Catching death

Ей шестнадцать. Точно, как и Китнисс. Только на Эвердин она ни капли не похожа. Волосы светлые, повязанные розовой лентой, глаза голубые, глубокие, отражающие небо, бледная кожа да курносый нос. И пахнет от нее не лесом и пылью проторенных дорог, не дымом угольных печей, а чем-то сладким, ягодным, приятным на вкус. Земляникой, наверное, которую щедро скупает ее отец. Гейл щурится, смотрит пристальнее. На днях он ее поддел, уколол жестче, чем хотел. Из-за раздражения, быть может, или несправедливости. Просто был зол. Конечно, девчонка ни при чем, и не виновата, что шансы попасть на Голодные Игры у нее меньше, чем у остальных. Да и не попала она. В отличие от Китнисс, думы о которой рождают в груди щемящее чувство. А о Мадж… О ней можно и думать, и говорить. Что хочет. Вот только тыкать носом не стоило, не по-мужски это как-то. Порой Хоторн слишком жесток и циничен в высказываниях, слишком прямолинеен, жалит языком, не разбирая. Есть за ним такой грешок, признает. Ему бы извиниться перед ней, загладить острые углы. Странное желание, знает, а откуда оно появилось — нет. Мадж ему никто, всегда была никем, частью той семьи, которой он может выгодно продать свои трофеи — пойманных в ловушки зайцев, фазанов или собранные лесные ягоды, — той, которую можно не замечать, а если вспомнить, то недобрым словом, ядовитым и укоряющим. Его никогда не интересовала ее жизнь, ее мнение, ее занятия. А сегодня или еще со вчера Гейл отчего-то мусолит мысли, связанные с ней. Мужчина упирается локтями о деревянную стойку возле Сальной Сэй, смотрит на людей, болтает в баланде из овощей алюминиевую ложку. На Мадж простенькое серое платье до колен. Она редко поднимает глаза и обычно старается избегать людных мест. Оно и понятно — дочку мэра, как и всю семью, в Шлаке особо не жалуют. Гейлу непривычно видеть ее здесь, ловить глазами хрупкую фигуру на фоне почерневших от угольной пыли и античеловечного режима людей, согнутых пополам, едва переставляющих ноги. Она не вписывается в картину, что изо дня в день приходиться наблюдать. Как белая ворона в стае черных. Выделяется. Копной волос цвета спелой пшеницы, белой кожей, яркими глазами. Иногда кажется, что чересчур синими, как безоблачное небо. В их-то пожелтевшем до горчичного, засалено-черном мире. Забавно, что Мадж появляется вблизи, когда он слушает рассказы особенно болтливой сегодня Сальной Сэй, уткнувшись носом в тарелку, да думает о ней. Стечение обстоятельств. В случайность Гейл давно не верит. Всё неслучайно. И Игры, и смерти, и голод. Они все вызваны человеком, который возомнил себя выше других, решил, что быть царем и богом среди преклоняющейся толпы, ослабленной и подавленной, лучшее из возможных вариантов. Ненавистный Капитолий. На секунду Хоторн представляет Мадж Андерси на месте Китнисс после Жатвы. Как бы выглядела она? Что бы делала и как реагировала? Была бы столь же дезориентирована и пришиблена? Скорее, да. Обе девчонки. Обе ровесницы. Обе хрупкие внутри. Тут не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы знать и видеть. Несмотря на расхожесть, внешнее и внутреннее различие, у них есть общие черты характера, те самые человеческие достоинства, определяющие отношения в их безалаберном социуме. Просто кто-то слабее, неприспособленнее, кто-то сильнее, выносливее. Китнисс не может убить, но может постоять за себя, позаботиться о собственном выживании. А что может эта изнеженная светловолосая девчонка? Доброта на Арене не в цене. Лишь звериная жестокость и жажда крови. Ее бы убили на счет раз-два одну из самых первых. Жалость едва трогает кончики пальцев мелкой судорогой. Пушечное мясо все, разменный материал, подножная биомасса. Когда Гейл поднимает голову, то глаза его спотыкаются о лицо девчонки. Неожиданно. Мужские пальцы отпускают нагретый металл ложки, ложатся на измызганное дерево стойки. Интересно. Мадж стоит прямо перед ним, и этот факт отражается удивлением на его лице. Сальная Сэй гостеприимно наливает свою стряпню в чеплашку и зовет Андерси отобедать. Девчонка не отказывается, не искривляет брезгливо губы, а охотно садится напротив Хоторна, теребя в руках длинную розовую ленту, как Гейл догадывается, из волос. А длинные локоны расправляет легкий ветер, расстилает по узким плечам, щекочет девичью шею. Мадж молчит, к еде не притрагивается, мужчина — тоже. Нервничает мэрова дочка отчего-то, кусает губы. Странная она, едва дикая, нелюдимая. Будто оказаться здесь, в центре Шлака, среди изнеможденных работяг, неприветливых и озлобленных, стоило ей больших усилий. Должно быть, так и есть. Они с ней не в одной команде. — Поесть стряпню Сэй пришла? — Гейл кивает на чеплашку с подбитыми краями перед ней, усмехается. Кто знает, у богатых свои капризы. Он чувствует, что его может понести, вынудить ляпнуть ей что-то колкое, острое, о которое Мадж обязательно порежется, и снова будет виноват, что обидел. — Поговорить, — уверено изрекает она. — Предложить помощь. Брови Гейла взлетают вверх. Чего не ожидал, того не ожидал. У него дергается скула, и пальцы собираются в кулаки. Интересно, как помочь? Он смотрит на Мадж какое-то время, а потом отводит глаза. Губы его поначалу растягиваются, а потом изо рта прорывается низкий смех. Он от души смеется над словами девушки, и ничего не может с собой поделать. Сидящие поблизости шахтеры поворачивают головы, даже Сэй отвлекается от своих кастрюль на большой плите из кирпичной кладки, слишком заинтересовавшаяся причиной веселья Хоторна. Мадж понятно — его редко можно застать улыбающимся, еще реже смеющимся, все чаще серьезным, сосредоточенным, с колючими ужимками лица. Можно порадоваться, что ей удалось вызвать столь бурные эмоции у мужчины, но она лишь перекатывает язык меж зубов и молчит. Никому ты не нужна, Мадж Андерси. Тем более ему. Еще вчера, будь она в такой же ситуации, то давно бы поджала губы и убежала прочь. Но не сегодня. Сегодня она решила, что может быть полезной, нужной, даже необходимой. Ему. Небезразличному ей человеку и мужчине. Неужели прогадала? Неужели была излишне самонадеянной? Ее грызет досада. Капли соленой влаги за веками копятся. Только бы не расплакаться, не дать ему повод ее жалеть или ненавидеть еще больше. — Да, Гейл, — тихо говорит девушка, когда смех мужчины стихает, и он вновь становится безразличным к ней, как всегда. — Я могу помочь. — Чем же? Вышивать крестиком цветочки на старой, расползающейся одежде? Поверь, ты помочь мне не можешь, — усмешки в голосе нет, он и правда так считает. — Я нашла оружие на чердаке. Старый арбалет отца. Ты научишь меня им пользоваться, и всю добычу, что мне удастся пристрелить, я продам Миротворцам, а деньги отдам миссис Хоторн, твоей матери, — она склоняет голову, по-женски упрямо смотрит в его глаза, обрамленные слишком длинными ресницами. — Нет, Мадж. Нет. — Почему? — Потому. — Но я не отстану, будь уверен, — голос девочки четкий и звонкий, настолько трогающий что-то внутри, что Гейл отчего-то улыбается краешком губ — для нее едва заметное движение. — С Миротворцами опасно связываться. Охотиться вообще запрещено в лесу, а ты и вовсе в этом не смыслишь. — Значит, я засмыслю, а мой отец купит. Мужчина усмехается. Получается, что он ошибался на ее счет. Считал избалованной, капризной, изнеженной, даже высказал прямо, вызывая хмурость и обиду девичьего лица. Гейл Хоторн смотрит на Мадж Андерси другими глазами. Хорошо, он научит. Сама мысль ему нравится. Если девчонка не окажется белоручкой и пугливой пташкой, то выйдет толк. Время покажет. Мадж же, наконец, берет ложку ловкими пальцами и начинает есть, не забывая нахваливать Сальную Сэй за угощенье. Полная женщина довольно улыбается, Гейл улыбается вслед за ней и приглядывается к девочке, видит ее скромную улыбку — пробовать жить здесь и сейчас правильно.