На вкус - война

      Засыпать почти всегда было мучительно. Долго. Подолгу Ньюту приходилось таращится в собственные закрытые веки, ощущая, как мозг противоборствует спокойному сну. Ньюту казалось, что он боится уснуть по одной простой причине — вдруг он пропустит ту минуту, когда вернется Тесей? Когда кончится вдруг война? Когда не нужно будет больше ждать родных назад, не нужно будет смотреть за линию горизонта, зябко натягивая на локти серый пиджак?       Он уперся губами в кулак и сильнее сжал веки, пытаясь призвать Морфея. Вновь и вновь.       Перед глазами плыли цветные круги, возвращая самого Ньюта на фронт. Ему хотелось оказаться где-то рядом с братом, незримым голубем — символом мира — повиснуть над правым плечом. Показать дорогу домой.       Ньют дальше и дальше плыл по лунной дорожке на лодке собственных дрём. Он мечтал, он думал о том, как они все втроем с мамой соберутся за столом на кухне, и Нисси приготовит любимый пирог Тесея по случаю его возвращения с войны. Потом они будут болтать до самого вечера, и, кто знает, вновь разопьют несколько бокалов огневиски на троих.       За такими мыслями Ньюту всегда было проще, ему нравилось перед сном представлять, как то, чего очень хочешь, вдруг правда происходит наяву. Тогда разум, как обманутый ребенок, переставал воспроизводить те ужасы, что Ньют видел на фронте, и увлекался новой, предложенной ему игрой, постепенно путаясь, точно в собственных широких штанинах, и, наконец, позволяя Ньюту упасть в объятия сна.       Ньют вызывал в голове образ брата, пытался тщательно вспомнить его скупую, но теплую улыбку, которая всегда, появляясь, преображала его лицо едва ли до неузнаваемости. Вспоминал, как блестят его глаза, когда на них падает отражение луны или солнца, как они блестят, когда Тесей смотрит в глаза брату, ловя его неловкий взгляд.       Потом Ньют выдумал запах, заставил себя почувствовать его наяву. Этот запах был лишь наполовину тот же, к которому когда-то привык рыжий зоолог: смешанные древесные запахи и запах терпкого миндаля. Но сейчас к ним добавлялся ещё запах, запах войны: что-то типично мужское, ещё порох и медикаменты, запах стали и хозяйственного мыла. Этот запах кружил Ньюту голову, он вдыхал его глубже, как будто взаправду ощущал. Потом на кровать, кажется, запрыгнул и притаился низзл, делая край тяжелее. Ньют лениво и нехотя пытался выпутаться из собственной дремы, когда почувствовал…       Чужие прохладные — всегда прохладные на краях и чуть теплые в середине — ладони, скользнув по бокам, оказались раскрытой пятерней на груди Ньюта. Сердце забилось, боясь признать, что это не дрема, что это наяву.       Ньют испугался и втянул ноздрями запах, набирая его полные легкие и боясь солгать себе, что на этот раз запах не мираж.       Ладони остановились, и Ньют почувствовал, что оказался в крепких объятиях незнакомого призрака, пробравшегося под манящее теплом одеяло.       Когда щеку и ухо приятно защекотили чужие волосы, пахнущие табаком и чем-то типично ночным, и холодные губы и подбородок слегка коснулись плеча у основания шеи, Ньют понял… Понял каждой частичкой себя, что на этот раз это не сон. Наконец-то это не сон.       Он сдавил чужие ладони на собственной груди и слегка повернул голову, упираясь виском в коротко остриженные волосы.       В груди трепетала птица.       — Тесей…       — Да, Ньют?       — Ты вернулся… Ты вернулся.