Путь к тебе

"We can't seem to let go The thread's so thin it just doesn't show anymore, It seems like we're playing charades Playing like we're afraid to live And this is one sacrifice I don't want to make"* Виктор берет в руки тонкую кисть, окунает в угольно-черную подводку, подносит ее к лицу и какое-то мгновение просто стоит и разглядывает, как маленькие волокна пропитываются краской, как чернилами. Потом переводит взгляд на зеркало, из которого на него смотрят зеленющие глаза. Даже почти не зло смотрят. Скорее выжидательно. - Ты как картину собрался рисовать, - говорят ему. - Может, и собрался, - Виктор чувствует, как напрягаются собственные плечи, когда он осторожно протягивает руку к чужому лицу, берет за подбородок, заставляя чуть запрокинуть голову вверх. Просит не шевелиться, ведет стрелку над ресницами от середины века и до кончика глаза, чуть вытягивая к вискам. Линия получается ровная, не широкая и не слишком тонкая - как надо. Теперь тени. Немного фиолетового - благородного темного фиолетового, который не будет делать глаза больными, а, наоборот, подчеркнет. Добавить черного, провести по чужому веку, потом по второму, все так же держа пальцами за подбородок. Пальцы подрагивают, и это, разумеется, заметно не только ему самому. Кожа под его прикосновениями прохладная и влажная - неужели волнуется? - Ты нервничаешь? - спрашивает Виктор, маскируя тенями подводку, чтобы она не блестела, растушевывая в сторону висков, цепляя пушистые и такие светлые на фоне всего этого безобразия ресницы. - Нет, - подбородок под его пальцами дергается, чужие волосы от резкого движения выбиваются из некрепкой резинки, рассыпаются, щекочут кожу. - Кто бы говорил. - Вы с Отабеком все продумали, это будет красивая программа. Никого не слушай. Я ведь никогда не слушал, - произносит он, делая последние штрихи. - Не слушал, и к чему это привело? - Я бы сказал тебе, что счастлив, но просто боюсь так говорить, - Виктор ощущает, как его губы трогает легкая улыбка. - Все будет хорошо, - он осторожно, бережно гладит красивое лицо перед собой с тонкими, даже острыми чертами - такое знакомое, привычное, уже ставшее родным за эти-то годы. Все успокоилось, стихло, и теперь они здесь, и у Виктора внутри блаженная тишина. Они с Юри откатали парную показательную, и это была красивая точка для Гран-при и прекрасное начало для них самих. А сейчас у него ощущение, что он словно невесту на выданье собирает, и никак не может отделаться от этого чувства. - Красиво вышло. Смотри, глаза, как углем подвели, - он кивает на зеркало, призывая последовать его примеру и глянуть на творение его рук. - Ведьма моя, - добавляет он через паузу. - Парное катать проще? - вдруг звучит вопрос, который повисает в воздухе маленькой и даже неизвестно, чьей гримерной. - Нет, сложнее, - Виктор раскручивает тушь, манит пальцем, потом тыкает указательным в потолок - голову подними. - Тут ты несешь ответственность не столько за себя, сколько за партнера. Но в твоем случае это немного другое. Ты всегда таким был. Ответственность хочется нести за тебя. - Я об этом не просил. - Ты не просил, но этого и не нужно. Просто хочется. Поверь мне. - У тебя это ни хрена не вышло, - звучит с упреком. - Прости, - Виктор своей вины не отрицал до этого и впредь отрицать не собирается. - Но я безумно благодарен тебе, что в момент, когда вся моя привычная жизнь рухнула, со мной рядом оказался не кто-то, а именно ты, - чуть подкрасив чужие светлые ресницы, не тронув нижние, Виктор убирает тушь, берется за спинку стула, чуть разворачивая его к себе, опускается на корточки, заглядывает в глаза. И правда как углем очертили. - Мне правда есть, за что сказать тебе спасибо. - О чем ты? - Ты с малых лет был мудрее меня. Мы с тобой похожи, но ты правда мудрее. И может, даже в чем-то сильнее. Я вляпался, и ты это увидел. Тогда, на Кюсю. Наверное, у меня уже не будет случая это сказать, - Виктор ломано усмехается, чувствуя, как сердце почему-то подлетает к горлу, как потревоженная дикая птица. - Спасибо, что тогда приехал. И спасибо, что отступил. Повисает тишина. Виктор поднимается, выпрямляется, оправляет пиджак, заходит за спинку стула и запускает пальцы в чужие светлые волосы, убирая их от ключиц и собирая сзади. Осторожно расчесать мелкой расческой, зачесать ото лба, собрать в хвост, оставив свободные пряди, и крепко сцепить резинкой, потом запрятав под ней кончики, чтобы из волос получилась золотистая петля. Он не думает - руки двигаются автоматически. Слой лака - иначе на льду все растреплется в первые десять секунд, тем более под такую музыку. "Welcome to the Madness" - да Отабек Алтын как в воду глядел. - Готово, - Виктор отступает на шаг, откровенно любуясь своей работой. Наверное, это его судьба - всегда издалека любоваться этим человеком. А с судьбой не спорят. - Спасибо. Наверное, - слышит он неуверенный ответ. - Пиджак. Перчатки. Очки. Ничего не забудь. Я буду смотреть, - улыбка выходит искренней. И это по-настоящему. - Очками только в Алтына не попади, а то это будет номер. - Ой, иди уже! У двери Виктор останавливается, оборачивается, уже взявшись за ручку. Окликает: - Юра? - Что? - Когда я тогда упал в первый год своих выступлений во взрослом катании и заработал травму, Яков сказал мне: "если нет конца, не будет и начала", - он отпускает дверную ручку и в два шага преодолевает расстояние, наклоняется и целует залаченную макушку. - Конец уже был, а там, - он кивает на стену, в ту сторону, где дальше по коридорам скрывается ледовая арена Барселоны, - там начало. Закрыв за собой дверь гримерной и стоя в коридоре, прижавшись затылком к стене, Виктор смотрит в высокий потолок и думает, что вот сейчас, наконец-то, все правильно. Так, как должно быть. Так, как будет лучше для всех. Наверное. -------------------------------------------------------------------------------------------------------- * Кажется, мы не можем отпустить Ту настолько тонкую нить, что ее не разглядеть. Кажется, мы играем в загадки, Играем, словно боимся жить. И это та единственная жертва, Которую я не хочу приносить.