Catching death

Ветки хлещут по лицу и телу — мужчина бежит сквозь заросли кустов и деревьев быстро. Торопится. Спешит. Спотыкается и матерится от кажущейся собственной медлительности. И где искать эту пигалицу? Куда податься? На юг иль на север? Хоторн останавливается резко, ботинками тормозит по влажной траве, взрывает почву. Оглядывается. Напрягает зрение. Куда не глянь — везде все одинаково. Зелень, стволы, камни, пригорки. С полчаса назад он слышал ее тонкий голос, будто она находилась на краю, в одном шаге от смерти. А теперь не понимает, то ли почудилось, то ли уже нет смысла ее искать. Может, опоздал. Жеребьевка легла не в пользу Гейла Хоторна. Не в пользу Мадж Андерси. Так, оказывается, тоже бывает. И он принял свою судьбу, извернулся, решив сражаться, не сдохнуть на потеху капитолийским надменным рожам. Хрен они дождутся вида его крови. Хрен увидят страдания и страх. Но с ним все понятно. Он — мужчина, по сути и характеру боец. А вот с девчонкой сложнее. Слабая она, бесхребетная, пугливая. И прячется только, скрывается, хотя по глупости оставляет следы, однозначные зацепки для охотников профи. А охота на нее открылась. Отморозки из Дистрикта-2 рыщут как ищейки, каждый куст и завал обнюхивают, в пещеры заходят, кроны деревьев осматривают. И Гейл может пока только догадываться что с Мадж. Попалась она и сдохла, или все еще жмется где-нибудь в укромном месте, глазищами своими огромными хлопает и ноет, заходясь соплями. Хорошо бы ей, конечно, сидеть тихо, не высовываться. Хоторн бы разобрался с компашкой на раз-два. Он силки установил, ловушки понатыкал, капканы устроил. И если в них попадается не та добыча, то он ничем не сможет помочь, потому что исходы будут смертельные, билет в один конец. Но дело в том, что Мадж, скорее всего, высунулась. Иначе откуда он слышал ее вскрик? И то были не ловушки. Гейл знает каждую свою придумку, пока ни одна из них не сработала, не опутала живое горло, не стянулось удавкой на шее. Значит, до нее добрались профи. И представлять, что сделали с мэровой дочкой, ему совершенно не хочется. Хотя сама виновата. Исключительно сама. Он просил ее оставаться позади него, быть за спиной, в зоне его видимости, потому что бы защитил, не дал никому причинить вред. Гейл ведь знает, что девчонка в него влюблена. Давно. С первой минуты их встречи, когда мужчина постучал в дом Андерси и продал лесной малины и тушки подстреленных из лука зайцев. Он увидел ее взгляд, без труда считал эту никчемную эмоцию восхищения и клятву в пресловутой преданности, которая ему нахрен не сдалась. Таких девчонок в Двенадцатом полно, все бегали за ним, ложились под него с раздвинутыми ногами. Женская суть. И таков их мир. За мужика, который способен оберегать, защищать и содержать, идут соревнования. А Мадж ни с кем не соперничала, потому что ее бы вмиг сжили со свету свои же, на костре сожгли, грубо говоря. И неважно, что сейчас не повезло именно ей. За каждую он бы вступился, как соратник и знакомый, односельчанин и сосед. Хотя чувства Мадж его лишь раздражают, потому что в них нет ничего хорошего. Она же не одного поля ягода с ним, например. Тогда он думал, что Мадж — золотая девочка, рожденная под покровительством чиновника-отца, огражденная от боли и вида настоящей людской крови, от вывороченных кишок и поломанных конечностей. Но как вышло, ошибся, мэрова дочь вытянула смертельную лотерею, попала на Голодные игры и, возможно, уже навсегда упокоилась. С другой стороны, грохота пушки не было. Значит, жива еще. Дышит. Найти бы ее, приколотить к себе, чтобы не терялась и не сбегала. Ему так легче будет вести это навязанное побоище напоказ всему Панему. Метры земли плывут под ногами, Хоторн переходит на быстрый шаг. Ему кажется, что он что-то слышит. Скулит кто-то или стонет. Может, животные и птицы? В лесу много звуков. Гейл в них разбирается. Иногда звери плачут человеческими голосами, аж дрожь берет. Он идет дальше, ковыляет меж необъятных стволов с зазубрившейся корой, вглядывается в туман надвигающегося вечера. Блять. Теперь и видимость ухудшается. А потом он разбирает у камней белеющий силуэт, движения тела ускоряет, вываливается из густых кустов прямо на небольшую опушку, обрамленную каменистыми холмами и дубами с пышной кроной. Девчонка лежит на боку, ноги к животу притянуты, колени обнимает руками. Ревет. Она что-то нашептывает сквозь рыдания и смотрит в одну точку, позволяя крупным слезам беспрепятственно течь из уголков глаз. Гейл опускается подле нее, трогает Мадж за плечо, встряхивает. Она совсем его не замечает. Кожа ее холодная, почти ледяная, обжигает ему пальцы. Он стаскивает с себя рюкзак и куртку, расправляет рукава, чтобы девочку завернуть в ткань, согреть. — Ты окоченела совсем, — он пытается ее приподнять, но девчонка отшатывается, отползает к подножию холмов, поросших сорняками и колючками. — Лучше бы это был Гейл, — шепчет она, ладонь шаткую вперед выставляет, захлебываясь новой волной собственных всхлипов и слез. — Почему это был не Гейл? Мужчина хмурится, а потом замечает кровь меж ее бедер, синяки на запястьях и шее, порванную одежду и следы борьбы на траве. Отпечатки подошвы от ботинок большого размера истоптали поляну. Профи ее достали? И тогда осознание режет изнутри. Девочку изнасиловали. Жестко. Жестоко. Только почему оставили в живых? Над ним поизгаляться? Капитолий повеселить подольше? Наверняка, столица улюлюкает и рукоплещет, масляными глазами неотрывно наблюдает за мэровой дочкой, а теперь еще и за ним, пытающемся закутать ее в куртку, сопротивляющуюся и орущую. Гейл насильно прижимает к своей груди полумертвую и обезумевшую от физической боли девочку. — Кто это сделал? — Гейл допытывает ее, ловит рассеянный взгляд, блуждающий по его лицу, поднимает на руки. — Гейл, — девчонка улыбается как сумасшедшая, ломкие пальцы тянет к его щеке, проводит фалангами ласково. — Гейл… — Кто это сделал? Скажи мне Мадж! — Катон… — она закрывает глаза, и слезы вновь катятся из-под век. Сученыш. Хоторн убьет его. Придушит голыми руками. Профи, говорите? Посмотрим. Посмотрим. Злоба переполняет его. Сила приправляет каждую мышцу жаждой крови. Недолго Катону осталось дышать. Гейл уже представляет, как добирается до него, как легко и верно острый нож вкладывается в его широкую ладонь, как острие врезается в чужую плоть и пачкается таким красивым и глянцевым алым соком, как при свете луны переливается сказочно. Он прячет Андерси в теплой мелковатой пещере, где ему не развернуться, зато маленькой девочке в самый раз по размеру, укладывает ее туда, туже в куртку запечатывает, нож в ее руку на всякий случай вкладывает, оставляет бутыль воды и в кульке из пергаментной бумаги лесные ягоды — проснется и перекусит. Вход в пещеру маскирует ветками, лопухами закрывает. Так должно сработать. Пока он разбирается с профи, девчонка в безопасности. Стоит надеяться. Вновь грохочут пушки. Еще пара имен профи высвечиваются в облаках. Значит, ловушки сработали, смертями Арену подкормили. И трибутов остается трое. Хоторн, Мадж и Катон. Финал близится. Солнце заходит за горизонт, ночь окрашивает Арену в черный. Последний аккомпанемент звучит похоронным маршем. Профи из Второго сам находит Хоторна, будто это не Гейл долго выцеплял заметные наводки и следы урода, изнасиловавшего Мадж, а наоборот. Ну что ж. Лицом к лицу. Говорить ничего не надо, оба знают, что это не просто Игры, а уже личный расчет друг с другом. Одного за Мадж, другого за умерщвленных друзей. И Катон скалится, взмахивает чересчур длинным лезвием своего ножа, больше похожего на кинжал, и встает в боевую стойку. Гейл более не ждет, бросается на врага с явной целью уничтожить, выпотрошить до основания. Нож, направленный в его грудь, слишком ожидаемый выпад от машины-убийцы, и он уходит в сторону, боком соскальзывает налево, хватая выродка обеими руками за шею, падая спиной на землю вместе со схваченным телом. Катон придавляет его сверху крепко, тяжелый, сука, давит на грудь так, что невозможно дышать, и Гейл знает, что у него в запасе лишь пара секунд, чтобы одолеть его, потому что тот сразу разворачивает рукоять кинжала и пытается добраться до бочины, вспороть печенку нахрен. Он ногами сжимает мужские бедра, фиксируя их, не позволяя двигаться, пятками сапог тычет в кости колен, пригвождая их к сырой траве, а руками добирается до горла, впивается пальцами так, что жилы лопаются, трахея хрустит под нажимом, а противник над ним начинает хрипеть и буйнее вырываться. Только хрен тебе, гаденыш. Сейчас подохнешь на глазах своих спонсоров, которые вложили в тебя немереное бабло. Гейл ощущает, что ровная сталь поддевает его футболку, вот-вот норовит ласково погладить его кожу, до нутра рассечь. Он крепче смыкает руки, давит из всех сил, вырывая из горла Катона нечеловеческие звуки, звериный рев. И профи бьется и дергается, выжить желая, уничтожить в ответ трибута из Двенадцатого. Но у него не выходит. Конвульсии конечностей стихают, и предсмертный хрип срывается с губ Катона в последний раз. Плоть обмякает, не шевелится больше. Хоторн скидывает с себя бездыханное тело и поднимается, бросает хищный взгляд на поверженного. У того синюшное лицо и белые, измазанные в слюнной пене губы. Конец тебе, тварь. Конец. Пушка грохает над головой, уши закладывает. Гейл глядит на рожу Катона в небе и думает, что надо возвращаться к пещере, проведать девчонку, вытаскивать ее оттуда. А потом гремит еще один залп. Что? Кто еще помер? Хоторн не верит собственным глазам, когда меж дубовых верхушек видит острое лицо Мадж, два хвостика по плечам и алую ленту в них. Она же была в безопасности! Как так, блять? Мужчина срывается с места, несется по тропам и оказывается у пещеры в считанные мгновения. Он расталкивает ветки и лопухи, вглядывается в темноту, в полную чернь и протягивает руки, подхватывает за подмышки Андерси, вытаскивает ее на лунный свет. Он не понимает в чем же дело, почему она не дышит, пока не замечает собственный охотничий нож в груди, всунутый туда по самую рукоять. Она убила себя? Зачем? Мадж. Черт тебя дери. Что ты натворила?! А потом раздается голос главы распорядителей 74-х Голодных Игр Синеки Крэйна, торжественно называющего Гейла Хоторна победителем и единственным выжившим. Мужчина направляет глаза, полные ненависти куда-то кверху, ощущая как на пальцах застывает девичья кровь. Это они убили Мадж. Довели ее до убийства. Девчонка не смогла пережить насилие и боль, покончила с собой. Гейл же покончит с Играми, покончит с Сенекой Крэйном, раздавит верхушку Капитолия и самого Сноу. Он шепчет это забывшейся вечным сном Мадж Андерси и несет ее прочь с Арены, пропитанной кровью и усеянной костями трупов. Эти Голодные Игры становятся последними в истории Панема. И грядет революция. И тонет в смертях Капитолий. И свергается тирания. И рабы становятся свободными. Чистое небо и яркое солнце. Где-то в Двенадцатом измученный войной мужчина склоняется над могильной плитой и кладет на камень алые цветы.