На высоте шестого этажа

      Опустившаяся на город ночь не принесла прохлады. Проклятое лето! Если начало июня настолько невыносимое, то какими будут остальные месяцы?       Егор курил, чувствуя, как вязкий горьковатый дым заполняет комнату. На ветер не было и намека. Как раньше, столько лет, и в жару и в холод удавалось дымить в квартире, неделями не проветривая, теперь казалось загадкой.       Время было еще детское — обычно, когда Егор ложился спать, небо уже начинало светлеть. Вот только настроиться на рабочий лад не получалось. В голове вертелись то унизительные сцены на балконе с Димкиным участием — в эти моменты внутри полыхали бессильная ярость и стыд, которые невыносимо хотелось залить чем-нибудь крепким — то отрывки разговоров с Димкой уже после, в квартире. Егор, смущаясь, спросил, как у него дела с Олей. И Димка, как когда-то раньше, казалось, целую вечность назад, принялся взахлеб трепаться о своей семейной жизни. По всему выходило, что он был счастлив в браке и любил жену. Правда вот, зачем в таком случае ей нужно было изменять, Егор понять не мог, как ни пытался. Но у Димки спрашивать не стал — уж слишком тепло они в тот момент общались. И сейчас эта теплота отзывалась болью. Почему именно ей — непонятно. Может, жаль было тех лет, что были потрачены на пустую, почти враждебную отрешенность. А может, избавиться от зависти к нормальной, полноценной жизни здорового человека так и не удалось. Егор не знал, на что думать. Зато отлично знал, что и эти чувства хотелось приглушить выпивкой. Как же жаль, что дома ничего не было!       Егор несколько раз поднимал телефонную трубку, но так и не решался позвонить Михалычу. В ушах каждый раз звучали слова Димки: «Я не хочу больше проходить с тобой через это!»       «Просто разок выпить, чтобы успокоить нервы, что в этом страшного?» — спрашивал себя Егор. Димка ведь и сам не трезвенник. Да и вообще ему не обязательно ни о чем знать. Но с Михалычем Егор в итоге так и не связался, убедив себя, что время по обычным, человеческим, меркам уже позднее, и если Михалыч не в смене на работе, то не стоит лишний раз злить его жену. А может статься, он и вовсе умотал к кому-то из своих друзей-собутыльников, Егор же был у него не один такой.       Лениво обновляя и просматривая открытые вкладки, он обнаружил на почте письмо от Сазоновой — парочка новых глав. Скачал, открыл. Попытался читать — через силу. Когда-то, когда Вера валялась с кишечной инфекцией, заставить себя увлечься текстом удалось, хоть и не с первой попытки, но вполне успешно, и это действительно помогло — отвлекло от навязчивых мыслей и даже успокоило. Но сейчас повторить фокус не выходило никак. Егор пролистывал страницы, пытался уцепиться за какие-то интересные строки и взять с них старт, но ничего не выходило! Интересно, хоть когда-нибудь получится читать Сазонову в тот момент, когда просто хочется читать, а не лечиться от проблем настоящего придуманными мирами?       «Скелетов в шкафах хватает у всех. Но очень редко находится человек, с которым хочется о них говорить. Который сможет услышать не только ушами, но и сердцем. В этом и есть настоящая магия», — лишь эти несколько предложений Егор смог вычленить и осознать. Это были какие-то мысли Мари-Амарейи по поводу Эрика. Эта странная парочка так и не распалась и даже отправилась в какое-то приключение. Но вот куда и зачем, до Егора так и не дошло с первого прочтения. И списывать все на косяки Сазоновой было сложно: заставлять себя читать текст и параллельно думать о своем — это, пожалуй, какой-то особый вид мазохизма. А еще все время прислушиваться к звукам снаружи, ожидая, что Вера выйдет на балкон покурить. Тогда Егор выбрался бы на свой. Он безумно, до дрожи в руках и холода в животе ждал этого — и боялся — одновременно. Но, кроме звуков проезжающих машин и редких нетрезво-громких голосов, не слышно было ничего.       Егор со злостью закрыл текстовый файл и свернул все окна на рабочем столе. Полюбовался на стандартное голубое полотно с эмблемой операционной системы и признался себе, что если не выпьет сейчас, то попросту свихнется.       Докатил инвалидную коляску до тумбочки с телефоном и решительно снял трубку. Механический женский голос сообщил, что абонент Михалыч вне зоны действия сети. Егор со злостью кинул трубку на аппарат, не понимая, почему чувствует при этом облегчение. А потом снова потянулся к ней, уже буквально физически ощущая, как пальцы набирают номер Веры. Но не успел и коснуться синего, заляпанного множеством прикосновений влажных и не всегда чистых рук пластика, как телефон затренькал от входящего звонка.       — Алло, — осторожно сказал Егор в трубку.       — Нам нужно поговорить. — От голоса Веры похолодело в животе — настолько он был спокойным и ничего не выражающим.       — Хорошо… — пробормотал Егор. — Я сейчас на балкон…       — Нет, — оборвала она. — Не надо на балкон. Я сейчас сама к тебе приду. Поставь чайник.       — Хорошо… — повторил он, чувствуя себя попкой-дураком, знающим одно слово.       С того конца провода раздались короткие частые гудки, Егор повесил трубку и еще несколько минут смотрел в одну точку, туда, где отошел от стены кусок пожелтевших обоев с невнятным коричневым рисунком. Когда-то они были белыми, с затейливым повторяющимся узором, напоминающим барокко — зеленые с золотом завитки, складывающиеся в ромбы, и золотисто-розовые цветы с крупными лепестками в центре каждого. Егор помнил, как в восьмом классе, в конце учебного года, почти сразу после всех сложных контрольных, мать затеяла ремонт и они клеили эти обои вместе: он — после школы, она — после работы. К тому моменту она подружилась с родителями Светы, точнее, с ее матерью, и много позже Егор понял, что ей хотелось произвести впечатление на зачастивших внезапно гостей. Она выгребла из подвала запасы обоев, сделанные еще в советское время, и пустила их в ход — для спальни и коридора. Кажется, после того ремонта запасы не кончились. Мелькнула даже мысль, что стоит отдать их Вере, но как бы тогда получилось попасть в подвал, не выходя из квартиры?       Зажечь конфорку удалось с большим трудом. Егора буквально трясло от всех крутившихся в голове опасений. О чем хотела поговорить Вера? Почему она была так строга? От каждого нового предположения встряхивало все сильнее и сильнее.       Егор едва успел поставить чайник на плиту, как из дверного проема, ведущего из кухни на балкон, раздалось:       — Привет!       — Ты… как здесь оказалась? — опешил Егор.       — Через решетку перелезла, — махнула Вера рукой в сторону своего балкона.       — Опять?! — Он хотел было возмутиться, рассказать, как это опасно и бессмысленно, если есть возможность зайти через дверь, но Вера решительно шагнула в кухню и откинулась спиной к холодильнику, скрестив руки на груди — и все слова потерялись. Егор с усилием втянул в грудь воздух, ощущая, как бешено колотится сердце.       — Ко мне твой друг заходил. Дима. Только что проводила его, — сообщила Вера.       От этого потемнело в глазах. Нет, все же Егор плохо знал своего друга. Среди всех дурацких предположений не было ни одного, которое хотя бы близко могло быть связано с подобным. Все они так или иначе перекликались с тем, что учудил Димка на балконе, но вот что он может наведаться к Вере — нет, о таком и мысли не было.       — Зачем… он приходил? — с трудом выговорил Егор, чувствуя, как при этом пропадает голос и глотаются слова.       — Он просил меня не говорить тебе о своем визите, — сказала Вера, проигнорировав вопрос. От этого поплохело еще больше. — Но я подумала и решила, что тебе все же стоит знать.       — Зачем он приходил к тебе?! — уже не в силах сдержаться, выкрикнул Егор.       — Дима за тебя переживает. — На сей раз в голосе Веры прорезались какие-то нотки эмоций — что-то похожее на теплоту.       — О, да! Так переживает, что за моей спиной перемывает мне кости!       — Ну… — Вера покачала головой, — если бы он и этот разговор затеял в твоем присутствии, было бы хуже, пожалуй…       Вот теперь Егора бросило из жара в холод! Димка что, приперся к Вере, чтобы поведать ей о Егоровой неразделенной любви и попросить ее не разбивать сердце несчастного инвалида? Да он вообще в своем уме?       Пачка сигарет валялась на столе, рядом с банкой-пепельницей, но тянуться за ней не было никаких сил. Вера неизвестно как угадала это желание — может, просто проследила за взглядом — взяла сигареты и зажигалку и протянула Егору. Он машинально забрал их, но понял, что и закурить сейчас не в состоянии.       — Егор… — тихо, почти ласково окликнула его Вера. — Не злись на Диму, пожалуйста. То есть я понимаю, что на него есть за что злиться. Но он хотел как лучше. И просто не умеет по-другому.       — Что он тебе сказал? — едва шевеля почти онемевшим языком, спросил Егор.       — Это сложно. — Вера тряхнула волосами, выдвинула табуретку из-под стола и уселась — почти рядом — так, что теперь смотрела на Егора прямо, а не с высоты своего роста, а ее колени были почти рядом с его коленями. Стоило придвинуться поближе — и они бы соприкоснулись, вот только толку, если все равно ничего при этом невозможно ощутить?       — А ты постарайся объяснить, — тихо попросил Егор, сжав в правой ладони зажигалку так, что явственно ощутил боль.       — Ладно, — выдохнула Вера. — Я тебе честно признаюсь, я без понятия, как ко всему этому подойти издалека и деликатно, потому скажу сразу и прямо: Дима сказал, что у тебя серьезные проблемы с алкоголем.       Егор вскинул глаза и неверяще поглядел на Веру. Она растерянно заерзала на табуретке под его взглядом.       — И все? — Егор даже не удержался — облегченно хохотнул при этом.       — Э-эм, послушай, Егор, — замялась Вера, явно подбирая слова. — Я вообще считаю, что пить или не пить, курить или не курить — это личное дело каждого. И в каких количествах это делать — тоже. Каждый сам за себя в ответе. Но тут другое… — Вера покусала губы и, опустив локти себе на колени, придвинулась чуть ближе. — Дима сказал, что у тебя проблемы с почками и пить тебе нельзя вообще. — И, помолчав, нехотя добавила: — Он просил присматривать за тобой. И пить тебе не давать. Вот.       — Присматривать? — опешил Егор. — Как за щенком каким-то, что ли?       Вера виновато развела руками.       — Дима… он просто…       — Да, он не умеет по-другому! — жестко закончил за нее Егор и вытряхнул сигарету из пачки.       — Насчет почек — это правда? — осторожно спросила Вера, когда он закурил.       Егор медленно кивнул, подавившись дымом и чуть не закашлявшись.       — Почки — это проблема большинства спинальников, — после нескольких затяжек выговорил он. — Из-за травмы меняется физиология. Ну… это если в общих чертах.       — Ясно, — коротко кивнула Вера. Она долго молчала, уставившись на свои сцепленные в замок пальцы, а потом, облизнув губы, снова спросила: — А насчет проблем с алкоголем — тоже правда?       Егор закусил сигарету, которую в этот момент как раз поднес ко рту. С силой втянул в себя дым — и побольше. Не торопясь выпустил его сквозь стиснутые зубы. И решительно поднял взгляд, чтобы посмотреть Вере в глаза.       — А ты разве не знала? До Димки. — На этих словах все внутри свилось в тугой тесный узел. Это был тот вопрос, ответ на который Егор слышать не хотел — совершенно точно.       Вера покачала головой.       — Не знала. Наверное… — Вздохнув, она опустила взгляд. — Я слышала о тебе от соседей несколько раз. Еще до того, как мы познакомились. И пару раз после. Они говорили, что ты пьешь. Но знаешь, про меня местные бабки тоже много чего говорят. Что у меня чуть ли не притон, а сама я наркоманка. Слава богу, популяция таких бабок в наши времена почти исчезла, все живут своими жизнями, в своих квартирах, и на соседей внимания не обращают. Я сюда зимой переехала, а ни с кем из дома, кроме тебя, даже по именам не знакома. Поначалу некоторые интересовались, кто я и из какой квартиры. Про тебя вот рассказали. А так… здороваемся иногда у подъезда или на лестничной площадке — и все.       — И ты ничего больше не замечала? — с затаенной надеждой спросил Егор. Хотя какая уж тут надежда, когда все, что он так долго пытался скрыть, вылезло наружу. И благодаря кому — Димке! А еще друг, называется!       — Ну, а что я должна была заметить? — Вера забрала из пальцев Егора сигарету и в пару затяжек докурила ее до фильтра. — Да, поначалу ты выглядел не ахти как. Да и вел себя не слишком адекватно. Но потом… сейчас… Сейчас я смотрю на тебя и вижу обычного человека. Да, я видела тебя выпившим, но не в зюзю пьяным. И похмельным тебя видела. Но как будто ты меня не видел такой же. — Она потянулась к столу и затушила сигарету в банке. — И да, я ничего больше не замечала. Ничего такого, что бы говорило о том, что ты алкоголик.       Егор горько усмехнулся, покрутив в руках пачку сигарет. Их оставалось штуки три — хватит ли на такой разговор?       — Я просто… стал меньше пить, когда… — Он осекся, поняв, что сейчас скажет лишнего, и испуганно посмотрел на Веру.       Она тоже отшатнулась, выпрямившись, и втянула воздух в грудь.       — Неважно… — мотнул головой Егор. Повисло молчание, давившее куда сильнее удушливой жары. Чтобы хоть как-то разбавить его, Егор спросил, натянув на лицо усмешку: — Так что, ты теперь будешь присматривать за мной? Чтобы я больше не пил. Как Димка велел.       Вера опустила плечи и слегка расслабила спину.       — Н-нет… Знаешь… не знаю. Я говорила твоему другу, ты — взрослый человек, а я не нянька, чтобы следить за тобой и контролировать. И… ты прости меня, но я скажу тебе то же самое, что сказала Диме: я не хочу быть за тебя в ответе.       Егор вздрогнул, как от пощечины. Не хочет быть в ответе? Вот так просто, после всего, что у них было? После того, как он доверял ей все это время? Вера выкинет его из своей жизни, как ненужного щенка, щенка, за которым Димка просил ее присматривать!       Егор выдохнул, чувствуя, как опять начало трясти. И поджал под грудью руки, чтобы хоть как-то удержать себя.        — Ты должен сам решать, что будет с твоей жизнью. Сам, понимаешь? И я верю, может, и зря, но верю — ты можешь это, — добавила Вера, прикоснувшись к его колену. Ох, насколько же типичный жест здоровых людей, которые вечно забывают, что инвалид не сможет почувствовать этого прикосновения!       И тут до Егора наконец дошло: сам! Вера не хотела быть нянькой или надсмотрщиком. Не хотела ничего контролировать или запрещать. Она давала ему, Егору, право выбора. То право, которого хотел всю жизнь — с матерью, со Светой, с Димкой. Как часто он открывал бутылку или прикуривал сигарету, смакуя мысль, что делает то, что никто из них не одобрил! А потом заглатывал водку или затягивался дымом, ощущая в этом горьком вкусе вкус свободы и собственного выбора. И неважно, какие у всего этого могли быть последствия — он решал так делать сам. Сам!       — Спасибо… — тихо выдавил он. И не смог сказать ничего больше.       Вера убрала руку с его колена и поднялась, подойдя к плите. Чайник уже кипел вовсю, а Егор этого даже не заметил.       Отодвинув в сторону инвалидную коляску, он пустил Веру к разделочному столу. Она достала коробку с чаем и две кружки, в которые кинула по пакетику, и залила их кипятком. И все это уверенными движениями хозяйки, каждый день готовящей на этой кухне. Егор за все годы жизни без матери так и не научился не суетиться впустую даже с самыми простыми действиями.       Поставив дымящиеся кружки на обеденный стол, Вера снова уселась на табуретку. Пару раз искоса глянула на Егора, но ничего не говорила. Может, стоило перевести тему, поболтать о чем-нибудь другом, какой-нибудь ничего не значащей ерунде. Может, Вера даже ждала именно этого. Она, собственно, все и так сказала. И лезть в душу с лишними расспросами и моралями не собиралась. Вот только сам Егор внезапно захотел именно этого. Как там у Сазоновой было написано? У всех есть скелеты в шкафу, но редко с кем хочется о них говорить. Еще полчаса назад Егор бы ни за что не стал рассказывать Вере о своих скелетах, сложенных из водочных бутылок и пьяного угара. Теперь же отступать было все равно некуда. И молчание давило невероятно.       А еще Егор вдруг понял, что понятия не имеет, что ему делать с правом выбора, который дала Вера. Он ведь не пил, как раньше, все последние месяцы только из-за нее. Потому что хотел предстать перед ней лучше, чем есть на самом деле. А не потому что что-то там для себя решил, захотел изменить жизнь и все такое. А если выйдет так, как говорил Димка — Вера найдет себе мужика или просто дружба с ней полетит к чертям. Что тогда? Опять бухать? С горя, злости или попросту от нечего делать.       — Вер, слушай… — Егор замялся, не зная, как высказать то, что хотел. — Ты говоришь, я должен решать, но… все не так просто. Тут, понимаешь… — Он осекся, поняв, что нужных слов найти так и не сумеет.       — Все не решается по щелчку пальцев, да? Это ты хотел сказать?       — Да, — выдохнул Егор.       — Понимаю, — кивнула Вера. — И это нормально. Даже чтобы заставить себя каждый день делать зарядку, одного решения бывает недостаточно. А тут такое… — Она помолчала, покусав губы, и мягко добавила: — Мне кажется, тебе нужен специалист.       — Врач, что ли? — опешил Егор.       — Нет, не врач. Психолог, который специализируется на работе с зависимостями.       Егор удивленно посмотрел на Веру. Она хочет скинуть его на какого-то там специалиста? Как Димка все время скидывал его на разных врачей? Вот еще!       — Зачем мне какой-то специалист? — раздраженно бросил он. — Ты же сама психолог.       Вера обреченно закатила глаза.       — Егор, я уже говорила тебе: я не психолог, я преподаю психологию. Это разные вещи. Теория от практики очень далека. Я не работала в практике.       — Как не работала? — фыркнул Егор. — Ты же говорила, что до преподавания подбирала персонал.       — О-ох! — Вера рассмеялась. И, что обидно, совершенно искренне. — Ну где подбор персонала, а где психологическое консультирование? Тем более, сфера зависимостей. В нее не каждый консультант полезет. Я же говорила, тут нужен профессионал, а не любитель из разряда «подлей водички», который мимо пробегал.       — Не нужен мне никакой профессионал! — ощерился Егор. — Видел я этих профессионалов! Не хочу больше, хватит!       Нет, конечно, профессионалов среди психологов он особо и не видел. Ну кроме школьного психолога, дородной пожилой тетки, приходившей к ним в класс по ежегодному графику, чтобы провести какие-то тесты. И молоденькой заикающейся девчонки в лейтенантских погонах, которая несколько раз заходила к нему в палату в военном госпитале, чтобы осведомиться о его самочувствии по явно не ей придуманной форме и проблеять в конце нечто невразумительное, что должно было ободрить, но ни черта не ободряло. Но не суть! Врачей по разным направлениям хватило сполна! Вносить в их список мозгоправа Егор не собирался!       — Хорошо-хорошо, — быстро согласилась Вера, примирительно разведя руками. — Я не стану тебя ни к чему принуждать. Но и ты меня пойми: я не справлюсь. Не надо на меня надеяться. Я ничего не понимаю в зависимостях, кроме тех азов, которые сто лет назад получила во время учебы. И этого мало. Слишком мало. Считай, ничего. Если я возьмусь помогать, то кто даст гарантии, что не сделаю только хуже?       Егор опустил глаза и не глядя взял со стола кружку с чаем. Пить не хотелось совсем, но надо было на что-то отвлечься. Он принялся хлебать, казалось, ни на градус не остывший чай большими глотками, и от этого по телу расходились горячие волны, а на коже проступал пот, и от этого жара перестала казаться настолько невыносимой.       — Ты говоришь, что стал меньше пить, — сказала Вера, взяв в руки свою кружку. — Наверное, что-то после этого изменилось, да?       Егор покивал. Конечно, изменилось.       — Что именно?       — Ну не знаю… — Егор засмущался. Он ни разу до этого момента не задумывался над таким вопросом. Ну, так чтобы всерьез. — Денег больше стало, — усмехнулся он, выдав самое очевидное. — Только тратить их не на что.       — О, да ты счастливый человек! — рассмеялась Вера. — Знаешь, сколько бы людей тебе в этом позавидовало? — И, отхлебнув свой чай из кружки, спросила: — А еще? Что-то еще изменилось?       — Наверное… — Егор не знал, что еще добавить, и тут его осенило: — Знаешь, появилось чувство такое… эм-м… когда просыпаешься утром, и голова свежая. И весь день потом так. И на свежую голову все время хочется себя чем-то занять. Работой… или там… по дому что-нибудь сделать. Нет, я понимаю, если оглядеться, то тут разруха и срач. Но раньше еще хуже было, ты просто не видела.       Вера кивнула, усмехнувшись одним уголком губ.       — Еще что-нибудь?       Егор подумал и мотнул головой. Были еще его занятия физкультурой, плавно перешедшие в разряд почти ежедневных. Но о них он не хотел говорить. И да, Вера права, даже для этого мало было одного только решения, но раз уж получалось не забрасывать их, Егор только рад.       — Ну знаешь… это уже неплохо, — улыбнулась Вера. — Подумай на досуге, может, еще что-то придет в голову. Вообще, — она дернула плечами, — я могу ошибаться, но мне кажется, тебе нужно цепляться именно за такие моменты. За то, что тебя радует без алкоголя.       Егор тоже дернул плечами, почти повторив ее движение, и отвернулся. Цепляться — легко сказать. Вчера он радовался очередному подряд дню, когда выпить даже не тянуло. А сегодня нажрался бы в слюни с чувством полного удовлетворения, если бы было чем. Зато завтра, может, даже порадовался бы, что не в состоянии выйти из дома, иначе уж точно сгонял бы в магазин за бутылкой сразу после Димкиного ухода.       — Слушай, Егор, — Вера облизнула губы и чуть наклонилась, уперевшись локтями в колени и вытянув кружку с чаем перед собой, — а ты из дома принципиально не хочешь выходить?       Егор вздрогнул и перевел на нее ошарашенный взгляд. Вера что, мысли читала?       — А какое это имеет значение? — резко бросил Егор.       Вера склонила голову и мягко ответила:       — Может, и никакого. А может, у тебя было бы чуточку больше впечатлений. И занятий. Разнообразия какого-нибудь. Чтобы заполнить время и не думать о выпивке.       — Занятий? — фыркнул Егор. — Впечатлений? Корячиться в инвалидной коляске у всех на виду, так, чтобы мне было стыдно, а остальным неудобно? Отличное разнообразие! Да, оно определенно стоит того! Выпить и забыть все как страшный сон после такого явно не захочется!       — А ты пьешь, чтобы забыться? — спросила Вера.       — А ты как думаешь? — сквозь зубы процедил Егор.       Вера кивнула, опустив взгляд. С таким видом, будто то ли все поняла, то ли нашла подтверждение собственным догадкам. И ничего больше не сказала.       Егор подождал немного. Покрутил в руках кружку. И, не утерпев, все же поинтересовался:       — А что?       Вера глянула на него и пожала плечами.       — Не знаю. Если ты ждешь от меня каких-то выводов, то их не будет. Я просто уточнила, чтобы лучше понимать. Пьют-то ведь все по разным причинам. Кто-то, как ты, чтобы забыться и чтобы жизнь не казалась таким говном. Кто-то — в компании, потому что все пьют. Кто-то — для настроения. Помнишь, когда мы с тобой мартини пили? У меня ведь тогда обои ну ни в какую не клеились. Еще и после работы голова кругом. А под мартини хорошо пошло. Кому-то вкус алкоголя нравится, и тогда пьют из эстетических, так сказать, соображений. Я, например, тоже люблю хороший алкоголь и не скрываю этого. А для треша, угара и содомии с употреблением всего, что горит, у меня уже возраст не тот. Если в юности можно было запивать дешевое пиво разведенным с лимонадом спиртом с заката и до рассвета, а потом проснуться бодрячком и идти туда, где тебя ждут, то сейчас такое уже не прокатит. В лучшем случае проваляешься весь день с головной болью и тошнотой.       — Пиво со спиртом? — опешил Егор. Он-то считал себя заправским алкоголиком, но делал что-то подобное крайне редко. Как раз накануне знакомства с Верой — в последний раз. Впрочем, тут, пожалуй, играли роль наставления Михалыча, который не раз с умным видом провозглашал, что мешать пиво с водкой — последнее дело. И нарушал этот свой принцип только в тех случаях, когда пьянка была еще в разгаре, из выпивки ничего, кроме припасенного на опохмел, не оставалось, а сбегать за добавкой не было желания или не держали ноги. И все такие разы запоминались Егору надолго, именно последствиями, после которых трудно было прийти в себя.       — Ой, и с портвейном мешали, — махнула рукой Вера. — Только это уж совсем не способ весело провести время, а рецепт для телепорта в следующий день. Не советую. Ну если экстрима не хочется, конечно.       Егор неопределенно хмыкнул. Да уж, таких подробностей о Верином опыте с алкоголем он явно не ожидал.       — Веселая у тебя была юность, — скептически покачал головой он.       — Какая уж была, — пожала плечами Вера. Залпом допила чай и поставила на стол кружку. А потом, прищурившись, внимательно посмотрела на Егора. — А ты ведь не так давно начал пить, да?       — Почему это не так давно? — вскинулся он. Стало почему-то до глупого обидно. Кого она в нем видела, честное слово? Правильного до зубовного скрежета мальчика? Маменькиного сынка, который вырвался из-под контроля и пустился во все тяжкие — наверстывать то, в чем давным-давно имели опыт его ровесники? Нет, в чем-то, конечно, все так было. Но это и злило. Не хотелось, чтобы Вера считала его таким. — Я пью вообще-то уже лет семь, — заявил Егор чуть ли не с гордостью в голосе, от которой самому тут же стало смешно — особенно под взглядом, которым его одарила Вера.       — А до этого что? — осторожно спросила она, и заметно было, как уголки ее губ подрагивают от сдерживаемой улыбки.       — До этого… ну так… тоже выпивал, — смущенно промямлил Егор.       — По праздникам?       Егор неопределенно кивнул. По праздникам — и не по всем, вот как было, но сознаваться в этом не хотелось.       — Ну, а ты, конечно же, все с восемнадцати лет перепробовала! — язвительно бросил он Вере.       Вот теперь она рассмеялась.       — Нет, Егор, не так. К восемнадцати я перепробовала все, — сказала она, особенно выделив предлог «к». — И что бы ты там сейчас себе ни надумал, это не повод для зависти или гордости. Это просто факт. Знаешь, во сколько лет я впервые попробовала алкоголь? Лет в двенадцать. И это было не шампанское на Новый год в семейном кругу, а вонючий самогон, который стащил у своего отца один парнишка из нашей дворовой компании. Мы, как сейчас помню, пили его из пластиковой бутылки с этикеткой дешевого лимонада по паре глотков, передавая по кругу. Гадость была несусветная, все давились, но делали вид, что нравится. И глотнуть старались побольше, чтобы остальные за слабака не сочли. Некоторые потом проблевались. Но все были очень горды собой и чувствовали себя взрослыми. Потому что пьяными взрослыми никого было не удивить, это казалось правильным и нормальным. — Вера невесело усмехнулась, закусив губу. — Да и сейчас не так уж много изменилось. Это здесь, в этом районе я захожу в магазин, и пьяный в хламину мужик, пробивающий на кассе водку, привлекает к себе кучу осуждающих взглядов. А заезжала недавно по делам к себе, на одиннадцатый, и ощущение, что на машине времени в прошлое вернулась. Вместо гастронома теперь супермаркет, а персонажи все те же — шатающиеся, полупьяные, на кассу почти никто без бутылки не приходит. Даже одежда, что смешно, такая же, какую носили лет двадцать назад — и на взрослых, и на детях: спортивные штаны с полосками, цветастые болоневые куртки, кроссовки, по которым помойка плачет. Это свой мир, понимаешь?       Егор кивнул, хотя на самом деле понимал такое с трудом. Выходит, не зря мать всегда предостерегала его от районов, подобных двенадцатому, и от компаний, которые там обретались.       — А сигареты я попробовала еще раньше, если тебе интересно. Даже и не помню, во сколько лет. Это сейчас их детям не продают, как и алкоголь, у меня вон до сих пор паспорт спрашивают, как будто я на восемнадцатилетнюю похожа. А раньше в любом киоске покупай — не хочу, лишь бы деньги были. А иногда они были. Кому-то родители на карманные давали, кого-то отправляли купить сигарет и бухла, если самим метнуться лень было. А если отправляли пьяные, то оставить часть купленного себе и принести потом во двор или в школу проблемы не составляло. Так что к восемнадцати, раз уж ты сказал про этот возраст, я знала на вкус все самое гадкое бухло и вперекурила сотни тошнотворных сигарет по типу «Беломора». Так-то, — вздохнула Вера. — Это уже в универе, после восемнадцати, я узнала, что алкоголь бывает вкусным и пить его можно в удовольствие. И курить тогда же почти бросила, потому что это сложно было со спортом совмещать. — Она замолчала, выразительно посмотрев на Егора.       Он хмыкнул и покачал головой.       — Не веришь?       — Нет… то есть да. Но я не тебе не верю, — проговорил он, протирая ладонью покрытую липкой влагой шею. — То, что ты сейчас такая — после всего, что было в детстве — в это не верится.       — А какая я? — спросила Вера, подавшись вперед, и в ее медовых глазах мелькнули искры любопытства.       — Ну… приличный человек. Преподаватель. И вообще… — Егор понял, что может сейчас сболтнуть лишнего в комплиментах, и прикусил язык. — А не осталась среди тех, как ты говоришь, персонажей на своем районе, — добавил он для конкретики, — которые только пьют и… всякое такое. — Да, с конкретикой не слишком-то заладилось, но Вера, кажется, и так все поняла.       — Пф! — Она со смехом всплеснула руками. — Ну знаешь, кому спиться, тот спивается. И тут уж не важно, на каком районе ты вырос, какое у тебя было детство и какое окружение. Твоя жизнь в твоих руках, я тебе уже говорила об этом. Из моего тогдашнего круга общения многие выбились в люди. Нет, не все и даже не большинство. Но примеров много. И я со своим преподавательством им и в подметки не гожусь. Есть и начальники в солидных фирмах, и предприниматели, один парнишка с моей улицы стал успешным юристом, другой товарищ, он учился на несколько классов старше, теперь местный депутат. Я вообще считаю, что улица — отличная школа жизни, ты либо учишься добиваться и преодолевать, либо складываешь лапки и плывешь по течению.       — Кому спиться, тот спивается, да, — покивав, пробормотал Егор. Правильно Вера сказала. Обидно, но правильно.       — Ой, ну ты чего опять! — Она легонько пихнула его ладонью в плечо, заставив поднять голову. — Ты же неплохо держишься.       — Пока держусь, — вздохнул Егор, понимая, что разговор опять заворачивает на знакомый круг.       — Егор, было бы желание. Тингол вон вообще не пьет. Он из тех, кому не удалось перейти в режим меньше, но реже, пришлось завязывать совсем. И ничего, справился. И, кстати, тоже не обращался с этим ни к каким специалистам. Просто принял для себя решение и не отступает уже сколько лет. И я не думаю, что ему это легко дается. Не зря же он так всех достает со своим ЗОЖем.       — А Тингол разве был алкоголиком? — опешил Егор.       — Ох, ну тебе только дай всем ярлыки понавешать! — тряхнула волосами Вера. — У Тингола была другая проблема: как напьется, так его несет на приключения — то драться полезет, то гадостей всем наговорит, то еще какой-нибудь хрени наворочает. И главное, успокоить его невозможно, пока морду как следует не начистят или не накидается чем-нибудь крепким так, что сам упадет. А наутро не помнит ничего и ходит перед всеми извиняется.       — А с виду такой спокойный… — Егору с трудом верилось, что тот самый Тингол, которого он видел у Веры на балконе, тактичный и даже в чем-то утонченный, может нагрубить или, тем более, полезть в драку.       Вера пожала плечами.       — Многих алкоголь меняет. Трезвый — один человек, пьяный — совершенно другой, все говно наружу лезет.       Егор отвел взгляд, уставившись в окно, за которым темнело ночное небо. В этот самый момент черноту снаружи, где-то за крышами соседних домов, прорезала вспышка молнии. Вот почему так душно было весь день — перед грозой.       — А я какой… когда пьяный? — осторожно спросил Егор, внутренне сжавшись и приготовившись к неприятному. Но все же это стоило услышать. Пожалуй, стоило. Именно от Веры, а не от Димки, который хоть и утверждал, что Егор пьяный отвратителен, но не давал никаких уточнений.       Несколько громовых раскатов прозвучали один за другим, каждый новый — ближе и громче предыдущего.       — Ого! — Вера вздрогнула и глянула через плечо в сторону окна. А потом перевела взгляд на Егора и пожала плечами: — Да обычный ты. Может, чуть более раскованный и… коммуникабельный. Я что-то сомневаюсь, что трезвым ты бы стал общаться с моими гостями. Ты и меня-то поначалу не каждый раз был рад видеть.       — Хочешь сказать, что мне выпивка идет на пользу? — с усмешкой покосился на нее Егор.       — Хах! — Вера тряхнула волосами и откинулась боком на край стола. — Так-то объективно на пользу она не идет никому. Но уж, по крайней мере, у меня за тебя голова не болит, как за Тингола когда-то — не приходится думать, что делать, когда ты напьешься и примешься с кем-то выяснять отношения. Хотя… теперь вот, наверное, будет болеть из-за твоих почек.       — Не будет, — огрызнулся Егор, отвернувшись, и потянулся за новой сигаретой. — Я раньше больше пил — и ничего, — добавил он, щелкнув зажигалкой. — Просто запускать не надо, если начинает что-то беспокоить — пропивать таблетки.       — Как скажешь… — Облокотившись о столешницу, Вера подперла щеку ладонью и, подцепив пальцем ручку кружки, принялась крутить ее по кругу.       Не верила. Но и не пыталась надавить. Оставляла Егору право самому решать, что будет с его жизнью — как и обещала.       За окном зашумело, зашуршало, застучали крупные частые капли по балконному полу. Ливень хлынул потоком — это было очевидно даже на слух.       — Ой-ой, — покачала головой Вера, снова обернувшись к окну. — И как мне теперь домой возвращаться?       — Через дверь? — улыбнувшись, предположил Егор и затянулся сигаретой.       — Ага, от которой я ключи не взяла.       — Я не пущу тебя через балкон, — жестко заявил он, подобравшись. И пусть только она попробует спорить!       Но Вера только лукаво улыбнулась и бросила на Егора какой-то странный взгляд, он так и не понял, что в нем было — усмешка или что-то вроде удовлетворения.       — Тогда еще чаю? — спросила она.       — А если дождь до утра не кончится? — Нет, конечно, Егор был только рад сидеть с Верой вот так, рядом, хоть сутками, но сомневался, что она хотела того же.       — Значит, до утра будем пить чай и болтать. Мне завтра на работу не надо, а спать я всегда поздно ложусь. Или, думаешь, у нас в шкафах не осталось скелетов, о которых можно еще поговорить? — Задорно улыбнувшись, Вера встала с табуретки, подхватила кружки со стола и принялась заваривать новый чай.       Егор усмехнулся. Да уж, кажется, разговоры о скелетах неизменно удавались им на славу!