По-волчьи жить. Happily ever after

— Слушай, зачем ты прихватила эти салфетки? Они ужасные — положи на место. — Ужасные? Ты с ума сошел, салфетки с Роналдинью не могут быть ужасными! — При всем уважении к Роналдинью, ему не место на праздничных салфетках! — Что ты пристал ко мне, тебе не все равно, чем вытирать рот? Выкинул бы лучше тесто из корзины, кто будет пироги печь? — Ты будешь. — Еще чего! Сам пеки. Я не нанималась полтора часа у плиты стоять. — Ну и испеку! — Я посмотрю… Мы с Бласом внезапно смолкли, заметив, что за нами с умилением наблюдает кассир. Подошла наша очередь. — Мы задерживаем кассира, — прошипел Блас. — Ты задерживаешь, — выделила я и лучезарно улыбнулась продавцу. — Ничего-ничего, — отмахнулся кассир. — Только из-за меня не ссорьтесь! Такая красивая пара не должна ссориться по пустякам. Я вздохнула и попыталась поймать взгляд Бласа, но тот пропустил мимо ушей слова продавца и уже невозмутимо расплачивался. Продавцы в магазинах неизменно принимают нас за влюбленную парочку, и я не могу сдержать усмешку, когда кто-нибудь в очередной раз называет нас «красивой парой». Блас остается хмурым и деловитым, словно не слышит восторженных слов в его адрес, и это неудивительно: предположение и впрямь абсурдно. У Бласа есть девушка — правда, каждый месяц новая и каждый раз отпетая дура, — а за мной, хотя с Маркосом так и не сложилось, вечно увиваются целые толпы поклонников из медучилища, которые Блас как истинный наставник усердно разгонят, едва завидев их возле нашего дома. Но дело не в этом и даже не в том, что юридически мы с Бласом приходимся друг другу родственниками — у меня была другая, очень веская причина смеяться, когда кто-то выражал предположение, что мы пара: мы друг друга не выносим! Бласу хватает десяти минут общения со мной, чтобы начать в ярости разносить наш скромный, но дорогостоящий интерьер, а я, хоть мне и интересно в его обществе, каждый разговор заканчиваю отстаиванием своих прав, что в случае с таким тираном, как Блас, — пустая трата времени. Тем не менее, мы живем в одном доме уже четыре года, и хотя отношения по-прежнему напряженные, я знаю точно, что никто из нас съезжать не собирается. Мне уже исполнилось двадцать один, и, получив в полное владение часть средств Рикардо Фара старшего, я вполне могла бы позволить себе снимать квартиру в центре Буэнос-Айреса. Блас уже разменял четвертый десяток, и мог бы давно обзавестись семьей и личным особняком. Но никто из нас не двигался с места и даже во время самой бурной ссоры не думал о том, чтобы уехать. Мы прекрасно знали, что не протянем друг без друга и месяца. Итак, наверно, здесь-то и последует закономерный вопрос: раз вы так друг друга любите, значит, вы все-таки пара? И я снова рассмеюсь в ответ, потому что вы так ничего и не поняли. Мы пара идиотов — вот это ближе к истине. Мы терпеть друг друга не можем, но друг без друга не можем тоже — вот такой парадокс. Это выяснилось пять лет назад, когда Бласу пришлось инсценировать свою смерть, чтобы спасти меня, и я провела почти полгода с мыслью, что больше никогда его не увижу. В итоге мне все-таки удалось вытащить его из могилы, и с тех пор мы больше не расстаемся. Если все еще надо объяснять, то объяснять уже бессмысленно. Мы стали настолько близки за эти годы, что теперь одно целое. Как же мы можем быть парой? Надеюсь, теперь понятно. По магазинам мы всегда ходим вместе, но в остальном у нас четкое разграничение домашних обязанностей: я мою посуду и вытираю пыль, а он подбирает все, что я небрежно раскидываю по дому, выбрасывает мусор и иногда пылесосит комнаты. Все, кроме моей, конечно, — туда я никого не пускаю, кроме Мариссы. Дом у нас большой, так что уборки всегда непочатый край. Конечно, проще было бы нанять горничную, но мы оба этого не хотим. У нас вполне хватило бы средств на целый штат горничных, однако тогда мы бы окончательно стали тупыми богачами, которые даже тарелку за собой вымыть не могут. Поэтому мы продолжаем жить в легком бардаке, периодически ругаясь из-за стирки и прочих бытовых мелочей, но меня теперь такие перепалки только забавляют. Блас бесится от того, что я больше не воспринимаю его угрозы всерьез, а я начинаю дразнить его, и он раздражается еще больше. Но он больше не пытается доказать мне, что сильнее. Я признала его авторитет, когда доверилась ему и добровольно переехала в его дом. Нужно ли еще что-то доказывать? Блас, конечно, жульничает и частенько позволяет своим подружкам выполнять грязную работу, а я не мешаю — пусть убираются. Они еще и посуду за меня вымоют порой — очень стараются, думают, Блас женится на них. Они не настолько глупы, просто Блас и правда ведет себя в их присутствии безукоризненно: благодарит за труд, дарит цветы и всегда справляется, как они добрались до дома. А я-то знаю: если Бласа действительно волнует, добралась ли девушка домой, он не спрашивает ни о чем, а провожает или встречает у выхода, как делает когда у меня поздно заканчивается смена. Как-то раз он уронил мимоходом, что в ту ночь в колледже, когда он выгнал меня на улицу, он потом полночи бродил по улицам, разыскивая меня. Мне многое пришлось проглотить и простить ему, но услышав это его признание, я готова была сама начать извиняться за то, что вывожу его из себя. Так что нет, Бласу плевать на подружек, это я точно знаю. А еще я знаю, что он не женится ни на одной их них. Бласу станет просто скучно в их обществе, ему нужна девица с мозгами, чтобы ставила его на место и не велась на все его уловочки. Но такие на Бласа даже не посмотрят, они сразу видят, что это за птица, и обходят стороной. А я так даже рада. В умную он бы влюбился, а мне этого не хотелось. Мне хотелось, чтобы он был счастлив, но чтобы влюбился — нет. Вот такая странность. Девиц Блас цепляет в университете, куда устроился учителем физкультуры сразу после того как я покинула колледж. Смешно, правда? Я тоже долго смеялась, но кажется, он больше ничего не умеет. Бумажки за него подписывает исполнительный директор Харекса, а больше он ни на что не годен. Я иногда прихожу в его университет и, в очередной раз застав его с какой-нибудь симпатичной студенткой, выпроваживаю ее за дверь, а затем не упускаю случая уколоть Бласа насчет того, что его пристрастие к молоденьким девочкам с годами не увядает. Почему-то он всегда очень злится, когда я так говорю, хотя обычно мои шпильки его мало трогают. Я заметила это и заговариваю об этом все реже, потому что мне не хочется его злить, на самом деле. Беда в том, что иногда я сама неосознанно злюсь на тупоголовых студенток, которые роем вьются вокруг Бласа, и мне трудно себя угомонить. — Милая, я должен отлучиться минут на десять. Можешь остаться, если хочешь, подождать меня. — Конечно, иди, зайчик, а мы тут с Лухитой пока потрещим, — звонко отозвалась она. Я оторвалась от посуды, едва сдерживая кривую ухмылку, чтобы проследить за выражением лица Бласа в этот момент, но он уже отвернулся и вышел из кухни. Я перевела оценивающий взгляд на не обремененное интеллектом лицо его новой пассии. Ничего нового: пухлые губки, изящный макияж, абсолютно невыразительная мимика. Иногда не понимаю, как Бласу могут нравиться такие девушки, — он ведь сам далеко не дурак. Но может, просто таких не жалко? Он знает, что на них явно пробу ставить негде, и они используют его так же, как он их. Поэтому такие не станут особенно страдать, когда он их бросит, или, скорее, сделает так, чтобы они сами бросили его. Эта, по моим расчетам, продержится недели две, может, меньше, с учетом «зайчиков» и прочих эпитетов, которые употреблять по отношению к Бласу — просто самоубийство. Губы невольно дрогнули в довольной усмешке, когда я представила себе, как вечером за ужином непременно вверну в разговоре какое-нибудь такое словечко. — Вы с Бласом брат и сестра? — ворвался в мои размышления нежный голос моей собеседницы. — Не совсем, — бросила я лениво, домывая последнюю тарелку и с неохотой поглядывая на сковородку. Эта была мало того что дура, так еще и лентяйка. Обычно пассии Бласа хотя бы предлагали мне свою помощь, принося в жертву на алтарь любви свой маникюр.  — Как это не совсем? — продолжала донимать меня своими глупыми вопросами Линда. — А, он мой папаша, — бросила я небрежно, усиленно отворачиваясь, чтобы она не заметила моей усмешки. — Как? — услышала я ее пронзительный голос. — Но ты выглядишь ненамного младше его! Я демонстративно прочистила ухо и, повернув к ней абсолютно невозмутимое лицо, передернула плечами. — Молодой отец, — коротко пояснила я. — Первый сексуальный опыт — в десять лет. И получилась я… Вот такой невезучий. Линда с трудом глотала воздух. — Он извращенец! Я закатила глаза. — Да брось! Все мальчишки это делают. Моей маме было четырнадцать. — Извращенка, — выдохнула она и осеклась. — Что ты сказала про мою мать? — нахмурилась я и, закрыв кран, повернулась к ней всем корпусом, угрожающе складывая руки на груди. — Я… Я… — запиналась она. — Моя мать стала чемпионкой мира по женской борьбе, — процедила я, сощурившись. — Ее посадили в тюрьму, когда она избила одну блондинку до полусмерти, и папе пришлось взять меня к себе. Но она многому меня научила, так что если хочешь поговорить о моей маме… — я сделала шаг к ней и, она, взвизгнув, отбежала к двери, ведущей на террасу, и, распахнув ее, стремительно выпорхнула на улицу. Я могла видеть в окно, как она улепетывает босиком, держа в руках пятнадцатиметровые шпильки, и расхохоталась во весь голос, обессиленно опускаясь на табуретку. Жаль, что рядом не было Мариссы. Я не могла успокоиться минут пять, пока меня не застал в таком состоянии Блас. Он вошел в кухню, оглядываясь в поисках своей гостьи. — А где Линда? — поинтересовался он, окидывая меня подозрительным взглядом. Я сделала невинное лицо и пожала плечами. — Не знаю, убежала куда-то, — я поднялась с табуретки, вытирая уже высохшие руки. — Может, решила не терять времени и все подготовить? Поищи ее в спальне, зайчик, — выделила я последнее слово и, похлопав его по плечу, поспешила ретироваться. *** — Значит, преждевременный сексуальный опыт, — рычал Блас, отмеряя шагами комнату. — Я не говорила преждевременный, — пискнула я и сжалась на стуле под его испепеляющим взглядом. — Значит, я молодой отец, — продолжал он, — и изнасиловал твою пятнадцатилетнюю мать. — Чертырнадцатилетнюю! — возмутилась я. — И все было по взаимному согласию! Блас остановился, ошалело глядя на меня. — Ну, так я сказала, — буркнула я. — Что она на меня наговаривает? Я не стала бы возводить на тебя напраслину. Мне кажется, Блас хотел сказать какое-то крепкое словцо, но сдержался и устало провел рукой по лицу. — Так, ты наказана на две недели. Никаких гулянок и дискотек. После училища сразу домой! — За что? — возмутилась я. — За что? — переспросил Блас. — За твою больную фантазию! Это же надо такое придумать! — Но она же поверила! Значит, не такая уж и больная. Блас поморщился. — Они все тебе верят, но с каждым разом твои фантазии становятся все изощреннее. Зачем ты это делаешь? Я пожала плечами. — А зачем они достают меня своими дурацкими вопросами? Кто я да что я. Они что, не могут тебя спросить? Блас как-то странно замялся. — Или они проверяют тебя? — догадалась я. — Не верят, что мы брат и сестра? — Они идиотки, — оборвал меня Блас. — И ты тоже, если думаешь, что я позволю тебе так развлекаться. Еще раз сделаешь что-то подобное — и разговаривать будем по-другому. Я пропустила мимо ушей его угрозы и впилась в его лицо внимательным взглядом. — А что они думают про нас, Блас? — настойчиво спросила я. — Почему они тебе не верят? Блас помолчал, затем раздраженно передернул плечами. — Откуда я знаю, что они думают? Они вообще думают? Просто ты не слишком-то на меня похожа, знаешь ли! Он вышел из комнаты тяжелой походкой, ссутулив плечи. Я могла поклясться, что это мой вопрос смутил его. *** У меня личная жизнь тоже не стоит на месте. Я поступила в мединститут и теперь половину времени провожу там, а другую — в больнице, на практике. И там, и там от кавалеров отбоя нет, так что у меня больше нет никаких комплексов по поводу внешности или моего социального статуса. Все знают, что я в деньгах не нуждаюсь, а кто-то, наверно, даже думает, что я невеста с приданным. Кроме того, я изменилась внешне, скажу даже без ложной скромности — похорошела: стала выше ростом и округлилась в нужных местах, хотя по-прежнему не оставляю спорт и сохранила стройную фигуру. С недавних пор я стала блондинкой, и это далось мне не без крови. Когда я впервые покрасила волосы, Блас был так разъярен, что я думала, он вырвет мне их с корнем, но он остыл и теперь, кажется, ему даже нравится — хотя он, конечно, ни за что в этом не признается. Я уже говорила о своих многочисленных кавалерах — так вот, никогда не думала, что Блас такой ревнитель нравов. Конечно, он всегда был занудой и придирался ко мне из-за всякой ерунды, но раньше он при виде моих женихов так не бесился! Чем я, естественно, не устаю пользоваться… Я активно приглашаю ухажеров домой, а когда мрачная каменная статуя Бласа начинает маячить в гостиной, живо представляю ему своего очередного друга. Нередко такие знакомства оканчиваются дракой: Блас за шкирку вышвыривает непоседливого дон жуана, а я закатываю ему скандал на тему «из-за тебя я никогда не выйду замуж». Блас молча поднимается в свой кабинет, а я названиваю пострадавшему сокурснику со словами извинения. Некоторые бросают трубку, другие мне сочувствуют, мол, как я уживаюсь с таким сволочью-опекуном. А я начинаю злиться и говорить, что это они все сволочи, а Блас просто обо мне заботится. И бросаю трубку. Конечно, Бласу совсем не обязательно это знать, но я ценю его заботу. Я вошла в дом и устало скинула сумку с плеча прямо на пол прихожей. Переступив через кое-как сброшенную обувь я босиком прошла в зал, с блаженством погружая натруженные ступни в мягкий ковер. Когда я жила у Колуччи, больше всего меня раздражали роскошные мраморные плиты, застилавшие весь первый этаж. Скользкие и сверкающие, идеальные, достойные самого падишаха. Глядя на эти плиты под ногами, казалось, что ты попал во дворец или на аудиенцию к президенту, но не домой. Не домой… Когда Блас впервые пригласил меня в наш дом, первое, что мне бросилось в глаза — это ковры, и от того на сердце стало тепло-тепло. Это было первое, что сроднило меня с Бласом: он тоже это чувствовал. Несмотря на свою любовь к роскошным машинам и навороченной технике, он тоже знал, что дом — это не музей, где страшно прикоснуться к экспонатам. И хоть я с тех пор успела сто раз проклясть эти пылесборники, пока вытряхивала их на веранде или пылесосила, хоть я ворчала каждый раз, когда чистоплюй Блас заставлял меня оставлять уличную обувь в прихожей, я все-таки знала, что ни за какие коврижки не согласилась бы расстаться с этими коврами. Я хотела было подняться наверх, но внезапно заметила на кухонном столе миску с салатом. У Бласа новая подружка? Я приблизилась к столу и увидела записку от Бласа: «Не рассчитал продукты — получилась слишком большая порция. Это нужно доесть, чтобы не пропало». Я усмехнулась и проверила холодильник. Вчерашняя пицца как испарилась — сомнительно, чтобы Блас захотел бы еще и салат к ней. Но я и так знала, что он приготовил его для меня. После колледжа я часто забываю поесть, а мне нельзя из-за гастрита. Но неизменно, почти каждый день на столе стоит что-нибудь из разряда «срочно надо съесть, пока не испортилось», или «купил себе, но мне не понравилась приправа». В периоды, когда он состоял в отношениях, еду заботливо готовили его подружки — но так или иначе мне всегда перепадало с барского стола. Главное условие — это чтобы я ни в коем случае не догадалась, что все эти яства изначально предназначены для меня. Я знала, что это условие ни в коем случае нельзя нарушать, поэтому ни разу ни словом не выдала себя. Но еще я знала, что Блас делал все это, чтобы я вовремя ела. Однажды я устроила голодную забастовку в колледже — и рухнула в обморок прямо ему в объятья. Именно так он узнал, что у меня гастрит и больше никогда не попрекал меня едой. Но и в том, что заботился обо мне, никогда не признавался. Я снова заглянула в холодильник и достала оттуда курицу, которую вынимала из морозилки накануне. Промыв мясо, я смазала его специями и засунула в духовку. Повар из меня никакой, но это все же лучше, чем пицца. Последнюю подружку отпугнула я, так что в некотором роде несла ответственность: придется нам с Бласом поухаживать друг за другом своими силами, пока новая пассия не замаячит на горизонте и не примет пост у станка. А пока нужно было придумать, под каким бы предлогом затащить Бласа поесть вместе со мной вечером… Я открыла дверцу шкафа и окинула свой гардероб задумчивым взглядом. За пять лет в нем появилось гораздо больше разнообразных юбок и платьев, которые мне упорно продолжал надаривать Блас на все праздники, но я не умела их носить, и все они пылились в шкафу. Мой взгляд упал на жуткое короткое платье, напоминавшее, скорее, пеньюар. Это уже не Блас — это подарок Мии на день Рождения. Девочка выросла и стала моделью, так что теперь ко мне постоянно поступала самая модная одежда, которая издавала свой последний писк там же, где покоились подарки Бласа. Но сегодня настроение у меня было приподнятым, и я вдруг посмотрела на этот пеньюар другими глазами. Через десять минут, оглядев свой обтянутый тонкой синтетикой силуэт в зеркале, я злобно хихикнула про себя и спустилась в гостиную, где, развалившись на кресле, смотрел футбол Блас. Неловко протиснувшись между диваном и креслом, я встала, закрывая собой экран телевизора и подбоченилась. — Ну как тебе? Блас терпеть не мог, когда я отвлекала его от футбола, но теперь, кажется, о нем забыл напрочь. Такое ощущение, что он онемел, и этот его ошарашенный вид меня настолько позабавил, что я едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться. — Ты с ума сошла? — прорвало, наконец, Бласа, и он подскочил с дивана. — Марш переодеваться! — Еще чего! — встала в позу я. — И не подумаю. — Я не пущу тебя в таком виде! — Больно я тебя спрашиваю! — фыркнула я и стала демонстративно протискиваться к выходу. — Я запру дверь, и ты вообще никуда не пойдешь! — загородил мне проход Блас. Я сложила руки на груди и насупилась. — Я через окно вылезу, — буркнула я. — В этом? — собирался было красноречиво оглядеть мой наряд Блас, но потом вдруг передумал и почти стыдливо отвел взгляд в сторону. Я поняла, что сейчас меня точно разберет хохот, и почла за лучшее начать сдавать позиции. — Хорошо, — великодушно согласилась я. — Я никуда не пойду. Но ты взамен ужинаешь со мной! — Я занят! — Тогда ладно, — невинно улыбнулась я. — Я поужинаю с друзьями, — и, помахав на прощание и нырнув под его рукой, загораживавшей проход, ловко просочилась к выходу. — Стой. Я обернулась, вопросительно глядя на него. — Переоденься к ужину, — сухо продолжил Блас. - И только попробуй надеть что-нибудь в этом роде снова, — он отодвинул меня от двери и, заперев ее на ключ, медленно направился в столовую. Я скорчила рожицу ему в спину, когда он внезапно резко обернулся. Я не успела вовремя среагировать, и он утомленно возвел свои синие очи горе и вздохнул: — И этому человеку исполнился двадцать один год… Я по-мальчишески звонко рассмеялась. Я не собиралась никуда идти в таком наряде, но мне нравилось дразнить Бласа и отвлекать его от футбола. В такие минуты мне даже казалось, что я важнее футбола и что он обо мне заботится, поэтому я была вовсе не против, что он так оберегал мою честь. Может быть, мне хотелось иногда больше свободы, хотелось, чтобы он говорил со мной повежливее и поменьше командовал. Но я слишком хорошо знала, откуда эта свобода, когда ты возвращаешься домой когда хочешь, и никто не названивает тебе по сто раз на дню. Это, может быть, удобно поначалу, комфортно, но это значит, что ты никому не нужен, и всем просто-напросто слишком на тебя наплевать, чтобы надоедать своими ценными указаниями. Поэтому я ценила несвободу, которую дарил мне Блас.