Великая жертва

      Будильник не заставил себя ждать. — Подъём! — Гилберт потянулся и поцеловал Феликса.       Блондин негативно отреагировал на пробуждение, промычав что-то непонятное. — Давай, давай спящая красавица. Завтрак проспишь. — Не просплю, — блондин потер глаза. — Уже типа встаю. — Не, не, не, — Гилберт его поднял. — Идем мыться! — А мой постельный режим тотально кончился уже? — Понедельник сегодня. А больничного у тебя нет, — Гилберт его повел в ванну. — И правда, — согласился Лукашевич. — Яо же говорил… — Так что умываемся, завтракаем и на работу. — Хорошо, но типа… — он огляделся. — Кто первый? — Ты моя ягодка, а то уснёшь ещё, — Гилберт его поцеловал в щеку. — Тогда типа… может, выйдешь? — краснея, попросил Феликс. — А чего я не видел? — Гилберт, зевнув, вышел.       Блондин просто почистил зубы и сразу вышел. — И ради этого ты меня выставил? — Гилберт протянул ему рубашку. — Когда зубная паста типа тотально размокает, то похожа на симптом приступа бешенства. А я не хочу себе сорок уколов от бешенства.       Гилберт рассмеялся. — Знаю я тебя, — блондин одевался в рабоче-повседневное. — Ну не такой уж я и злобный, — Гилберт вздохнул. — Прелесть. Нужно тебя сводить на шопинг. Купить пару розовых рубах и жемчужный костюм. — Звучит тотально заманчиво, — хмыкнул Феликс. — Иди уже, утренние водные процедуры принимать, а то и правда на завтрак опоздаем.       Гилберт управился и того быстрее. — Выспался? Блондин, доселе гладивший кошку, вздрогнул. — Как ни странно, да. — Тебе нужны именно такие насыщенные сны? — уточнил альбинос, застегивая рубаху. — Нет. Я типа просто не ел и не пил во сне. А сниться может все что угодно. Типа когда весь сон напролет видишь что-то тотально классное, ты ведь все равно тотально выспишься, да? — Да, — Гил его поцеловал.       Как обычно, блондин зарделся и отвернулся. — Ягодкааа, — Гилберт схватил его за руку и пошел в столовую. — Омлет или кашку? — Кашу, — не раздумывая выбрал Лукашевич. — Чай, кофе, какао? — Чай. Зелёный.       Гилберт ушел за завтраком. Себе он принес омлет и кофе. Феликс сидел под пальмой в полудрёме, раздумывая над словами старцев. — Завтрак для спящего красавца! А вот любопытно, как она ела? — альбинос сел на свой стул. — Кто? — Лукашевич не врубился. — Спящая красавица. Вообще сказка не продумана, — Гилберт стал завтракать. — Приятного аппетита. — Ну, фея тотально должна была предусмотреть это, чтобы во сне принцесса не испытывала голода и других…кхм, тотальных нужд, — Феликс стал есть завтрак. — Ах да… Фея… — Гилберт задумался. — У тебя какие планы на сегодня? — Прятаться от начальства и клиентов в секретном уголке, чтобы тотально не работать и не сдавать эти… короче то, что он рявкнул мне сдать. А потом типа, может, успеем до отбоя доиграть с Райвисом в «Шанс». — Да не бойся ты, не будешь сдавать ты звания, — Гилберт его погладил по руке. — Сдается нам не до этого будет. — Почему? — Не знаю, предчувствие что ли, — доев, Байльшмидт откинулся на спинку стула. — Как скажешь, так тотально и будет, — Лукашевич, кривясь, пил зеленый чай.       Гилберт подал ему обычный чай с мятой. — Нет, я буду зеленый, — упрямился Феликс, прижимая свою кружку к себе. — Отдай каку! — Не дам. Эта кака типа низкокалорийная! — Эта тоже без сахара, но вкусная! — Гилберт потянулся к Феликсу. Тот засел в самый дальний угол и там залпом выпил свой напиток. — Все. Больше тотально не хочу чая. — Точно не хочешь, — Гилберт чихнул. — Теперь будешь пить зеленый кофе? — Нет. Я люблю белый, Краковский кофе. — Вот и пей его и не мучай организму! — поставив посуду на поднос Гил его унес. — Я бы пил, если бы он тотально был, — блондин смылся из столовой по направлению к стоянке. — Будет, — Гилберт набрал Элизабет и сразу услышал мелодию с другого конца столовой. — Элизабет, солнышко, скажи, пожалуйста, ты можешь заказать Краковской кофе?       Элизабет посмотрела на сброшенный вызов, а потом на Байльшмидта. — А чем тебя турецкий не устраивает? — Не мне. Фелу надо. — Такого кофе не существует. В Кракове нет кофейных плантаций. — Ну не знаю, может о цикории речь? — Просто спроси марку кофе или поставщика, — предложила Хедервари. — Кстати, где он? — В машину пошел. Кстати, мне тоже пора! — Ну смотри, за ним глаз да глаз нужен! — вслед крикнула ему девушка. — Я знаю! — Гилберт сел к дующемуся Феликсу. — Знаешь я ни перед кем столько не извинялся. — Мне типа есть чем гордиться? — скептически хмыкнул блондин и отдал Байльшмидту ключи от машины. — Спасибо, ягодка моя, — Гилберт завел машину. — А скажи, где ты покупал свой кофе? — Какой? — Краковский, мой сладенький. — Они выехали на трассу — Ясное дело, что не в Варшаве. — А где? Расскажи, — Альбинос смотрел на дорогу. — В Бедронке, — безучастно ответил Лукашевич. — А это город или деревня?       Феликс громко засмеялся, аж до слез, стуча кулаком по колену. — Мое солнышко, я понимаю тебе весело, но не мог бы ты остановиться и объяснить мне глупому, где я ошибся, — Гилберт был спокоен. — Типа, — он хихикал, — типа прости, — он пытался дышать спокойно, но это получалось плохо. — Просто… это как бы…жучок такой, божьей коровкой зовется по-русски, — он опять засмеялся. — Но при этом это тотальная сеть магазинов в Польше. — Понятно, вот я и спрашиваю, что это и как с ними связаться, что б получить нужный кофе? — Я не покупал и не заказывал ничего через интернет, не знаю, — пожал плечами блондин. — Может быть у них есть официальный сайт, тотально без понятия. — Хорошо, я попробую поискать, — Гилберт выехал с хорошим запасом времени, поэтому они ехали спокойно. — У тебя потерпевших сегодня нет? — Даже если и будут, я их не принимаю, — спокойно ответил Лукашевич, который давно привык, что его не слышат ни со второго, ни даже с третьего раза. — Так, а я на что? Я понял, что ты хочешь сегодня не показываться никому. Вот и интересуюсь: припрется кто-нибудь к нам или как? — Гилберт успел проскочить к отделу без пробок. — Как придут, так и уйдут, — блондин отметился в журнале и мигом убежал в другой отдел, услышав приближающиеся шаги Брагинского. — Доброе утро, Иван Степанович, как отдохнули? — Гилберт улыбнулся. — Доброе, — вполне дружелюбно поздоровался Брагинский. — Выходные прошли замечательно, в тишине и спокойствии. — Это хорошо, потому как следующие будут гремучими. — М? Ах, да, — припомнил Брагинский. — И после них наше управление лишится двух работников? — А это как попросишь остаться, Феликс — не знаю, а я вряд ли останусь, надоело. — Было бы странно, если бы ты, кто преуспел в работе, ушел, а личности, которые делают работу на отвали, остались, — Иван огляделся. — Пойдем. — Куда? — Гилберт пошел за шефом, ему было любопытно. — Где меньше любопытных ушей, — Брагинский шел к своему кабинету. — Вы в пятницу неплановый ремонт устроили, да? — Скорее перестановку, а что? Это теперь запрещено уставом? — Нет, просто вы, скорей всего целенаправленно, сломали маленькую вещичку, которая напомнила мне кое о чем, — первым в кабинет Брагинский пропустил альбиноса. — Присаживайся. — Что сломали и что напоминала? — Гилберт сел. — Маленького прослушивающего жучка. Я уже и забыл о нем и уж столько лет не вспоминал, да программа на компе запищала, — Иван размешивал сахар в чашке. — Неужто Феликс и про это ничего тебе не рассказал? — Сказал, что до меня там редиска сидел, — Гилберт зевнул. — Но я так и не понял что к чему. Расскажешь? Иван отрицательно покачал головой, не желая отвечать на этот вопрос. — До того как вы подружились, то есть до этого октября, он раз в неделю приносил мне заявление об увольнении. Приходил, молчал, мял бумагу и, выбросив в мусор, уходил. На протяжении шести лет одно и тоже. Он не мог уйти, потому что кроме меня никого нет. Толис предлагал работать вместе, но Феликс не любит общаться с незнакомыми людьми. А теперь в его жизни появился ты. Благодаря тебе он познакомился со многими людьми и не проявляет дикости, он точно уйдет с такой нелюбимой работы, к которой ни душа, ни зарплата не лежат. Только проследи, чтобы сел тебе на шею. — Спасибо, я думаю, что мы справимся, — Гилберт улыбнулся. — Идем пахать начальник. — Иди, — улыбнулся Брагинский. — Я позже приду посмотреть на вашу перестановку. Хотя твой кабинет всегда был самым прекрасно распланированным. — Угу и Феликса не трогай, — Гилберт вышел.