***
Все вроде бы идет хорошо. Они даже выбираются все мстительной командой на выходные вместе. Словно большая семья, состоящая из приемных детей — разные, но научившиеся ладить между собой. Жарят гамбургеры, хрустят салатом, пьют пиво. А потом у Баки случается течка, и все идет по пизде.***
Первым признаком становится то, что, проснувшись ночью, Баки отпихивает уснувшего посреди фильма Стива с такой силой, что того сносит с кровати. Баки скалится, рычит, скребет ногтями по простыне. Не подпускает близко — стоит Стиву подойти ближе, чем на метр, и Баки оглашает спальню настолько предупреждающим рычанием, что альфа внутри поджимает хвост и смущенно прячется. Баки не просто омега в течке. Баки — омега, очевидно, почуявшая свою пару. Он не подпустит к себе никого. Никого, кроме своего альфы, которого он учуял, принял, но даже того не понял, судя по всему. Что делать — не понятно. Стив привел бы ему кого угодно, хоть лестью, хоть угрозами. Да только кого вести? От Баки ответа не дождаться, а сам он не понимает. Стив в уме перебирает всех, с кем Баки контактировал, но яснее ни черта не становится. Это может быть просто случайно встреченный прохожий на улице. Омега внутри могла не подать виду — что очень нехарактерно — но запомнила, уяснила, что пара есть. Течка началась, и Баки нужна его пара. Тот в ярости, его животное начало требует единственно верно выбранного партнера. Стив и сам готов — альфа внутри чует возбужденную омегу. Но ярость не получившей своего омеги отпугивает сильнее, чем манит зов альфы. Баки хочет кого-то другого. Стив сбегает в общую кухню.***
К его удивлению, там его уже ждут. Тони и Беннер. Тони как-то странно и меланхолично спокоен, в то время как Беннер раздраженно меряет кухню шагами. Он не может усидеть ни минуты спокойно, потирает руки, утирает все время выступающий пот со лба. Его трясет так, словно ему уже пора бежать, а куда именно — он не знает. Зато знает Стив. Догадывается. Его поведение — это нетерпение альфы, чувствующего, что его омега потекла. Беннер может и понимает, что с ним, но не хочет в этом признаваться. ЧуднО, но Стив почти понимает его. Это и прекрасно, чувствовать пару, и очень больно — осознавать, что его пара выбрала не его. Беннер сейчас как он сам, его раздирает от желания утешить, прижать к себе, дать понять, что он рядом, что защитит, залюбит. Но как прижиматься к тому, кто после марева течки и смотреть на него не захочет? — Объясни ему, — говорит Тони, глядя в окно. — Что объяснить? — рычит Стив. — Что Баки потом и видеть его не захочет? — Он его и так видеть не хотел, какая разница? — пожимает плечами Тони. Стиву становится так больно, что он на минуту забывает разъяренного течкой Баки, мятущегося Беннера. — Это не важно, что потом. Разве в процессе не чувствуешь, что тебя хотят просто на инстинктах? — шепчет Стив, отводя глаза. — По-моему, это хуже, чем просто получить отказ. Все равно, что чувствовать себя насильником. Тони всхлипывает судорожно, морщась, словно пытаясь промолчать. Беннер же совсем теряет контроль. Глаза у него горят странно-зеленым цветом, его как будто рябит — невысокая, худощавая его фигура как плавится, теряя привычные контуры. Тони вскакивает и вцепляется в руку Стива. — Отведи его к нему, пока не стало поздно, — шепчет он. И Стив понимает, что еще чуть-чуть, и что-то случится, что-то страшное, непоправимое. Он впивается пальцами в Беннера и тянет за собой. Полторы минуты, и они оказываются на этаже Стива. Где тоскливо, протяжно воет Баки, зовя свою пару. Беннер срывается с места, снося мебель по пути, словно ему хвост подпалили. Стив не давит на кнопку на панели лифта еще минуту, чтобы убедиться, что все сделал верно. Он слышит, как громкий, недовольный зов сменяется счастливым урчанием. Он почти видит, как Баки прижимается к Беннеру, оплетая руками и ногами, прижимаясь всем телом в животном, неистребимом восторге. Он слышит и то, как Беннер рычит неожиданно громко, довольно. Кто бы мог подумать? Стив жмет на кнопку и возвращается в общую кухню, которая встречает его пустотой. Тони ушел.***
Баки и Беннер проводят вместе почти двое суток. Стив ночует в общей гостиной — появляться на их с Баки этаже, по меньшей мере, странно. Да и опасно. Пока утром на третий день не встречает их в общей кухне, смущенных и старательно не глядящих друг на друга. Они делают вид, что ничего их не объединяет. Но Стив видит, как Беннер подталкивает сливки ближе к Баки, который не глядя добавляет их в кофе. Это невозможно сделать случайно, просто так, это внутренняя, природная потребность порадовать пару. Беннер отдается этой потребности без оглядки. Стив видит, что Баки тоже этого хочет, но почему-то делает все наоборот. Стив чувствует боль Беннера как свою — быть отвергнутым после проведенной вместе течки, должно быть, так жестоко, что ни один альфа с этим не справится. Беннер тухнет на глазах, словно огонь, зажженный Баки, заливают водой. В Башне как в лабиринте — если не хочешь, чтобы тебя нашли, так и не найдут. Баки прячется ото всех. Это неудивительно, ему тяжело с людьми, он не помнит, как общаться с ними, и не хочет. Но в Башне есть один, с кем Баки даже не нужно говорить. Его альфа поймет без слов, примет любым. И именно его он избегает, как чумы.***
— Я его не знаю, — говорит Баки, страдальчески наморщив лоб. — Он чужой, Стив, чужой! — А тогда он тоже был чужим? — спрашивает Стив, зная, что делает больно своим вопросом. — Тогда нет. Я тогда как будто… — Баки замолкает, вроде бы ищет слова, но на самом деле вспоминает неожиданную свою течку. — Он был своим, да. Весь и до капельки! — Что изменилось? — говорит Стив, зная, что изменилось. Баки теперь чувствует себя обязанным. Обязанным Тони, в чьи отношения, получается, влез. Если бы Стив знал, что Беннер, любовник Тони, окажется парой Баки — это просто водевиль, хоть раз думает каждый из них — он бы… Ничего бы не сделал. Альфа и омега — это не то, в чем он сам преуспел. Его омега отвергла его. Его омега, в конце концов, предпочла альфу, который реагирует на его лучшего друга. Это какая-то мыльная опера. Если бы им только не было так больно. Всем. — Я, — отвечает Баки. — Я боюсь и себя, и его, — припечатывает он и уходит.***
С Тони всегда сложно. Было, есть сейчас, и, наверняка, будет. Но теперь Тони избегает его. Стив с горечью думает, что его даже Беннер избегает. Ну тот-то понятно, считает, что в течку повязал омегу Капитана Америки. И ни якобы омеге Капитана Америки, ни Беннеру почему-то неважно, что Баки Барнс хочет только одного альфу. Хочет, но молчит, как в Аццано. Неразрешенное напряжение и двусмысленность ситуации накаляют атмосферу еще сильнее, пока все они молчат. Стив, который уже понял, что Баки выбрал пару и не может смириться со своим выбором. Внутреннего зверя можно считать каким угодно пережитком прошлого, но он живая, важная часть каждого. Этого не забыть, как ему самому не избавиться от воспоминаний о том, как Баки оскалился на него, показывая острые, присущие только омегам клыки. И тем более о том, как потерявший себя в течке Баки урчал радостно, увидев Беннера. Тони, который злится на Стива за то, что тот вообще появился. На Беннера, который пропал для всего мира, получив и потеряв свою пару. На Баки, который… Баки. На само мироздание, которое причудливо тасует колоду, раздавая пары так странно, что не понять его замысла. Разбивая сердца, делая больно так, как не в силах никто. Но в основном на себя, на свое упрямство, не давшее его омеге принять альфу Стива. Он не позволил тогда, еще более странно позволить сейчас. Беннер, который, подчиняясь инстинкту — Стив знает, каково это, когда ноги несут туда, где пара, где ее или его голос, где становится тепло только от присутствия предназначенного тебе, созданного специально для тебя человека — ходит за Баки каждую минуту, когда тот все-таки появляется в его зоне видимости. Тот мог бы исчезнуть так же стремительно, как появился, но не исчезает. То позволяет Беннеру подойти на шаг ближе, то держит на расстоянии. Будь он обычной омегой, рано или поздно он подпустил бы его совсем уж близко, подставил горло, позволив пометить в древнем как мир ритуале. Но Баки ни единым жестом не дает понять, что это осуществимо. Несмотря на то, что к Беннеру его тянет, как магнитом.***
— Он оборотень, — говорит Баки Стиву, стоя у раковины за мытьем посуды. — Не прирожденный, он как-то сам себя им сделал, — добавляет он и замолкает. Стив теряет дар речи на пару минут. — Настоящий? — единственное, что он в конце концов может выдавить из себя. — Ага, — беспечно подтверждает Баки, качая головой согласно. — Огромный, черт, ты бы видел. И шерсть зеленью отдает, — нервно смеется он и продолжает: — Огромный, зеленый и злой как дьявол. — Ты видел, что ли? — уточняет Стив, чувствуя холодок, собирающийся вдоль позвоночника. — Ага, — еще более беспечно кивает Баки. Стива осеняет, кто такой Беннер на самом деле. Он же Халк! И тут ему хочется заорать на Баки. Вцепиться и потребовать объяснений, почему тот так рискует. Когда он это узнал, как увидел, где? Почему, черт бы побрал все и всех, пара Баки именно невзрачный Беннер, оказавшийся оборотнем? Мало в мире других альф? И что, может, пора уже определиться, не держать все в подвешенном состоянии. Баки тяжело, как нехотя, опирается на стойку и спрашивает, не оборачиваясь: — Это же Тони? Он твоя омега? — дождавшись хмыканья в подтверждение, он задает вопрос, который Стив и сам себе задает с завидной постоянностью. — Почему ты… Ну, ты понимаешь… Не принял его? Потому что он с Беннером? Стив смеется нервно, прикрывая глаза. Как-то странно обсуждать с Баки, почему он не принял того, кто уготован ему природой. Тем более, что это вовсе не он не принял. Это его не приняли из-за того, кого сейчас то принимает, то отвергает Баки. Пока Стив горевал о том, кого считал мертвым. Но вопрос почему-то попадает так больно и прицельно, что он едва не захлебывается воздухом. — Потому же, почему у вас с ним все так шиворот-навыворот, — жестко говорит Стив, зная, что ответить Баки на это нечего. — Ты держишь его на коротком поводке, Бак. Сам-то понимаешь? Он не может отказать тебе, ни в чем. И ты пользуешься этим. Даже не осознаешь этого, но менее ужасным оно не становится, — Стив видит, как Баки бледнеет, сжимает кулаки до побелевших костяшек. Он чувствует, что сказал уже больше того, что думает на самом деле. Но долго копившиеся горечь, обида и усталость от всего случившегося не дают ему замолчать. Ему хочется выплеснуть их. — Вся разница между мной и Беннером в том, что он трахал моего омегу, а я нет. А общее то, что, как он думает, мы оба трахали тебя. Лицо Баки на долю секунды каменеет. И Стиву хватает этого, чтобы понять, почувствовать, что нельзя было это говорить. Пожалеть о сказанных в запале словах. Он ведь даже и не на Баки злится, в их странном квартете злиться не на кого. Но как и что бы ни было между ним и Беннером, в это нельзя лезть, тем более, так. Он не успевает открыть рот, чтобы извиниться, объяснить… — Ты прав, — говорит Баки тихо и ровно. — А когда ты трахнешь Тони, у вас с Беннером общее наконец будет. Он сосредоточенно вытирает руки, после чего разворачивается и уходит, оставляя Стива в кухне, посреди внезапно рассыпавшегося всего, что было важным в его жизни.***
Период гормонального расцвета в Башне сменяется мертвой, гнетущей тишиной. Все словно опасаются говорить громко, никто не шутит, не смеется. Баки уходит в себя, Стив все время подавленный. Беннера не видно, а Тони на все вопросы о нем отвечает, что того лучше пока и не встречать. Когда Стив наконец сталкивается с ним в общей кухне, его вдруг поражает, каким слепым он был. Беннер движется, как пума — плавно, незаметно и очень опасно. Каждое его движение настолько выверено, что невольно вызывает в памяти кадры из документального фильма о хищниках. Вкупе со словами Баки о том, что Беннер — оборотень, одно его присутствие заставляет зверя внутри скалиться и рычать. Тот внимательно смотрит на Стива, ловит каждое его движение, отчего альфа внутри нервничает еще больше, чувствуя опасность. Альфа Беннера в ярости, вдруг понимает Стив, и главная ее причина — он сам.***
— Он меня боится, — говорит Брюс Тони, придя к нему в мастерскую и опустив жалюзи на прозрачных стенах. Ему важна приватность. — И злится на меня. — Это говорит только о том, что он умнее, чем кажется, — рассеянно отвечает Тони, перебирая волосы устроившегося головой у него на коленях Брюса. — Наверное. — Жалеешь? — проницательно замечает тот и видит, как Тони вспыхивает. — Он инстинктивно ищет на мне твой запах, думает, я не замечаю. Приходится вставать поближе, чтобы он совсем уж не палился, — улыбаясь, словно о ребенке говорит, произносит Брюс. — Как будто это поможет. Ты не понимаешь, Тони, как ему плохо. Ты придумал себе, что Стив откажется от тебя, но ты и представить не можешь, каково это, когда от тебя отказываются. Брюс поднимается тяжело, садится и прячет лицо в ладонях. Ему хочется вернуться в прошлое, рявкнуть: «Нет!» на предложение Тони посетить Башню, и уехать из Штатов куда-нибудь подальше. Чтобы никогда не случалось с ним дня, когда он увидел серые глаза человека, навстречу которому его альфа рванул так, что он до сих пор не понимает, как сам устоял на месте в тот момент. И уж тем более, дня, когда его зверь внутри заметался, завыл тоскливо, порываясь куда-то бежать, что-то делать. Понятно куда и что, на самом деле. Да только как? Пара не хочет его, не принимает. Не столько его, сколько себя, похоже. Но и его до кучи, чтобы никому уж не было обидно, горько думает Брюс. — И с Баки у них плохо. Они как в холодной войне увязли, — говорит Брюс, чтобы просто разбить уже это тоскливое молчание. Но Тони молчит. А сам он вспоминает, как будто только вчера это было, как Баки скулил под ним, одуревший от течки, пахнущий так, что ничего в мире нет слаще. Как тянул к себе, целовал и шептал бессвязно, как ему хорошо, как он хотел. Только его хотел, ждал, звал его. Брюс бы весь мир перевернул, только бы он сказал ему хоть одно предложение из тех во вменяемом состоянии. Но Баки не скажет. Он дезориентирован, потерян, не понимает, что за мир вокруг, как справляться с действительностью. Брюс мог бы помочь, осторожно, аккуратно, не бередя его раны. Но Баки, очнувшись от гормонального всплеска, снова замкнулся, смотрел злобно, словно Брюс силой взял его. Оно, может, в чем-то так и есть, альфе ведь все равно, что его омега живет в человеке, которого десятилетиями истязали. Он готов на что угодно, только бы Баки не закрывался от него. Но тому даже не пришлось ничего говорить. Посмотрев в его глаза, Брюс сразу понял, что ничего не будет. — У нас у всех все плохо, — криво улыбается Брюс и уходит, чтобы снова похоронить себя в лаборатории. Где понятные, холодные расчеты, которые не раздерут на куски по живому.***
Увидев Стива в первый раз, Тони даже не понял сначала, что там такое внутри зашевелилось. Он ни разу не чувствовал подобного, считал, что одарив в одном, природа обделила его в другом. Он и не против был, ровно до тех пор, пока не появился Роджерс, младше едва не в два раза и одновременно старше чуть не в три. То, что благополучно всю его жизнь молчало в нем, вдруг подняло голову, принюхалось и завиляло хвостом. Чем грубее был Тони со Стивом, тем радостнее встречала того омега внутри. Ластилась, заглядывала в глаза, умоляла безмолвно: «Вот же он, вот, сделай что-нибудь, покажи, что мы здесь!». Тони знает, что все вокруг считают его и Брюса парой. Чего все вокруг не знают, так это того, что у Тони за всю его жизнь не было ни одной течки, хотя альфа Брюса и принял его. А гон тот мог провести с ним на одном диване, разбирая сложные формулы сутки напролет. Тони так рано попал во взрослую жизнь, что возможности правильно понять то, что он видел, у него не было. Он смотрел, как талантливые, одаренные омеги вокруг, встретив пару, пропадали с горизонта, словно и не было их. И самым большим его страхом стало тоже встретить пару и ничего не достичь. Уже позже он понял, что никто никуда не пропадал, ничего не терял. Но въевшийся в подкорку подростковый страх превратил его омегу в вечно спящую красавицу, которая все-таки дождалась своего прекрасного принца. Каждый раз, когда Тони впадал в неистовство, ругаясь и костеря Стива последними словами, Брюс смотрел на него ласково и терпеливо. Иногда гладил по голове, успокаивая. Не отправлял к чертову Роджерсу, не призывал слушать вторую натуру. Он был рядом, близкий, понятный и родной. Позволял дозреть, дойти до понимания, что невозможно так жить, любя и ненавидя одновременно. Любя Стива и ненавидя себя за эту любовь. Что нужно решиться, принять себя и свою странную омегу внутри. Он уже решился. Но опоздал — вернулся вполне себе живой призрак Барнса, и Стив перестал ждать Тони. Брюс снова был рядом, смотрел с пониманием. Да если бы Тони знал, чем закончится это понимание! Он бы стер Барнса с лица земли, отдал бы Россу, закопал бы в каком-нибудь бункере в забытой богом глуши Сибири. Но сначала Тони не знал, а потом стало поздно — Брюс теперь мучился ровно так же, как он сам. И, составляя вполне счастливую в интеллектуальном плане пару, они оба несчастны, как только можно быть несчастным, находясь рядом с тем, кого хочешь, но не получишь. После случившейся с ними со всеми течки Барнса Брюс совсем уж потерял себя, Стив слоняется по Башне, напрашиваясь на любую вылазку у Фьюри. А Тони все пытается понять, в какой же момент все обернулось таким кошмаром. И, главное, как и что делать, чтобы дальше все совсем уж не скатилось коту под хвост. Куда, похоже, и направлялось.***
Всю сложную и запутанную любовную кутерьму, охватившую Башню, очень вовремя разбавляют внезапно случающиеся внешние катастрофы. Мстители привычно спасают кого угодно от чего угодно. Единственные, кого они никак не могут спасти, это самих себя от себя же. Каждый раз, возвращаясь в Башню с задания, Стив привычно отчитывает Тони за самовольство, наглость, неподчинение приказам и бог еще весть за что. Баки привычно молчит, вроде бы равнодушно, но на самом деле тяжело глядя на них. Беннер привычно делает вид, что он доктор-не-обращайте-на-меня-внимания. Это единственная модель поведения, которую они знают, не грозящая затронуть запутанное между ними. И все настолько привычно, что не может не закончиться взрывом, после которого целой останется разве только Башня. И, разумеется, этот взрыв происходит. — Ты… — Тони швыряет перчатку, шлем, отвертку, чашку, оказавшуюся под рукой, в стену и злится так, что, кажется, сейчас взорвется. — Ты понимаешь его, Брюс? Ты же альфа, что там внутри? Он же как робот, черт его дери! Он что, думает, мне десять лет? — Ты сам не оставил ему выбора, Тони, — отвечает Брюс, пережидая, пока Тони выпустит гнев. — Чего ты ждал? Ты провоцируешь его на ровном месте, хотя знаешь, что во время операций для него слаженность действий команды важнее всего. Он уже пережил операции, когда все шло не по плану. И заплатил за них. А ты хочешь его внимания, признай это. И прекрати уже ходить туда-сюда, раздражает! Брюсу на редкость сложно сдерживаться, они все на грани. Тони смотрит на него, словно Брюс отобрал у ребенка конфету. — Я не хочу его внимания, — подозрительно тихо говорит Тони. — Хочешь, мне-то не лги. И он хочет, — примирительно озвучивает Брюс то, что видит. Тони прикрывает глаза, сжимает кулаки, пытаясь удержать рвущиеся наружу слова, но проигрывает самому себе. — Он же с твоей омегой уходит, Брюс, — он шипит, знает, что пожалеет об этом, но все равно говорит, озвучивая то, что болит внутри, мучает. Его собственная омега замирает, прячась от возможного гнева альфы рядом. — Тебе все равно? Это слишком зло, Брюс, если решит, не простит ему эти слова. Тони знает лишь то, как тоскливо смотрит вслед Стиву его омега. Но он не представляет, что чувствует альфа Брюса, глядя на Баки, с которым они провели вместе течку. По зрелом размышлении, выдержка Барнса впечатляет — он ведет себя так, словно и не было ничего. Он не знает, а Брюс не уверен, когда именно сказать Тони, что ничего у Стива с Баки нет как раз с той самой течки точно. Потому что, входя в лабораторию, он замечает, что кто-то бывает в ней в его отсутствие. Его личные вещи таинственным образом перемещаются вокруг — в основном, одежда. Альфа утробно, удовлетворенно рычит: их пара приходит, тоскует по ним. Кутается в теперь уже нарочно оставленный кардиган, оставляя едва уловимые следы своего присутствия. А потом, словно и так творящейся неразберихи им мало, у обоих альф Башни начинается гон. Может быть в далекие, древние времена гон и был чем-то, что грозило лихими драками за омег, разнузданными оргиями и прочим весельем. Но что было, то прошло. В их мире, где альфы и омеги стали надежно спрятанным внутри дополнением, гон превращается в назойливое, мучительно-надоедливое ухаживание. Подчиняясь внутренним порывам, альфы заботятся о своих парах так, как и матери не заботятся о младенцах. Где-нибудь в другом месте это, возможно, и приводит к свадьбам, и последующим «долго и счастливо». В Башне Мстителей это становится невыносимым занудством. Баки уже на второй день готов впасть в режим Зимнего Солдата, да только его альфа — оборотень, который в звериной своей форме Зимнему не оставит и шанса улизнуть. Поэтому он покорно принимает душащую заботу. Ему и приятна она, если уж быть честным. Но то, что это инстинкт, а не осознанный выбор, как он считает, лишает его удовольствия наслаждаться опекой своей пары. Которая, в свою очередь, мучается тем, что Баки ему не совсем уж и пара. Они проводят вместе столько времени, что могли бы уже признаться во взаимном влечении. Но Баки молчит, и Брюс молчит тоже. Приносит еду, следит, чтобы ему было удобно, грозно блестит зеленью в глазах и временами выступающими когтями. Стив в своей заботе о Тони доводит того до белого каления. Весь его страх за него прорывается, наконец, в маниакальном желании уберечь Тони от всего на свете. Он ходит за ним хвостом, рычит на всех. Тони сказал бы, что сдувает пылинки, но и тех нет, благодаря его альфе! Тони предсказуемо пытается сбежать от сводящего с ума внимания, и у него получается с третьей попытки. И разумеется, он встречает Барнса, который точно так же умудрился сбежать от Брюса. Они вдвоем сидят на смотровой площадке Башни, жуют контрабандой добытую пиццу и молчат. Первым прорывает Тони. — Не понимаю, как ты это сделал? — спрашивает он, задумчиво глядя вдаль. — Двух альф увел. Ну ладно Стив, у вас с ним, видимо, давно все было. Но Брюс… Баки с интересом оборачивается на него. — Увел? Черт, думает Тони. Его еще и современному языку учить надо. — Пока тебя не было, у меня был Брюс. Почти был Стив. А ты появился, и не стало никого, — спокойно, к своему удивлению, отвечает Тони. — Ты какая-то катастрофа вселенского масштаба, Барнс. Потому что я видел, как Брюс обустраивал логово в лаборатории, и почти готов был сам тебя спасти. Баки смеется тихо. И от его смеха Тони почему-то отпускает все напряжение, вся тяжесть последнего времени. — Ничего у меня со Стивом не было. Тогда. Да и потом, — он подбирает слова осторожно. — Он ведь все время был один. В нем все видят Капитана Америку, и только я, получается, вижу в нем его самого. Мы ведь глупые были, романтичные, как… — Баки замолкает, думает и продолжает: — А потом война, и все было так ужасно. Мы как будто сразу и навсегда потеряли свое детство. Сложно было представить, что такое возможно. Но еще сложнее это осознать, когда находишься в самой гуще. Тони вдруг представляет себе того Стива, о котором говорит Баки. Вспоминает, что он нес, стараясь побольнее его задеть. И ему становится так стыдно, что хоть тут же срывайся и беги к нему. — Мы с Брюсом… — платит откровенностью за откровенность Тони, — просто вместе, потому что так легче. Не как пара, Барнс. Мы бы так и остались вместе. Но случился Стив. И ты. — Даже если бы я висел на нем, он бы так и ходил вокруг тебя осторожно, — улыбается Баки. — Ты не понимаешь, какой он. Думаешь, что он простой. Но ты не дал ему и шанса, Старк, — говорит он, как будто вердикт выносит. — Как и я. Беннеру, понимает Тони. Весь тягучий кошмар, преследовавший их, вдруг разрешился несколькими словами. Ему становится хорошо и легко. Он знает, что двое одержимых гоном альф найдут их уже скоро. Но прямо сейчас он смотрит на спокойное лицо Зимнего Солдата, жующего последний, между прочим, кусок пиццы. И думает о Стиве, о Брюсе, о Баки, о том, как сплелись — не расплести — их жизни в какой-то безумный клубок. И ему хочется дать шанс Стиву, отпустить свою омегу, позволить ей обернуться вокруг своей пары и сделать его счастливым. Боковым зрением он видит, как Баки вытирает руки салфеткой, оборачивается и встает навстречу Брюсу. Подойдя ближе, он берет его за руку и уводит за собой. Ну точно в то самое логово, устроенное в лаборатории. Через пару минут Тони чувствует, что его альфа появляется у него за спиной. Стив садится, обнимает его сзади, осторожно заключая в объятия, и утыкается ему в шею. Тони думает, а где устроила логово его пара?