По-волчьи жить. Happily ever after

— Как думаешь, меня в честь реки назвали? — А ты надеешься, реку в честь тебя? — хмыкнул Блас. — Что это значит? Лухан? Ты знаешь? Блас пожал плечами. — Может, от слова луч? — Точно! Это как лучистая? Красиво. А река почему? — А у реки излучины. Я воззрилась в восхищении на Бласа. — Как это ты догадываешься? — Это же на поверхности, — снисходительно усмехнулся явно польщенный Блас. — А что твое имя значит? — Которое? Я помялась. — Ну давай "Блас". Почему ты его выбрал? — Звучит внушительно. — А переводится как? Блас вдруг улыбнулся какой-то совсем детской открытой улыбкой, какую я видела только в своих снах и смутных воспоминаниях, где он был еще мальчиком, и у меня невольно сердце екнуло от этой внезапной теплоты на всегда каменном лице. — Заика. — Не...Нед... Не думала я заикаться, — принялась было возмущенно оправдываться я, раздосадованная тем, что и доли секунды хватило, чтобы он распознал мое смущение, когда он усмехнулся и остановил меня жестом. — Заика имя переводится. Это я потом уже узнал. Когда ID сменил. Я споткнулась, пытаясь вспомнить, собственно, о чем мы говорили, и, сообразив, что к чему, залилась смехом. — А настоящее? Рикардо. Что оно значит? — успокоившись, полюбопытствовала я. — Не знаю, — сухо ответил Блас и отвернулся, оглядывая темную атласную ленту реки, стелившуюся под нами. Мы стояли на набережной, облокотившись о кованое ограждение. Как-то незаметно солнце закатилось, и уже стемнело так, что реки было бы совсем не видно, если бы не свет по обе стороны, скупо освещавший водную рябь. Вокруг не было ни души: все катались на аттракционах, а у нас с Бласом вечно все не как у людей, мы два часа тащились из Буэнос-Айреса загород, чтобы смотреть на реку. И, честно, оно того стоило. Я слушала едва различимый плеск воды и любовалась профилем Бласа, четко вырисовывавшимся в свете ночных огней. С того берега доносились отдаленные звуки саксофона, складывавшиеся в мелодию из какого-то старого фильма. — Похоже на Ричард. Наверно, от слова "богатый", — авторитетно заявила я и тут же стушевалась под скептическим взглядом Бласа. — Ладно, сдаюсь. У тебя есть версия получше? — Есть, — коротко ответил Блас и, отняв руки от перил, стал крутить головой, оглядываясь. — Ты чего? — прыснула я. — Нет никого, не переживай. Можешь смело излагать. — Так что там у нас первым номером? Я тупо уставилась на него. — Чего? Блас закатил глаза. — Линарес, ты как-то сегодня очень туго соображаешь. Кто-то хотел готовиться к балу. — Сейчас? — я вытаращилась на него во все глаза. — А когда? Завтра я занят с документами. — Эмм... Ну тогда послезавтра. — И послезавтра. У меня нет столько времени, чтобы каждый день тебе репетиции назначать. — На что, интересно, ты его тратишь, — проворчала я. — Ну, Блас, ну ты что, ты ошалел? Какие танцы? Мы же в парке... — Решай. Или стесняешься? "Решайся. Ты можешь уйти, но если хочешь, оставайся", — отозвалось эхом у меня в голове. — Я? Стесняюсь? Ни капли! Я просто не ожидала, что ты предложишь так резко, думала, ты забыл уже о нашем уговоре. — Забыл, — легко согласился Блас и в глазах его заплескалась снисходительная усмешка и какой-то, что ли, вызов. — А теперь вспомнил. Так что, танцуем? Я взглянула на него исподлобья с некоторой опаской. — Давай, — не очень решительно отозвалась я. — Только знай, я вообще ничего не умею. — Это мне известно, — легко согласился Блас. — Да я про танцы, дубина. Наверно, от смущения во мне проснулась какая-то странная агрессия, и мне было трудно унять эту бурю внутри себя, чтобы даже хотя бы приблизиться к Бласу, но я сделала шаг ему навстречу, оказавшись совсем близко к его лицу. Он с любопытством заглянул мне в глаза сверху вниз, и я поспешила отвести их, чтобы он не заметил в них смятения. — И давай недолго, ладно? — пробурчала я что-то невразумительное. — Я вообще думала, мы уже домой поедем, завтра рано вставать... на пробежку. На самом деле, мы с Ричем договорились встретиться пораньше и вместе поехать на учебу, но я привычно упустила эту деталь. — Жизнь она такая, — сочувственно поджал губы Блас, — То и дело приходится делать выбор. Пробежка или танцы, танцы или пробежка... Я хорошо знала, что Блас вовсе не о танцах и не о пробежке, а наверняка понял, куда я на самом деле собралась с утра пораньше — непонятна мне была только мрачная тень, мелькнувшая по его лицу. Казалось невероятным, что эта маленькая ложь, которую, я знала, он легко сумел считать с моего лица, способна его задеть. Блас прислушался к едва слышным звукам саксофона, все еще доносившимся с противоположного берега. — Moon River играют. — Что это значит? — Ты что, настолько не знаешь английский? — Знаю, — огрызнулась я. — Что это значит для нас? Какой танец репетируем? — Что-то вроде вальса. — Почему что-то вроде? — Потому что на балу вальс будет в два раза быстрее. — Нет, давай медленнее, — легко согласилась я. — Давай вообще сперва не под музыку. Я сбиваюсь под музыку. — Я думаю, не в музыке проблема, — хмыкнул Блас. — Ладно, вставай напротив вот так. Я неуклюже повторила его позу. — Подбородок вверх и чуть в сторону, — он коснулся моего подбородка, приподнимая его, и наши глаза встретились. Невольно он задержал на мне взгляд, затем резко отвел его и с каким-то усиленным рвением схватил меня за плечи, расправляя их. — Линарес, ты даже в вертикальном положении удерживаться не можешь, куда тебе вальс танцевать? Еще не поздно одуматься. — Нет уж, я буду танцевать вальс, — возмутилась я, хотя сама еще пару минут назад усиленно отлынивала. — Подумаешь, ссутулилась немного, я тебе не балерина. — Это я заметил, — пробормотал Блас и, взяв одной рукой меня за руку, а другую положив мне на спину, резким движением приблизил к себе. Я охнула от неожиданности и едва не врезалась в него, на миг потеряв равновесие. — Можно полегче? — проворчала я. — Можно совсем просто: прекращаем репетицию и едем домой. Я с досадой воззрилась на него, чтобы побуравить его недовольным взглядом. Он свой не отвел, и я почувствовала, что зрительный контакт как-то чересчур затягивается. Как обычно, когда он вот так неотрывно смотрел на меня, я почувствовала, как внутри поднимается теплая волна. Первым глаза отвел Блас. — Ноги расставь. — А? — рассеянно переспросила я. Блас вздохнул и, двинув мне между ног, сделал шаг вперед и повернул меня в другом направлении. — Ты свихнулся? — возмутилась я, тут же очнувшись. — А если я тебе туда двину? Мало не покажется! Блас слегка опешил. — Так танцуют вальс, Линарес, — вкрадчиво пояснил он. — Теперь ты ставишь ногу сюда, он указал на пол у себя между ног. Я проследила за его жестом и окончательно утратила равновесие: — Лучше не напрашивайся, уж я тебе двину так двину, не сомневайся, калекой останешься, — неуклюже пошутила я, параллельно недоумевая, как это такая непревзойдённая первосортная чушь нашла приют в моей голове, да ещё и решила вырваться на свободу. Блас благородно не обращал внимание на мои припадки и лишь молча перехватил меня крепче и увел в танце, так что мне пришлось резко смолкнуть. Я болталась у него в руках, как туалетная бумага на втулке, едва успевая переставлять ноги, а впрочем, иногда и не успевая. Сделав всего десяток таких поворотов, я засмеялась в голос и взмолилась о пощаде. — Стой, Блас, в меня уже голова кружится! Сейчас вывернет прямо на тебя! Угроза, кажется, подействовала, так как Блас тут же опасливо отшатнулся. — Постарайся сохранить свой неповторимый шарм для бала — глядишь, все кавалеры будут твои. — Что естественно, то не безобразно, — выдохнула я, опираясь на колени и тяжело дыша. — Хорошо, что мы на карусель не пошли. Мой вестибулярный аппарат не предназначен для таких нагрузок. — Ого, какие сложные слова ты выучила Линарес. Стало быть, училище свое посещаешь всё-таки иногда. Сдаешься? — Ещё чего! — мгновенно отреагировала я. Давай ещё раз. В глазах Бласа мелькнуло одобрение. — Чтобы голова не кружилась, смотри мне в глаза, — почти серьезно, а может, действительно серьезно подсказал Блас. — И давай помедленнее. Идея мне не очень понравилась, но я последовала его совету и кружила на этот раз, не отрывая взгляд от его глаз. Меня больше не смущала его нога, то и дело норовившая угодить мне между ног, так что мне приходилось прилепляться к нему всем телом, чтобы не болтаться вслед с запозданием, как полуоторванный аппендикс. Я зафиксировала взгляд на его глазах, как он мне велел, но голова почему-то по-прежнему кружилась, впрочем, иначе, чем прежде. Все плыло перед глазами, но его глаза я видела очень четко, и было дивно, как в этих по сути двух маленьких серо-голубых шариках могла плескаться такая волшебная глубина, словно это был хрустальный шар, предсказывающий будущее, точнее, настоящее. Этот подернутый туманной дымкой прозрачный шар показывал странным образом мне саму себя без актерства и грима, меня настоящую и совсем уязвимую. Это было странное ощущение: глаза были Бласа, а видела я в них себя. Вроде бы выражение их оставалось привычно насмешливым, Блас волнения не выдавал, но я чувствовала, что и его увлекает эта круговерть, вызванная совсем не вальсом, а смешением наших взглядов и сбившегося дыхания. Внезапно все прекратилось. Блас прервал зрительный контакт, остановил танец, и видение исчезло, как гаснет лампа по щелчку вилки, выдернутой из розетки. Я испуганно отпрянула и взглянула на Бласа, как затравленный зверёк. — Мда, вальсируешь ты или маршируешь, я так и не разобрался, — весело произнес Блас, и напряжение, повисшее между нами, лопнуло, как туча, пролившаяся дождем. — Похоже, вальс — это не мое, — поспешила согласиться я, высвобождаясь из его объятий. — Думаю, изымем его из программы, не страшно, на время вальса я и в углу постоять могу. Там ещё куча разных танцев в программе, куда лучше, чем вальс. — Джига, например,— услужливо подсказал Блас. — Например, — с готовностью подхватила идею я, лишь смутно догадываясь, что джига - это ничего хорошего. — Или канкан, — подбодрил меня Блас, заметив, что я споткнулась на полуслове. Он будто не испытывал и доли моего смущения, и лицо его выглядело совсем обычным и невозмутимым, только светлые глаза не могли скрыть какой-то игристый радостный свет, пробивавшийся изнутри и освещавший все его лицо, когда он смотрел на меня. Мне было жутко досадно оттого что я никак не могла заставить себя принять такую же уверенную позу и улыбаться непринужденно, как он, тело не слушалось меня, и улыбка получалась деланой, что, конечно, не могло укрыться от Бласа, так что единственное , что мне оставалось, это попытаться высвободиться из его объятий. Все это время я стояла напротив, вцепившись мертвой хваткой в его предплечья, и мне стоило неимоверных усилий заставить свои пальцы разжаться. Я неохотно отступила на шаг назад, с удивлением прислушиваясь к своему телу, которое этому всеми силами противилось и льнуло обратно к Бласу. Мне хотелось снова стоять вплотную к нему и касаться его, и было неимоверно трудно преодолеть эту внезапно возникшую гравитацию. Оказавшись на свободе, я резко схватила отброшенную на землю сумку и пробормотала, пытаясь побороть взявшееся непонятно откуда смущение: — Знаешь, Блас, я, наверно, сперва сама порепетирую, боюсь, я тебе только ноги отдавлю. Блас наблюдал за мной своим пронизывающим всезнающим взглядом, но молчал. — Я немного потренируюсь — и мы снова попробуем, когда-нибудь, ну, потом, сегодня я что-то не в форме. — Хорошо, — только и сказал Блас и, не прибавив ни слова, круто повернулся ко мне спиной и, лишь вальяжно махнув рукой, приглашая последовать за ним, в темпе зашагал вдоль набережной по направлению к стоянке, где мы оставили машину. Я в растерянности смотрела ему вслед, пытаясь унять участившееся сердцебиение, затем мой взгляд выхватил в темноте какой-то силуэт. Присмотревшись, поняла, что это Блас оставил на ограде свою куртку. Совсем на него не похоже... Я бережно сняла его джинсовку и, прижав ее к груди, быстро засеменила за ним следом.