Сладкое солнце

      Рампо провел ладонью по вздрагивающей голой груди и коснулся губами веснушчатого плеча — зацелованного солнцем, он даже немного ревновал. Солнечный светлый мальчик, чуть загорелый — совсем недавно вернулся из деревни, навещал родных на Золотой неделе — широко улыбающийся, нежащийся под теплыми невесомыми ласками. Миядзава тянул к нему руки. Миядзава ослеплял своим светом, а губы его были слаще конфет, которые он любил покупать для Эдогавы, чтобы шумно разворачивать фантики и кормить его, пока он усердно пытался пройти игру на портативной приставке.       — Я скучал, — зашептал Рампо жадно, впиваясь в чужие обветренные губы, облюбовывая их языком, зарываясь пальцами в выжженные солнцем волосы, вжимаясь грудью в грудь.       А солнечный мальчик обнял его крепко в ответ, стиснул меж худых бедер, отвечая с тем же пылом, и застонал сладко, заливисто, так, что мурашки пробежали по спине от этого нежного звука, запечатлевшегося вибрацией на устах, растекшегося теплом в груди.       На самом деле Эдогава не скучал. Он даже не сразу понял, когда Кенджи уехал, но, не чувствуя больше чужих ненавязчивых пальцев, проталкивающих в рот зефир, не чувствуя неожиданных поцелуев в ушко, шею, костяшки пальцев, мужчина осознал, как сильно он к ним привык, как сильно хотел бы вернуть их в свою жизнь. Он не скучал — он нуждался и, весь раздражительный, не мог даже нормально проанализировать суть материалов дела, не мог собрать мысли в кучу, нацепив на нос очки, подаренные директором — Ультрадедукция стопорилась и не сразу начинала работать.       Как это удивляло. Как хотелось коснуться веснушчатых щек и зарыться в соломенные волосы, пахнущие пшеницей и травами. «Мой, мой», — клокотало в сознании, и Рампо не верил самому себе, но желал, желал его так сильно, будто он был самым загадочным делом, которое не представлялось возможности раскрыть.       На самом деле загадки в этом мальчике было столько же, сколько воды на Марсе — наивный простачок, открытая книга, чистый и нежный, а еще светло-искренний. Невинный. Эдогаве нравились в нем все эти черты — он такой простой, что с ним невероятно легко, никаких секретов и недомолвок, сущая благодатная прямолинейность.       Бесстыдные объятия, трение. Солнечный мальчик жмурился и стонал, вжимался в Рампо в ответ, мял в кулачках торчащие пряди его темных волос. Он был сыт и податлив, он хотел бы лечь спать, но он желал отвечать на ласки и толкаться, толкаться бедрами, пока в глазах не поплывут искорки. Так нежно и приятно, что хотелось растечься, что зудящий укус на плече почти не чувствовался, и Кенджи откинул голову, открывая тонкую беззащитную шею для поцелуев, закусил нижнюю губу — это было так красиво, что Рампо остановился и мягко коснулся губами его рта. Не почувствовал сопротивления. Протолкнул язык, сплетаясь с чужим, ведя по ряду зубов, щекотно лаская небо.       Солнечный сладкий мальчик. Слаще конфет, нежнее лепестков сакуры, хотя руки у него сухие и грубые, мозолистые, и хоть они по-мальчишечьи тонкие — обладающие недюжинной силой. Их было приятно чувствовать на себе. Но хватка ослабела, тело под Эдогавой расслабилось, и он отстранился, пылая заинтересованным изумрудным блеском в глазах. Мужчина улыбнулся, глядя на сонную мордашку Миядзавы.       И погладил по голове, нежно целуя его в лоб.