Анекдот ходячий. Вернуться в Талиг.

Талиг. Хексберг, ночь с 4-е на 5-е ЗМ, 395 К.С. Рокэ Алва.       Доносящийся извне звук шагов все ближе и ближе, но выбираться из тёплых объятий Рамона ты упрямо медлишь. Во-первых, Изломная Плюшка — именно так, от греха подальше, ты отныне и будешь называть обновившиеся между вами узы кровного вассалитета — лучше всего ощущается при телесном контакте, а во-вторых — ты успокоился, пригрелся и даже не отказался бы вздремнуть!       Однако, все хорошее рано или поздно заканчивается — вслед за тобой шаги слышит и Рамон. Безмолвные доверие и забота, которыми ты наслаждался последние пару минут, скрываются где-то в глубинах огромного ласкового моря, а через узы тебя словно холодной водой из ведра окатывает пробудившейся настороженностью брата — в приближающихся шагах чётко слышится оно. То, название чему за годы службы ты не подыскивал и не будешь, потому что так ходят те, у кого для тебя есть вести, обычно малоприятные. Те, у кого есть приказ. И не знай ты наверняка, что за прошедшее с вашего возвращения время в дом никто не входил и из него не выходил, и, следовательно, вестям, оправдывающим такую громкость передвижения, взяться неоткуда… Выдумщики несчастные, что один, что вторая. Ещё и старика в свои игрища ухитрились втянуть! Кем они себя вообразили, в конце-то концов? Признанный артист здесь только один, и зовут его не Хулио. И не Эрисия, хвала Предкам… -Витторио, Хулио и Эрисия, — успокаиваешь ты брата, но напряжение отпускает его лишь слегка. Опустив тебя обратно на подушки, он поправляет на тебе перину, и, устало вздохнув, демонстративно трёт себе руку в районе локтя: -Вот такая вот отмашка. Обрати внимание: локоть — обязательно правый. Все твои планы — после неё, будь добр. Удачи, малыш, — уже усаживаясь обратно за стол, желает тебе он.       Распахивается дверь, и спектакль начинается. Хулио с Витторио вносят… целый ящик? они серьёзно?.. вина, и, водрузив его на стул, принимаются изображать из себя почётный караул. На твой непредвзятый взгляд — гнать их обоих надо со сцены. Поганой метлой, на месяцок, к кому нибудь вроде Леонарда Манрика под начало, чтобы не позорились. Тоже тебе, нашлись караульные — Рамонов пёс глядит побитым щенком, кузен же… ты не понял, он где был, вообще? У Ротгера в погребе или в трактире развлекался? И, кстати, о трактирах — куда они дели Эрисию?.. -Хулио? — его оправданию лучше быть веским. Для него лучше. -Что, Росио? — кажется, родичам положено давать вторые шансы. -Ты нам с Рамоном ничего не хочешь рассказать? -Да вроде нет, а что такое? — по-хорошему он, значит, не хочет. -Почему у тебя вид, как после хорошего загула в кабаке? -Ящик упал.       Для начала окатив его вином, в падении потоптавшись пыльными сапогами ему по спине и напоследок расцарапав физиономию. Ну-ну. -Витторио? — берётся за дело Рамон. -Да, дор Рамон? — не удостаивая любимое начальство даже поворотом в его сторону головы, продолжает гипнотизировать тебя взглядом пёс. Ну, если ему так хочется — да Леворукого ради! -Дор Витторио, окажите любезность: сообщите нам, где находится вверенная вашему попечению дорита? -Конечно, соберано! — разочарованно вздыхает старый Рамонов слуга. — Дорита Эрисия пошла фонарь на место повесить, сказала, сейчас будет. — поубивал бы! -Витторио, — приходит тебе на помощь Рамон, — того, кого ты сейчас удостоил своим ответом, называют доблестным рэем Рубеном Аррохадо, для своих — Росио. -Эх, старость — не радость! Прости, Росио-сынок, совсем глаза не те стали, — понятливо кивает, продолжая просить у тебя что-то взглядом твой новоявленный папаша.       Ну?.. Ты из него так и будешь каждое слово тянуть? И где обещанная отмашка?       Снова распахивается дверь — и ты с облегчением понимаешь, что с признанием долга можно больше не торопиться. Сейчас ты и безо всяких мистических уз сможешь поклясться Рамону, что именно Эрисия и есть твоя спасительница. Как есть — она, твоя хорошая. La bestia de Atardecer está de vueltа: космы дыбом, знакомый оскал… Вернулась, не потерялась по дороге, но и не остыла. До сих пор обижается на тебя, злопамятная! Посереди комнаты встала — то ли чего-то ждёт, то ли думает, куда ей сесть. Губку закусила, ручки…       …подрагивают?       …и бледненькая какая-то…       …и в устремлённых на кузена глазах плещется… неприкрытая паника?!       Значит, вот что за ящик упал на Хулио.       Виновато расцепляешь невольно сложившиеся при её появлении в отгоняющую Тварей фигу пальцы, и, не сводя взгляда с окончательно потерявшей самообладание девочки, спокойно ставишь в известность первого из смертников: -Хулио, я увижусь с тобой завтра на закате. Надеюсь, этого времени тебе хватит на все оставшиеся дела…       Да кем Эрисия себя возомнила — наследницей Абвениев, чтобы так на тебя смотреть? Ты за неё тут её обидчика — собственного, между прочим, родича! — положить готов, а она?! Ладно, понял, не дурак, но только потому, что ты ей жизнью обязан! -…как и Рамону, и всем остальным. Будем отмечать моё выздоровление. Я приглашаю. -Да уж будь уверен, придём, — многозначительно обещает тебе из-за стола не желающий лишаться командующего арьергардом братец-Рамэ.       Да тьфу на неё — так на тебя тоже смотреть не надо, ты не каменный. Мала ещё так смотреть вообще на кого бы то ни было! А это?! Это она сейчас тоже тебе? Дрожащей ручкой — дирижёрский сигнал «хору — стоп»? Как там Рамон тебе подумал, вести себя естественно, так, как вёл бы себя с ними? Кто не спрятался — ты не виноват.       Подкрепив свой посыл прощальными «страшными глазами» в твою сторону, Эрисия, рвано вздохнув, разворачивается к Рамону. Так эта мистерия, плавно перерастающая в фарс, рассчитана на него, а не на тебя? Ну что ж, все глаза на вас, эрэа — просим, просим…       Внезапно сгустившуюся в комнате тишину вдруг нарушает дробный стук зубов горе-артистки, тут же пытающейся замаскировать его кашлем, но подбодрить растерявшуюся коллегу по цеху аплодисментами ты не успеваешь — несостоявшийся смертник нарочито громко переступает с ноги на ногу и начинает насвистывать мелодию, в которой ты вскоре с некоторым удивлением опознаешь государственный гимн Талига. Безнаказанной подобную нечуткость оставить просто невозможно: -Cállate! Ella necesita recuperar su propio coraje y tú no le estás dándolo! — злобно шипишь ты на марикьярского ызарга, не оставившего начинающему таланту даже шанса справиться с боязнью сцены самостоятельно. -Cállate tú mismo, — неожиданно-злобно шипит в ответ тот, — le estoy dando exactamente lo que ella necesita ahora. Mírala! — с гордостью от хорошо выполненной работы кивает тебе воин Кэналлоа на тихо плачущую дориту… на горько и абсолютно искренне плачущую дориту! И если это то, что ты думаешь… -Te voy a matar, Julio, — убить, конечно, не убьешь, но гонять длиннохвостое трепло ты будешь долго и с наслаждением. Ладно бы, оно заложило ей лишь тебя, но Рамон-то ему чего сделал?! — Le descubriste todos los pasteles, o todavía hay algo más que olvidaste, а decirle? -No sabía otra manera de ayudarla, — охренеть, даже виноватым себя не чувствует,       «Охолонь. Наверняка она спросила его так же как меня. Подробности потом уточнишь у Витторио.» — спасибо, Плюшка! «Сам такой». — проклятье, ты не это имел в виду!!!       «Рамон, это — точно она, клянусь!» — в попытке вернуть себе хотя бы подобие контроля над ситуацией, мысленно орешь ты, пока Плюшка тебя ещё слышит.       «Понял, не ори, » — успокаивает тебя она и, усмехнувшись, продолжает вслух: -Хулио, ты своими потугами на музыку довёл до слез дориту!       Ты переводишь дух. Дилемма «кого спасать первым» — Эрисию от злого Рамона, или Рамона от плачущей девочки — разрешается сама. Жалобно всхлипнув в последний раз, осознавшая провал своего дебюта юная звезда утирает нос. -Ну, вот и славно, милая, — от души хвалит её Рамон. — Не надо заливать такие красивые глазки слёзками. Не расстраивайся, ещё успеешь научиться из нас верёвки вить, какие твои годы! — утешающе подмигнув девочке, братец приглашающе похлопывает по сиденью стула рядом с собой: -Иди сюда, садись рядышком, кушай орешки и рассказывай дяде Рамону, что у тебя стряслось.       Вопросительно обернувшись к Хулио и получив от того разрешающий кивок, Эрисия осторожно усаживается на предложенное место. -Так что произошло? -У меня, дор Рамон — ничего, а вот братишке моему срочно дверь чинить надо. Дор Хулио сказал, что с трюками — это к вам. -Правда? — радостно удивляется хитрый Рамэ. — А что он ещё сказал? — с искренним интересом спрашивает он. -Много чего, но он — не специалист. — это ещё мягко говоря! -А что именно? — всё так же излучая интерес, настоятельно допытывается Рамон. — Просто чтобы лишний раз не повторяться. -Историю создания, — …! — тактику применения, и… и, собственно, всё.       Ебать-колотить — и вправду, всё. Хоть саму её научить не попросила, хвала Абвениям… -Остальное я и без него знала.       Половины твоего отряда должно хватить для ее охраны по дороге в Кэналлоа. Наверное. -Да ты у нас, никак, прилежная ученица! — не пропустив и такта, восхищенно всплескивает руками братец-Рамэ. -Ну да, я стараюсь, — истово кивает зардевшаяся от его похвалы Эрисия. -А с практикой у тебя как?       Смущённо поёрзав на стуле, твоя проблема скромно опускает красивые глазки: -Вот чего не знаю, того не знаю. Точно, что не мастер. Полагаю, что с небольшим натягом «хорошо», — подумав, отвечает она, и у тебя вырывается скептический хмык. Чтоб скромняга знала: «хорошо», даже с натягом — это уже уровень наставников начальной военной подготовки, а претендентам на звание воина Кэналлоа оценок не выставляют — они либо получают зачёт, либо нет.       Посторонний звук из зала незамеченным не остаётся: метнув на тебя грозный взгляд и едва не прищёлкнув зубами от злости, Эрисия снова сосредотачивается на Рамоне: -Дор Рамон, вы же мастер? Может, хотя бы вы знаете, как починить человеку дверь? — вновь задает свой бессмысленный вопрос она. -Возможно, и знаю, — глазом не моргнув, врет тот. — Но чтобы ответить точно, мне нужно либо видеть его воочию и говорить с ним, либо знать гораздо больше о вашей ситуации и о нем самом, чем я знаю сейчас…       Эрисия каменеет — приманка опознана, как таковая. Впрочем, надолго её не хватает: тяжело опершись на стол, она прячет в ладони лицо и крепко задумывается. Ты задумываешься вместе с ней: на лице девчонки, за миг до того, как оно скрылось из глаз, ты ясно видел мелькнувший проблеск ненаигранного отчаяния. Неужели единственное что ей действительно от тебя надо — это помощь в решении проблемы брата? Не свадьба, не какая-то долгоиграющая многоходовка, не твои ресурсы, а быстрая и эффективная помощь не справившемуся с обучением родичу?       «Родичу, которого она упрямо не желает предъявлять, и помогать которому требуется на расстоянии, » — упрямо нудит у тебя в голове Плюшка.       Вот именно. И если Эрисия сейчас потребует этой помощи в оплату долга, то тебе конец — с тем же успехом она бы могла попросить у тебя достать ей с неба звезду.       Через узы до тебя доносится плюшкино усталое смирение:       «Выдохни, Рось: тебя уже спрашивали и ты сказал, что не можешь ей в этом помочь. Хулио с трюками вообще ни в зуб ногой, так что отдуваться за вас опять буду я. Лежи тихо и готовься: твой выход состоится после того, как я ее разочарую и она заплачет уже по-настоящему.» — меняет коней братец, даже не заметив переправы. А отмашки, между прочим, так и не было!       «Не знаю, что за шлея попала под хвост Витторио, но, похоже, обижен он на меня страшно.» — настолько, чтобы нарушить приказ?       «Нет, конечно! Отсутствие отмашки означает, что результат выполнения приказа не просто отрицательный, а вообще…» — и какой же был приказ?       «Присмотреть за Хулио и составить о девочке собственное мнение.» — ха, а ведь ты ему говорил!       «Засунь себе свои разговоры знаешь, куда?» — обижается Плюшка. — «Не переживай, желающих вдуть мне клистир со скипидаром за поднятую в стакане воды бурю и без тебя хватит. Ещё и останется!» — чего?! А статуса им от тебя официального не надо? Или, может, ключей от твоей сокровищницы? Это твой брат, будут ещё всякие разные на него рот открывать!       «Не лезь в это, Рось. Моя ошибка, мне и отвечать. Считай, что отмашку тебе дал я. Все, сгинь. Эрисия, кажется, созрела.»       Действительно, созрела. Вся поднявшаяся со стула фигурка буквально кричит о том, что решение принято. Вот только сдаётся тебе, оно не то, на какое рассчитывает Рамон. -Понятно, — спокойно роняет девочка, и, криво усмехнувшись, меряет Рамона персонально знакомым тебе взглядом.       Да ладно, не самоубийца же она! Одно дело — ворон, но не здоровенный же шкаф в восемь бье! На одних наглости пополам с эффектом внезапности его не возьмёшь. Да о чем там говорить, ты ей и попытаться не позволишь. Эй, Рамон! Рамэ, тебя сейчас будут бить!       Твою ж мать, Плюшка… -Ну, что ж, спрашивайте — отвечу, как смогу, — обещающе улыбается тем временем Рамону твоя Закатная Тварь.       Ты безжалостно давишь пробудившийся внутри червячок любопытства: все же понаблюдать за работой мастера — редкая привилегия, и готовишься вмешаться. Однако, стоит лишь набрать воздуха, чтобы словесно прекратить безобразие и обьяснить, наконец, глупышке прямыми словами, что «починить» кому бы то ни было дверь невозможно даже теоретически, как ты ощущаешь, что камнем летишь в пропасть. Дух перехватывает чувством свободного падения, и заготовленная фраза так и остаётся за судорожно сжатыми зубами.       «Росио, что случилось?» — где она была раньше, когда была нужна? Бить ее сейчас будут! Пусть смотрит в оба!       «Росио, мать твою, что это сейчас было?» — ты только что ей родным кэналлийским подумал!       «Я ничего не слышал. Что ты сейчас пытался сделать?» — что, что. Помешать Эрисии на него напасть, на идиота!.. — «Помешать Эрисии, в чем именно?» — он оглох? Напасть на него, так что, пусть следит за ней в оба. — «Не оглох. Не тяни время и отвечай в чем дело!»       Проклятье, кажется, ты понял, в чем дело, но стоит тебе просто подумать о том, чтобы встать с кровати проверить догадку, как тебя опять швыряет в бездну — догадка подтверждается. Понял, не дурак. Дурак бы не понял. Бешеное вращение перед глазами замедляется и ты снова можешь слышать мысленно зовущего тебя Рамона.       Да здесь ты, здесь. Пусть не орет, а принимает вводную: что бы твоя птичка сейчас не делала, ей не мешать — похоже, от этого зависит ее жизнь. Ты вот попытался, и он сам должен был почувствовать, каково это.       «Понял. Она — моя. Танцуем.» -Скажи мне, для начала, где наставник твоего брата? — начинает допрос Рамон. -Думаю, что где-то в Кэналлоа. -Как его зовут? -Брата, или наставника? -Желательно обоих. -Я бы не хотела отвечать на этот вопрос. -Эрисия, поверь, — проникновенно заверяет ее Рамон, — лично у меня достаточно влияния на большинство наставников воинов дома, чтобы поклясться тебе чем хочешь: что бы вы не сделали, наказывать вас никто не будет.       Его отравленная стрела бьёт точно в… Куда-то бьёт. -На… Наказывать? — переспрашивает его опешившая Эрисия. — Нас?! Да как вы… — она осекается, на секунду прикрывает глаза, а когда открывает — от задыхающейся от гнева девочки не остаётся и следа. — Мы сделали то, что должны были сделать! — отрубает она. — И дай мне Абвении второй шанс, я бы поступила так же! -А как именно? — вкрадчиво интересуется Рамэ, но приоткрывшиеся было створки раковины уже захлопнулись накрепко. -Я не буду отвечать! -Воля ваша, прекрасная дорита, но и помочь вам я тогда не смогу. Что вам дороже — ваши детские секреты, или брат? -Да зачем вам это знать? — едва не стонет упрямая загадка. -Воины не ставят себе двери просто так. Прежде, чем дать вам совет, я должен знать детали ситуации, вынудившей его прибегнуть к такой мере. -Мой брат — не трус!!! — в голос вопиет в малышке оскорбленная гордость воина Кэналлоа… То есть, вопиела бы, если бы она им являлась. -Я сужу о нем лишь с ваших слов, — сочувствие в голосе Рамона сделало бы честь и Эсперадору. -Я… — «…ничего подобного не говорила?..» -Я… — нет, судя по сжавшимся в кулаки ручкам «…вызываю вас на дуэль». -Я… прошу… вашего прощения, дор Рамон. Я не имела права повышать на вас голос. — даже так? -Не стоит, я вас прекрасно понимаю, — братец — само всепрощение во плоти. —Действительно, тема очень деликатная, однако, я всего лишь пытаюсь вам помочь.       Кажется, твой выход уже не состоится — этот… воспитатель Абвениев… сумел таки поколебать решимость Эрисии! Ещё пара секунд — и она, захлёбываясь слезами, бросится в его объятия, а не в твои! И, твари побери этот неудачный ракурс — ты даже глаз ее отсюда не видишь! -А может, выпьем сначала?       Недоверчиво моргнув, внимательно рассматриваешь свое будущее приобретение: чует твоё сердце, с этим ее кабаньим упрямством ещё придётся работать и работать. Чем раньше она поймёт, что самый успешный из боев — это тот, который не состоялся, тем лучше будет и тебе и всем остальным. -Что-то у меня в горле пересохло, — хрипло жалуется Рамону твоя Закатная Тварь. -Так что же вы сразу не сказали? — радушно удивляется тот, отодвигая для неё стул. — Конечно, давайте! Присядьте, сейчас все будет, — настойчиво просит он. -Нет-нет, что вы, я сама! — вежливо оскаливается та. — Раз я уже встала, так какой мне смысл усаживаться обратно? -Не давая мне за вами поухаживать, вы разбиваете мне сердце, прекрасная дорита! — добавив себе в голос родного акцента приподнимается со стула рыцарь-Рамэ, и растерявшаяся было при первых мягко рокочущих его переливах ведьмочка тут же приходит в себя: -Не давая за вами поухаживать, вы разбиваете сердце мне, доблестный рэй! —безапелляционно сообщает ему она. -Сдаюсь на вашу милость, о добрейшая, — безнадежно мурлычет оценивший наконец расклад братец.       Удовлетворенно кивнув, Эрисия неторопливо направляется к ящику, вынимает бутылку вина, но вдруг снова нерешительно замирает. Неужто, передумала?.. -Дор Рамон… — наконец подаёт голос она. — А может быть, никакой хитрой медитации для восстановления дверей не существует? Как и других трюков, способных заменить её собою?       «Ни на одной бутылке в ящике нет пыли. Рось, у тебя набор противоядий далеко?» Знает ведь, что нет. Пусть не переживает, откачаешь, если что. -Сьентифики утверждают, что человеческие возможности ограничены человеческим же мышлением, — дипломатично уходит от ответа Рамон. -А знаете, пожалуй, я с вами соглашусь, — кивает своим мыслям девочка, и с бутылкой навскидку перетекает вбок. — Позвольте налить вам вина! -Окажите милость, прекрасная дорита, — обреченно вздыхает Рамэ. — Разрешите, я открою. -Прошу вас, доблестный рэй. — победно усмехнувшись, Эрисия ставит бутылку на стол, и, как только у Рамона оказываются занятыми обе руки, кладёт свои поверх его. —Так как, вы говорите, нужно двери чинить? — вкрадчиво спрашивает она удивленно вскинувшего на неё взгляд брата. — Поэтапно, во всех деталях, и ничего не упускайте, будьте добры… 01/08/20***       »…мне наказание такое! Ещё и малыш как-то подозрительно притих… Эй, Росио!» — словно гвоздь в пятку, вонзившаяся в голову мысль Рамона выдёргивает тебя из забытья. — «Росио, ты как там, живой?» — хороший вопрос.       Местами. Внезапно навалившаяся дичайшая слабость, помешавшая лично пронаблюдать за процессом, отступает слишком медленно, ещё тебе хочется пить и знать, что произошло. И если отсутствие питья ты как-нибудь стерпишь, то вот информации лучше начать поступать к тебе прямо сейчас!       «Эрисии очень, ну просто очень хотелось знать, как чинить двери.»       И.       «И она полезла узнавать ко мне в голову.»       И?..       «Ну, так ты же сказал, не мешать ей!»       И?!..       «И я не мешал. Мне жаль, Воронёнок.»       ЧТО?!       «Да успокойся ты! Жива твоя ведьмочка, просто откусила больше, чем могла прожевать. Теперь вон, сидит, переваривает. Сила есть — ума не надо.»       С трудом разлепив глаза, находишь взглядом озабоченно нависшего над сидящей за столом бледно-зеленой Эрисией Рамона, обмахивающего ее сложённой вчетверо простыней: -Эрисия, — явно не в первый раз пытается привлечь внимание девочки он, — очнитесь!       Убедившись, что ничего страшного ни со спасительницей, ни с Рамоном не произошло, неохотно поворачиваешь голову в сторону остальных участников спектакля и в удивлении приподнимаешь бровь: те до сих пор изображают из себя почётный караул вокруг ящика «Крови». Старик Витторио — мрачен и задумчив, Хулио — изучает потолок, и ни один из бравых воинов Кэналлоа не проявляет и тени обеспокоенности шоковым состоянием юной дориты. Тайком щиплешь под одеялом своё бедро и морщишься — нет, не спишь. Да что ж такое, опять все самому придётся делать…       «Не вздумай. Лежи и жди. Я — плохой, ты — хороший…» -Хулио! Витторио! — теряет терпение Рамэ. — Кончайте ворон считать, помогите… -Р-р-рисья, мать твою, гениальную женщину!!! — неожиданно громко рявкает на девочку Хулио, и, о, чудо… -У? — »…мне ее уложить. Интересно…» -Эрисия!!! — стекла дрожат уже от рамонова рыка, и, стоит лишь ошарашенному взгляду малышки сфокусироваться на нём, как тот отвешивает ей оплеуху. -Ай! — вскрикивает она. — Дор Рамон! -Добро пожаловать обратно на борт, дорита Эрисия, — сухо приветствует противницу он, и, налив в бокал вина, протягивает ей. — До дна, большими глотками, ЖИВО!!!       В три глотка осушив бокал и деликатно рыгнув, Эрисия наконец теряет зеленоватый тон лица и смущённо розовеет: -Спасибо, дор Рамон, и извините меня, пожалуйста… -Вы узнали все, что хотели? — ярится братец. — Может быть, у вас остались какие-либо вопросы? Так не стесняйтесь, задавайте! — исходит сарказмом он.       Зря это он, ой зря! -Да, спасибо большое. Я бы хотела знать…       Что именно хотелось бы Эрисии узнать, для тебя, похоже навсегда останется загадкой — сила охватившей Рамэ ярости так велика, что всё, на что тебя хватает — это дышать, считать, и держать изо всех сил воображаемыми руками тот раскалённый уголёк у тебя внутри, в который превратилась твоя с ним вассальная связь…       «Всё, Рось, всё — меня отпустило» — вечность спустя доносится до тебя его мысль. — «Абвении, ну и нахалка!» -Слушаю вас, дорита. — »…этой наглой дряни мы все и ты в первую очередь обязаны жизнью малыша, помни об этом, Рамон…»       Поднявшаяся на ноги Эрисия изображает пару дикарских танцевальных па с разворотом и делает непонятное… о, нет! Короче, делает она никому в Кэртиане, а тебе — и подавно, непонятное, не вызывающее ни в ком из присутствующих ни малейшей искры интереса, змееобразное движение рукой с прижатым к низу живота локтем, уф-ф… -Вы и правда так умеете? — спрашивает она беднягу Рамона.       »… а ужаснее всего то, что родись она лет на двадцать пораньше, и подсунь мне отец вместо Росио ее, то от семейного дела я бы ни за что не отказался. И сидел бы сейчас себе дома, и горя не знал… Абвении, какой позор! От стыда, говорят, не умирают. Врут, суки…» -«Вот так», — передразнивает ее Рамон, повторяя змееобразный жест рукой, — не умеет ни один известный мне мужчина Кэртианы. -Но… -Техника, позволяющая формировать в сознании эмоционально окрашенные и максимально детализированные зрительные образы и произведшая на вас столь сильное впечатление, называется «лоскутное одеяло». -О. А можно… -Нет!!! -Но… -Я сказал, нет!!! Довольно. Я не желаю обсуждать с вами эту тему. Правду сказать, я не желаю обсуждать с вами что бы то ни было. Вы достаточно злоупотребили гостеприимством этого дома. Я не вправе указать вам на дверь, но настоятельно рекомендую задуматься о своём поведении.       Вот он, твой момент! -Довольно, Рамон! — обрываешь ты брата. — Дорита гостья моя, а не твоя, и не тебе, а мне решать, были ли нарушены законы гостеприимства! Рисья, conejita, — мягко окликаешь ты девочку, но тут же от греха подальше замолкаешь — вот же… женщина!       И ведь и понимаешь, вроде, что виновата она сама, но обнять и утешать все равно хочется её, а не Рамона. А главное — такой беззащитностью перед жестокостью несправедливо ополчившегося на неё мира веет от поникшей фигурки, что что-то меньшее, чем собственные руку и сердце ей в утешение даже и предлагать-то неудобно. А на это ты пойти не можешь, ясно ей?!.. -Рись, а Рись?       Вот и не знаешь даже, чего тебе хочется больше — прибить Хулио, или поблагодарить за передышку. -Да, дор Хулио? -Не вешай нос, пекенья. Я верю в тебя. — наверное, поблагодарить. -Не смей сдаваться, слышишь? Не волнуйся, я им потом все объясню. — а потом прибить, медленно. Спелись-таки в погребе, голубки! -Ступай с Четверыми, и знай, что на Марикьяре тебя всегда будут ждать. — и ещё разок прибить, жестоко! Чем он думает, благословляя твоё секретное оружие в одинокую путь-дорогу?.. -Что бы не случилось, тебя и твоих там примут всегда. — да что он несёт?! Это, мать его, твоя добыча! -Это обещаю тебе я, Хулио Салина, граф Сагнара. -Услышано! — мог бы и промолчать, старый пень! — Нас тоже не забывай, cachorrita. -Рамон? — сил для семейных разборок у тебя сейчас нет, а жаль. -Услышано, — выдавливает из себя Рамон. -Р-р-росио? — не твой сегодня день. -Услышано, — мрачно подтверждаешь ты.       Ну, и как теперь убеждать твоё упрямое сокровище в том, что в Алвасете ей будет лучше? Впрочем, один способ ты знаешь, но потом… Потом ты всех их заставишь горько пожалеть о том, что они вынудили тебя к нему прибегнуть! Вдох… все неприятное — поглубже. Выдох… ты ей рад. Вдох… она тебе очень нужна. Выдох… лицо попроще. Пошёл! -Рисья…       Ай, твари — у тебя опять болит рука и шатает, как пьяного, но твои усилия уже начинают окупаться: цель встречает тебя на полпути от кровати, с неожиданной силой подставляет плечо и ведёт обратно. -Usa los tres dedos de frente que tienes, — сдавленно молит она, толкая тебя обратно на кровать. -No quería que te vayas, — неожиданно искренне сообщаешь ей ты, увлекая ее за собой. — Te creo, — говоришь ей, решительно обхватывая ее ладони своими, — Me mirarías? — просишь ты. — Por favor? — добавляешь, вспомнив ее недавний неприятный опыт, и ждёшь решения неуверенно прикрывшей глаза девочки. -Cuando estés lista, — напоминаешь ей о себе через несколько секунд. -Yo ya, — как, уже?! — Ты мне тоже понравился.       ЧТО?! Ничего подобного ты себе не думал, что бы этот… это радостно хрюкающее длиннохвостое прямоходящее там себе не навоображало! -Я тоже не хотела бы уходить, но, к сожалению, должна. У меня осталось часа полтора, максимум — два. Давай, я все же посмотрю, что у тебя там с рукой, потом посижу с тобой, а ты — постараешься заснуть?       Да что угодно, лишь бы оставалась при деле и не порывалась каждый раз уйти! -Там видно будет, — вместо задуманного радостного согласия вдруг выдаёшь ты, но Эрисии и этого, похоже, достаточно.       Достав из рукава куртки… хм, уведённую из Ротгерова погреба?.. бутыль касеры, она окидывает жадным взглядом фронт работ и принимается за дело.       Предки, хорошо-то как!.. -Рись! Ри-и-сь!       Ну?! Какого ещё рожна твоему ызаргу-кузену опять от тебя надо, когда тут тебе дразняще медленно приподнимают рукав и нежно, не жалея собственных ладошек, трут больное место касерой?! -Нам с Витторио посидеть бы… — жалобно ноет Хулио. -Так садитесь, вам и спрашивать меня не надо. -Э-ээ-э… Рись, тут такое дело… Похоже, всё-таки надо.       Так эти клоуны всё это время изображали из себя не пойми что, потому что твоя ведьмочка их об этом настойчиво попросила? Ха-ха-ха, ты кажется отомщен! -Присаживайтесь, дор Хулио, дор Витторио! -Не сработало, Рись.       Так им, дуракам, и надо. Пусть хоть весь остаток ночи простоят, думая о своём поведении! -En sus lugares? — неуверенно интересуется у них продолжающая растирать тебе плечо Эрисия. -Никак нет, дорита, — тяжко вздыхает старик. -Descansen! — наконец справляется малышка, и наглая марикьярская морда тут же присоединяется к вам с ней на кровати, а старик Витторио, задумчиво потирая левый локоть, идёт сдаваться Рамону на растерзание.       Погодите, левый?..       «Нештатная ситуация, прямой угрозы тебе не несущая. Сейчас выясним.» -Что там у тебя на этот раз, Витторио? — вполголоса интересуется он. -Да вот извольте видеть дор Рамон… По всему коридору валялись! — старик выкладывает перед Рамоном на стол горсть каких то мелких предметов. — Никак, дора Марина коробку пуговиц уронила, а собрала не все!  -Хорошо, я с ней утром поговорю. Присядь пока, успокойся и выпей вина. -Ох, спасибо, дор! Вы уж извините, мусор терпеть не могу… -Ну будет, будет тебе уже! За то тебя и держу, ворчуна старого… — и Рамон понизив голос переходит на кэналли, продолжая убеждать старика на все лады в его неисчислимых достоинствах и неимоверной полезности флоту вообще и его командующему в частности.       Ну, и?..       «Ни… не понимаю. Вместо одного сигнала он мне выложил аж три, два из которых взаимоисключающие, а один вообще в набор не входит. Очень надеюсь что Витторио не впал в маразм на самом деле, я без него как без рук окажусь… И кстати о руках, как там твоя?»       Какая ещё твоя ру… тьфу!       Ну, как, как? Волшебно настолько, что ты уже почти не сердишься на его недотёп, почти готов простить Хулио и почти готов заснуть… нет. Засыпать сейчас нельзя — надо всё же выяснить, что у Эрисии с братом случилось такого, что она пустилась во все тяжкие.       Дождавшись когда тебе поправят одежду и бережно пристроят бутыль касеры обратно в рукав, осторожно начинаешь осаду: -Снимай сапоги и лезь ко мне: думать будем. -Ой, нет, боюсь… -Да ладно тебе, не бойся, — обаятельно улыбнувшись ей, перебиваешь ты. — Я очень добрый, девушек не обижаю, а сейчас вообще — тихий и безобидный! Залезай ко мне, сама убедишься! -Хотела сказать, боюсь засну я там с тобой, а у меня ещё дела остались, — едва не облизываясь на твою вторую подушку, продолжает упираться она, и лишь тем, что отвлёкся на молча сотрясающегося от смеха у Эрисии за спиной кузена, ты можешь объяснить вырвавшееся у тебя в ответ обиженное: -Вот только девушки со мной в кровати ещё не засыпали! -Уж в чем-в чем, а в этом я не сомневаюсь ни на секунду, — тут же заверяет тебя Эрисия, — но я имела в виду буквальный смысл слова… Что такое? — замечает изменившееся выражение твоего лица она. -Опять рука… -…чешется набить покрасневшую от прилагаемых усилий наглую рожу Хулио! -Показывай! — озабоченно хмурит бровки начинающее светило медицины. — Угу… -Так что у тебя, с братом-то? — минут через пять, снова млея под ласковыми тёплыми поглаживаниями, лениво спрашиваешь ты и получаешь, наконец, первый вразумительный ответ: -Дверь снесло. -Да ты что? — вяло удивляешься ты. — Ему тоже? -А что, кому-то ещё?..       Да твари бы побрали твоё словесное недержание! Может, не поймёт? -О, — через секунду понимающе выдыхает Эрисия, — то-то ты глаза заливаешь, никак не зальёшь… Нет, Росио, — грустно качает головой она, укутывая тебе плечо периной. — У тебя по сравнению с ним ещё ничего, у него все гораздо хуже.       «Дружба требует жертв» — устало напоминаешь себе ты под моментально скрестившимися на тебе подозрительными взглядами трёх пар глаз.       «Считай, что занятие на остаток отпуска я тебе нашёл.» — мрачно обещает Плюшка. -У тебя, по крайней мере, дверь, хоть и на соплях, но ещё висит, а стены — стоят.       Больших жертв!.. -У него же…       Куда она сорвалась?! За вином? Тогда ладно.       Глотнув из услужливо открытой Хулио новой бутылки вина, Эрисия снова устраивается рядом с тобой. -У него вообще мистика какая-то. У него не то, что двери — у него даже стен не осталось. Однако, вместо истерики с морем слёз и соплей, он отреагировал по-другому. -Как именно? — на доли секунды опережает тебя Витторио. -Он весьма убедительно и относительно логично попросил меня… э… прекратить его страдания. -Вас?! — не выдерживает Рамон. -А кого ж ещё? — не понимает, помогайте вам всем Предки, его удивления Эрисия. -И вы?.. -Ну, согласись я, меня бы здесь сейчас не было, — резонно замечает малышка и тянется к Хулио за бутылкой. — Не знаю, что делать. Совсем. Логику я ему… хм… поправила, но единственным ощутимым эффектом стало лишь замедление вращения… -Вращения чего? — решаешься побеспокоить ушедшую в задумчивость девочку ты. -Да не знаю я! Когда перед уходом смотрела в него, ощущала круговорот его чувств. Готова ручаться что он довольно сильно замедлился. У меня создалось впечатление, что все то, что братишка успел понасовать себе за дверь, высвободилось одним махом, но вместо того, чтобы переть наружу, крутится у него внутри, как привязанное. Ощущения… болезненные. Чем-то вас слегка напоминает, дор Рамон.       «Придушить бы поганку, но какой потенциал… Погодите, то есть, брат ее тоже на астэру нарвался?!» — версия имеет право на существование. -Самое неприятное то, что когда я уходила, идея расстаться с жизнью не оставила его окончательно… Понимаешь теперь, почему я даже на ночь не могу с тобой остаться? -Нет, — честно отвечаешь ей ты. -Да потому, что я с ним, считай, одна рядом! Мой… Ну, птиц мой… Он вообще не понимает в чем дело, а Лусия в себя ещё не пришла… -И ты бросила его в таком состоянии на своего ручного фламинго? -Он такой же фламинго, как ты — ворон! — что, серьёзно? -Манрик, что ли? — хитро щуришься ты. -Алва, что ли?.. — ещё хитрей подмигивает тебе девчонка. Эх! Жаль конечно, но ничего не поделаешь: придётся признаваться… -Слава Создателю! — картинно воздеваешь руки ты. — Узнала, наконец! -Да тихо ты, не ори! — бросив через плечо обеспокоенный взгляд на переговаривающихся вполголоса Рамона с Витторио и приподняв край одеяла, говорит тебе Эрисия. — Спрячь руку обратно, пока тепло не ушло, и думай, что несёшь! Дор Хулио, ну пожалуйста! Ну хоть вы ему скажите, что манию величия лечить надо, пока ему соберано собственноручно её не вылечил! -Росио, — послушно подаёт голос проклятое трепло, — а может, все-таки… -Та-а-ак… — ну, вот и всё. Хулио своего добился — не нарушив ни единым словом приказа хранить до поры до времени тайну твоей личности, он все равно ухитрился заронить в Эрисии нужное подозрение.       Поспешно прикрыв вскипевшие в глазах слёзы веками… твари побери твою обострившуюся чувствительность!.. ждёшь закономерного итога. Что будет в этот раз? Обморок, визг, наигранное смущение, обвинение во лжи? Алчный огонёк, зажегшийся в лишь недавно искренне озабоченном сером взгляде? Ты наивно полагал, что успел нарастить достаточно толстую шкуру, способную защитить тебя от очередного разочарования, но сейчас тебе просто больно.       Нежные девичьи ладошки обхватывают твоё лицо и поворачивают голову чуть левее: -Та-ак.       Пусть твоя птичка не тянет паузу, а говорит, как есть: «извини, мол, меня, Росио, но такого счастья мне не надо». Жил же ты как-то до сих пор без неё, и дальше проживёшь. Вот сейчас ты долг признаешь, Хулио с ней отправишь, и…       Тонкие пальцы забираются тебе в волосы слева… дёрнет сейчас со всей силы, как пить дать!.. и принимаются поглаживать тебя за ухом, чужие лохмы лезут тебе в нос, а правая щека теплеет от близкого, сдобренного ароматом «Чёрной Крови» дыхания: -Росио, умоляю тебя, только не говори мне, что у тебя при дневном свете ещё и глаза синие. -Уговорила, не буду, — довольно обещаешь ты ее запястью, чуть поворачивая голову для лучшей досягаемости. -Спасибо, — выдыхают тебе в ухо. — Я правильно понимаю: соберано ничего тебе не сделает, потому что твою манию величия он прекрасно знает и одобряет? -Аха-а, — киваешь ты. -И явись ты пред его светлые очи с историей про выкуп и говорящих птиц, он бы тебя не убил, а…       Воображение тут же услужливо подсовывает картину: ты, в победном тосте поднимающий перед зеркалом бокал. «За всё, что хорошо кончается!» — радостно улыбаешься ты, чокаясь с поверхностью стекла… Волосы Эрисии смешно щекочут тебе нос, и твоя улыбка становится настоящей: -Можно и так сказать. -Лэйе Литэ… Так вот оно, значит, как… А я-то, дура, размечталась!       Лэйе кто-о? Неужто, Окделл?.. А хоть бы и Окделл! Подрастёт, и будет ей все что желает и даже больше…       В ногах кровати беспокойно шевелится Хулио, а в следующий миг приятная тяжесть у тебя на груди внезапно пропадает, вынуждая открыть глаза и узреть, что прикидывавшееся всю жизнь твоим родичем наглое животное сгребло погаными лапами твою добычу, усадило к себе на колени, гладит её по спине и считает, что тихо шепчет ей на ушко: -Да не расстраивайся ты так, Рись! — а чего это он на тебя так испуганно смотрит? -Помнишь, о чем мы говорили? — да ещё и бледнея на глазах?!.. -Могу ещё добавить, что дома он пьёт только по праздникам, очень любит всякие загадки, в детстве мечтал стать лекарем и терпеть не может, когда плохо обращаются с животными! — будто жуликоватый лошадник на ярмарке, пытающийся всучить покупателю негодный товар, бормочет он. -Ой, не травите мне душу, дор Хулио… -Да глянь ты на него уже! Смотри, какой красавец! -Видела. -Ничего ты не видела! Через неделю у него подживут синяки, он побреется — глаз не сможешь оторвать! -А толку-то? Теперь всё, считай, отрезанный ломоть!       Кто, отрезанный ломоть? Ты — отрезанный ломоть? Да ничего подобного! -Отпустите меня, — не своим голосом вдруг просит его Эрисия, а ты запоздало понимаешь, что всё её кажущееся спокойствие было лишь затишьем перед бурей.       Проводив взглядом отошедшую переживать к окну девочку, переводишь его обратно на Хулио — смех смехом, но заверить в собственной безобидности для него и для его подзащитной кузена надо, и побыстрее, пока тот не взялся бороться со своим страхом привычным методом. Впрочем, тот и без тебя неплохо справляется — вон, уже изготовился для очередного броска.       И всё бы ничего, но есть в этой ситуации пара смущающих тебя моментов:       …ни божиться, ни проклинать никого ты не собирался и не собираешься;       …осечек у Хулио до сих пор не случалось.       Внезапная догадка обращает твою кровь в лёд: -Х… — нечеловечески точный и быстрый удар в челюсть ты пропускаешь, свято уверенный что тебе собрались всего-навсего заткнуть рот, а подлый удар поддых отнимает у тебя последнюю возможность поделиться ею с Хулио.       Вот так, Росио. Все оказалось напрасно — если суждено тебе загнуться от проклятья, то не возьмут ни пуля тебя, ни яд. А если исходить из реакции Хулио, то надвигающееся на тебя проклятье той, в чьих жилах течёт кровь Повелителей Скал, способно переплюнуть проклятие Ринальди. Кое-как разогнувшись, посылаешь ей свой лучший боевой оскал, пропадающий, однако, втуне — серый взгляд твоей Судьбы устремлён во тьму за окном.       Погустевший, едва узнаваемый голос девочки заставляет тонко дрожать в тебе каждую косточку: -Вечным пламенем гореть тебе, Алваро Алва. — а? -Не видать тебе в посмертии покоя, пока мать твоего сына не простит тебя от всего сердца за то, что ты с ним сотворил! — о, как!       Да простит тебя твой вечно сонный сосед-гордость воина, но не поправлять же тебе её было, в самом-то деле! Даму, в конце концов, перебивать невежливо! -К Леворукому тебя, в задницу, с-скотина ты… Мё-е-ертва-яяяя!.. — окончание проклятия тонет в отчаянных, рвущих тебе душу, рыданиях.       Не воспользоваться моментом просто грех. С горем пополам усевшись на кровати, ободряющим рывком за хвост даёшь понять виновато скривившемуся Хулио, что не держишь на него зла, и, коротким взмахом руки напомнив остальным не вмешиваться, осторожно спускаешь ноги на пол и ковыляешь к окошку.       Ха-ха, в смысле, к девочке.       Ха-ха-ха, в смысле, к девочке в окошке.       Прихватив по дороге со стола отложенную за дальнейшей ненадобностью простыню, пристраиваешься рядом с добычей: -Не плачь, зайчишка, — одной рукой подсунув ей под нос простыню, а другую — умостив на чересчур худеньком плечике, успокаивающе мурлычешь ты. — Где наша не пропадала? Не плачь, conejita — прорвёмся!       Тихонечко крякнув под сомкнувшимися у тебя на спине объятиями, продолжаешь оглашать орошающей слезами теперь уже твою грудь Эрисии оставшуюся часть списка банальных утешений — до тех пор, пока оставленное напоследок как наименее действенное «слезами горю не поможешь» не перекрывает, наконец, поток. Нежно промокнув своей добыче сухим концом простыни покрасневшие глазки и высморкав ей распухший носик, берёшь ее под мышки и тащишь в гнез… несёшь ее отдыхать на кровать.       Усадив добычу на краешек, пристраиваешься рядом на полу и снизу вверх заглядываешь в затуманившиеся неведомой тебе …лишь до поры — до времени, неведомой!.. печалью глаза. -Можно вопрос? — взяв ее руки в свои, негромко интересуешься у неё ты, и оказываешься едва не погребённым под обрушившимся на тебя потоком сменяющих друг друга со страшной скоростью чувств.       Сходу опознать из них удаётся лишь единицы, но даже того, что удалось тебе достаточно для того, чтобы отказаться от запланированного вопроса в тот же миг. Самому интересному, «ты — Окделл?» — придётся обождать до завтра, ибо безумный, скручивающий кишки в узел ужас — это последнее, что должна ощущать твоя птичка в твоём присутствии! А посему, дождавшись её неуверенного кивка, делаешь испуганное лицо, позволяешь собственному злорадному веселью отразиться во взгляде и драматическим шепотом интересуешься: -А папу-то... За что?.. 2/3, окончание сюда же