Frenemies

Жан-Жак все-таки вышел на первое место, хотя прокат был далеко не идеальным. Но идеальный прокат — это что-то из области фантастики. Всегда остаешься чем-то недоволен. Хотя мама с папой остались довольны. Пхичит и Сынгыль по итогам произвольной поменялись местами, и Жан-Жак пока лидировал по баллам довольно уверенно — и все никак не мог успокоить дыхание. Проскользнувший мимо него на лед Юра даже не повернул головы, когда Жан-Жак срывающимся голосом крикнул ему “удачи”. Хотя это он, пожалуй, правильно. Каждый сам за себя. Десять минут на две произвольные программы — десять минут откровенной вражды. Хотя, откатавшись, Жан-Жак готов был признать, что Юра вполне способен одолеть и его, и двух оставшихся участников и, скорее всего, это сделает. Жан-Жак, конечно, не любил нарушать обещаний, но свято верил в то, что обещание, данное в Твиттере по поводу золотой медали, выигрыш которой зависит не только от него, все-таки воспринимается не как обещание, а как дешевый понт. Тем не менее, это сильно помогло ему выступить. А что помогало выступать Юре, Жан-Жак не знал до сих пор. Ненависть? Осознание собственной охуенности? Часы напряженных тренировок, дарующие чувство уверенности? Все понемногу? Жан-Жак посмотрел свои оценки и стиснул в объятиях поочередно обоих родителей в тот момент, когда объявили Юру, и заторопился обратно к бортику. Фельцман с Барановской о чем-то тихо переговаривались по-русски. Все было, как на Олимпийских играх, но ощущения дежа вю почему-то не возникало. Юра заскользил по льду — не так вымученно, как на короткой, но его усталость под конец сезона чувствовалась. Впрочем, так, наверное, выглядят они все — и зря Юра считает, что ему завышают компоненты, он все-таки движется совсем по-особенному, как никто другой. Прыжковая часть должна была начинаться с четверного лутца, но Юра сделал только тройной. Не самая страшная из ошибок — у него оставалось два квада во второй половине, да и выглядело довольно уверенно — Жан-Жак решил бы, что так и задумано, если бы не восклицание Фельцмана. Барановская положила ладонь ему на предплечье и что-то строго изрекла. Один за другим проследовали тройной флип и простой для Юры каскад из тройного и двойного прыжка. Своеобразный отдых перед второй частью, где пойдут сложные элементы на коэффициент. Вращение с бильманом после дорожки — никто уже не удивляется, но все похлопали. Юра, наверное, чертовски устал от шуток про то, что можно делать с такой растяжкой. Юра очень выносливый, но любой выносливости есть предел. И, возможно, этот предел наступил, когда он упал на четверном сальхове. Жан-Жак поморщился, Фельцман, кажется, выругался, где-то сзади громко ахнул Юри Кацуки. Этот-то чего страдает — его шансы теперь ощутимо повысятся. Жан-Жак покачал головой в ответ на собственные мысли и подумал, что если Юра завалит и тулуп в каскаде, то, пожалуй, может скатиться в конец их шестерки. Тулуп Юра не завалил, вот только он был не в каскаде — в самом деле, в каскаде должен был быть сальхов. Мог бы прилепить тройной тулуп к четверному — не сообразил? Испугался, что не попадет в музыку? Может, и разумно, все-таки компоненты — его сильная сторона. Тройной каскад и аксель вышли, кажется, без недочетов. Жан-Жак понадеялся, что Юру воодушевит хореографическая дорожка — все-таки это очень красивая дорожка, гвоздь сезона, гордость Барановской. После нее оставался только один прыжок и два вращения. Программа тянулась будто бы вечность, хотя в действительности времени прошло совсем немного. Мама тронула его за рукав и сказала: — Ты должен его обойти, Джей-Джей. Это Жан-Жак уже понял и без нее. Юра, пожалуй, может выйти вперед, только если ему не засчитают какую-то очевидную ошибку. Жан-Жака беспокоил тот тройной лутц в начале, беспокоил заваленный каскад. Впрочем, закончил Юра на мажорной ноте — вполне чистым риттбергером и вращениями. Жан-Жак едва дождался его чуть поодаль дверцы. Мимо прошел Крис Джакометти, и Жан-Жак далеко не сразу подумал, что надо бы пожелать ему удачи, а когда подумал, было уже поздно — Крис вышел на лед и слушал уже только тренера. На внимание Юры претендовали, конечно, прежде всего, Фельцман с Барановской, которые подхватили его под локти с разных сторон и, бормоча что-то устрашающее на своем варварском наречии, потащили в кисс-энд-край. Виктор что-то крикнул им вслед, и Кацуки дернул его за рукав с недовольным выражением лица. Жан-Жак напряженно следил за табло — Юра все-таки стал вторым, но улыбался, и эта улыбка казалась искренней, и в животе у Жан-Жака копошились щупальца подозрения. Он подождал, пока Юра отправится под трибуны — вдвоем с Барановской, Фельцмана зачем-то задержал Никифоров — нетерпеливо отмахнулся от мамы, которая начала что-то говорить, сделал несколько быстрых шагов и схватил Юру за локоть как раз в тот момент, когда объявили Криса Джакометти. — Юра. — Юра обернулся к нему, и Барановская отступила на полшага, но Жан-Жак как-то не продумал, что он будет говорить, а начинать прямо с обвинений было некрасиво. — Останься посмотреть, — сказал Юра, не дождавшись продолжения. — Мне надо с тобой поговорить. — Блять, потом поговорим. Останься, я тебя прошу. Я так часто о чем-то прошу? Да можно сказать, что никогда. Жан-Жак отпустил его локоть, и Юра тут же потянулся основанием ладони к глазу, но Барановская успела перехватить его за запястье. — Что ты делаешь? Не размазывай, тебе еще интервью давать. И получать медаль, хотел добавить Жан-Жак, но это было бы откровенным издевательством. Юра развернулся, и Жан-Жак, проводив его взглядом под трибуны, отошел обратно к родителям. Крис уже успел перейти к дорожке. Мама покосилась и произнесла: — Мне кажется, Джей-Джей, я была слепа. Жан-Жак только пожал плечами. Возможно, Барановская сейчас говорит Юре что-то в этом же роде. — Если бы я знала, мы бы приняли это во внимание в программе тренировок. — Каким образом? Скорректировали бы график с учетом ночных разговоров по Скайпу? — Ну, для начала. Я надеюсь, ты не делаешь глупостей. — Я делаю множество глупостей. Это же Джей-Джей стайл. Расскажи лучше, что было у Джакометти? — Четверной сальхов, триксель, флип, все чисто. Джей-Джей… — Мам. И не говори отцу. Я сам потом… как-нибудь. Крис сделал еще один квад — тулуп — который был уже во второй половине, а потом перешел к каскадам из тройных и двойных прыжков. Жан-Жак следил вполглаза, но, по крайней мере, не было ни падений, ни совсем уж кривых выездов. Он смог сосредоточиться только к последнему тройному сальхову и общее впечатление от программы оценить был не в силах, однако и мама, и отец вслух понадеялись, что Крис попадет на вторую строчку. Крис попал на первую, и Жан-Жак поздравил его на выходе с кисс-энд-край, мечтая о том, чтобы все скорее закончилось. Кацуки начал свою прыжковую часть с двух квадов, и Крис, оставшийся рядом с ним, тяжело вздохнул. — Юри как будто вообще не устал. — Мне кажется, они с Виктором нашли баланс, — отозвался Жан-Жак, — между бессмысленными выебонами и ровной чемпионской программой. — Ну, кто-то должен был найти этот баланс. — Крис рассмеялся, а Кацуки прыгнул тройной флип и начал дорожку. — Подожди, — заметил Жан-Жак. — Может, он еще посыпется во второй половине. Они подождали, и Кацуки прыгнул третий четверной в каскаде. — Поздравляю с бронзой, — сказал Крис. — Жди, — отозвался Жан-Жак, хотя понимал, что у него медаль в кармане, а когда Кацуки выполнил еще два идеальных каскада, понял, какая. Юри все-таки дрогнул и допустил степаут на тройном лутце, но погоды это ему уже не делало, даже если его основательно прокатят по компонентам. Но с Кацуки так не поступали, и вполне справедливо — его особенная грация была неоспорима, хореографическая дорожка это прекрасно демонстрировала. Юри улыбался, видимо, отлично осознавая, что выступление более чем удалось, прыжков у него не оставалось, и Жан-Жак подумал пойти поискать Юру, но не хотел стать первым, кто сообщит ему о том, что он остался без медали. Хотя, возможно, ему кто-то уже сказал. А возможно, что он знал еще до выхода на лед. Кацуки поднял вверх кулак, задержался на несколько секунд, а потом упал на одно колено. Жан-Жак пожал руку Крису Джакометти, улыбнулся родителям. Ради приличия они дождались оценок, которые никого не удивили. Обошлось хотя бы без рекордов, и на том спасибо. Виктор целомудренно поцеловал Юри в лоб, и журналисты радостно засверкали вспышками. *** По шкале от 1 до 10 Юра чувствовал себя примерно на минус один, а выглядел, пожалуй, на все минус пять. По крайней мере, зеркало в ванной отеля отражало ему что-то покосившееся и бледно-синюшное в нелестном холодном освещении. Та еще, блять, фея. Не произошло ничего, чего не следовало бы ожидать, и все же стряхнуть тоску и сглотнуть ком в горле не удавалось. Что за хуйня? Или дело в том, что нарушился привычный порядок вещей? Обычно он заваливал короткую, а потом вытягивался на произвольной. Лажа на произвольной — это что-то новое. Юра попытался усмехнуться, и вышло довольно криво. Телефон на краю раковины задребезжал о фаянс, и Юра бросил взгляд на загоревшийся экран. “А сейчас?” Это в продолжение к предыдущему “А сейчас?”, которому в свою очередь предшествовало “Юра, можно я к тебе зайду?” Нельзя. Я сам зайду, когда смогу. Или не зайду. Потому что выгляжу так херово, что смотреть противно, и горло сжимается, когда я пытаюсь заговорить. Юра в который раз умылся холодной водой, встряхнулся, открыл глаза и посмотрел, как капли стекают вниз по лицу. Господи, сколько драмы из-за какого-то четвертого места. Гошка прав, надо брать с него пример — он восьмой и в ус не дует. Милка была четвертая на Олимпиаде и, ну, ревела, конечно, но это же Милка. Юра уже попытался пореветь, однако у него ничего не вышло. Телефон задребезжал снова. Юра не открывал сообщения, чтобы на том конце не отображались как прочитанные, но на сей раз это был Отабек. “Ты как?” “Поздравлять не буду )” “Я уже поздравил Сынгыля и прямо через сообщение услышал скрип его зубов” “Юри молодец” Да, Юри молодец. Юра его тоже не поздравил, хотя от него, наверное, никто и не ждал, по крайней мере, сразу. Юра же инфантильный трудный подросток, его все только терпят. Ангельское, блять, терпение у всех. “Он очень хорошо откатал, думаю, ты посмотришь потом, когда отойдешь” “Прости, соль на рану? )” “Я просто пытаюсь тебя развеселить” “И чтобы не снисходительно” “Мила завтра выступает, обещает взять золото )” Черт, Мила. Мила его поддерживала, помогала, даже когда у него не было сил попросить, а сил попросить не было почти никогда. А теперь и она обещает взять золото. “И Джей-Джей молодец” “Что там у вас?” “Ты его не съел, я надеюсь? )” “Он на первое место мог бы выйти, только если бы Юри и Крис засыпались” “Но это было смело” “Его-то ты хоть поздравил? )” “Ладно, я что-то не подумал, ты, может быть, спишь” “Извини” “Напиши попозже” Юра схватил телефон и так резко двинул по экрану большим пальцем, что чуть не уронил. Поймал, придерживая другой рукой, открыл чат с Отабеком, написал: “ХВАТИТ МНЕ УЖЕ СТЫДНО”, вышел в главное меню, и сверху начали вылезать плашки с ответными смайлами от Отабека и тут же от Джей-Джея: “Юра, ответь” “Я знаю, что ты не спишь” “Если не ответишь, я позову персонал, и мы вылом…” Юра вздохнул и нажал на последнее. Начнем сначала. “Зайти нельзя”, — набрал он. — “И сейчас нельзя” “Дебил что ли” “Если выломаешь мне дверь, можешь больше не писать” “Никогда” “Я сам зайду” “Попозже” Джей-Джей, как ни странно, не ответил, хотя сообщения пометились как прочитанные. Юра пожал плечами, еще дважды умылся холодной водой, но лучше не стало. Тогда он просто растер лицо полотенцем, тряхнул волосами, стараясь, чтобы челка закрыла как можно больше, натянул сброшенную ранее футболку, сунул ноги в кроссовки, отыскал на заваленном разной дребеденью столе ключ-карту и вышел в коридор. Никифоров с Кацуки обитали на седьмом этаже, Юра заходил к ним, когда они только приехали, и, хотя не помнил номер, помнил расположение визуально — через две двери от лифта, рядом кадка с каким-то фикусом. Он постучал и в последний момент подумал, что они могут быть там заняты чем-то отвратительным, но открывший ему дверь Витька был, по крайне мере, одет и даже пока при галстуке. Ну, и лох. Если бы я мог остановиться с Джей-Джеем в одном номере, я бы времени зря не терял. — Юра? — недоверчиво спросил Витька. — Юра, Юра. Это… Кацудон здесь? — Когда ты уже начнешь звать его по имени? — проворчал Никифоров. — Здесь, конечно, проходи. Юра зашел и остановился в прихожей. Кацудон сидел за столом и тыкал в кнопки ноутбука — уже в очках, которые превращали его в какого-то невнятного ботаника. Юра кашлянул, и Кацудон обернулся, сверкая белозубой улыбкой. — Юрио! — Ты типа занят? — глядя ему в область правого уха, спросил Юра. — Нет! — радостно объявил Кацудон. — Я говорил с племянниками, как раз только что отключился. Ах, вот что они тут делали. Общались с родственниками. Юра тоже первым делом позвонил деду, но разговор вышел довольно сумбурным, потому что он был расстроен, а дед пытался его жалеть, что расстраивало только сильнее. Надо позвонить еще раз попозже — или лучше завтра утром. — Откуда у тебя племянники? — спросил он. — У твоей сестры вроде нет детей. — О, это моей кузины. Они живут в Токио. В Японии уже ночь, но все звонят из-за моей зол… из-за моей медали. — Да, я это. — Юра переступил с ноги на ногу. — Хотел, в общем, поздравить. Ты молодец. Я, честно говоря, не видел твой прокат, но я посмо… Он не смог закончить, потому что Кацудон вскочил из-за стола и бросился ему на шею. Юра обреченно замолчал и неловко похлопал его по спине. После золота Гран-при он был такой же гиперактивный, но тогда и Юра решил немного поработать на пиар, так что они вполне миролюбиво обнимались на камеры ради взаимной выгоды. А теперь только Никифоров с десяток раз щелкнул их на айфон и пообещал выбрать самую удачную фотку в ответ на Юрины просьбы не выкладывать. Юра плюнул и поскорее сбежал. К Миле заходить он не стал — та с большой долей вероятности в преддверии своей короткой программы тусовалась с Фельцманом, а Фельцмана Юра сегодня уже наслушался, так что ограничился сообщением о чем-то невнятном и не имеющем отношения к соревнованиям, чтобы она хотя бы знала, что он про нее помнит. Мила ответила, и они немного попереписывались, пока Юра поднимался на девятый этаж. *** К вечеру Жан-Жак прочитал такое количество постов с удивлениями по поводу Юриного провала, что окончательно уверился в собственных подозрениях, а также в том, что соцсети — зло. Родители первые пятнадцать минут, в принципе, понимали, почему он не слишком радуется своей бронзовой медали, но потом начали недоумевать. Хотя мама теперь считала, что понимает больше отца, поэтому, в конце концов, утащила его куда-то то ли ужинать, то ли выпить, оставив Жан-Жака наедине со злополучной бронзой. Жан-Жак, добившись, наконец, ответа от Юры, молчание которого в какой-то момент начало беспокоить сильнее, чем произошедшее на произвольной программе, улегся на кровать и продолжил листать соцсети. Лучше бы книжку почитал, право слово. Давненько он не читал книг. В межсезонье будет время. В межсезонье, когда по Юре останется только скучать. Я, вообще-то, зол на него, напомнил себе Жан-Жак. А долго злиться я не умею, потому мне и нужны соцсети. А книжки подождут. Он снова уткнулся в телефон и не поднимал головы до тех пор, пока не раздался требовательный стук в дверь. Жан-Жак понятия не имел, как ссориться с Юрой, и, в целом, ожидал, что тот сам начнет, по своему обыкновению, бросаться оскорблениями, а уж он подхватит — ну, или примется поздравлять, и тогда все будет совсем очевидно. Но Юра только хмуро взглянул на него и спросил: — Как дела? — Нормально, — отозвался Жан-Жак ему в тон. — То есть, полагаю, лучше, чем могло бы быть. Зайдешь? Юра зашел и остановился посреди комнаты, пару раз нетерпеливо притопнул ногой — почти как вчера, когда он приходил извиняться за свои завышенные оценки. Жан-Жак окинул взглядом его фигуру, плавные очертания которой едва угадывались под широкой футболкой и спортивными штанами. Спортивные штаны снимать гораздо легче, чем джинсы, хотя Жан-Жак далеко не был уверен, что им придется сегодня что-то снимать. Впрочем, они, конечно, помирятся — не сразу, так завтра. Если Юра пообещает больше никогда так не делать. — Я был у Кацудона, — сообщил Юра, глядя в сторону. — Он там названивает родственникам. Или родственники ему. В Японии он теперь, наверное, национальный герой. Как Отабек был, когда он в позапрошлом году… — Юра, — перебил его Жан-Жак. — Нам надо поговорить. — Мы разговариваем, — ответил Юра, по-прежнему не желая смотреть на него. — Я думаю, ты понимаешь, о чем я, — сказал Жан-Жак. Юра вдруг стал сразу на несколько тонов розовее и каким-то притихшим голосом спросил: — Да? То есть, наверное… — Это было неправильно, — заявил Жан-Жак, и Юра дернул головой и, наконец, взглянул ему в глаза. — Что? Почему? — Почему? Ты что, сам не понимаешь, что так нельзя? — Пиздец, — сказал Юра. — Ты теперь мне это говоришь? Ну, и иди нахуй тогда! Столь праведного гнева Жан-Жак не ждал и порадовался, что не прошел в комнату ближе к Юре, а остался стоять неподалеку от двери, отрезая тому путь к отступлению. Юра все равно попытался прорваться с боем и очень больно заехал Жан-Жаку по щиколотке, когда тот схватил его сзади поперек груди, прижимая руки к телу, и попытался заехать еще и по коленке, но Жан-Жак толкнул его вперед, лицом к стене — и, видимо, бедром в выключатель, потому что в прихожей зажегся свет. — Почему, — прошипел Жан-Жак в торчащее из волос совершенно красное ухо. — Почему мне все время приходится тебя держать, чтобы нормально разговаривать? — Блять, о чем ты еще хочешь разговаривать?! — возмутился Юра, упорно пытаясь отодвинуть его от себя ногой. — Еще не все сказал?! — Я еще даже не начал! — ответил Жан-Жак, прижимаясь ближе. Это наводило на посторонние мысли, но так Юра не мог его оттолкнуть. — Ты хоть представляешь, как обидно получать такую медаль? Лучше уж никакой не получить, чем так, к тому же от тебя. — Чего? — недоуменно переспросил Юра. — Медаль? — Медаль, — согласился Жан-Жак. — Спасибо тебе, конечно. Мог бы и получше постараться, там, Кацуки с Джакометти в еду что-нибудь подсыпать. Я вообще-то золото хотел. — Отпусти меня, — сказал Юра, но Жан-Жак только вдавился в него сильнее, и Юра вскрикнул. — Сука, отпусти, мне этот выключатель уже в кровь все разодрал! Жан-Жак чертыхнулся и отступил на шаг, протянул руки, развернул его лицом к себе и прислонил лопатками к стенке, попытался задрать футболку, и Юра, конечно, ударил его по пальцам, но задрал сам, оттянул вниз резинку штанов, изогнул шею, рассматривая собственную кожу — никакой крови, разумеется, не было, только красная отметина возле тазовой кости. — Извини, — сказал Жан-Жак. — Дебил, блять. Ненавижу тебя, Джей-Джей. — Не передергивай, я прошу. Ты как будто специально меня из себя выводишь. Я пытался нормально с тобой говорить. Давай попробуем еще раз. — Ты дебил, — повторил Юра. — Идиот, каких еще поискать. Я бы не стал сливать выступление ни ради тебя, ни ради кого-то другого. Как тебе в голову такое пришло? — Выглядело слишком уж гладко, — ответил Жан-Жак. — Гладко, блять! Меня никто не учил сливать. Если б я собрался, я бы все посливал для верности, все бы заметили. Твою мать, я вообще-то собирался выиграть! Ладно, может, я не выиграл бы у Кацуки, говорят, он откатал идеально, но у Джакометти программа слабее, и я мог бы… хоть серебро! Пиздец, я там в номере сижу и вскрываюсь и даже соцсети не читаю, а ты думаешь, что я специально слил? Ради того, чтобы ты, блять, бронзу выиграл? — Да уж. — Жан-Жак с усилием сглотнул. — Надо было догадаться, что от тебя не дождешься самопожертвования. — А это теперь что? Наезд, что я все-таки не слил? — Нет. — Жан-Жак вымученно улыбнулся. — Это шутка. Джей-Джей стайл. — Господи, я ненавижу Джей-Джей стайл еще больше, чем я ненавижу тебя, — простонал Юра, закатывая глаза. — Зато я тебя люблю, — отозвался Жан-Жак и подумал, не то, не так, не сейчас, не надо было. — Джей… — начал Юра, и Жан-Жак в панике подался вперед, вжался губами в губы, не мешкая, протолкнул внутрь язык — так резко, что они стукнулись зубами, и Юра ойкнул ему в рот, но Жан-Жак почувствовал, как натягивается на плечах его собственная майка, смятая с боков Юриными пальцами, и решил не отрываться от него, пока не кончится воздух. Он пролез ладонями Юре под футболку, подержал их под ребрами, потом на спине, почти ощущая, как нагревается под ними кожа, а затем сдвинул ниже, под штаны, сперва на две фаланги, а через пару десятков секунд дальше, но воздух все не заканчивался. Юра неожиданно активно старался отвечать, хотя обычно скорее позволял Жан-Жаку целовать себя, не стремясь перехватить инициативу — если, конечно, просто не отпихивался. Жан-Жак, осторожно переместив ладони на его бедра, поддел пальцами резинку трусов и потянул вниз оба слоя ткани. Юра попытался прервать поцелуй, но Жан-Жак еще несколько секунд отказывался его отпускать, наслаждаясь смятением, которое охватывало Юру всякий раз, когда над ним нависала угроза в скором времени остаться без одежды, а потом все-таки оторвался от его губ и принялся целовать безропотно подставленную шею, не обращая внимания на лезущие в рот волосы, нашел местечко, где сильнее всего ощущалось биение пульса и придавил его языком, царапнул зубами, накрыл ртом. Юра дернул шеей и сказал: — Нет, Джей-Джей… не надо. Не надо так не надо, он вообще-то и не собирался. Жан-Жак, не отнимая губ от уже горящей кожи, переместился ниже и обвел языком косточку левой ключицы — от ложбинки у основания шеи до самого плеча, до предела оттягивая ворот футболки — а потом проделал то же самое справа. Юра задышал прерывисто, и Жан-Жак вернулся к его шее, снова нашел пульс, который, кажется, заколотился сильнее. Вряд ли был резон куда-то торопиться, и Жан-Жак, осторожно убрав волосы ему за спину, старательно облизал и обцеловал каждый миллиметр, зная, что Юре это нравится, пусть он никогда и не говорит о подобном вслух. Юра выпустил, наконец, ткань его майки и забрался руками под нее, едва прикоснулся к животу, продел пальцы через петли для ремня и несмело потянул на себя. Жан-Жак придвинулся ближе, еще ближе, вплотную к нему, заглянул в глаза, которые Юра тут же зажмурил, бережно прихватил зубами его нижнюю, а затем верхнюю губу, одновременно стягивая его штаны ниже по бедрам, сперва просунув в них руку, чтобы высвободить отвердевший член. Юра толкнулся ему в ладонь, и Жан-Жак в качестве своеобразного извинения решил его на этот раз не мучить и, перехватив немного поудобнее, ритмично задвигал рукой, стараясь не прерывать поцелуя. Юра вытащил пальцы из петель, неловко подсунул их под ткань, закрывающую ширинку, слишком резко дернул за язычок молнии. — Аккуратней, Юрочка, — пробормотал Жан-Жак ему в губы. — И вообще, не трогай. Я все сделаю сам. Юра, не отвечая, дернул снова, на этот раз чуть мягче — молния разошлась, и пальцы вернулись вверх, решительно вытолкали пуговицу из дырки, почти мгновенно пробрались под белье. Да, господи, пожалуйста. Жан-Жак свободной рукой сдвинул собственные джинсы чуть ниже, и Юра перехватил, сжал ладонь увереннее. Жан-Жак подождал, пока внизу живота станет стабильно горячо, но еще неопределенно, и разжал собственные пальцы, вытащил руку, обвил талию под футболкой, наклонился, поцеловал розовое ухо и шепнул туда: — Пойдем. — Подожди. — Чего ждать? Продолжим в постели, время у нас есть. — Подожди, — повторил Юра, и Жан-Жак отстранился, вновь пытаясь заглянуть в его глаза, но Юра, краснеющий не только ушами, но и всем лицом, на него не смотрел. — Что-то не так? Юра? — Нет, все нормально. — Там просто удобнее, — осторожно заметил Жан-Жак. — Свет что ли выключить? — Выключи, — согласился Юра. Жан-Жак, потянувшись мимо него, щелкнул преступным выключателем, и теперь номер озарял только тусклый свет ночной лампы, едва добивавшей до прихожей. Юра положил ладони ему на плечи и нажал, заставив отступить на шаг, но после этого не отпустил, потянул в сторону. Жан-Жак, вынужденный, как обычно, догадываться, чего он хочет, развернулся, оказавшись спиной к стене, и Юра еще раз надавил ладонями. Жан-Жак встретился лопатками с твердой поверхностью, не вполне понимая, к чему все это идет, шумно втянул носом воздух, когда Юра начал опускаться перед ним на колени, и едва успел подхватить его под локти. Потому что такого еще никогда не происходило, несмотря на выплюнутые в пылу гнева на Олимпиаде обещания, которым Жан-Жак вообще-то не очень поверил. Ну, и золотой медали он тогда не взял. Хотя, как вчера решил Юра, должен был, видите ли, взять. Но блин, что это такое? Минет за медаль? Даже не смешно. — Ты что собираешься делать? — спросил он. — А какие, блять, варианты? — Варианты с медалью или без. Принести? — В жопу засунь ее себе. Она бронзовая. — Юра, — вздохнул Жан-Жак. — Не надо, если ты не хочешь, правда. — Блять, ты только портишь все! Это не затем… в смысле, не из-за Олимпиады. — А из-за чего? — Не из-за чего. Просто я хочу, ясно? Жан-Жак не ответил, но выпустил его локти, и Юра упал на колени гораздо резче, чем, наверное, собирался изначально. Злится. Оцарапает еще. А если я не смогу кончить, этот раз, пожалуй, будет и первый, и последний. Юра оцарапал его незамедлительно — ногтем по бедру, пока стаскивал вниз его джинсы. Может, конечно, не оцарапал, но было больно. Жан-Жак понятия не имел, как себя вести — гладить его по голове, держать за волосы, по сторонам лица, или лучше вытянуть руки по швам и не дергаться? Говорить — или молчать, чтобы не слишком его смутить? Для начала он решил держать руки по швам и молчать. Юра взял его ладонью и пару раз дернул, сжал плотно, но не сильно, коснулся губами, приоткрыл рот и приложился языком, двинулся дальше, вбирая головку, потом снова выпустил, оставляя только язык, который горячей полоской прошелся снизу прямо по уздечке. Охблять. Вот это Юрочка. Порно он что ли смотрел? Сосать по порно еще можно худо-бедно научиться. Юра собственной рукой двинул его член себе в рот глубже, и Жан-Жак задел пальцами его висок со словами: — Погоди. Можно еще… как до этого? Юра дернулся, но отстранился, снова обхватил губами только головку, держа во рту, пошарил по ней горячим языком. Жан-Жак чувствовал себя так, как, наверное, чувствует себя лопающийся от соков плод, и мог бы, пожалуй, кончить прямо в тот же момент, но сдерживался, чтобы продлить это неожиданное удовольствие, которое еще неизвестно когда повторится. Губы то едва касались кожи, то прижимались к ней, почти целуя, то смыкались вокруг, погружая его в тепло. Жан-Жак не заметил, как все-таки зарылся пальцами обеих рук в мягкие волосы, в какой момент стал тянуть на себя, потому что хватит этой дразнящей ласки, можно уже глубже, Юрочка, детка, прошу тебя. Кажется, он сказал это вслух, но Юра не протестовал — только оставил несколько пальцев у основания, не позволяя ему войти чересчур глубоко, и продолжал — господибоже — двигать языком, успевая задевать им уздечку. Зубы, конечно, мешались, и вообще, все происходило не слишком умело, но от того не менее потрясающе — эта разбавленная какими-то порнушными приемами неопытность заводила просто безумно. В низу живота собрался узел, который грозился развязаться в любую секунду, и Жан-Жак дернул Юру за волосы назад — тот ойкнул, не ожидав такого вероломства — перехватил член собственной рукой и подумал, блять, кончить ему на лицо, в волосы, но не осмелился и, в последний раз качнув бедрами вперед, накрыл головку ладонью и зажмурился. — Ты, блять, долго, — сказал ему Юра. Первый романтик на деревне. Жан-Жак, переводя дыхание, скосил взгляд вниз на его макушку. — А что, челюсть болит? Я сдерживался. Кто знает, когда мне еще перепадет. — Никогда, если будешь свои тупые шутки шутить. — Я не буду. Мне очень понравилось. Спасибо. — Заткнись. — Хочешь, я? — предложил Жан-Жак, и Юра, наконец, поднял на него взгляд, выпрямил спину и показал блеснувшую в тусклом свете влагой ладонь. — Не надо уже. Жан-Жак не смог удержаться от глупой улыбки. Юра скривился и поднялся на ноги, подтягивая штаны. — Ты же не уйдешь? — спросил Жан-Жак. — Еще рано ведь. И завтра не катать. — Я все равно пойду болеть за Милу. — Я тоже пойду, за наших девчонок. И за Милу немножко. Останься у меня? Юра помялся и ответил: — Посмотрим. Пусти меня руки помыть. Жан-Жак отстранится и пропустил его в ванную, на пару секунд завис на пороге, наблюдая за ним в зеркало, подошел, тоже сунул руку под струю и спросил, глядя, как вода смывает уже подсыхающее семя: — А желание? — Что желание? — Придумал? Я тебе должен. Юра выключил воду и сказал: — Придумал. — Мне уже страшно. И? — Давай поедем куда-нибудь летом? Жан-Жак взглянул на него в зеркало, но Юра вытирал руки и смотрел исключительно на них, и Жан-Жак почувствовал, как предательски ломит сердце. Бедный Юрочка, и это твое желание? Какой же ты глупый. Жан-Жак подмигнул и, чтобы не ляпнуть какую-нибудь неуместную нежность, спросил: — В Монреаль? — Нет. — В Питер? — Нет! — В Хасецу? — Ни за что! — М-м, в Казахстан? — Какой, блять, Казахстан? — На Луну и обратно? — Джей-Джей! — Потому что это я тебе и здесь готов устроить. — Все! — Юра швырнул ему в лицо полотенцем, которое Жан-Жак едва успел поймать. — Забудь, что я сказал! — Ну, прости. — Жан-Жак, с помощью шуток, наконец, справившись с рвущимся наружу потоком вербальных слюней, которых Юра бы ему точно не простил, бросил полотенце за спину в ванну и подался вперед, притянул его к себе и прошептал в ухо: — Юра, куда угодно. Я с тобой куда угодно поеду. — Нахуй ехай, — пробормотал Юра и просунул ладони ему под майку.