Much darker

       Легко закинув одну ногу на другую, она смотрит на врача. Седина на его висках напоминает Мисси о том, сколько лет прошло со дня их первого знакомства. Ее привезли разорванную после визита титулованной шишки, униженную и изнасилованную, и он штопал ее, как носок, умело заделывая дырки от пуль, которые извращенец со статусом выпускал в нее, когда у нее не было сил сосать его член.        Сейчас Мисси относится к этому спокойно – время уничтожило боль. Неприятные воспоминания иногда все еще вторгаются в память, однако, уже не вызывают боли. Вообще никаких эмоций не вызывают.        Зато седые виски, которые он больше даже не пытается замаскировать покраской или париком, вызывают много эмоций. К примеру, понимание, что он стареет и что она сама – уже не та юная девушка, которую жизнь толкнула к участи, что она не выбирала. Одно хорошо – она не доживет до старости. Умрет молодой. Вопрос лишь в том, как скоро это случится.        Оторвавшись от пристального изучения ее снимков, он смотрит на нее. В глазах его тревога и явная обреченность, он за секунду искусал губы, очевидно, не зная, как ей сказать.        Мисси склонила голову. Ну что же. Она ему поможет.        Элегантно подавшись вперед, что потребовало чуть-чуть подняться юбку, оголяя колени, она с легчайшей улыбкой на лице, спрашивает:        - Что, милый? Мои дела совсем плохи, верно?        Взглянув на нее из-под очков, он вздыхает. И вдруг – сжимается в судорожный комок, молниеносно оказавшись около нее, и покрыв колени, запястья, плечи, укутанные в пиджак лихорадочными, страстными поцелуями, дрожа и почти крича от боли.        - Ну тише, - совершенно спокойно произносит она, осторожно беря в руки косматую серебристую голову, - тише. Все хорошо.        - Мисси, - он касается ее щеки теплой ладонью, почти с собачьей, удивительной преданностью смотря ей в глаза, - я не могу так. Ты же знаешь, что я не выдержу. Каждый раз, когда я спрашиваю, ты отказываешь, но, может быть, хотя бы сейчас согласишься? Пожалуйста, разреши мне тебя прооперировать? У тебя все еще есть шанс и…        - Какой, Марк? Один из тысячи? Из миллиона?        Он замолкает, горько и преданно смотря, как она качает головой:        - Не надо. Мы оба знаем, что это конец, Марк. Иногда смерть можно обмануть, но не тогда, когда она зовет тебя. А теперь, милый, мне нужно, чтобы ты собрался и сказал мне, наконец, сколько мне осталось? Давай же.        Он закрывает глаза, тяжело выпуская воздух их легких. Морщится, будто от сильнейшей физической боли. Не нужно быть особо наблюдательным, чтобы не понимать, как тяжело дается ему страшная правда. Но, когда она срывается с его уст, звучит, как нечто совершенно обыкновенное. Как приветствие с добрым утром, или констатация факта, что в доме нет денег:        - Я бы дал не больше года.        Мисси закусила губу. Склонив голову, она пытается решить, как относиться к только что услышанному. Не больше года. То есть, есть вероятность того, что она может не дожить даже до дня Рождения. Правда, до него всего пять месяцев, но все же и этого времени, наверное, у нее нет. Жаль. Она надеялась дожить до пятидесяти. Впрочем, как ни крути, ей всегда везло. Может, повезет и в этот раз. Надо постараться.        - Спасибо, Марк – кивнула она, смотря ему в глаза, что напоминают два озера бесконечной боли.        Он долго еще не сможет успокоиться, а вот она совершенно спокойна. Все так, как должно быть. Зато она никогда не увидит себя седой сморщенной бабкой в зеркале. Плюс умереть молодой найден.        Элегантно закурив сигарету (в кабинете нельзя было курить, но ее это не касалось. В конце концов, однажды они занимались сексом прямо на столе, по которому Марк барабанит сейчас пальцами, так что, запрет на курение был бы глупым до ужаса), Мисси выпускает дым в потолок. Он молчит и она благодарна за это. Нужно время, чтобы понять сказанное.        Год. Для многих людей год – это очень долго. Иногда за год случается что-то, после чего уже никогда не будешь прежним. Меняются судьбы, меняются люди, приобретают новое лицо города. История вершится иногда за день, не то что за год. Иногда даже за секунды. Одно понятно – год для многих слишком долгий срок. Только не тогда, когда умираешь и это – последний год. Время летит как безумное.        Закрыв глаза, она пытается отогнать от себя навязчивую мысль о близости смерти. Не то, чтобы она не понимала, к чему все идет, учитывая, что таблеток с каждым днем становится все больше, а сил – все меньше. Просто все еще надеялась, глупо и по-детски, что протянет чуточку больше. Надежда – самое поганое чувство на свете.        Если бы Мисси умела плакать, она бы заплакала. Но она не умеет. Разучилась с тех пор, как ее привезли к Марку впервые – униженную, умирающую от боли с разорванным пахом и искусанными до крови проклятым извращенцем-клиентом сосками. Потому, придя в себя уже через секунду, она вновь обращается взглядом к Марку. Видимо, он относительно успокоился и вернулся в работу, снова став врачом и роется в бумагах.        - Что ты делаешь?        - Я выпишу тебе более сильное обезболивающее. В будущем это тебе понадобится.        - Я не хочу, - качает головой она, - я должна чувствовать боль. Она напоминает мне о том, что я все еще жива, Марк.        И снова он дарит ей внимательный, укоризненный взгляд из-под больших очков:        - Скоро боль будет такой сильной, что ты будешь мечтать не чувствовать себя живой. Лучше тебе поверить.        «Оптимистично». Впрочем, другого она и не ждала. Ясное дело, боль будет возрастать так же, как уничтожать в ней жизнь. Еще полгода назад ей помогала обычная тройная доза «Ношпы», теперь лекарства стали другими, сильнее, и вскоре нужно будет снова пробовать новые.        Он что-то пишет своим совершенно не свойственным для врача красивым каллиграфическим почерком, аккуратно выводя буквы в рецепте. Мисси откровенно скучно, встав, она заглянула к нему в рецепт, но, ничего не поняв, отошла к окну. Забавно смотреть, как только что на том самом месте, где сияло солнце, бродят тяжелые свинцовые тучи. Мисси всегда считала их предвестниками беды, хотя вряд ли то, что она прогнозируемо услышала только что о своей близкой кончине, можно назвать бедой.        Марк закончил с рецептом и уже через мгновение она чувствует его теплое прикосновение на своем плече. Повернув голову так, что видит его пальцы, она бросает внимательный взгляд сначала на него, затем на рецепт, что он держит в руках.        - Будешь пить эти лекарства трижды в день, вместе с теми, что пьешь сейчас. Но пообещай мне – ты станешь их принимать только когда боль усилится. В противном случае, организм может плохо отреагировать. Это очень сильные обезболивающие.        Он ее подловил. Конечно же, сделал это, потому что слишком хорошо изучил ее за эти почти двадцать лет, что они знакомы, и теперь лишь хмурит брови, ожидая ответа.        - Хорошо – кивает Мисси, повернувшись к нему и осторожно целуя в щеку, еще мокрую от слез. Один взгляд на него и она понимающе кивает. Она знает его как свои пять пальцев и каждый оттенок в его глазах знаком ей настолько, что ему не нужно ничего говорить.        Мисси раздевается, оставляя одежду на спинке его стула, спокойно стягивает с себя чулки, снимает трусы и, распустив волосы, встает перед ним, как обычно растерянным перед сексом, на колени. Непослушный ремень его брюк в конце концов, сдается ее опытным рукам, а через некоторое время сдается и он сам, отправляя в ее рот свидетельства своего удовольствия. Кончает, как обычно, быстро, сегодня как-то особенно драматично всхлипывая.        У нее было несколько постоянных клиентов теперь и она хорошо изучила их манеры. Марка знала лучше всех за долгие годы: сперма у него была довольно соленой, он никогда не стонал, какое бы удовольствие не приносила она ему, лишь дышал с разной степенью шумности, и кончал он тоже странно всхлипывая, словно ребенок – иногда тихонько, иногда громко. Он никогда не заканчивал на минете, как иные мужчины, ему нужно было больше ее и больше любви. Потому, встав на ноги, Мисси поворачивается к нему спиной, давая возможность коснуться ее родинок на шее, как он любит. Как обычно, дойдя рукой до ее бедер, он ныряет в пах, а затем берет ее осторожно одной ладонью, облизывая пальцы, полные ее сока. За то, что он был неизменно нежен и аккуратен, она всегда награждала его настоящим, а не поддельным оргазмом.        - Прости – прижавшись лицом к ее плечу, шепчет он и жмурится. Мисси понимает, в чем дело, как только опускает взгляд: его возбуждение прошло, он был не из тех мужчин, что способен кончить дважды. Мисси подозревала всегда, что секс без проникновения нравился ему даже больше, впрочем, она знала мужчин еще с большими причудами, чем у него.        Аккуратно поцеловав его в самый край губ, Мисси кивает:        - Все в порядке, Марк.        Универсальная фраза, которую она столько раз говорила ему, что пора бы начинать с нее их приветствие. «Все в порядке, Марк», когда однажды он слишком быстро кончил от простого нажатия пальцами на копчик. «Все в порядке, Марк», когда он кончить не смог. «Все в порядке, Марк», когда рыдал на ее коленях, сообщив, что она умирает от рака.        Он был единственным мужчиной, пожалуй, рядом с которым она действительно чувствовала себя «в порядке».        Одевшись, она достает расческу, тихо рыча, пытаясь расчесать непослушные волосы.        Он все еще тяжело дышит, она слышит звук застегивающегося ремня, замечает в зеркале, что он поправил халат. Несколько шагов – и он оказывается рядом, кладя голову ей на плечо. Конечно же, как и после каждой встречи теперь, когда они оба знают ее страшный секрет, он очень подавлен и несчастен, и даже не пытается это скрыть.        - Я люблю тебя, Мисси.        - Сочувствую, милый – спокойно, потому что уже давно похоронила ту бурю эмоций, что была в ее душе всякий раз, когда он признавался ей, отвечает она.        Он внимательно смотрит, как она красит губы, в уголках которых собралось совсем немного спермы, как собирает ее платком, как наносит на тело несколько капель духов. В этом кабинете пациенты такого не делают, но она не была обычной пациенткой. Его полный обожания и боли взгляд, заставляет ее вздохнуть.       Развернувшись на каблуках, она снисходительно смотрит на него несколько минут, затем вздыхает:        - Марк. Я ведь уже говорила тебе. Выбрось из головы эти глупости. У тебя жена и ребенок. Ты не можешь любить меня.        - Но я люблю тебя, Мисси. Двадцать лет испытывать чувство к одной и той же женщине, бояться назвать жену твоим именем, спать отдельно от жены, чтобы однажды она не услышала, как я зову тебя во сне – удивительно, не правда ли?        - Это безумие. Твоя репродуктивная цепочка сходит с ума, дорогой мой. Поднимись над ней и посмотри на вещи иначе.        - Опять философия? – скептически приподняв брови, шепчет он.        - Пусть так – сложив на груди руки, она внимательно смотрит ему в глаза, но понимания не находит. Да уж. Глупо думать, что однажды он все же поймет. За двадцать лет ему так и не удалось осознать все.        - Марк. Делай со своей любовью все, что хочешь. Выброси ее в окно. Утопи в алкоголе. Отправь в космос. Задави повседневностью. Заблокируй, как нежелательный номер в телефоне. Что хочешь делай, но не нужно меня любить.        - Я не могу, Мисси! – со вселенским отчаянием кричит он ей в лицо, буквально подпрыгивая. Ох. Он все же слишком эмоционален. Она и так поняла бы, как ему плохо от только что сказанного ею. Не надо было так стараться быть услышанным.        - А должен суметь, Марк. Мы с тобой оба знаем, что это все невозможно. Это было бы невозможно, будучи я здоровой, а теперь-то уж точно никак. Ты понимаешь, что, возможно, последний раз видишь меня такой? Что, когда я в следующий раз приду к тебе на прием, ты можешь увидеть старую, измученную тетку? Ты же врач, Марк. Кому как ни тебе знать, что рак делает с людьми, даже с самыми сильными. И я хочу, чтобы ты перестал строить надежды хотя бы теперь. Любовь, милый, можно спрятать так глубоко в сердце, что однажды попросту не сможешь ее снова достать.        - Заблокируй. Спрячь. Думаешь, это легко? Ты говоришь так только потому, что никогда не чувствовала ничего подобного. Иногда, Мисси, я думаю, что у тебя не одно, а целых два сердца, а может, и больше. Но иногда считаю – что ни одного.        Кокетливо поправив прическу, Мисси спокойно отвечает:        - Я же смогла, Марк. И ты сможешь. Всего доброго.        - Мисси! – явно опешив, он подается к двери, которую она захлопывает прямо перед его носом, кокетливо помахав рукой и пропев за дверью:        - Увидимся через две недели!        Выйдя на улицу, она обнаружила, что дождь, разогнав прохожих, уже кончился. Хмыкнув от того, что так и не довелось выгулять новый зонтик, она садится в машину, натянув маску довольной жизнью женщины.        - Домой, милый!        Еще один плюс судьбы проститутки – актерское мастерство, которому вряд ли научат где-либо еще. Молодой водитель с телом Аполлона весело подмигивает ей:        - Были у массажиста, мадам?        - Да. И очень довольна.        Сладкая ложь, кажется, пятая за день (а ведь он только начался) и не счесть какая за целую жизнь. Впрочем, лишь ложь всегда все спасает. Только ложь. У Мисси в этом – большой опыт, ничуть не меньший, чем в искусстве ублажения мужчин.        Вздохнув, она отворачивается к окну и закрывает глаза, показывая, что разговор окончен. Послушный молодой водитель с телом Аполлона быстро соображает, что Мадам трогать нельзя, давая ей полную свободу мыслей.        А мысли Мадам сконцентрированы теперь только на одном человеке, который, если верить ее интуиции, сегодня придет.        И любовь к которому никак нельзя заблокировать