Samskeyti

21 год. Октябрь. Сейчас Остаток недели Дин проживает словно на автомате. Просыпается, идёт в душ, собирается на работу. Когда по пути на кухню он минует комнату Кастиэля, настроение ухудшается ещё больше. Завтракая, он хмурится в тарелку. Лучше не становится ни от каких разговоров. В четверг отец пятнадцать минут пытается подбодрить его по телефону. — Сынок, — говорит он после того, как Дин тщетно пытается поддерживать разговор, как обычно. — Уверен, скоро всё снова будет нормально. — А? О чём ты? Всё и так нормально, пап. Джон сердито хмыкает, и Дин понимает, что сейчас последует нечто смущающее. — Кас вернётся. И вы двое снова станете неразлучны, я уверен. — Да всё нормально, пап, не то чтобы я не мог жить один, без соседа. Жил раньше и теперь смогу. — Дин никогда не говорил с отцом об отношениях с Кастиэлем — ни пока они просто дружили, ни когда всё изменилось. Его забота и приятна, и неожиданна, и Дин не знает, как реагировать. — Я знаю, как он для тебя важен, Дин. Не нужно вести себя так, будто я не пойму, — резковато говорит Джон, будто он расстроен, что Дин с ним не поделился. Дин вдруг начинает подозревать, что он всё это время знал, что происходит. Да и почему бы нет? Раз уж всё было очевидно для его семнадцатилетнего брата. И теперь отец пытается показать, что он понимает и что ему жаль, что всё пошло не так. — Э… спасибо, пап, наверное. Да. Ты прав, он важен. Я просто не думал, что всё так очевидно, что вы с Сэмом оба поймёте раньше меня самого. Отец выдыхает смешок в ответ на его искренность, и спустя пару секунд молчания оба словно сдают назад, будто этот разговор слишком вымотал обоих. Они переходят на менее щекотливые темы, прощаются, и Дин снова обретает возможность дышать. Он безмерно благодарен отцу, но хотел бы провести хотя бы один вечер, не думая и не говоря о Кастиэле. Может быть, ему стало бы немного лучше. Понимать, что кто-то для тебя дороже, чем ты думал, — отстой, но куда хуже знать, что это так тебя напугало, что ты всё испортил. Теперь, когда он смотрит на всё с нужной стороны, кусочки складываются в мозаику, и Дин видит, как сильны были его чувства всё это время. Он не сказал бы, что влюблён — он не может, потому что он дурак и ему всё ещё страшно, — но он может признать правду, когда от неё никуда не деться. И эта правда смотрит на него из магазинной корзинки. Пятница, и он зашёл в продуктовый и слишком поздно понял, что вся корзинка забита любимой едой Кастиэля. Там клубничные пирожки, зелёный чай, апельсиновый сок, сливочное печенье, а под ним — дурацкие зелёные яблоки, и даже, чтоб его, лимонное средство для мытья посуды, потому что этот упрямый ублюдок никогда не давал Дину купить то, что подешевле. Дин долго смотрит на эту правду, думая о тех годах, которые подарил отцу и брату, не любя никого другого. О том, что отдавал им всего себя, заменяя себя ими, принадлежа им, пока не пришёл Кастиэль и не дал ему причину быть собой. Кастиэль собирал его по частям и помогал найти свой путь, и Дин… у него не было ни шанса устоять. Впервые подумав о нём не просто как о лучшем друге, он отметил его бледную кожу — тогда ему ещё захотелось опуститься на колени и провести по ней языком. Тогда он подумал, что Кас в его вкусе. Теперь он знает правду, да он знает её давно; его вкусы так точно соответствуют образу Каса, что это было бы забавно, не будь так трагично. Дин горько смеётся. В этот момент, стоя посреди продуктового, заполненного закупающимися мамочками, он ненавидит своего друга. Ненавидит за то, что тот оставил его, за то, что так глубоко запал ему в душу, что Дин теперь и бумаги туалетной не может купить без того, чтобы его сердце не разбилось. Так не должно было быть, и Дин ненавидит и себя за то, что позволил этому выйти из-под контроля. Конечно, он никогда не делал подобного сознательного выбора, никогда на самом деле не осознавал глубины своих чувств, но было бы ложью сказать, что он не понимал, что значит то, что он начал думать о Кастиэле слишком часто. Если быть совсем уж честным, нужно было признать и то, что Дин думал о нём слишком часто уже годы, но слишком легко было списать это на увлечение, на побочный эффект их дружбы, на прямое последствие потрясающего секса. Дин несколько минут стоит и смотрит на вещи в своей корзинке, пока какая-то старушка не спрашивает, в порядке ли он и не нужна ли ему помощь. Подарив ей очаровательную улыбку — из тех, которые нравятся старушкам, Дин научился ей у Сэмми, — он говорит: — Да. И идёт платить. Вернувшись домой, он распихивает всё по шкафчикам, не позволяя себе пожалеть, что купил любимые вещи Кастиэля. Он и сам вполне себе любит пирожки, а апельсиновый сок полезен для здоровья — Сэмми всё равно ведь зудит, что ему нужно есть больше овощей. Прошла уже почти неделя без Кастиэля, и Дин начинает задыхаться. Воздух в лёгких какой-то сухой и тяжёлый, и ему хочется свернуться в клубочек и погрязнуть в своём несчастье, забыть весь мир и прийти в себя только в понедельник, когда нужно будет идти на работу. Было бы прекрасно — работа и сон, и ничего между. Новый образ жизни, который пригодился бы ему до тех пор, пока он не научится дышать, не думая о том, что с каждой мыслью о Кастиэле теряет кусочек себя. Но он знает, что не сможет. Он не хочет быть жалким и чувствовать себя таковым. А ещё знает, что именно это нежелание и привело его к тому, что есть, не дав перестать быть упрямым и напуганным сукиным сыном. Это не меняет того, что он никогда не позволяет себе себя жалеть, так что он решает пройтись. Вечер пятницы, почти неделя с тех пор, как его лучший друг решил, что без Дина ему будет лучше. Дин решает, что самое время выпить. — Он оказывается в небольшом пабе неподалёку от кампуса, где полным-полно его ровесников, празднующих окончание учебной недели. Изначально Дин думал пойти в бар, где они с Кастиэлем отмечали его день рождения, но всё же предпочёл пройтись ещё десять минут. Он не сентиментален, ни на йоту, но он и не горит желанием делать себе больнее и вспоминать тот самый момент, когда подумал «всё, сегодня я тебя поцелую». Паб маленький и набитый битком. Народ играет в дартс, шумно подбадривая метающих, девчонки смеются и складываются пополам, пытаясь орудовать киями. Дину нравятся такие места — там легко расслабиться, завести разговор с кем угодно и использовать своё обаяние, чтобы приятно провести ночь. Для начала он заказывает пиво и оглядывается, уже зная, что никто не поймает его взгляд. Это ничего — его мысли настолько далеки от желания кого-нибудь подцепить, что он даже удивляется, когда симпатичная темноволосая девушка проскальзывает на место рядом с ним и улыбается. — Привет, — говорит она, и Дин улыбается в ответ. Она хорошенькая, а он вежливый: необязательно быть грубым только потому, что у него разбито сердце. — Ты здесь новенький? Клише такое избитое, что Дин добродушно закатывает глаза. Судя по лицу девушки, она прекрасно знает, что делает, так что он не ощущает вины за свой смешок. — Серьёзно? Пользуешь такие фразочки? — Ну, ты же со мной разговариваешь, значит, работает, — она подмигивает. Дину нравятся её открытая улыбка, тёмные волосы, прекрасные глаза и заинтересованный взгляд. Сделав глоток, он отвечает: — Вообще-то я всю жизнь здесь живу. Наверное, мы просто не сталкивались. — Я Тесса. — Привет, Тесса, я Дин. — И что тебя сюда привело? Непохоже, что тебе весело здесь одному. Как ни странно, в её голосе нет заигрывания, и Дин это ценит. — Не знаю. Просто хотел выбраться из дома. — Дин без понятия, зачем говорит ей это; наверное, просто хочет выговориться. — Как так? — Нечем там заняться. — А здесь? Есть чем? — Тесса смотрит ещё пристальнее и заинтересованнее. — Не знаю. Что думаешь? Дартс? Она снова улыбается и идёт к доске; взяв пиво, Дин идёт за ней. Они играют и пьют несколько часов; Тесса рассказывает о своей жизни, а Дин — о Кастиэле. Он не перестаёт о нём думать, но ему интересно мнение кого-то, кто не знает их обоих. Вроде как освежает возможность быть честным, не боясь осуждения. — Так, значит, — говорит Тесса между глотком пива и метанием дротика, — ты был влюблён в лучшего друга несколько лет по меньшей мере, а понял это, только когда он ушёл. Дин здорово промахивается по мишени и допивает четвёртый бокал. Если разговор продолжится в том же духе, ему понадобится что покрепче. Заказав ром с лаймом, он опрокидывает пару стопок и косится на позабавленную Тессу. — Что? — Чувак, я тебя вообще не знаю, но ты идиот. И тебе нужно выпить ещё. Она заказывает ему новую стопку. — К концу вечера Дин валяется на бильярдном столе, а Тесса пытается не дать ему уснуть посреди паба. — Тебе нужно домой, Дин. — Не будь он так пьян, заметил бы, как ей весело. — Не хочу. — Он уютнее устраивается на зелёной кровати, подталкивая восьмой шар. — Я в порядке. — Скорее в отключке. — Нет, — с достоинством говорит Дин и отключается. — Просыпается он от пощёчины. Мощной. — …какого? Новая пощёчина, и Дин умудряется открыть глаза и увидеть над собой знакомое и очень сердитое лицо. — Сколько он выпил? — спрашивает кого-то Кастиэль. Дину хочется ухватиться за его голос, завернуться в него, а потом он вспоминает, что нужно обидеться на пощёчины. — Много. Хотя вроде был в порядке, пока не начал говорить о тебе. — Неправда, — бормочет Дин, надеясь, что Тесса услышит. — Нужно отвезти его домой. Поможешь вытащить его отсюда? — Конечно, — отвечает Тесса. Дин её ненавидит. Вернее, хотел бы ненавидеть, но она слишком милая. Просто он больше ей ничего не расскажет. Вообще. Никогда. Дин оказывается на ногах; он покачивается, но, к счастью, не падает. Тесса поддерживает его с одной стороны, а Кастиэль — с другой, и Дин подавляет желание прижаться к нему. Втроём они выходят на улицу и идут к машине Кастиэля. — Кас, — бормочет Дин и затыкается, встретив его свирепый взгляд. — В машину, — говорит он, открывая дверцу, а потом поворачивается к Тессе: — Спасибо, что позвонила и помогла. Надеюсь, мы не испортили тебе вечер. Она улыбается и всё равно нравится Дину, несмотря на своё предательство. — Ничего. Просто довези его до дома в целости. — Хорошо. — Кастиэль садится в машину, не глянув на Дина. — Эй, — говорит Тесса, и Дин отрывает взгляд от пустого места, где только что стоял Кастиэль. — Вот мой номер. — Зач… — Позвони утром, чтобы я знала, что ты в порядке. Дин улыбается; ему даже становится немного лучше. — Позвоню. Тесса помогает ему сесть, улыбается Кастиэлю — тот коротко кивает, — и целует Дина в щёку. — Пожалуйста. — Ага… Закрыв дверцу, она подмигивает и исчезает. Дин поворачивается к Кастиэлю. — Мне не нужно было, чтобы ты приезжал меня спасать, — выпаливает он. Кастиэль, фыркнув, заводит мотор. — Не согласен. Видимо, тебе нужен был кто-то достаточно взрослый, чтобы забрать тебя и отвезти домой. Дин горько смеётся. — Щедро с твоей стороны. — И что это должно значить, Дин? — Это значит, что ты чёртов трус, который свалил и даже не обернулся, — почти орёт Дин. Он сам знает, что это несправедливо. Это он трус, а Кастиэля нельзя винить в том, что он ушёл, ведь это Дин его почти выставил. Но он скучал, скучал по его голосу, и лицу, и прикосновениям, и от мысли о том, что Кас бросил его, больше не хочет его, он ненавидит весь мир. Кастиэль молчит. Он не спорит с его обвинением, и Дин закрывает глаза, желая оказаться где угодно, только не там. — Поездка выходит короткой — может быть, потому, что Дин в отключке большую часть времени. Кастиэль не заговаривает, и Дина это полностью устраивает — он не в настроении болтать. Кастиэль помогает ему вывалиться из машины, и тот никак не может ему помешать; руки Кастиэля обхватывают его, пальцы проскальзывают в карман и выуживают ключи, и Дина тащат вверх по лестнице. Они спотыкаются и запинаются, шаги выходят неловкими, и к тому моменту, что Дин наконец вваливается в квартиру, он уже чувствует себя униженным донельзя. Они молчат, пока Кастиэль не тащит его в душ; Дин по большей части понимает, что происходит, но слишком медленно, и сопротивляться начинает поздновато. — Какого хре… — Но холодная вода уже льётся ему на голову, заливая глаза и стекая на одежду. — Заткнись, — рычит Кастиэль. Дин пытается вырваться, но у Кастиэля железная хватка, и Дин лишь, ругаясь, трепыхается. Ничего у него не выходит, и Кастиэль отпускает его, лишь удовлетворившись его степенью трезвости. Выключив воду, он спрашивает: — Тебе лучше? Развернувшись, Дин неверяще на него таращится. — Какого хрена это было? — орёт он и мотает головой, разбрызгивая капли вокруг. Одежда мокро липнет к телу, а Кастиэль смотрит так сердито, что Дин дрожит вовсе не от холода. — Я тебе помог. — А тебя просили мне помогать? Кастиэль невесело усмехается. — Тесса попросила. Она взяла твой телефон и попросила забрать тебя. Дин оглядывается в поисках полотенца; Кастиэль протягивает ему сухое, и он резко вырывает его у него из рук, начиная вытираться. — Эта мелкая… клянусь, я не заговорю с ней никогда. Голос Кастиэля смягчается. — Она была милой. Тебе стоит позвонить ей завтра и поблагодарить. Дин фыркает — что за абсурд? — Точно, она же мне такую услугу оказала, тебе позвонив. — Ты дома, Дин. В безопасности. Трезв, пусть и не на сто процентов. — Кастиэль смотрит с укором, и в этот момент у Дина почти получается его ненавидеть. — Достаточно трезв, чтобы понимать, что не хочу, чтобы ты был здесь, — говорит он, и в груди что-то обрушивается под весом этой лжи. Глаза Кастиэля сужаются, но промелькнувшая было на его лице боль мгновенно исчезает, и его лицо совершенно равнодушно. — Очень хорошо. Я и сам не хочу здесь быть, так что мы на одной стороне. — Ну так вали. Сказал бы прихватить своё барахло, но знаешь что? Ты уже это сделал! — Дин только сейчас замечает, как разорался. Полотенце не помогает, и ему холодно, а от молчания Кастиэля ещё холоднее. — Что, нечего сказать? Кастиэль вздыхает — не сердито, а скорее печально. Дин отводит глаза, заметив, как он измотан, и вытирает лицо. Одежда так промокла, что он начинает раздеваться, отшвыривая футболку в угол и следом отправляя носки и джинсы; только когда Кастиэль шумно вдыхает, Дин понимает, что практически разделся перед ним. Подняв голову, он ловит взгляд Кастиэля как раз перед тем, как тот отводит глаза. Он слегка покраснел; ну конечно, давайте теперь смущаться и изображать ханжей. Из-за этой реакции он чувствует себя ещё более раздетым, словно вместе с одеждой снял и кожу и остался открытым и уязвимым. Это не так уж далеко от истины, так что он раздражённо хмыкает и идёт к себе переодеться. Кастиэль осторожно следует за ним, пытаясь — безуспешно — не смотреть на него, пока он ищет сухую футболку. Дин больше не ощущает хмель, душ и злость совсем его выветрили, и ему почти жаль. В комнате полный бардак. Одежда свалена на кровати и стуле, книги и диски сгружены на столике, а на них стоит бутылка воды. Дин устаёт от одного этого зрелища, и вдруг у него не остаётся сил на поиск одежды. — Дин, — негромко окликает Кастиэль. Дин поворачивается. Он пытается, правда пытается его ненавидеть, потому он произносит его имя так же, как и годы назад. Оно всё ещё звучит как приказ, как самостоятельное предложение, имеющее свой собственный смысл. Кастиэль смотрит на Дина, и тот хочет умереть, потому что он выглядит холодным и неприступным, далёким и недостижимым, а Дин хочет сделать шаг вперёд и просто коснуться. Его почти трясёт от силы этого желания — дотронуться до Кастиэля, встряхнуть его, заставить его понять. — Не динкай на меня, сукин сын, — огрызается он. — У тебя права нет возвращаться сюда и говорить со мной так, будто ничего не изменилось. Ты ушёл, забрал все свои вещи и ушёл. Ты даже не посмотрел на меня. Ты сделал всё, пока я был на работе, чтоб тебя! Кто так делает, Кас, а? Кастиэль не отвечает, и Дин сжимает кулаки, сдерживаясь, чтобы ему не врезать. — Я скучаю по тебе, — выпаливает он, и эти слова звучат, как битое стекло, оставляя во рту привкус пепла. — Чертовски скучаю, чувак. Ты мой лучший друг, и ты ушёл. Ты мог со мной поговорить, мог сказать, что больше не хочешь трахаться, если ты передумал. Боже, Кас, будто я бы стал злиться! Ответа по-прежнему нет. Кас снова на него не смотрит, уставившись в пол и не двигаясь. С его пальцев, сжимающихся и разжимающихся, беспокойно мнущих джинсы, стекает вода. — Посмотри на меня, — сквозь зубы просит Дин. — Кас, посмотри на меня, или я… — Или что? Что, Дин? Что ты хочешь мне сказать? Я думал, что ясно выразился, когда сказал, что не хочу продолжать! — Голос Кастиэля дрожит от едва сдерживаемого гнева. — Я хочу, чтобы ты остался моим другом. Хочу, чтобы всё было хорошо. Кастиэль коротко качает головой. — Нет. Уверенно и решительно. Не оставляя места для споров. — Ты не можешь так поступить! — Уже, Дин. — Кастиэль разворачивается, готовый снова уйти, и Дин поспешно хватает его за локоть, заставляя снова посмотреть на себя. — Нет. Нет, я этого не приму. Эта неделя была адом, и я знаю, что ты тоже скучаешь. Знаю. — Он оказывается в личном пространстве Кастиэля, почти вжимаясь в него, а тот не сдвигается ни на дюйм. — Это ничего не меняет, — отвечает он, и теперь Дин уже не знает, что ещё можно сделать. Кастиэль не смотрит на него, куда угодно, но не на него, так что Дин подходит ещё ближе и запускает пальцы в его волосы, заставляя поднять голову и глаза. — Кас… — умоляет он, но взгляд Кастиэля становится жёстче. — Мне нужно идти, Дин, — и он выпутывается из его хватки и уходит прочь, из комнаты, из квартиры, из жизни Дина, и… нет. Просто нет. Дин пытается остановить его последний раз, у двери, и тот взрывается. — Почему! — кричит он. Дин так изумляется, что поражённо затыкается. Количество раз, когда Кастиэль повышал голос, можно пересчитать по пальцам одной руки. — Почему ты это делаешь? Почему ты настаиваешь? Почему ты не можешь просто принять это и двигаться дальше? Он тяжело дышит, раскрасневшийся, яростно сверкающий глазами, и Дину хочется поцеловать его, хочется успокоить. Хочется обнять и не отпускать никогда. Дин поверить не может, что когда-то не чувствовал этого, что отрицал эту возможность и боялся того, что из этого может выйти. Он не раздумывает. Он слишком зол и раздражён, а ещё не вполне трезв, так что он делает шаг вперёд, толкая Кастиэля к стене и опираясь о неё руками по обе стороны от него; он и сам почти прижимается к Кастиэлю. Ему уже плевать, что он не совсем одет, плевать, что вода до сих пор капает на спину с мокрых волос. — Я не хочу, чтобы ты уходил, Кас, — говорит он. Должно было прозвучать тихо и мягко, но выходит так яростно, что он сам удивлён. — Вот и всё. Я не перенесу, если ты уйдёшь. — Дин… — едва слышно произносит Кастиэль, и Дин решает, что они стоят недостаточно близко, и подаётся вперёд и целует его. Поцелуй выходит куда отчаяннее и яростнее, чем он хотел; Кастиэль не сопротивляется. Он просто обмякает у стены, не отталкивая его, и Дин вылизывает его рот и кусает губы, углубляя поцелуй. Его тело поёт от счастья от близости Кастиэля, и он пытается прижать его к себе, ближе, чтобы они казались единым целым. Он ощущает прикосновения его рук к спине, его пальцы в своих волосах. Футболка Кастиэля промокает из-за влажной обнажённой груди Дина, а тот лишь прижимается ещё ближе. — Дин… — влажно выдыхает Кастиэль ему в губы, и Дин кивает, ещё не зная чему. Он знает только, что не хочет отпускать Каса, что тот должен остаться, что нужно повалить его на кровать и накрыть своим телом, показать ему всё, чего нельзя сказать словами, и этим снова всё исправить. — Дин. — Кас, просто… просто… — Дин с трудом пытается заговорить. Он открывает глаза; Кастиэль кажется отчаявшимся, напуганным. — Прости, мне правда жаль. Кастиэль отталкивает его и сам же подходит ближе, разъярённый. — Не за что тебе просить прощения, Дин. — Снова толчок, и Дин падает на кровать. Кастиэль смотрит на него сверху вниз, сжав кулаки и яростно сверкая глазами, а потом буквально обрушивается на него, накрывая собой; они оказываются лицом к лицу, грудь к груди. — Ты думаешь, что можешь делать что угодно и когда угодно. А я позволяю тебе, потому что я идиот и в жизни не мог сказать тебе «нет». Но я больше не могу, Дин, потому что не всё могу ради тебя вынести. Ты понимаешь? На самом деле нет, вообще нет, потому что если он слышит то, что думает, то, кажется, у них обоих что-то пошло совершенно не так, и не проще ли подумать о том, что простыни мокнут из-за воды на его волосах? — Что… Если бы взгляды могли убивать, Дин точно уже был бы трупом, причём закопанным; а бросив на него этот смертоносный взгляд, Кастиэль пытается подняться, и Дин, придя в себя, изворачивается, снова его роняя и оказываясь сверху. — Я никогда не трахал Анну, — говорит он, потому что из тысячи вещей, которые нужно сказать, эта приходит на ум первой. Кастиэль смотрит скептически, но Дин не обижается; он знает, как когда-то себя вёл, так что Каса винить не в чем. — Никого кроме тебя с тех пор, как это всё началось. — Дин… — Выслушай, ладно? Просто послушай. Я знаю, что козёл, тут ты прав, и ты не представляешь, как мне жаль. Но я хочу сказать правду. Я сам ничего не понимал, пока пару недель назад не начало доходить. Я психанул, ты же знаешь, у меня никогда не было ничего… такого, как у нас. Вот я и позвал Анну на свидание, просто чтобы доказать себе, что всё ещё могу с кем-то замутить… и я не смог! И я думал, что ты этого не хочешь, потому что ты всегда… ох, Кас, я даже не знаю. Я думал, ты не хочешь этого со мной, и я не знал, что делать. — Дин, смущённый донельзя и перепуганный, чуть не давится воздухом, но одновременно ему становится легче. Кастиэль смотрит на него широко распахнутыми глазами, а сердце Дина в одном ударе от приступа. — Но я думал… я видел твои результаты, Дин, — говорит Кастиэль, будто это что-то объясняет. — Я думал, ты сделал тест, потому что хотел показать ей… хотел отношений с ней или… Дин отводит взгляд и тихо и, несмотря на все уже прозвучавшие откровения, смущённо произносит: — Хотел. Но не с ней… — Ах ты ублюдок, — шипит Кастиэль, а Дин даже удивиться не успевает, как к его губам прижимаются губы Каса, а язык Каса проходится по его нижней губе. Подумать хоть о чём-то Дин тоже не успевает, потому что Кас прижимает его ближе, разводя ноги и обхватывая его ими. Руки Кастиэля шарят по его телу, проникая везде, скользя по спине, ниже, под трусы, сжимая и — Дин надеется — оставляя следы. Его ботинки громко падают на пол, и, ощутив голыми ступнями шероховатость его носков, Дин наконец понимает, что происходит. — Ты… ты уверен? — стонет Дин, торопливо избавляя Кастиэля от одежды, вжимая его в матрас, пытаясь добраться до кожи. Он удивлён, изумлён просто, но он должен знать. С силой потянув его за волосы, Кастиэль смотрит на него со всей решимостью. — Куда дольше, чем ты можешь представить. Только скажи, что достаточно трезв, чтобы понимать, что происходит. — Ещё как, — выдыхает Дин, — меня тут холодной водичкой полили. Вскоре на Кастиэле совсем не остаётся одежды. Дину хочется касаться его как можно больше, и он толкается в него всем телом, ощущая его кожей и даже сквозь ткань трусов, стонет ему в шею, вдыхая его запах, вылизывает его ключицы — и Кастиэль вздрагивает, сильно царапаясь; Дин надеется, что следы останутся до утра. Кажется, всё как раньше — торопливо, лихорадочно, знакомо, похоже на секс, которым они занимались месяцы; но в то же время всё иначе. Теперь можно любоваться лицом Кастиэля, можно вглядываться в него, и тот ничего не скрывает, тот охотно отвечает на его поцелуи и шумно выдыхает, когда Дин прикусывает его шею. Он прекрасен, и Дин говорит ему об этом каждым прикосновением губ, каждым толчком бёдер. — Чёрт, — шипит он, спускаясь ниже и проводя влажную полосу по животу Кастиэля, оставляя у бедра засос, втягивая покрасневшую кожу губами, лаская её языком; пальцы Кастиэля стискивают его мокрые волосы и тянут вверх; Дин поднимает взгляд. Кастиэль продолжает тянуть, пока Дин не оказывается между его разведённых ног, и тогда мягко, приглашающе вскидывает бёдра. — Ты знаешь, — шепчет он, оказавшись с Дином лицом к лицу, — что тебе сейчас нужно сделать. Дин снова лишается дара речи, потому что такого ещё никогда не случалось. Кастиэль никогда не просил об этом, никогда и никак не давал понять, что этого хочет. Но сейчас он так цепляется за бёдра Дина, так жарко смотрит, что его невозможно понять неправильно. Дин глупо кивает, вслепую потянувшись к тумбочке за смазкой. Ему нужно лишь несколько секунд, чтобы увлажнить и согреть пальцы; Кастиэль успевает стянуть с него трусы. Дин не спрашивает, уверен ли он. Он знает его достаточно, чтобы не сомневаться, что иначе Кастиэль не стал бы предлагать. И всё же, прежде чем ввести в него палец, Дин заглядывает ему в глаза и негромко говорит: — Останови меня, если будет слишком. Дин знает, что Кастиэль никогда не делал подобного, но он всё равно прекрасен; он выгибает спину и стонет тихо и надломленно, с лёгкой улыбкой на губах. Он великолепен. — Ты великолепен, — так и говорит Дин, добавляя второй палец, и лениво слизывает выступившую на головке Кастиэля капельку смазки. Как бы ему ни хотелось заставить его кончить с помощью лишь пальцев и рта, для этого время придёт позже, а сегодня он хочет смотреть ему в глаза, нависая сверху, хочет за считанные мгновения заставить его умолять. — Ну же, Дин, — говорит Кастиэль, и Дин уже готов. Напуган — возможно, но готов. Нависнув над Кастиэлем, он целует его, глубоко и грязно, целует, вкладывая в это смысл, а потом соскальзывает ниже, между его разведённых ног, и вздрагивает, когда тёплая влажная рука обхватывает его член, тщательно размазывая по нему смазку. — Кас, — стонет он, — нам нужно… Кастиэль крепче сжимает ладонь и вместо ответа направляет его в себя, ногами подталкивая его в спину. — И так хорошо, — бормочет он ему в губы; в его голосе сквозит удовлетворение, даже счастье, будто от того, что теперь он знает наверняка, что Дин думал только о нём, когда захотел трахаться без защиты. Это чертовски заводит. Дин делает глубокий вдох и берёт себя в руки. Он толкается в тело Кастиэля, встречая лёгкое сопротивление, и вздрагивает, проникая чуть глубже. Он целует Кастиэля нежно и ласково, а тот дрожащим голосом произносит: — Я ждал этого годы, Дин, ты знаешь это? — Нет, — шепчет Дин, — нет, Кас. Чёрт, нет. — Он замирает, давая Кастиэлю приспособиться, но вскоре снова начинает двигаться. — И ты ничего не говорил… — первый сильный толчок, — почему ты ничего не говорил? — Кастиэль смотрит виновато, но Дин не даёт ему ответить, а целует его, оперевшись руками о кровать по обе стороны от его головы, и ловит слетающие с его губ стоны удовольствия. — Ладно, — говорит он, — теперь уже неважно, но, боже, мы идиоты. Кастиэль тихо смеётся, и Дин широко улыбается в ответ. Он трахает Кастиэля глубоко, быстро, как будто это снова их первый раз. Он вдавливает его в матрас, за запястья удерживая его руки над головой и нависая над ним так, чтобы видеть. Теперь Дин знает, что Кастиэль лишь пытался защитить себя и свои чувства, но ему всё равно хочется смотреть, запоминать, никогда не забывать, как выглядит Кастиэль, кончая; он хочет, чтобы это было первым воспоминанием об их новом начале. Затем он ловко перекатывает их обоих так, что теперь Кастиэль сидит на нём верхом; его стройное тело при смене угла проникновения выгибается от удовольствия, а на головке выступает крупная капля смазки. Он так прекрасен, что Дин не может удержаться и тянет его на себя, чтобы снова страстно поцеловать, мягко прикусив нижнюю губу и втянув её в рот. Много времени им не требуется; оба слишком взбудоражены, чтобы продержаться подольше. Кастиэль кончает без прикосновений, от одного ощущения того, как глубоко входит в него Дин; их глаза зажмурены, губы едва соприкасаются. Дин следует сразу же за ним. 21 год. Октябрь. Сейчас — Когда ты поцеловал меня в свой день рождения… Я думал, что могу позволить себе один раз. Я думал так до утра. Они лежат в кровати, раздетые, и Кастиэль впервые не торопится одеться и уйти, но Дин всё равно на всякий случай обхватывает его всеми конечностями. — Я не знал, Кас. Я никогда не стал бы тебя просить… Кастиэль молча его целует, прижимаясь ещё теснее, как ленивый кот в воскресное утро. Его ноги сплелись с ногами Дина, а пальцы расслабленно выводят на животе Дина узоры. — Знаю. Знаю, что ты правда думал, что всё получится. Тут была и моя вина. Я знаю, и мне тоже жаль. Я думал, что мне этого будет достаточно. Дин горько улыбается. — Да… вот только оказалось, что недостаточно этого было для меня. — Мм… — Дин ощущает прошедшую по телу Кастиэля от произнесения этого звука вибрацию, и это кажется самым интимным из всего, что он когда-либо ощущал раздетым. — Хорошо. Они молчат так долго, что Дин решает, что Кастиэль заснул; тогда он вытягивает ноги, устраиваясь удобнее перед первой ночью в обнимку с лучшим другом, и улыбается в потолок, перебирая его взъерошенные пряди. — Дин? — хрипло и сонно окликает Кас, почти щекотно целуя его в грудь. — Да? — Утром я рассчитываю на завтрак в постель. Дин улыбается во всю ширь и целует его в лоб. — Ясное дело, Кас. С этими словами он засыпает.