Дурная наследственность

Нью-Йорк. Вытянувшись прямо в одежде во весь немаленький рост на постели, Алек продолжил сверлить безучастным взглядом потолок, на котором знал уже, кажется, каждую трещинку. Его не тронул шум за дверью, который в такой поздний час мог означать только возвращение патруля. Проигнорировал тихий стук в дверь, оклик «Алек» и — после паузы — удаляющийся стук каблуков. В первые дни он сходил с ума от боли и отчаяния. Ему хотелось одновременно плакать, молить о прощении, цепляться за ноги и не отпускать от себя. Забыв о гордости и любом намеке на самоуважение, он все время звонил, отправлял сообщения и хватался за телефон в ожидании чуда. Или хотя бы ответа. Но чуда не происходило. Магнус по-прежнему его игнорировал. Однажды Джейс не выдержал и разбил телефон Алека, чтобы тот больше не унижался. Если бы он не был так ослаблен голодом и бессонницей, его парабатаю могло очень сильно не поздоровиться. А потом накатила апатия. Он исправно ходил на тренировки. На патрули. На завтраки. Обеды. Ужины. Даже пытался изображать… что-то. Вот только желания жить у него больше не было. При каждом рейде он все чаще задумывался: а не проще ли пропустить один, всего один удар, который оборвет его муки? Пока что его держал встревоженный вид сестры, постоянное внимание Джейса, взгляды, брошенные искоса, со стороны Клэри. И даже дурацкие шуточки Саймона, который тоже хотел его успокоить, но вызывали лишь желание прибить. Пока что. Но искушение росло, желание жить таяло на глазах, а повод жить дальше не торопился появляться. Наблюдая за тенями, которые ломались в бледном свете луны на стене, Алек начал впадать в подобие транса. Пусть неполноценный сон, но в таком состоянии мозг и тело получали хоть какой-то отдых. Именно в этот момент ему на живот упало огненное письмо. Устало подняв его, Лайтвуд пробежался взглядом по строчкам, а потом снова уронил руку вместе с комом бумаги на живот. Это уже не имело значения… Пусть делают, что хотят. Но вырванный из оцепенения мозг решил иначе. Впервые после случившегося появились мысли иного толка, пускай и связанные с Магнусом. Постепенно в застывшие глаза вернулась жизнь, и Алек сел на постели, еще раз внимательно перечитал послание и задумался. Он мог проигнорировать предупреждение и оставить все на произвол Судьбы. Представив эту даму и ее прошлое, Алек презрительно скривился и задумался о сестре Судьбы — Фортуне. Эта леди была куда менее предсказуемой, будущее, которое она сулила, терялось в дымке возможного, но оставляло шансы для тех, кто тоже рискнет пойти наперекор правилам. Если он отправится по легкому пути, это подарит ему несколько минут позора, боли — и, наконец, он получит то, чего так жаждет: ничто. Если выберет путь сопротивления… боль будет тянуться за ним шлейфом, отравляя каждый миг существования. Она не будет давать дышать полной грудью, зато те, кто будет любить и чувствовать себя любимым после него, найдут силы противостоять чужому давлению и осуждению. Глубоко вздохнув, Алек встал и прошел в угол комнаты. Отодвинув стол, он поковырялся в деревянных панелях, которыми были обшиты стены, и открыл потайную дверцу. Из тайника он вытащил ничем не примечательный, заполненный вещами рюкзак. Закрыв дверцу и проверив, что ничто не выдает тайника, Лайтвуд достал лист бумаги и быстро написал послание для сестры: «Иззи, кажется, я нашел способ помириться с Магнусом. Ушел к нему. Если увидишь меня на завтраке, ради ангела, промолчи. Если не будет, прикрой дня на четыре перед родителями — дай мне время. И останови Джейса от поступков, за которые я сам убью и даже не задумаюсь, а потом не пожалею. Твой старший брат, Алек.» Еще раз осмотрев комнату внимательным взглядом, Лайтвуд открыл окно, сбросил вниз рюкзак, упавший на землю с глухим стуком, закрыл створки и решительно шагнул за порог комнаты. Дойдя до оружейной, он остановился перед стойками, но взял только два кинжала и меч под взглядами дежурных. — Пойду пройдусь, — неопределенно махнул рукой на них Алек. Смотреть в его сторону тут же перестали. Все уже знали, что нефилим и маг расстались, после чего такие одиночные прогулки стали довольно обычным делом. Только на этот раз Александр Лайтвуд шагнул за дверь Института, чтобы больше уже в него не вернуться.