об этом знает. Она молча сопела у него за спиной, но возражать не стала: то ли опасалась нарушить тишину, то ли решила расквитаться с ним позже. Что она злопамятна, Сандор понял уже по ее способу общения с сестрой, и это не очень ему заходило. Пусть себе точит свои зубы, но не на Сансу — и так все слишком сложно. Как бы дать волчонку понять, что он дорожит спокойствием в их маленьком отряде, что означало отказ от мелкого пакостничества и застарелой зависти?       Странным образом и этому его научил Григор, жестоко каравший цапающихся между собой членов собственной маргерской банды в бытность подростком. С момента перехода в среднюю школу какое-то время Сандор таскался за ними, потому что выбор, с кем проводить досуг, просто не стоял: либо его лупили за то, что он урод, либо за то, что он брат Григора. Остальные — чистоплюи и отпрыски хороших семей — попросту боялись связываться с неблагополучным подростком. Пока Сандор не перескочил торможение роста в шестом классе и не вымахал настолько, чтобы, как и брат, наводить ужас не только ликом, но и габаритами, он бродил с Григоровой стаей. Держался в стороне от особо жестоких забав, избегал баб, выпивал с подчиненными брата — а друзьями тот никогда не обзаводился, лишь «шестерками» — и наблюдал, ожидая своего часа. Порой на Григора нападало добродушно-снисходительное настроение, если термин «добродушный» мог быть вообще применим к его старшему брату, и он начинал поучать «сопляка». «Нельзя давать им сраться между собой, запомни, тупица. Если они смеют ставить под сомнение твою дисциплину, не сегодня-завтра у твоего горла окажется нож», — нависая над ним с банкой «Голубой Ленты»*, басил Григор, глядя перед собой невидящим взглядом. Жиденькое дешевое пиво располагало к болтливости, а крепкое пойло действовало на старшего отпрыска бедного, но честного семейства Клиганов странным образом: лишь отметелив кого-то за дело или трахнув коротко, но жестко какую-нибудь местную шалаву, он успокаивался. Драться просто так Григор не любил, считал это ниже своего достоинства. Любое распускание рук было лишь способом наказания, возмездием за плохое поведение, поэтому своим иной раз доставалось чаще, чем чужим.       Красивых и чистеньких девочек Григор сторонился, но подавал это так, что некоторые сами начинали за ним бегать, в крайнем случае отдаваясь нижестоящим членам банды. Недотроги иной раз довольно быстро переходили в разряд потаскух, а шлюхи, по мнению Григора, всегда заслуживали наказания. Из-за такой могли разыграться ссоры в коллективе, а уж когда одна припевочка заразила адъютантов Григора — мерзкого белесого полунемца, имя которого так и осталось покрыто тайной, и бреющегося налысо Паоло, которого все звали Полли — ветрянкой, месть была ужасающей. Новенькая «Мазда» папаши горе-подстилки сгорела прямо во дворе живописной виллы на Ривьере, а саму девицу спешно перевели в другую школу в Виченце — настолько методично и жестоко покрытые шрамиками от детской болезни сотоварищи глумились над виновной. В ход пошли даже бывшие пассии Григора, так крепко он держал в подчинении воняющий рыбой, дешевым куревом и блевней квартал Сан-Домини. Девица сбежала из венецианского пригорода чуть ли не в смоле и перьях, ее папашу поперли с работы за найденную у дочери тяжелую наркоту, а смуглую бойкую врачиху-мать «случайно» изнасиловали на пустынной станции Маргеры, когда она возвращалась от престарелой матери. Такова была награда за верность и наказание нечестивцам согласно кодексу Григора Клигана. И его банда — по крайней мере, так казалось Сандору — любила своего лидера и превозносила его беспристрастность, умение разруливать малоприятные ситуации и жесткость по отношению как к врагам, так и к друзьям.       Эти качества помогли курсанту военной академии Модены чудом пробиться в контрактники в полк «Серениссимы» «Сил Быстрого Реагирования Италии»*. Сандор честно пытался учиться у брата, но его методы вызывали если не физическую брезгливость и омерзение, то уж ощущение сюрреалистичности происходящего точно. Возможно, не укради Сандор несчастную Зиппо, и уроки бы усваивались куда лучше, но аромат кастаньяты — горелое мясо, паленые волосы и намертво въевшийся в подкорку сладковатый запах тлеющих поленьев акации — мешал воспринимать лекции брата в позитивном ключе. «Не надо красть без необходимости», — напомнил себе Сандор, тихо шагая по темному коридору подсобки. Вдоль бетонных сырых стен на паллетах выстроились сотни здоровенных картонных коробок, странным образом нетронутых.        — Что там? — беззвучно шепнул он через плечо Арье.        — Подгузники, — так же тихо ответила она, не замедляя шага. В отличие от старшей сестры, девчонка умела двигаться ловко и при этом ни на что не налетать. В случае Арьи Сандор был этому несказанно рад. Едва ли Санса оценит жест, уткнись Арья ему в плечо. Тут уж не то что по Григору — по Макиавелли не вырулишь.        — А где жратва? Есть же тут какая-нибудь снедь — детское питание, сухое молочко для таких, как ты?        — Продолжай в том же духе, и я заведу тебя в соседний магазинчик. Там как раз продавалась крысиная отрава вразвес. А склады соседствуют, и от обоих у меня имеются ключи.        — Ты тут вроде ключницы, — решил пошутить Сандор.        — Нет, вроде призрака. Люблю проходить сквозь стены бесшумно и не оставляя следов. — Арья оттиснула его, проскользнув между двумя паллетами, и первой вошла в приоткрытую дверь, ведущую к прилавку.       В полутемном помещении было душно и сыро. В подобных заведениях всегда работал промышленный, на небольшой лайнер, кондиционер. Остаткам человечества стоит серьезно пересмотреть концепцию «всегда», мрачно подумал Сандор, шагая за Арьей. Равно как и «обычно» — что раньше казалось уж совсем диким, теперь становится почти нормальным. Ага, каннибализм, охота на ведьм и иже с ними. Он угрюмо отвернулся от лыбящейся со стены девицы с пухлым розовым, похожим на надувную игрушку младенцем на руках — в голове невольно возник образ тронутой разложением мамаши в венецианском сортире, кормящей мух собой и ребенком — Сандор сердито сплюнул. Вот вам и «всегда». Он глянул на стриженый Арьин затылок и подумал, что эта бы вряд ли грохнулась в обморок при виде трупов. И ему это импонировало, да, но интереса не вызывало.       — Слышь, ты, как тебя… — прошипел он, досадуя на себя за ребячество. Как зовут, так и надо обращаться, но мозг, казалось, сам собой перестроился на уличную подростковую манеру общаться, словно и не было семи лет монастыря. Запоминать имена каких-то малолетних грязнух в квартале Сан Домини не полагалось.       — Хоть никем не зови, — шепотом огрызнулась Арья. — Мне вообще класть на это, как и на имена. Вообще, чем меньше ты будешь шуршать, тем больше у нас шанс уйти незамеченными.       — Я не понимаю, нахрен мы сюда приперлись, — проигнорировав ее слова о «шуршании» буркнул Сандор. — Пока я вижу детские шмотки, сухое молоко и погремушки.       Арья воззрилась на него чуть ли не сочувственно.       — Ага. А еще пюрешки с тыквой и индейкой, крекеры, печенье, соки… Знаешь, похоже, все идиоты в округе рассуждают так же, как ты, и именно поэтому мы сюда и пришли. Сухое молоко можно есть, можно набить им рюкзаки, а весит оно немного, хоть и насыщает. И готовить на нем тоже можно. Но, видимо, настоящие мачо жрут лишь сырое мясо поверженного врага, запивают бурбоном и высирают искры для вечерних костров. Хочешь с ними помериться стручками — давай, дуй в Ашан. Я скажу Сансе, что ты доблестно сражался и пал смертью храбрых. Она, наверное, поплачет…       Арья изогнула темную бровь и замерла, подбоченившись — даже сама ее поза отдавала издевательством. Сандору было дико неохота признавать ее правоту, поэтому он ограничился едва заметным кивком, не вступая в перепалку. Они здесь не для этого.       Полки с сухой снедью и правда оказались почти нетронутыми — похоже, здесь паслась только сама Арья. Загрузив рюкзак до предела, она кивнула Сандору на пирамиду упаковок швейцарской «кристально чистой», как гласила надпись, горной воды. «Лучшее для ваших детей» змеилось поземкой над белоснежными пиками Альп. Сандор хмыкнул и набил мелкой фасовки бутылочками мешок, разрисованный все теми же пухлыми младенцами, кстати попавшийся на кассе.        — Это ты зря, — прошипела Арья, косясь на дверь. — Выдашь припасы. Тут все глазастые.        — Да что уж теперь. Завтра мы отчалим по-любому, хоть на танке, хоть пешком. Не хочу тут задерживаться.        — А и все же. Эти пупсы выдадут нас с потрохами. Возьми вот, — Арья ловко кинула ему добротную красочную туристическую сумку. Сандор поймал ее и, не желая перекладывать, просто запихал один мешок в другой. Теперь на их воде было написано гордо и загадочно: «Чудеса трехмерного в плоском. Джотто и его последователи». На прощание Арья сняла с одной из полок детский малиновый шампунь, задумчиво его понюхала.        — Это еще зачем? Вши заели? — съязвил Сандор.        — Своих лови. В детстве таким мама мыла… — Арья нахмурилась, — братьев. Запах приятный. Возьму на всякий пожарный. Санса заценит. Может, не будет шипеть на меня, как змея.        — Ты же сама на нее шипишь! — удивился Сандор, следуя за Арьей в узкую дверь, ведущую на заваленный пустыми картонками задний двор. Тут же нашелся местный не то сторож, не то продавец, задремавший на низенькой скамейке для персонала с сигаретой в руке. Бычок — единственное, что на что можно было смотреть без содрогания, сам же бедный служащий самой уродливой мумией на свете привалился к синему мусорному баку. Неоновый цвет мусорки и веселенькая зеленая в горошек форма неприятно контрастировала с желтым, похожим на гнилое яблоко сморщенным лицом мертвеца. Арья дернула плечом и безразлично прошла мимо, подтягивая потуже лямки тяжелого рюкзака.        — В прошлый раз он вонял больше, — сообщила она вполголоса. — Что же до Сансы… У меня хотя бы повод есть.        — Это который? Что тебя бросили? — не выдержал Сандор. — Сейчас, извини, это звучит почти бредом, да и потом, это неправда. Мы в этот хренов город приперлись только ради тебя, да и сестра твоя мне плешь проела со свои чувством вины — можно сразу в монахи, и тонзуру брить не придется. А ты уже в дверь вползла рассерженной гадюкой, словно весь месяц готовилась. Где же твое хваленое умение выживать?        — Не месяц. Больше. — Голос Арьи опять сполз до шепота, словно она неумело пыталась себя сдержать. — А чувство вины… Оно для нее как воздух. Сначала делает мерзость, а потом жалеет. Словно специально…       Арья остановилась возле задней двери Декатлона, запертой на очередной здоровенный замок, словно собиралась поискать ключ, но Сандор не понял, скорее почуял нутром, что грядет очередной приступ откровения.        — Она мне всю жизнь испортила. Из-за нее я оказалась здесь. — Арья обернулась и, кривляясь, засепетила: «Ну мама, ты же понимаешь, Арье нужно поменять среду, она тут загнивает, не развивается…» Откуда ей знать, куда и как я развиваюсь, и что мне вообще надо! Да ей дела до меня никогда не было! Одни подковырки и сморщенный носик, словно под ним чем-то вонючим намазали. Ей было за меня стыдно, поэтому можно смело влезать, интриговать, переворачивать вверх тормашками чужую жизнь. Как ебучую корзину с бельем! — Сплюнув, она сердито загремела связкой ключей, отыскивая нужный. — И еще там было… Тогда в Милан отец поехал не только по делам. Он поехал по ее делам, потому что, видите ли… — Арья вытянула странно мелкий стальной ключик и отомкнула замок снизу, отодвинув пластиковую защитку от сырости. Сандор выжидал, предполагая, что последует еще череда обвинений, но Арья словно воды в рот набрала, как будто поняла, что наболтала лишнего. У него опять возникло гнусное чувство, что что-то было недоговорено, скрыто по непонятным причинам, и что Арья, как ни странно, по другую сторону баррикад вместе с ненавидимой старшей сестрой. Уцепив девчонку за ушко рюкзака, Сандор подтащил ее к себе и максимально зловеще прошипел:        — Если ты думаешь, что обидка на сеструху за то, что та насоветовала вашей мамаше запихать тебя в городскую школу-пансион, хоть сколько-нибудь меня волнует, ты ошибаешься. Испортила жизнь, ну как же! Как-нибудь вечерком я тебе расскажу, какими бывают братские отношения. Может быть, расскажу. Если будешь вести себя хорошо. Что ты хотела, сдохнуть вместе со всеми у вас на вилле? Да может, она тебе жизнь спасла… Или рассудок…       На него в очередной раз сверкнули сталью полные ненависти глаза.        — Лучше было умереть с ними, чем жить с вами. Руку убери! — Арья со злостью рванула дверь на себя, и Сандор машинально отметил «слишком громко». Впрочем, это уже не имело значения. Перед ними в широченном зале Декатлона двое так же замерли, не отрываясь от длинной упаковки с холодным кофе. «Всем хочется эспрессо, хотя бы холодного». Сандору хотелось от души поржать. Вместо этого он потянулся к Беретте. Ледяная ладонь Арьи перехватила его запястье.        — Не надо. Эти одни не ходят. Будет шумно.       Что происходило дальше, Сандор толком и не запомнил, врезались в память лишь белые глаза на обгоревшем от солнца лице одного из мародеров и нехороший прищур другого, постарше. Оба были в защитном, но Сандору даже в голову не пришло записывать их в военные. Просто отребье: не то наци, не то скины — по нынешним меркам все они были бзикнутые, как мартовские зайцы. Он помнил про шум, поэтому в руку отлично легла какая-то металлическая палка с одной из полок. Про Арью совсем не вспоминалось, Сандор лишь надеялся, что второй, пожиже, не навредит ей слишком, пока он сам расправлялся со старшим, вытащившим большой охотничий резак. «Хрен тебе поможет ножик, коли голова разбита», — промелькнула злорадная мысль, когда палка — клюшка для гольфа? — врезалась противнику в фигурно бритый висок. Он ожидал звука наподобие того, что издает расколотая об камень спелая дыня, но нет, вышло жирнее, глуше — так мясник отбивает фьорентину зубчатым молотком, стараясь не задеть кость, и даже прилавок вибрирует от его точных, выверенных опытом движений. «Не больше трех, синьоррра, — вспомнилось ему, и гортань свело от отвращения, — мясо станет как подошва!» Руки привычно потянулись к деревянному поручню вдоль прилавка магазина, куда отец, а потом и брат гоняли его за недорогой говядиной на ужин, но никакого поручня не обнаружилось, хотя воздух вонял почти так же, как в той мясной лавке Маргеры: затхлостью, хлоркой и кровью.       Сандор вздрогнул — ладони словно передалось судорожное дерганье по-видимому подыхающего бритого, и он опустил свое импровизированное оружие, понимая, что добивать уже незачем. Арья… Он с трудом оторвал взгляд от деяния рук своих и повернулся, перехватывая рукоять поудобнее. Арья, как выяснилось, справилась сама. Мальчишка все с теми же белыми глазами зажимал развалившую горло рану, булькая что-то невразумительное, а Арья отступила на шаг, словно боялась испачкаться и оттирала схваченной с торца стойки декатлоновской фирменной флиской свой заляпанный нож. «И правда, умеет пользоваться», — не смог не отметить он. Арья внимательно изучила скрючившегося на голубом полу и присела рядом со все еще дергающейся ногой.        — Что? Хера ль ты задумала?        — Надо удостовериться, — пожала плечами та, пододвигаясь поближе к трупу.       Сандор поморщился и оттащил ее. Для демонстрации пнул старшего по руке, все еще сжимающей нож.        — Мертв. Как и твой. Выдержка у тебя есть.       Арья подняла на него взгляд — мертвенный, нерадостный — и пробубнила скорее себе самой:        — Не впервой. Заберем этот кофе?        — Спрашиваешь! — Сандор впервые ощутил радость завоевателя, отогнавшую прочь все еще блуждающее в крови ощущение вибрации чужой смерти. — Но потом. Сперва палатки и прочее говно. Арья кивнула, бросила измазанную флиску прямо на осевшего мешком в луже собственной крови юнца и, не оборачиваясь, зашагала к отделу кемпинга, приветливо зеленеющего искусственными деревцами из дальнего угла магазина. Меньше чем через час они наковыряли все, что нужно: рюкзаки с двухместными палатками, спальники, кое-что по мелочи. Арья настояла на каком-то наборе юного пиромана, Сандору даже вникать не хотелось, зачем он им может понадобиться. При той жаре, что сейчас стоит, едва ли им придется разводить костер. Ножи, фонари, фильтры для воды, репелленты — это все оправданно, но хватит с него огнепоклонства. Он брал то, что нужно ему, Арья — что может понадобиться ей. Ей или Сансе, мрачно подумал Сандор, кидая обратно на полку какие-то навороченные рыболовные крючки. Он никогда не любил рыбу, а теперь и мясо в горло не полезет. Оглянувшись на Арью, он таки запихал набор в карман. Все лучше, чем сухое молоко.       Они нашли в уголке брошенный кем-то желтый тканый вагончик для перевозки детей и, удостоверившись, что тот не скрипит и ход легкий, водрузили на него добычу. Упаковка кофе венчала собранное. Арья подошла к затянутому жалюзи панорамному окну, зыркнула наружу, на пустынный проспект Венеции.        — Думаешь, их хватились? — задумчиво протянула она.       — Что… Кого? — Реплика оторвала его от мыслей — крайне неприятных, о том, куда они все это затолкают. Ну уж точно не в кофры мотороллеров. То ли дело лодка! Надобность обзаводиться машиной давила, как солнце в зените.        — Ну, этих… — Арья оглянулась на трупы, которые удачно заслоняла кабинка возврата товаров. — Как по-твоему — дезертиры или добытчики провианта?        — Скорее первое. Иначе, как ты сама сказала, — смысл им был не орать? — Сандор, прищурившись, глянул напротив, на разбитые витрины Ашана. — Пойдем туда?        — Нафиг? — Арья посмотрела на него напряженно, без улыбки. — Разве что еще хочешь порезвиться. Чего мы там забыли? Жратвы там нет, одни неприятности.       — Как скажешь. — Сандору не слишком улыбалось идти в Ашан, всем нужным и ненужным они уже загрузились, но ему была интересна реакция девчонки. Он все еще не мог раскусить ее: с одной стороны, стальная решимость и скорее мальчишечье бесстрашие, с другой — идиотская инфантильность, под стать сестре, но в отличие от Сансы, в Арье это откровенно бесило. Сансу хотелось опекать и оберегать, было в ней что-то от хрустального ангела, которого в счастливых семьях водружают на верхушку рождественской ели. Арье хотелось залепить пару-тройку оплеух, так, чтобы в ушах загудело, и не возникало желания голосить и возражать. Никогда больше не возникало. Сандор с отвращением подумал, что даже мужеподобные девчонки умудряются выносить мозг так же качественно, как и женственные. Возможно, даже поболее.        — А что там? — от нечего делать спросил он, кивая на соседнее с Ашаном здание, так же, как и Декатлон, завешенное жалюзи. Стекол на торце не доставало, там витрину кто-то заколотил крест-накрест некрашеным сайдингом.        — Брико. Хозяйственный. Там живет один псих, — пожала плечами Арья. — Псих-социофоб. Мнит себя одиноким волком Падуи. Всякие про него ходили разговоры. Не то, что он утащил туда единственную дочь и там ее трахал, не то, что хотел защитить ее от банд. Но кто-то там точно живет, на свой лад. Скины и наци уже третью неделю рвутся его укокошить, но он отстреливается и ставит им ловушки. Забаррикадировался, натащил туда еды из Ашана еще до того, как туда проникли эти поклонники Дуче, и сидит. Наружу не выходит, по огневикам палит так же, как и по наци. Забавный мужичок.        — Все вы тут забавные, как стая больных бешенством гиен, — передернуло Сандора.        — Ну… — Арья задумалась, отпустила жалюзи. — Я в любом случае не гиена. Я койот. Или волк. Те охотятся поодиночке или парами. А эти, — она кивнула на красную птичку-букву «А»* — уж они точно что-то похожее. По одному не выживают, стаей — стихийное бедствие. Ты слышишь?        — Что? — Сандор прислушался. Откуда-то с задворок перекрёстка, где они с Сансой останавливались — там как раз кончалась торговая зона, и магазины переходили в уродливые постройки времен шестидесятых — раздавалось что-то вроде треска и нестройного улюлюкания.        — Они, видать, сделали его, — Арья нахмурилась. — Радуются, орут. Доски его баррикад ломают. Пошли отсюда. Как бы эти дурни в порыве ликования и нас не заметили. Надо валить под шумок.       По пути обратно Арья заметила, что вляпалась таки в лужу кровищи собственной жертвы, и решительно ринулась на поиски новых запасных ботинок. Сандор угрюмой нянькой таскался за ней, проклиная любовь каждого женского существа к шопингу. Наконец была отыскана подходящая пара горных легких башмаков, и Арья, перекинув через плечо обновку, поволокла вперед вагончик. Сандор шел следом, спина потела под от супердышащим рюкзаком размером с пол-Арьи, внутри, под спальниками, мягко звякали походный топорик и миниатюрная одноручная пила — мало ли.       На замечание, что нет нужды запирать за собой все, Арья не отозвалась, лишь упорно тыкала явно не тем ключом в замок. Сандор уже был готов проклясть все — благо теперь некому укоризненно молчать, и даже Марцио был далековато — и оттащить упертого волчонка за шкирку, когда обоих заставил замереть на месте странный рокот, идущий откуда-то из-за оставленных магазинов — словно земля, уставшая от трупов и жары, сотрясалась. Агонизировала, как бритый похититель кофе.       — Отбывают. Значит, я была права. — Арья досадливо поморщилась и убрала свою связку ключницы. — Дедка таки разделали. И закрыли счет.        — Какой нахер дедок? — взбесился Сандор. Хватит с него загадок, недомолвок. Даже от тишины ему стало тошно, она давила, как и нарастающее где-то совсем близко рычание.        — Почему ты никогда ничего не понимаешь? — набросилась на него Арья. — Тот мужик в хозяйственном. То ли они ждали удобного момента, то ли просто пришло их время убираться, да и совпало. Наци сели на свои байки и уезжают из Падуи. Неужели не ясно?       Сандор прикинул, что это может значить для них, и пришел к выводу, что ничего утешительного. Бешеная свора на дорогах, плюс этот тухлый город в руках любителей больших костров на площадях. Хоть машина, хоть велосипед — надо было валить и побыстрее. Не было бы поздно, подумалось ему.       Так же задворками они побрели к набережной, огибая попадающиеся трупы и придерживая дребезжащий на поворотах вагончик. У канала никого не было, лишь так же заливалась на балконе канарейка, над спокойной водой кружили стрекозы, а у берега мелькали серые спины жирных сомов, пытающихся безуспешно утащить в воду разбухший ломоть хлеба. Арья сорвала себе очередную травинку и тащила каталку за металлическую ручку, а Сандор шагал позади, то и дело оглядываясь. Его не оставляло ощущение, что за ними следят, и сияющая слюдой дорожка, на которой нелепыми обрубками торчали две их тени, лишь усиливала это чувство. Лишь когда они спугнули купающихся под кривой ивой уток и пересекли раскаленную мостовую, нырнув в тень арочной галереи, Сандор перестал озираться и жалеть, что не взял из Декатлона дурацкую, но такую удобную клюшку. Рев за спиной затих, воцарилась еще более тягостная тишина, которую нарушало лишь скрипение их тележки и неизменное мерное гудение пчел над отцветающей глицинией.