Skinny bitch

      — А-а, наконец-то можно ноги вытянуть, ты не представляешь, какой это кайф! Три часа в ебучем автобусе. Видел бы ты, как я из него выходил, Бек, у меня жопа квадратная и ноги не сгибаются. Я бревно.       Юра ни за что не признается, что ему всё везде передавило из-за новых джинсов. Свои он уляпал жвачкой, не глядя усевшись после тренировки на скамейку, пока переобувался. Юра бы и не заметил, если бы не Леруа. Он стоял, согнувшись пополам, бережно зачехляя свои коньки, когда канадский «король Джей-Джей» ткнул ему пониже левой ягодицы.       — Э, руки свои убрал! — вскинулся тогда Юра, разворачиваясь на месте и готовый дать с вертушки.       — Да у тебя там прилипло что-то… — сразу убрал тот руки, подняв повыше, показывая, что никто больше не посягает на чемпионскую задницу.       — Тебя никогда коньками не пиздили? — Юра хоть и мелкий, но умеет смотреть снизу свысока.       — Фу, Юра, я с самыми добрыми намерениями, а ты… — улыбается тот широко.       — Отъебись, Леруа!       Джей-Джей пожал плечом и с сожалением окинул фигуру парня взглядом.       — Как знаешь, но у тебя там жвачка на заднице, не благодари.       Юре стыдно, но естественно, он никогда этого не покажет. И джинсы он хватает в ближайшем магазине не глядя, первые попавшиеся, увидев знакомые циферки на бирке, означающие его размер. Не влезет, так растянет. Это ведь такое дело, джинсы покупают на размер меньше. А то, что Юра вспомнил всех богов и обматерил каждого по материнской линии, пока прыгал по комнате, размахивая ногами, стараясь впихнуть невпихуемое, об этом он никому не расскажет.       — А почему ты со всеми не поехал? — спрашивает Отабек.       — Да Леруа баб каких-то с нами позвал, фанаток его, ебал я всё это.       Отабек идёт где-то по улице, держа телефон перед собой, чуть ниже уровня глаз. Юра вглядывается в его качающееся изображение, в залитое солнцем лицо друга, его прищуренные больше положенного глаза. И думает, а чё это ты такой красивый? Отабек всегда красивый, а сегодня как-то по-особенному.       Сам Юра только недавно дома, дедушка в парке играет в домино с друзьями. А он, даже толком не раздевшись, сразу кидается к компу. Ширинку только скорее расстёгивает, щупает, нашаривает в белье — ну как ты там? Живой, не задохнулся? Кто вообще такое носит?       Юра любуется взятым в объектив снизу лицом Отабека. Тот запыхался уже, быстро идёт, изо рта вырывается пар, каждый раз когда он выдыхает. Зима у них там тоже снежная, холодная. А ему бы пошло курить, думает Юра, представив Отабека с сигаретой в длинных пальцах. Как он подносит её к губам и вкусно затягивается. Как щёки прилипают к зубам, обозначая скулы. Как прикрываются веки. И весь он такой прям… Юра ёрзает в кресле. Нашёл время.       — Ты плачешь там что ли? — отвлекается он. — Так рад меня видеть?       — Солнце очень яркое и отражается от снега, глаза слезятся, а вообще да, рад, соскучился очень сильно, — смеётся Отабек и картинно вытирает слезу под глазом. Ещё и носом хлюпает.       Моя школа, гордится Юра, оценив шутку. Отабек забавный, когда расслабляется и не строит из себя потомка Чингизхана.       — Ты когда уже придёшь? — спрашивает он, поглядывая на часы.       — Сейчас в магазин забегу за продуктами, минут через сорок буду.       Долго, думает Юра, поразминаться бы, а то тело деревянное, и джинсы эти ещё не сняты. Но даже не думает встать с кресла, когда Отабек отключается. Он листает инсту, игнорит все выложенные фотки, как всегда, хотя среди них есть и классные. А вот его пускай все лайкают, нечего! У него крутые фотки. Хоть и торопился в магазине, но сфотал себя в зеркале в полный рост, когда натянул на ляжки эти чудовищные узкачи и застегнул на животе пуговицу. Вон уже и за тысячу лайков набирается за час. Юра не хочет думать о том, как он этот кошмар будет снимать. Его точно похоронят в них.       Сорок минут растягиваются на час. Отабек долго извиняется, прежде чем утомившийся от безделья Юра милостиво прощает его. Как можно на него злиться? Смотрит так жалобно, на кассе, говорит, очереди километровые.       — Чё там у тебя играет? — Юра прислушивается к бэкграунду.       — Muse, первый их альбом, — отвечает Отабек, — самый классный.       — А, я и забыл, какой ты у нас олдскульщик, — фыркает тот. — А мне последний их, про дронов, зашёл. Тоже хороший.       — Да, согласен, — Отабек серьёзно кивает, — мне вообще нравится, что у них в каждом альбоме свой концепт, хотя про дронов уж слишком политизировано всё, но песни все хорошие, со смыслом.       — Вот ты умеешь и похвалить, и подосрать одновременно, — ржёт Юра.       — А сам-то? — усмехается Отабек. — Старый добрый хэви-метал, скоро забиваться начнёшь.       Юра ухмыляется. Он никогда не признается, что у Отабека и спиздил плэйлист, роясь на его аккаунте. Он так привык делить наушники на двоих, когда им перепадает возможность провести время вместе между катаниями, что когда Юра едет куда-то в одиночку, он автоматически втыкает один наушник себе, а второй теребит между пальцев. И ему заебись. Ничего же такого в этом нет, поделиться наушником с другом? Вот и Никифоров с Кацудоном недавно тоже так сказали, когда проходили мимо кофейни, где сидели Юра с Отабеком. Заметили их в витрине и зашли поздороваться. Или они не так сказали? Ну сказали-то, может, и так, но посмотрели уж точно по-другому.       Как и нет ничего такого в том, чтобы нарядиться для встречи с другом. Юра долго мучился тогда перед той встречей в кофейне, раскидывая свой шмот по комнате. Рубашку? Да ну нахуй, Отабек сразу поймёт, что что-то не то. Ага, а сам всегда модный — рубашка, джемпер сверху, джинсы какие-то клёвые, и эти его ботинки, и куртка, и краги, и шарф. На Юре это смотрится смешно. Юра примерялся. Как пидор, честное слово. Любимый леопардовый бомбер? Ещё хуже. Вот пиджак классный, деда говорит, что ему идёт. Он из него даже не совсем вырос, хотя ещё на пару сантиметров раздастся в плечах — и всё, выкидывать. А под пиджак-то что? С рубашкой всё понятно. Футболку с тигром? Ну нет, агрессивно. Надо что-то такое, чтобы не было понятно, что он чересчур тщательно готовился. Вот как после тренировок, когда Юра не знал, чем закончится вечер, гулял с Отабеком в том, в чём был. И было круто. Но в белой джинсовке Отабек его уже видел. А в этом пиджаке ещё нет. Хороший пиджак. А то, что какая-то синяя спортивка под ним на молнии до подбородка, так это всё остальное просто в стирке, нечего больше надеть. Отабек тогда пожал плечом, ему всё равно, а сам красивый был дохуя в своём джемпере. Юра всё ждал, когда его официанты попросят из той кофейни за неподобающий вид. Извините, к нам нельзя в синей олимпийке и коричневом пиджаке. И со своей музыкой нельзя, уберите наушники, развели тут.       Вот и сейчас он не подготовлен, сидит в какой-то растянутой футболке с надписью белым на чёрном, он даже не вчитывался, когда одевался утром на тренировку. Сверху олимпийка боско, и эти ебучие джинсы, сдавившие ему всё. А Отабек опять в чём-то классном, хоть и домашнем.       Юра цепляется за последние слова Отабека и хитро лыбится в камеру.       — Смотри, чё у меня.       Наклоняется ближе к монитору и высовывает на секунду язык. Косится в маленькое окошко в углу экрана — у его мини-копии блеснуло что-то во рту. Отабек близоруко щурится.       — Что это там у тебя? Я не разглядел. Давай ещё раз.       Юра ухмыляется и вытягивает язык на всю длину, приблизившись к камере и чуть не облизывая её. На лице Отабека читается восхищение, которое прочесть способен только сам Юра.       — О, круто, давно сделал?       Тот довольно скалится, откидывается на спинку и крутится в кресле влево-вправо, держась на носочках. Ноги ещё ноют и хочется задрать их повыше. Он откатывается немного назад и упирается пятками в край стола по обе стороны от монитора. Теперь не наебнуться бы. Одно неверное движение — и кресло отъедет.       — Не очень, но уже успело зажить, — беспечно отвечает он. — Я пару дней даже разговаривать нормально не мог, всё распухло пиздец как. Меня никто не понимал. Я потому тогда и не отвечал на звонки.       — А зачем тогда проколол? — интересуется Отабек, а сам смотрит так. Напряжённо. Необычно.       — Не знаю, прикольно, — пожимает Юра плечом.       — Юр, а открой пошире, пожалуйста.       Юра не понимает, почему он так вдруг смутился. Щекам становится тепло. А Отабек так просит глазами своими невозможными.       — Чего? Зачем?       — Покажи поближе, я не рассмотрел.       Юра сглатывает слюну. Сначала-то он просто прикалывался, поэтому у него и получается показать язык так непринуждённо, не задумываясь над тем, как это выглядит. А теперь кажется, что это так тупо смотрится со стороны. И язык у него как лопата, широкий такой, блестящий. Он ещё раз сглатывает лишнюю слюну и убирает ноги со стола, подъезжая снова к компу. Неловко двигается ближе. Наклоняется. Открывает рот. Как на приёме у ЛОРа, блядь. Высуньте язык, скажите «а-а-а». Гланды он у меня там разглядывает что ли?       — И правда, красиво, Юра. Как ты решился?       Язык болит от того, как далеко Юра его высовывает. Он убирает его и двигает им во рту, думая, не порвал ли себе уздечку под языком. Принимает прежнюю позу, почти складываясь в кресле пополам с задранными выше головы ногами. Юра может, у Юры растяжка, как у примы.       — Не знаю, захотелось, — снова дёргает плечом. — Татуировки нельзя пока, то есть можно наверное, где-нибудь на незаметном месте, но я не хочу мелкую, я хочу сразу гигантскую, рукав, например, сразу заебашить, или всю спину забить.       — Ну ты даёшь, — произносит Отабек удивлённо. — Я думал, тебя бесит Леруа со своими татуировками.       — При чём тут Леруа вообще? — возмущается Юра, пружиня ногами. — Этот петух будет забиваться только своими инициалами или физиономией, пока живого места не останется, а я хочу что-нибудь… м-м, ещё не знаю что, но точно не как у него. Это будет что-то крутое.       — Но зачем? Ты и так уникален, зачем тебе ещё самовыражаться?       — Ты не понимаешь, это не просто самовыражение, — Юра хмурится и принимается грызть подушечку большого пальца. Сейчас ещё отговорит его от этой затеи, Отабек может. Однажды он отговорил Юру от покупки леопардового пальто. Сошлись на розовом пиджаке.       — Не знаю, по мне, чем рисовать на себе, лучше использовать все возможности своего тела, развивать его.       — Ну тело можно развить только до определённого уровня. Я уже, например, могу сложиться пополам в любую сторону, куда мне ещё развиваться? В узел если только научиться завязываться.       — Зря ты так, — Отабек смотрит прямым взглядом чернющих глаз, гипнотизирует. — Всегда есть к чему стремиться. Совсем недавно ещё думали, что тройные прыжки это предел человека. А смотри, что сейчас умеют. И я уверен, через год-другой пятерные будут прыгать.       — Ой это другое, — машет Юра рукой. — Хотя пятерные, конечно, пиздец. Это ж как высоко и с какой силой надо прыгнуть? Но я смогу. И ты тоже.       Отабек хмыкает в кружку. Кумыс там, наверное, свой пьёт. Юру передёргивает. Кружка огромная, закрывает пол-лица Отабека, что одни глаза видно. И смотрят эти глаза куда-то ниже подбородка Юры.       — А ты бы не хотел себе наколоть что-нибудь? — спрашивает тот. — Или проколоть.       Отабек неопределённо пожимает плечами, ставит кружку куда-то слева от себя и возвращает глаза в район груди Юры. Сиськи у него там что ли выросли? Юра задевает пальцами ноги лампу и косится вниз.       — Чё ты там разглядываешь? — подозрительно спрашивает он.       — Да я пытаюсь понять, что у тебя на футболке написано. Эн-Уай — это Нью-Йорк? А Би-Ай?       — Чего? — не понимает сначала. — А, это?       До Юры, наконец, доходит. Он чуть выпрямляется и скидывает олимпийку на пол, раскрывая надпись полностью. Взору Отабека предстаёт надпись на чёрной футболке. SKINNY BITCH       Вот тебе и эн-уай би-ай.       — Нравится? — самодовольно хмыкает Юра. — Она древняя, я даже не знаю, что она у меня в шкафу делает. Не глядя схватил сегодня, надел.       — Клёвая, — соглашается тот. — Но ты не тощий. И не сучка.       Юра снова фыркает, залипнув на губах Отабека, как он это произнёс. Не сучка. Отабек не матерится. Хотя «сука» и не мат, но от него и такого слова не услышишь никогда. Не сучка. Вот чёрт. И голос ещё такой сделал. Как будто охрип резко. И взгляд изменился. Или показалось?       Юра всматривается внимательнее. Не дышит даже. И Отабек по ту сторону молчит, смотрит опять этими своими глазами. Ну и чего ты молчишь? Не сучка, значит? Это он, значит, сидит тут такой в расстёгнутых джинсах, сверкает промежностью своей на весь скайп, а Отабек не видит? Думает, что Юрий Плисецкий не-сучка, ангел он, значит, ага. А сам сидит там загадочный такой, красивый, сегодня особенно красивый, Юра даже не может понять почему. Что изменилось-то? Что ему там джинсы передавили? Кислород перекрыли в мозгу. Ага, нижнем.       Юра прокашливается, глядя, как его нога потихоньку съезжает со стола, двигая тетрадки к краю. Сейчас точно кто-то наебнётся.       — Мне Яков новую прогу ставит, какие-то упражнения специальные показал, — говорит он. — Говорит, по этим технологиям тренируют подростков как раз в том периоде, что и я, растущие организмы и все дела. Смотри, чё могу.       Юра неожиданно подскакивает с кресла, оттолкнувшись пятками от стола. Кресло отъезжает к стене, ударившись с тупым звуком. С таким же звуком хочется удариться Юре головой о стол при виде Отабека, который ошалело смотрит, как лихо Юра задирает ногу назад и вверх, прогнувшись в бильмане и схватившись за лодыжку руками у себя за головой. Но секунду спустя нога вылетает из хватки.       — Блядь, ёбаные джинсы, да что б вас! Сча, погоди.       И ведь не треснули даже. Юра прыгает на месте, стаскивая с бёдер плотную ткань. И не видит, как Отабек хватается за кружку и закрывается за ней, не спуская взгляда с того, как Юра пыхтя скатывает джинсы до колен, сначала на одной ноге, потом на другой, являя взору гладкие белые ляжки. По нему видно, как это тяжело. Но Юра старательный. Тёмные зрачки Отабека следят за каждым его движением, когда Юра предстаёт в светлых боксерах, внаклонку сражающийся с джинсами и отплёвывающийся от волос во рту, до тех пор пока он вдруг с грохотом не исчезает из поля зрения.       — Да я ебал!       Юра слышит смех из динамиков.       — Ты где там? Живой?       — Ага, я сча, — кряхтит тот снизу.       — Юр, что это на тебе за лосины? — слышит он насмешливый голос друга       — Иди в жопу, это джинсы такие, скинни называются, село.       — Больше похоже всё-таки на лосины.       Юра натурально рычит, извиваясь на полу и безуспешно пытаясь стянуть узкачи. Джинсы не поддаются.       — Это ты счас пошутил так? — Голос у Юры запыхавшийся. — Суровый атаман, я думал, ты Отабек, а ты не Отабек, ты атаман. Переименую тебя в контактах.       — Я не казак, я казах.       — Сча я покажу тебе класс, казах. Погоди только, сниму эту дрянь, бля да как же?..       Юра издаёт крайне волнующие звуки, сдёргивая с лодыжек ненавистные штаны, которые ни в какую не хотят отцепляться с пяток. Наконец, он одерживает верх, и джинсы летят в сторону. А Юра с громким «тада-а-ам!» встаёт перед камерой в полный рост в какую-то комичную позу, как перед прокатом. Отабек смеётся. В окошке в углу Юра видит себя, всего красного, растрёпанного, как будто не раздевался, а его возили по кровати всю ночь. Отабек закашливается. Юра не успевает спросить, чего с ним.       — Тебе ничего там не жмёт в них? — спрашивает Отабек.       — А ты с какой целью интересуешься? — ржёт тот, уперев руки в бока.       — Да я не интересуюсь, — Отабек опять прячется за кружкой.       — А почему это? — Юра сам не понимает, с чего бы ему провоцировать друга.       — Что ты там показывал? — делает тот серьёзный вид. — Прогу Якова.       — А, да, смотри.       Юра снова красиво изгибает тело в пояснице, вставая боком к камере и принимая позу. Косится в экран. И ему оттуда прекрасно видно, какой эффект он производит на Отабека. Тот уже столько раз видел, что вытворяет он на льду, но каждый раз Юре доставляет дичайшее удовольствие наблюдать за лицом друга при этом.       Юра полуголый, и видно, как рёбра рвут кожу, как напрягаются мышцы на бёдрах, пока он удерживает вес на одной ноге. А вторая практически плотно прилегает к спине, и кажется, он её сейчас перекинет через голову. Или Юра сломается пополам.       Он замирает в этом элементе, драматично изогнув шею. Мелко дрожит от напряжения, но стоит. Хочет показать Отабеку всё, на что способен.       — У тебя волосы так отросли, — говорит Отабек хриплым голосом, прокашливается. Юра недовольно зыркает в камеру. Ну какие волосы, блин?! — Круто, Юр, я знаю, что ты и не такое можешь.       — А то! В сексе удобно будет, в любую позу закручусь.       Он не сразу понимает, что только что спизданул. Расцепляет пальцы и быстро делает наклон вперёд, утыкаясь носом в колени и обнимая икры, снимая напряжение с поясницы.       — Юра, мне отойти надо, — слышит он. — Ненадолго. Отключаться не буду. Ты ещё будешь здесь?       — Да, буду, — Юра выпрямляется. — А куда ты?       Он хмурится, убирая волосы назад. И правда, отросли. И не слышит, что там бурчит в ответ Отабек, не успевает переспросить, как тот выходит из кадра. Да что с ним не так? А со мной что, думает Юра, снова усаживаясь в кресло в излюбленную уже позу и глядя на комнату Отабека с пустым креслом. Угол кровати справа, заправленный. Юра косится на свою разворошенную кровать со шмотками вперемешку с бельём. Плакаты какие-то на стене. Слева видно кружку, из которой Отабек пил. Кружка просто бездонная. Отабек может из неё пить часами, пока они пиздят по скайпу. Ну и куда он ушёл?       На стол прыгает Фантик, осторожно касаясь носом его пальцев в носках. Юра лениво гладит кошака ногой, тот уворачивается и тянется усами к стопе. То ли укусить хочет, то ли понюхать. Фыркает и трясёт башкой.       — Чего ты, не воняет же!       Фантик скептично зыркает. Юра недовольно хмурится и подгибает к себе ногу убедиться. Ну точно же не воняет. Хотя у кошек нюх сильнее. Но это их проблемы. Он подпихивает кошака в пушистый бок, прогоняя. Но тот сваливает ближе к краю на тетрадки и устраивается там, растекаясь, как тесто. Смотрит в упор. Юра не отводит глаз.       — Я тебе не проиграю.       Глаза тут же начинают слезиться, он сжимает зубы. Фантик сонно щурится, но Юра успевает заметить, как дёрнулся зрачок.       — А-а, я выиграл!       Фантик равнодушно зевает и отворачивает башку, лениво прикрывает глаза. Юра тоже зевает.       — Ты с кем там разговариваешь?       — Блядь, Бека, напугал, — подскакивает Юра. — Да с котом, бесит меня, пришёл тут, сказал, что у меня носки воняют.       — Так и сказал?       Отабек улыбается, и Юру тащит от того, как ему становится хорошо. Просто необъяснимо хорошо в его присутствии. Хотя они за тысячу километров, но храни боже того, кто придумал скайп. Он растекается по креслу и глупо улыбается.       — Ты куда ходил? — спрашивает он.       — За наушниками.       Отабек поднимает их повыше, демонстрируя их Юре, и начинает возиться, подключая. Но пока не надевает. Юра хмурится. Это ещё зачем? Но вслух не спрашивает. Не один он там что ли? Что он задумал? А Юрины наушники где?       — Юр, а с пирсингом удобно целоваться или нет?       Юре кажется, что ему послышалось. Он даже чуть поворачивает голову вбок. Смотрит, как Отабек почти вылезает из кадра, видно только его плечо, ухо и половину причёски. Даже в камеру не смотрит. А точно спрашивал? На всякий случай надо ответить размыто.       — Не знаю, я не пробовал.       Дохуя размыто.       Отабек снова в кадре, садится прямо, смотрит опять так внимательно. Серьёзно.       — А хотел бы?       Юра не шевелится, не зная куда деть глаза. Фантик спит, но ушами дёргает на каждый шорох. За окном уже начинает темнеть. Где там дедушка? Но он может допоздна там в парке просидеть, тут недалеко, можно не бояться за него. Деда старой закалки, кого угодно отъебёт своей палкой, да и ходит с ней только для вида. Почему он думает о дедушке, когда Отабек смотрит на него этим своим взглядом и задаёт такие неудобные вопросы?       — Не знаю, не думал об этом.       Врёт же. Ещё как думал. И хотел. И не только целоваться. Он проводит языком по нёбу, и головка штанги мягко царапает слизистую. Рот приоткрывается, Юра неосознанно облизывает губы. Отабек придвигается ближе. Юру словно кто-то дёргает вперёд, к нему. Он убирает ноги со стола.       — Покажи ещё, Юр.       Что на него находит, Юра не знает, но он открывает рот и высовывает язык как можно дальше, держа его большим и указательным пальцами обеих рук. Язык как живой, шевелится против воли, выскальзывает. Это выглядит так грязно со стороны. Но Отабек скользит по нему взглядом, и Юру ведёт от всего этого. От этой ситуации, что он сейчас тут перед Отабеком, в одних трусах, с высунутым до предела языком. Он тянет его, поглаживает пальцем. Дразнит. Проводит по круглой головке пирсинга, трогает её. Засовывает палец дальше, до корня, но не слишком глубоко. А то неловко получится. Хотя куда ещё сильнее? А вот туда, думает Юра, добавляя второй палец той же руки, а другую убирает. Уже не держит, а гладит. Язык мокро скользит между пальцев, штанга задевает их, и Юра чуть сжимает зубы, покусывая пальцы.       Он понимает, что всё это время сидит с закрытыми глазами и не видит, что там творится у Отабека. Юра распахивает ресницы, замерев уже с тремя пальцами у себя на языке. И обнаруживает другую руку в трусах. Бля-ядь. У Отабека там не лучше. У Отабека глаза пиздец чёрные совсем, и взгляд такой… Безумный.       — Продолжай, — произносит тот. — Только, Юр.       — М-м? — говорить не очень удобно с заткнутым ртом.       — Надень наушники.       Юра ведёт бровью, охуевает про себя, но слушается. Вынимает пальцы — и изо рта, и из трусов, сглатывает накопившуюся слюну и, избегая взгляда Отабека, шарит под столом в поисках наушников. Вон они, уже подключены, только нацепить на голову. А как теперь продолжить? С какого места? Юра не знает. Начать с начала? Или сразу три пальца опять? Что делать-то?!       — У тебя очень красивые пальцы, — звучит голос Отабека у него в голове, и это совсем не то, как слышать его из динамика компа. Не то чтобы они не общались ни разу через гарнитуру, но сейчас этот голос вообще другой. Незнакомый. И Юра снова соврёт, если скажет, что ему это не нравится. Потому что ему пиздец как нравится.       — Спасибо, — еле слышно шепчет он.       Зажимает ладони между бёдер. Смотрит на подсвеченное монитором лицо Отабека, глаза у того шальные, рот приоткрыт, губы блестят, облизывает их, наверное. Самого видно только по плечи, очень близко, Юре видно ключицу в вырезе футболки. И как дёргается кадык.       — Сделаешь так для меня ещё раз, Юр? — просит Отабек, не отводя глаз.       — А ты меня там не скринишь случаем? — нервно спрашивает тот.       Отабек с серьёзным видом качает головой. Юра же шутит, чего он? Юра кивает, сжимая бёдра сильнее. Ставит локти на стол, наклоняясь к монитору, покусывает большой палец.       — А ты мне что покажешь? — спрашивает он.       — А что ты хочешь? — вопросом на вопрос.       Ого какие разговорчики пошли! Хочу видеть, как ты сосёшь свои пальцы. Как дрочишь. Сколько всего можно попросить, и Отабек всё это сделает. Юра же делает? А то как-то не по-товарищески получится. Да уж, они пиздец какие товарищи.       — Покажи мне, как ты справляешься с утренним стояком, — не раздумывая дольше, выпаливает Юра.       — Хорошо, — Отабек не раздумывая кивает. Сосредоточенный такой.       — Что ты представляешь?       — Ну… — тот заминается на секунду, облизнув губы, — разное.       — Порно смотришь? — спрашивает Юра. — Или просто фантазируешь? Кого-то конкретного?       — Юр.       — Что?       — Ты рот закроешь или нет?       Юрин рот открывается ещё шире от этих слов, он прикрывает его кулаками, которые держит перед лицом. Прикусывает палец больнее. Чёрт-чёрт-чёрт.       — Так мне закрыть рот или…? М-м?       — Или. — Голос Отабека жёсткий. Властный. Господи… — Давай.       Юра кладёт одну руку на стол, пускай отдохнёт, пока вторая работает. Пальцы надавливают на губы, раздвигая их, и уже знакомо ложатся на язык. Отабек выдыхает прямо ему в уши. Юра смотрит, как он отъезжает на кресле чуть дальше. Становится видно его по пояс. И рука Отабека поглаживает живот. Забирается под футболку. Юра тоже так может делать. Откидывается на спинку, задирая опять ноги. Пальцы изо рта не вынимает. Правая рука ложится на пах, где так уже интересно всё натянулось. Когда успел встать?       — Футболку не снимай, — почти урчит Отабек, — мне она нравится. Сучка.       — Мгмх.       Да, Юра тупой и забыл, что у него пальцы во рту. Хочет спросить «твоя сучка?», а получается невнятное мычание.       — Где твоя рука? — спрашивает Отабек.       — Т-там, — на этот раз Юра молодец, догадывается пальцы убрать. Но голос всё равно дрогнул.       Он тоже чуть отъезжает, чтобы Отабеку было видно, где это «там».       — Закрой глаза и представь, что это мои пальцы.       Господи блядь что?! А дверь-то хоть закрыта? Юра ни за что не встанет сейчас это проверить, у него одна рука в трусах, вторая во рту. А с закрытыми глазами и с голосом Отабека в голове кажется, что он нависает сейчас над ним, сам лезет к нему в трусы и затыкает его рот своими пальцами. Юра пробует грубее, но закашливается.       — Аккуратнее, — слышит он в наушниках.       Пальцы в трусах забывают, что надо делать. Юра сжимает вспотевший ствол и боится кончить в любую секунду, потому что… ну нахуя он открыл глаза?! Отабек в кресле, с откинутой на спинку головой, смотрит из-под прикрытых век и дышит ему в уши. А его руки… Блядь.       Юра оглаживает взглядом задравшуюся футболку и опускается туда, где Отабек, расставив ноги, лениво водит кулаком по члену, накрывая ладонью головку и натягивая на неё плоть. И это выглядит так сука горячо. Так не похоже на того Отабека, какого он знает, но от этого выносит ещё сильнее. Юра стонет и ударяется затылком о подголовник. С-сука. Он лучше закроет глаза, Отабек же ему так и приказал. Отабеку виднее. Он старше. Опытнее. Он сейчас сидит и надрачивает себе, глядя на то, как Юра сосёт свои пальцы. И они явно собираются пойти до конца, насколько позволит скайп. Юра стонет громче в сомкнутые вокруг пальцев губы и зажмуривается до ярких кругов под веками.       — Ты такой красивый, Юр, когда возбуждаешься, я и не думал… что может быть так. Я столько раз думал об этом, о тебе. Когда просыпаюсь утром со стояком…       Если он сейчас не заткнётся, Юра кончит без руки даже. А так бывает?       Он возится, устраивается удобнее, расставляя ноги шире. Со стола что-то падает. Он приоткрывает один глаз и успевает заметить только удаляющийся хвост Фантика. Не вынес передоза тестостерона в комнате. Нехуй, здесь только один самец. Юра приспускает бельё на бёдра. Косится на Отабека уже обоими глазами. Какой у него красивый член! Юре даже отсюда видно. Прямой, и такой длинный, до пупка. Он бы облизал его сейчас, и Отабек бы узнал, каково это с пирсингом.       — Положи руку себе на шею, — уверенно просит тот. — Сожми, но несильно.       Юра дёргается, не может решить, какую руку. Ту, пальцы которой он сосёт? Или ту, которой держит член? Наверно, всё-таки первый вариант. Но лучше бы уточнять сразу такие детали. Пальцы ещё не подсохли от слюны, он обхватывает ими шею и сжимает ладонь. Глаза закрыть, да. Ощущения другие совсем. Не придушить, а просто сжать.       — Погладь себя.       Юра послушно проводит вверх-вниз по стволу. Какой твёрдый и упругий. Большим пальцем размазывает по головке и вздрагивает, кусая губы. Живот втягивается, и его всего изнутри словно скручивает в жгуты. Это про это говорят, что бабочки в животе? Да кишки просто переворачиваются. Но как же приятно. А может быть ещё приятнее. Если делать это вместе. Не как сейчас, по скайпу, а вместе. От этих мыслей ведёт ещё сильнее. От того, как это могут делать чужие руки. Почему чужие? Не чужие, Бекины.       Юра проводит пальцем по ключицам, сначала по правой, очертив вдоль, потом по левой. Возвращается к ямке между ними, с силой надавливает на кадык и проводит по шее, снова сжимая её под подбородком, как бы сделал Отабек. Дыхание сбивается, Юра трудно дышит через рот, запрокинув голову и выгибаясь в кресле просто в немыслимой позе. Член ноет так, что хочется уже провести пару раз и кончить.       — Юр, ты экспериментировал с мастурбацией когда-нибудь?       Да что ж ты творишь своим голосом? Он сглатывает и чувствует движение кадыка под ладонью. Юра пялится в потолок, даже не пытаясь представить, как выглядит со стороны. И всё, на что он способен сейчас, это помотать головой и промычать что-то, означающее, что нет, да, не знаю, отстань, заткнись, нет, продолжай говорить, так хочу кончить. Мозг превратился в кашу. Пальцы той руки, что внизу, сами по знакомой траектории скользят дальше. Член прилипает к подрагивающему животу, рука с шеи соскальзывает к нему, обхватывает. А у него самого немаленький, тоже до пупка достаёт, если что. Он сминает в пальцах поджавшуюся мошонку, и Отабеку это очень хорошо видно. Он так громко сглатывает, у Юры от этого звука вышибает мозг.       — Значит, пробовал что-то такое? — настаивает Отабек на ответе.       — Нет, не совсем, — бессильно отвечает Юра. Он не понимает, что от него хотят. В какой момент просьба показать язык перешла в просьбу показать, как он дрочит? Впрочем, Юра и сам недалеко уходит со своими желаниями.       Он сжимает яйца и выгибается, заводя руку ещё дальше под себя. Там Отабеку уже не видно, но Юра такое не покажет. Ни за что. Пусть сам додумывает. Вон как подбирается в кресле, дышит громко в уши. Юра гладит по сжатому сухому отверстию, надавливает, но не проникает глубже. Досюда он редко доходит в своих экспериментах, пугается. Но поглаживания ему нравятся.       — А ты? — спрашивает Юра, боясь посмотреть на Отабека. Он только слышит его. Дыхание, тихие стоны. И возню какую-то. Поскрипывание кресла. Наяривает там изо всех сил. На него дрочит. Вот же блядь.       — Что я?       Ага, заставляет, значит, проговаривать всё, грязные разговорчики. Юре нравится.       — Пихал в себя что-то? — наплевав на всё, произносит он. — Пальцы? Ещё что-нибудь?       — Да. — Отабек молчит секунду. — Пальцы.       Ого. Вот тебе и Отабек Алтын, надежда Казахстана.       — И как? — спрашивает Юра.       — Ничего особенного. Это не больно. Надо привыкнуть.       — Я бы хотел, чтобы это был ты, чтобы ты запихнул в меня свои пальцы.       Юра притих, не веря в то что только что сказал. Это что сейчас было? Это он сказал? Вслух? Ебануться.       — Я тоже этого хочу,  Юра, — выстанывает тот.       И он выдыхает. Всё норм тогда, желания взаимные, продолжаем падать ещё ниже. Ноги шире, одна рука пережимает ствол, уже становится больно, головка набухла и вся бордовая, чувствительная пиздец, проведи раз — и всё. А там ниже ещё хуже, и хочется всю руку запихать в себя, чтобы почувствовать, как это бывает охуенно. Ведь охуенно же? Не занимались бы анальным сексом, если бы это было неприятно.       — Я бы делал всё аккуратно, нежно, — продолжает Отабек, а голос, голос-то какой у него!       — О чёрт, заткнись, — хнычет Юра, — я сейчас… кончу.       — Пережми его.       — Сам знаю, блядь, м-м-м… — Он ёрзает, ища удобное положение.       — Юра? Слушай меня.       — Ну что? — сейчас психанёт.       Юра зажмуривается со всей силы, заставляя себя думать о чём-то, кроме Отабека с его чёртовыми длинными пальцами вокруг чёртова идеального члена.       — Я запрещаю тебе кончать, пока не разрешу.       Юра забывает, как надо дышать. Вот спасибо, сразу легче, блядь! Он дышит так часто и поверхностно, что уже кружится голова. Во рту пересохло давно, и язык, как наждачка, прилипает к губам.       — Бек? — стонет жалобно.       — Да, Юра?       — Я не могу больше, м-м-м блядь, хочу кончить, пожалуйста, разреши мне. Бека!       Он выгибается сильнее. Отабеку нравится — это слышно по сбившемуся дыханию. Он реагирует на каждое его движение, стоном или хрипом.       — Ты кончишь вместе со мной. Да, Юра?       — Боже, блядь, да-а!..       Юра трясётся уже так сильно, что реально может рухнуть на пол. Колени дрожат, пятки съезжают со стола. Он хнычет, чувствуя, что расплачется сейчас от переизбытка всего. И от недостатка тактильных ощущений, нужных сейчас. Хнычет, как течная сука. Сучка. Глаза закатываются, дыхание уже пиздец. Бёдрами Юра подаётся вперёд, пытаясь насадиться на палец, а второй рукой он с силой медленно проводит по члену, не достигая головки. Его разорвёт сейчас, точно. А на той стороне Отабек так красиво стонет. Что он там делает? А то он не знает. Юре не видно, глаза застланы слезами. Он промаргивается, щекам сразу мокро. Отабек красивый, и сам на грани, рука двигается беспорядочно и резко, и выражение на лице — просто порно во плоти. Люди за такое в онлайн-чатах деньги платят. А у него тут бесплатно.       — Юра… — едва слышит он.       — Да.       — Давай. Кончай.       И как будто все пробки выбивает к чертям, а под веками взрываются одна вселенная за другой. Юра едва успевает пережать себе рот ладонью и надеется, что он всё ещё один дома. Его колотит и выгибает так сильно, едва не сносит с кресла. И это тянется бесконечность. Юра мычит в собственную ладонь и кончает долго и болезненно, а по пальцам течёт тёплое, так много. Кажется, и на живот попадает, и даже на грудь. Никогда ещё такого не было.       Отдышаться. Убрать руку от лица, ладонь вся в слюнях и со следами зубов. Лицо горит. Волосы на лоб налипли. Тело как не своё. По шее и по спине течёт. Что там Отабек? Юра осмеливается открыть глаза. Сидит тоже в кресле, почти лежит, глаза закрыты, шумно дышит. И член расслабленный между пальцев. Не видно только на белой футболке, куда кончил. Юра прокашливается, голос по пизде.       Отабек открывает глаза, находит Юру, садится прямо. Ищет что-то, в итоге вытирает руку о футболку. Молодец какой. А сам-то. Весь уляпался, скинни бич тоже. Оба подъезжают поближе, Юра опускает ноги на пол, натягивает трусы. В душ надо, но так лень.       — Классно было, — язык еле двигается.       Отабек устало улыбается в ответ одним уголком губ. Красивый до ужаса. И стонет красиво. И кончает. Нет, как кончает, он не видел. Но наверняка так и есть. Надо повторить. Последние слова он произносит вслух. Отабек одобрительно кивает. Растерял весь свой дар красноречия после оргазма? А то вон как затирал во время этого. Как вспомнить, так у Юры опять шевелится в трусах.       — Тебе, правда, понравилось? — спрашивает Отабек.       — А по мне не видно было? — нахально дёргает Юра бровью. — Я, между прочим, кончил тут от твоих слов, что ты мне говорил.       — Я счастлив, — улыбается тот.       И наблюдает, как Юра потягивается в кресле, заводя руки за голову. Любуется им. Юре нравится, когда Отабек так смотрит на него. Его знобит, и он подбирает брошенную под ноги олимпийку, передёргивает плечами.       — Замёрз?       — Угу.       — Легли бы сейчас с тобой, — тихо говорит Отабек, — я бы тебя накрыл одеялом, согрел.       — Хочу, — ноет Юра.       — И я хочу, — смеётся тот. — И узнать, как это — целоваться с пирсингом.       — Когда?       Юра весь подбирается, и Отабек смеётся. Задумывается, глядя куда-то в сторону.       — Через неделю у меня соревнования на местном уровне, — говорит он.       — Что ты там у себя ещё не выиграл? — фыркает Юра, кутаясь в олимпийку. По ногам внезапно дует, и в глубине квартиры хлопает дверь. Деда. Ох как ты вовремя!       — Перед ними будет пара дней для медосмотра, — не обращает внимания на слова Юры Отабек. — Но я могу пройти его сейчас и прилететь.       — Прилетай, пожалуйста-пожалуйста!       — Хорошо, — улыбается Отабек, и Юра прячет свою улыбку в вороте куртки. Довольный.       За дверью шуршат тапками шаги.       — Юрочка, ты дома? — слышит он голос деды. — Пошли ужинать.       — Иду, деда!       Юра скидывает наушники, Отабек делает то же самое.       — Николай Валентинович пришёл? — спрашивает он, приосаниваясь в кресле.       Нет, дедушка не зайдёт, расслабься, думает Юра. А сам как представит, вернись он чуть раньше, плохо становится. Проветрить надо, вонища тут.       — А у меня есть ещё один деда? — беззлобно дерзит он.       — Сучка ты всё-таки, — хмыкает Отабек.       — А говорил, не сучка, — Юра показывает язык, блеснув пирсингом. — Позже выйдешь или спать будем?       — Давай попозже ещё созвонимся?       — Окей, только… без этого, ладно? — хмыкает он, выразительно посмотрев на Отабека.       — Я понял, что ты громкий, — хитро улыбается тот.       — Ой всё, не надо мне тут, сам не тише. Дышал, как паровоз.       Отабек смеётся, снова глотает из кружки. Волшебная она у него что ли? Они прощаются, Юра надевает домашние штаны и распахивает окно, но вопит и тут же закрывает, приоткрывает только форточку. Не май месяц, блин.       Он идёт на кухню на запахи, перекатывая шарик от пирсинга во рту. Надо ещё что-нибудь проколоть, думает он. А футболка хорошая, постирать — и можно будет ещё раз надеть. Когда Бека приедет. Встретить его в ней. Только в ней. Она длинная. Нахуй эти узкачи.       Юра улыбается своим мыслям. И точно знает, что будет считать минуты до этого.