Samskeyti

Слэш
Перевод
NC-17
Завершён
847
переводчик
Автор оригинала: Оригинал:
Размер:
53 страницы, 5 частей
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
847 Нравится 39 Отзывы 222 В сборник Скачать

Часть 4

Настройки текста
21 год. Январь-октябрь Дин не жалел ни о том, что поцеловал Кастиэля, ни о том, к чему это привело, но иногда поведение его друга просто сбивало с толку. Дин иногда гадал, в том ли причина, что Кас не особенно опытен по части секса, или дело именно в сексе с ним самим. С одной стороны, Кастиэль явно не мог научиться тому, как держаться с людьми, с которыми только что переспал, ведь до Дина он ни с кем не встречался и не имел дела со всем, что идёт после секса. С другой же стороны, у него явно не было никаких проблем с тем, чтобы посмотреть фильм с Дином или отсосать ему, но он никак не мог остаться в постели больше чем на пять минут после того, как они оба кончили. Дин не знал, что и думать, но суть была в том, что сразу после секса Кастиэль сразу уносился в свою квартиру, комнату или ещё куда. Каждый чёртов раз. Возникало такое ощущение, что последнее, чего хочет Кастиэль — милая болтовня или обнимашки, и это было… ну, не то чтобы больно, просто странно. Если быть до конца честным, Дин сам никогда не был фанатом подобного, но где-то в глубине души он считал, что с Кастиэлем будет иначе. Какими бы разными они ни были, они почти всё делали вместе, чего Дин не мог сказать ни о ком из своих предыдущих партнёров, и это единственное, но огромное исключение не давало ему покоя. — Почему ты всегда так торопишься? — как-то спросил он. Прошла уже пара недель после его дня рождения, и Кастиэль только что повалил его на диван во время просмотра матча. Его страстность была так же удивительна, как и забавна, и определённо входила в список вещей, которые Дину в нём ужасно нравились. — Я не тороплюсь, — ответил Кастиэль, спокойно застёгивая джинсы. Дин, всё ещё полураздетый и распластанный по дивану, до сих пор не отдышался и не пришёл в себя после оргазма. — У меня просто есть другие дела. — Точно, — кивнул Дин и повернулся к экрану. Спустя пару секунд он почувствовал на себе взгляд уже полностью одетого Кастиэля, но тот больше ничего не сказал, и Дин не стал настаивать — он знал его достаточно хорошо, чтобы понимать, что больше из него не вытянуть. Больше он никогда не спрашивал. Он знал, что это глупо, ведь он сам всё это затеял и сам установил правила. И что уж было лицемерить — он знал, что от Кастиэля нельзя ожидать слишком многого. Его собственные чувства и непонимание, которые когда-то давали ему силу держаться в стороне, теперь были скрыты за как можно большим легкомыслием, но Кастиэль, видимо, приспособился ко всему лучше него. Часть Дина гордилась им, а другая часть завидовала. Всё стало ещё более странным, когда одно из правил пришлось нарушить. У него ночевал Сэм, впервые с тех пор, как Кас переехал. И раз уж свободной комнаты больше не было, Дину пришлось уступить свою кровать брату, а сам он пошёл спать к Касу. Тот уже был в пижаме. Когда Дин довольно завалился на кровать, он нахмурился. — Что ты делаешь? — Не буду спать на диване. Он тесный и меня ненавидит, — заявил Дин, устраиваясь поуютнее. — Здесь ты тоже спать не будешь. — Да ладно, Кас, — заныл Дин. — Я не могу спать с Сэмом! Ты его вообще видел? Он огромный! — Я тебе говорил, что он ещё вымахает. Ты мне не верил. — Да, самое время позлорадствовать. На какой половине ты спишь? Кастиэль проигнорировал его вопрос, поворачиваясь к компьютеру. — У нас есть правила. Мы не нарушаем правила. — Это да. Но тут же чрезвычайная ситуация! В крайних случаях можно нарушать. Крайний случай — это и есть синоним нарушенного правила. — Это неправда, и ты это знаешь. Дин заметил улыбку, которую Кастиэль пытался скрыть, и расплылся в ответной. — Ага, но это дела не меняет. Ну же, с какой стороны? Обещаю тебя не лапать, пока Сэм здесь. Не хочу травмировать мелкого после того раза с Дебби Уотсон в старших классах. Кастиэль закатил глаза, но всё равно поднялся и, оттолкнув ноги Дина, направился к ванной. — Я сплю справа. И бедняга Сэм недели потом боялся подходить к трибунам. — Так ему, мелкой сучке, за то, что таскался за мной, как щеночек. — Зарывшись глубже в одеяла, Дин дождался Каса и сообщил: — Не пинайся во сне, а то пну вдвое сильнее. Но о пинках волноваться не пришлось: Кастиэль до самого утра пролежал на своей половине кровати, как монах, не двигаясь, не прикасаясь и будто бы даже не дыша свыше необходимого, лишь бы не скатиться на половину Дина. А Дин, ясное дело, во сне перекатился к нему, обвив его конечностями, как огромный осьминог. Кас не отодвинулся, продолжая недвижимо лежать на спине и держать руки при себе, но проснувшись, Дин обнаружил на его лице чуть ли не панику. Кастиэль выглядел так, словно не может дождаться, пока можно будет свалить, и Дин так смутился, обнаружив, что его руки пробрались под футболку Каса, а ноги переплелись с его ногами, что как можно скорее отполз в сторонку и вскочил с кровати. Они никогда не обсуждали то утро, а Дин больше никогда не жаловался на необходимость спать на диване. В конце концов, он думал, что всё будет проще, но чем глубже его затягивало, тем, казалось, сильнее отталкивал его Кастиэль, и тем Дину было страшнее. 21 год. Октябрь. Сейчас Утром после свидания с Анной Дин просыпается во всё ещё пустой квартире. Позавтракав, он лениво ищет следы присутствия Кастиэля, но никого нет, и тишину нарушает лишь звяканье ложки о тарелку. Они ещё не виделись после вчерашней ссоры, которая здорово испортила Дину настроение на весь вечер. Даже странно, как важны для него теперь мнения и настроения Каса — куда больше, чем до того, как они решили жить вместе. Не то чтобы раньше мнение Кастиэля его не волновало; просто теперь оно имеет такое значение, что это сбивает с толку. Дин никогда бы не подумал, что его будут интересовать чьи-то мысли помимо своих и Сэма, к тому же до такой степени. И то, каким вчера был их разговор, перешедший от спокойных реплик к подавляемой ярости, то, как Кастиэль по приходе Анны умчался в свою комнату посреди ссоры, не сказав больше ни слова… Это было не похоже на него, не похоже на них. Они всё обсуждали, всё улаживали, и обычно проблемы решались без таких вспышек, как вчерашняя. Кастиэль ведь умеет понимать Дина без лишних объяснений и долгих речей, и это было одной из причин, по которой он стал его лучшим другом. Пустая квартира без Каса — не просто друга, не кто-они-там-друг-для-друга, без Каса в принципе — так гнетёт Дина, что когда он наконец слышит звук ключа в скважине, то тут же вскакивает со стула и спешит в гостиную. — Кас! — восклицает он, расплываясь в широкой счастливой улыбке, рассчитывая на такую же в ответ. — Доброе утро, Дин, — говорит Кастиэль, тоже едва уловимо улыбаясь, пусть и как-то грустно. Чего быть не должно; пусть они вчера и поругались, теперь ведь всё снова должно стать хорошо, так? — Где ты был всю ночь? У Гейба? — Да. — Ты никогда не оставался там, если только не приезжал Сэмми и ты не считал, что «братьям нужно побыть вдвоём», хотя я продолжаю говорить тебе, что это глупо, ведь ты знаешь, что… — Мне нужно было подумать, а квартира моего брата для этого место не хуже остальных, — перебивает Кастиэль. Дину не нравится, что он не смотрит ему в глаза. Кастиэль всегда смотрит в глаза во время разговора, если только всё не совсем плохо. — Ты не мог подумать здесь? — спрашивает он, злясь из-за того, как по-детски это звучит. Он не хочет быть ребёнком, но ему больно, хотя он сам не понимает почему. — Мне было не очень уютно думать, пока ты был с Анной в соседней комнате. Дин так и застывает; какого чёрта Кастиэль решил, что Дину в голову вообще придёт привести Анну к ним домой? У них есть правила! Если бы что и случилось — чего не случилось, потому что Дина это не особенно интересует с тех пор, как начался Кас, — Дин по меньшей мере поехал бы к ней, а не стал заниматься с ней сексом через стенку от человека, с которым постоянно спит! Это если допустить, что Дин вообще захотел бы секса с кем-то, кто не Кас, что не так, хотя Дин ещё не вполне это осознал. — Так в этом дело? — спрашивает он. Ему не нравится, к чему всё идёт, и он не понимает, почему всё так. Кастиэль, всё ещё не глядя на него, идёт к себе, и Дин чувствует себя потерянным, всё ещё не зная, что происходит. — Не думаю, что наше соглашение о проживании работает, — просто говорит Кас, и Дин, следуя за ним, наблюдает, как он выуживает из глубин шкафа дорожную сумку. — Что? — наверное, у него что-то со слухом, ведь до сих пор он был идеальным соседом. Он всегда помнил о зубной пасте, всегда мыл посуду и никогда-никогда не оставлял ничего висеть в гостиной, и… — Что? Подняв голову, Кастиэль, оторвавшись от складывания одежды, смотрит на него, наконец смотрит, и его синие глаза совсем холодные. Он хмурится, словно не желая утруждаться объяснениями. — У нас не сложилось, — говорит он, и Дин ощущает это как удар в живот. Или пинок. Или удар и пинок, потому что он уже годы не дрался и не помнит, каково ощущать такую боль. — Почему. — Это звучит не как вопрос; слово, проникшее сквозь стиснутые зубы, поднявшееся из глубины, из смеси страха и паники, наполняющей его всего. — Я с самого начала говорил, что ничего не выйдет. — Да, но… — Но ты меня не слушал, и я согласился. Но не думаю, что могу продолжать, а ты ведь не станешь принуждать меня к чему-то, чего я не хочу? — Что? Нет, конечно, нет. Но Кас, я не понимаю, почему ты… в смысле, нам же было весело, разве нет? Я мою посуду, и после твоей речи о пасте я никогда о ней не забываю, и… — Дин понимает, что тараторит, пытаясь доказать Касу, что он не прав, а это не вариант. У него ничего не выйдет, аргументы могли бы быть и получше, но он всё выдаёт какие-то мелочи, потому что серьёзные вещи слишком пугающие. Вдруг этого всего становится слишком много. — Я никогда не оставляю ничего висеть… — выходит тихо, жалко и, судя по выражению лица Кастиэля, совершенно бесполезно. Плечи Дина поникают. Кастиэль уже принял решение. Он и говорить-то Дину позволяет только из вежливости, раз уж они друзья. Дину холодно; он ощущает себя бесполезным, брошенным, и конец сожительства почему-то кажется концом света. Так не должно быть. Ничего этого не должно быть. — Дин, — мягко говорит Кастиэль с печалью во взгляде и протягивает руку. Это неправильно. Больно. Больнее, чем он считал возможным, и он осознаёт, что никогда не думал, что Кастиэль его оставит. Так больно, что он не хочет оставаться здесь и дать Кастиэлю это увидеть и понять, что сердце Дина сжимается вокруг пустоты, образованной его уходом. Не хочет быть уязвимым, не хочет, чтобы его видели сломленным. Кастиэль делает шаг к нему; если Дин не уйдёт первым, он облажается, выставит себя дураком и станет умолять Кастиэля остаться. А он не хочет быть таким парнем. Дин не хочет просить никого остаться рядом, не уходить, так что он пятится от Каса. Изобразив безразличие, он говорит: — Ладно. Он пытается не замечать боль на лице Каса. Тот не имеет на неё никакого права, ведь это он собирает вещи и уходит. Развернувшись, Дин уходит прочь, пока не расплакался или не сказал чего-то, о чём потом пожалеет. Он запирается в своей комнате, пытаясь не чувствовать себя ужасно, но без толку, так что он просто ложится на кровать и пытается не думать о том, что это не просто конец их совместного проживания. Кастиэль вслух этого не сказал, но по его действиям было ясно — он перерос желание быть другом Дина, кем-бы-то-ни-было Дина, и это всё. Конец всех концов, и Дин ничегошеньки не может поделать. Спустя час Кастиэль негромко стучит в дверь. Дин не отвечает, и он говорит: — Через пару дней я вернусь за остальными вещами. И он уходит. Дин даже не знает, где он будет жить. Наверное, у брата, но кто знает? Дин пытается убедить себя, что ему плевать, что он всё равно не хотел бы знать, а когда у него не выходит, то решает, что одиннадцать утра — лучшее время для того, чтобы заснуть на весь день. 21 год. Октябрь. Сейчас Остаток дня Дин спит. Когда он просыпается, на улице уже почти темно. Он обедает, пытается посмотреть телевизор и снова идёт спать. Проснувшись в воскресенье утром с тяжёлой головой, он бродит по квартире, ненавидя её тишину, прибирается в гостиной после вчерашнего ужина, уходит в прачечную. Поднимаясь наверх, он почти надеется, что к его приходу Кас вернётся, но в квартире всё по-прежнему. Дин переодевается и уходит на пробежку. Спустя четыре мили он едва может дышать; каждый вдох и выдох обжигает лёгкие, кожа горит, мышцы приятно ноют. Он думает, не пробежать ли ещё милю-другую, но вдруг его накрывает осознанием того, что он уже месяцы не бегал один, без Кастиэля. Это не то же самое. Он бежит обратно, а одолев лестницу, почти верит, что его друг ждёт его, читая на диване, как и каждое воскресенье; но Кастиэля нет, а квартира так же безмолвна, как и прежде. Наступает понедельник — пора идти на работу, и это хорошо, потому что Дину удаётся забыться в винтах и моторах. До обеда, когда он понимает, что не собрал себе еду. В детстве он всегда складывал обед для Сэма — сэндвич, яблоко, печенье и молоко — и для себя. Каждый день. Ему было несложно, и даже когда Сэм стал говорить, что он достаточно взрослый, чтобы собирать себе еду самостоятельно, он продолжал это делать. Кастиэль узнал об этой традиции как-то за ужином, когда Сэм рассказывал, как поделился обедом с красавицей Джесс, которой очень понравились особенные сэндвичи Дина с ветчиной. Видимо, он что-то для себя решил, потому что, едва переехав к Дину, стал делать для него обеды. — Ты всю жизнь делал это для своего брата, Дин, — сказал он в ответ на непроизнесённый вопрос Дина, в первый раз протягивая ему бумажный коричневый пакет. — Теперь я могу делать это для тебя. Так и повелось, и Дину больше не приходилось заботиться о своих обедах. Теперь эта колея нарушена, и от этого, как и от осознания того, что к вечеру он с ума сойдёт от голода, на него накатывает такая усталость, словно он не спал всю ночь. До него вдруг доходит, что у него были сложившиеся, работающие отношения, пусть он этого и не понимал, а стоило осознать, как он сбежал, как трус, с корабля ещё до того, как он успел начать тонуть. Бобби печально качает головой, глядя на него; наверное, понимает, что что-то не так. Он ведь заботился о нём много лет и знает Дина лучше, чем тот готов признать. Если бы не Бобби — и не Кастиэль, конечно, — Дин поторчал бы в школе ещё год, а так он получил шанс доказать себе и остальным, что не так глуп, как все считают. Бобби даже пообещал ему работу, если он сможет получить хороший аттестат. Дин смог и сейчас совершенно доволен работой и партнёрством с Бобби, пусть и до сих пор подозревает, что не оказался достоин оказанного ему доверия. Он улыбается от воспоминаний, надеясь, что старик заметил, но улыбка выходит мимолётной и не вполне счастливой; Дин отгоняет все мысли о школе и репетиторстве Кастиэля, начавшемся как необходимое зло и перешедшем в лучшее время каждой недели. Остаток дня Дин пытается не дать Бобби повода уволить его, решив, что его помощь Дину была ошибкой. Стоит смене закончиться, как он мгновенно садится в Импалу и уносится прочь, боясь, что Бобби попытается перехватить его и поговорить о чувствах или ещё чём. Впрочем, присутствие или отсутствие Бобби ни на что не влияет, потому что стоит Дину тронуться с места, как он снова думает о Кастиэле и случившемся. Он думает о его лице и глазах в тот момент, когда он сказал, что больше не может жить с Дином, и снова пытается понять, что изменилось. Он перебирает в уме всё, что привело их к тому моменту, слова, поступки, всё, что произошло между тем, когда они впервые спутались конечностями на кровати Дина, и тем, когда Кастиэль сказал, что скоро приедет за остальными вещами. Он пытается понять, как вообще додумался переспать с Кастиэлем и решить, что это будет секс без обязательств, да ещё и надеяться, что это не окажется провалом. Потому что это провал, и он этого не хотел. Он не знает, чего хотел. Знает лишь, что всё не могло так продолжаться, что что-то должно было измениться, но он думал, что или он наконец возьмёт себя в руки, или Кас решит вернуться к прежней дружбе. Как бы глупо это ни звучало, он никогда не представлял, что останется без Кастиэля, а теперь понимает, что должен был. Что-то изменилось, и как бы Дин ни был слеп в отношении своих чувств, он не может не признать, что Кастиэль для него куда больше, чем лучший друг, сосед или секс без обязательств. Он не знает, как именно это назвать, но не сомневается, что Кастиэль стал для него важнее, чем когда-либо. Тот факт, что в тот вечер он ушёл с Анной, — неуместное и горькое доказательство смятения в его сердце; неправильный выбор, сделанный на заре осознания, к которому он не был готов. Осознания того, что отношения, начинавшиеся как секс с дорогим ему человеком, стали такими уютными, что ему совсем не хотелось встречаться ни с кем другим. Так что он решил сходить на свидание с девушкой, которую встретил в кофейне, чтобы попытаться пойти против моногамии, вместо того чтобы пойти с Кастиэлем на концерт, на который на самом деле хотел попасть, на концерт, до которого Кастиэлю не было дела, но на который он купил билеты ради Дина; в тот момент Дин и понял, как глубоко увяз. В тот момент он застыл и переосмыслил всё. Что Кастиэль всегда был рядом, что их соглашение было безупречно, вот только Дина оно больше не устраивало. Кастиэль просто уступил ему, как всегда, подыграл ему, приняв эти отношения ради их дружбы, и Дин с ужасом ожидал дня, когда Кастиэль поймёт, что Дин хочет большего. Тогда Дин запаниковал и попытался найти выход. Мысль о том, что Кастиэль захочет всё поменять, разрывала его на части, задевая в его душе струны, о которых он и не подозревал. Отсюда и побег, и девушка, и отказ от билетов, и ссора — и он неизбежно остался один. У него полным-полно причин чувствовать себя паршиво, но что больнее всего — это что он сам утверждал, что ничего не встанет на пути их дружбы. Даже секс, сказал он. А теперь он понимает, понимает, какую глупость сказал, но когда это он говорил что-то умное? Так что он едет домой, думая обо всём, что пошло не так, и обо всём, что у него было хорошего. О том, как всё шло прекрасно, пока его не осенило. О том, как его приземлённость не давала Кастиэлю витать в облаках, о том, как спокойствие Каса помогало успокоиться и ему после общения с клиентами-дубинами. Конечно, это было в мелочах, так что он сам не замечал, как сросся с Кастиэлем. Теперь ему сложно даже бросить ключи на столик без боли от того, что второй связки там больше нет. Он даже не может пойти на кухню и сделать себе ужин без того, чтобы не уставиться на мюсли Каса рядом с хлебницей, на его апельсиновый сок в холодильнике, на его чай рядом с пачкой кофе. Это жалко. Дин как будто на мели, и что-то виднеется за туманом отрицания, но он не может заставить себя сделать шаг в нужную сторону. Он засыпает, пытаясь навести в мыслях порядок. 21 год. Октябрь. Сейчас Во вторник, вернувшись домой с работы, Дин обнаруживает, что вещи Кастиэля пропали. Он забрал всё — от одежды до банных принадлежностей. Осталась только антология По, которую Дин помнит слишком хорошо. Та самая, в которой ещё во время их репетиторских занятий Дин подчеркнул стих, а Кастиэль был поражён, а потом расстроен тем, что Дин соотнёс себя с одиночеством автора. Дин не знает, почему книга осталась здесь; может, это было нарочно, как прощальный подарок, но он отказывается думать об этом так. Ему не нужен прощальный подарок, ему, чёрт побери, ничего не нужно, только чтобы его друг вернулся и они попытались сложить обломки своих отношений. Он готов забыть последние месяцы, если Кастиэль так захочет, потому что он не сможет жить с дырой в сердце, разве что сделает что-нибудь глупое вроде того, чтобы десять лет колесить по стране. Книга летит в стену; Дин даже понять не успевает, что бросил её. Но звук удара приносит ему какое-то тухлое удовлетворение. Книга тяжело оседает на пол, страницы мнутся, и Дину хочется врезать хоть по чему-то, хоть чему-то причинить боль, чтобы облегчить закипающий гнев. Он приветствует этот гнев как нечто ценное — хоть что-то помимо боли. Скоро эта ярость исчезнет, но сейчас она застит другие незваные чувства, терзающие его последние дни. Он осматривается в поиске чего-нибудь, за чем Касу придётся вернуться, но находит лишь его связку ключей и записку. «Спасибо, Дин». Дин горько смеётся. К чёрту Кастиэля с его отсутствием социальных навыков и неумением нормально попрощаться. К чёрту его за то, что ушёл без объяснений. К чёрту его за то, что вообще ушёл. Ключи лежат на стопке скопившейся почты; Дин убирает всё это в комод, лишь бы не видеть. Между письмами он замечает отрицательные результаты — он проверился на ВИЧ, когда решил, что их отношения с Кастиэлем могут стать чем-то большим, как раз перед тем, как по той же причине запаниковать. Какова ирония — в тот же день, когда он решил, что хочет без защиты втрахивать Каса в матрас, был тем же днём, когда он решил, что не хочет рисковать и переживать боль. Он снова почти смеётся. Ничего смешного в этом нет, и от того, что он пытается понять свои чувства, только больнее. Он не может усидеть на месте, ему некуда девать энергию, и после ужина он звонит брату. Сэмми ничего не знает о случившемся, но он знает Дина настолько, что, видимо, замечает, что тот произносит «Привет, сучок» с большей горечью, чем обычно. — Дин, — вздыхает он. Дин и сам его знает и понимает, что врать без толку. — Кас здесь больше не живёт, — говорит он, пока не успел передумать. Сэм стонет. — Что ты сделал? Спасибо за поддержку, да? — Ничего я не сделал. Почему сразу я? — звучит не резко, скорее с любопытством. Нет у него сил злиться на кого-то кроме себя. — Потому что я знаю тебя и знаю Каса. Должно было случиться что-то масштабное, и раз уж он никогда не давал тебе повода, значит, дело в тебе. — Спасибо за вотум доверия, — бормочет Дин и уже мягче спрашивает: — Как папа? — Хорошо. Всё ещё работает, каждый вечер приходит домой и готовит ужин. Не меняй тему. — Я не меняю тему, просто хочу убедиться, что ты не слишком сильно скучаешь по моей готовке, — устало фыркает Дин, падая на диван и забрасывая ноги на ручку, и закрывает глаза. — Дин, ты не живёшь с нами уже два года. Я привык к папиной готовке, и ты это знаешь, так что скажи уже, что случилось, чтобы я мог дать тебе совет. Иногда Дин гадает, как Сэм смог вырасти таким толковым, если мама умерла, папы вечно не было рядом, а его старший брат был ходячей проблемой. Он не задумывается об этом особенно глубоко, чтобы не осознавать собственных промахов, но ему буквально пришлось продать ради брата душу, зато теперь он может им гордиться. Какой бы занозой он иногда ни был. — Не знаю. Он ушёл. Сказал, что больше не может, и ушёл. — Хм. А ещё что-нибудь сказал? — осторожно спросил Сэм. — Нет. Ты бы его видел. Он на меня вообще не смотрел. — А что ты сделал такого, что он захотел уйти? — Да ничего я не сделал! — шипит Дин и хмурится, ощущая подступающую головную боль. — Дин. — Он так и чувствует бичфейс Сэма. — Да не знаю я, ясно? Мы поругались, и он ушёл спать к брату, а потом вернулся, уже всё решив! Забрал вещи и ушёл, сказал, что за остальным вернётся позже! — Дин снова поёжился, вспомнив, как Кастиэль говорил с ним, даже на него не глядя; и как потом посмотрел, и взгляд его из холодного стал печальным. — А из-за чего вы поругались? — Да ничего серьёзного. Кас купил билеты на один концерт, но мне пришлось всё отменить, потому что я познакомился с одной девушкой и пригласил на свидание. Я вообще про концерт забыл, и Кас, наверное, обиделся.. — О боже. — Вот чёрт. Дин вынес бы злость, раздражение, разочарование, но сочувствие? Нет. — Что? — сквозь зубы спрашивает он, пытаясь оставаться спокойным. — Ты с девушкой познакомился? Серьёзно? Тебе оно надо было? — Что, замутить? Сэмми, когда ты наконец решишь стать мужчиной, которым тебе суждено стать, уверен, ты поймёшь… — Да боги, Дин! — рявкнул Сэм. Дин заткнулся, подавившись окончанием шутки. — Когда ты последний раз кого-то цеплял? Ну же, ответь. — Не думаю, что такое стоит обсуждать с семнадцатилетним братом. — Дин. Я знаю, ясно? Дин замолчал на десять неловких секунд, дожидаясь продолжения. Его брат не может знать. — Что. — Дин, вы с Касом не такие уж и скрытные, какими себя считаете. Я знаю, что вы трахаетесь, ясно? — Чт… Нет! — пищит Дин. Это было бы нелепо, не будь он в таком отчаянии. — Дин. — Мы… — Можешь отрицать сколько угодно, но, думаю, пора сказать, что толку от этого ноль. Дин вздыхает — устало и тихо. — И как это ты узнал? — Да ладно, Дин, у меня есть глаза! Будто не видно, как вы друг на друга смотрите, и незаметно, что ты завалил бы его на месте, если бы не я. Не говоря уж о том, что он единственная постоянная в твоей жизни, и о том… Смертный ужас Дину сейчас совершенно не нужен, но дальше отнекиваться бесполезно, да и не врать же Сэму. — Ладно! Ладно, всё, прекрати! К чему ты, сучок? — К тому, придурок, что ты понял, что всё становится серьёзнее, чем ты ожидал, запаниковал и повёл себя как кретин. — Я не… — Ещё как. — Ладно! Может, и запаниковал! Что тут такого? Всё было странно, и я не хотел всё заканчивать и объяснять, почему больше не могу, ясно? Это… возможно, прозвучало честнее, чем всё, что он говорил кому-либо, кроме разве что него самого. — Почему, Дин? — мягче прежнего спросил Сэм, словно пытаясь вытащить правду из Дина так, чтобы не разорвать его на части. — Потому что, — упрямо ответил Дин. Может, он и приблизился к правде, но озвучить её ещё не готов, даже перед братом. — Ладно, — раздражённо фыркает Сэм, — будь эмоционально отсталым, будто мне дело есть. Но не удивляйся, что Кас решил прокинуть твой унылый зад! И что тут скажешь кроме как: — Ладно, Сэмми. — Дин… слушай, мне жаль, но тебе нужно взять себя в руки. Я знаю, как ты относишься к Касу, и понимаю, что ты сделал то, что сделал, потому что был напуган, но, Дин, это не делает тебя меньшим дураком. Мне жаль, что я должен тебе это говорить, но я люблю тебя и хочу, чтобы ты был счастлив. Если счастливым тебя делает секс без обязательств, то пожалуйста, но мне кажется, это не так, и если это не так, о чём это говорит? Дин делает глубокий вдох и говорит то, что боялся озвучить больше всего. — О том, что я буду вариться в собственном соку, Сэмми. — В каком смысле? — сочувственно спрашивает Сэм. — В таком смысле, что у Каса всё иначе, вот в каком. Я тебе скажу всё один раз, а потом умру от стыда, но я знаю, почему всё так закончилось. Это я всё начал, и я знаю почему, как и знаю, что Кас хороший друг и просто мне поддался. Я знаю, кто мы друг другу, я знаю Каса. Он просто мне подыграл, потому что я попросил. Он сам бы никогда… Это тебе о чём говорит? — Давай-ка проясним, — говорит Сэм, — ты хочешь сказать, что Кас согласился спать с тобой, своим лучшим другом, из-за какой-то извращённой дружеской преданности? Серьёзно? Дин морщится, потому что звучит так себе. Но он знает Кастиэля и знает, что тот не был на сто процентов уверен, что стоит соглашаться на тупое предложение Дина. Это было очевидно каждый раз, когда он закрывался после секса, это было видно по отсутствию настоящей интимной близости. Их обычная жизнь была так отгорожена от постели, что Дин до сих пор поражался тому, как от видеоигры они переходили к минету и обратно, словно ничего и не было. И он знает, что это лицемерие, что это была его идея, но ему так часто хотелось потянуться к Кастиэлю, задержать его подольше, чтобы он остался не только на те минуты, что восстанавливал дыхание. Они никогда не спали вместе кроме того единственного раза, когда секс был под запретом, а Кастиэль держался своей стороны с таким упорством, что Дин должен был понять и уйти. Это всё — какой-то кошмарный бардак, а Дин был слеп и глуп, думая, что всё хорошо, и одновременно замечая отстранённость Кастиэля, когда дело доходило до секса. Сложно было не заметить. Например, Кастиэль всегда оказывался сверху; Дин был не против, ему нравились оба варианта, и он был не против, что у Каса были свои предпочтения, но Кас никогда не опускал свои защитные стены, пока не был совсем уж близок к оргазму; он никогда не хотел поболтать ни о чём после. Ему всегда было неуютно, в отличие от Дина, и да, у Дина было полно перепихов на одну ночь, о чём Кастиэль знал и что всегда принимал. Дин всегда считал его хорошим другом, но если из преданности он просто согласился на такое, лишь бы угодить Дину… его замутило. — Дин? Дин приходит в себя и пытается успокоиться, чтобы не блевануть на пол. Сделав глубокий вдох, он говорит: — Да, Сэмми. Слушай, мне пора, ладно? Созвонимся завтра. — Дин… ладно, как скажешь. Я люблю тебя. Тут Дин не сдерживает улыбки, потому что Сэм — это всё, чем он сам не является, и, наверное, ему не должно быть от этого так хорошо. — Да, и я тебя, сучок. Пока. — Пока, придурок. Дин вешает трубку и, сделав глубокий вдох, как следует вытягивается на диване, чувствуя напряжение во всём теле. Под закрытыми веками пляшут маленькие звёздочки, и Дин наслаждается кратким ощущением лёгкости. С ещё одним глубоким вдохом он убирает телефон в карман. Потом, оглядевшись, он уходит к себе, лишь бы не видеть полупустой квартиры. Настроения нет ни на что, кроме как лежать. Ему о многом нужно подумать, начиная с того, насколько он был слеп.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.