Шоковая терапия

— Доброе утро, дамы, господа и достопочтенные гермы. Рада приветствовать вас в стенах нашего университета. Путь от двери аудитории до кафедры недолог, но Карин постаралась использовать его по полной и далеко не случайно приветствовала первокурсников именно от входа, чтобы с первой же секунды полностью и безоговорочно завладеть их вниманием. И ей это удалось. Впрочем, она бы очень сильно удивилась, случись иначе, ибо весь нынешний набор состоял из выходцев с Барраяра. Императорские стипендиаты, по сути — провинциалы, домашние мальчики и девочки, наивно полагающие себя жутко современными и продвинутыми, а на деле по самые уши забитые махровыми предрассудками. Покажи таким голые сиськи — и они забудут, как дышать. Скромно потупив глаза и пряча ехидную ухмылку в уголках губ, Карин процокала острыми каблучками по искусственному мрамору до ступенек, ведущих к кафедре. В мертвой тишине — только звонкий перестук каблучков и легкий шелест складок шелкового саронга. Ни жакета, ни блузки, ни какой другой верхней ерунды Карин традиционно не носила, так же традиционно пропуская мимо ушей намеки декана, что настолько красивая женщина могла бы вести себя и поскромнее, не тыча своими возмутительно восхитительными и упругими прелестями всем в глаза (и все такое — как добавил бы Марк). Еще бы декан не возмущалась, с ее-то ушками спаниеля и выпирающими ключицами, о которых можно оцарапаться даже взглядом! Нет уж! Умная женщина будет полной дурой, если не использует для достижения цели весь арсенал, которым владеет. Так что декан может сколько угодно неодобрительно поджимать тонкие блеклые губы, а ректор кафедры экстремального бизнеса бетанского университета экономики и финансов многоуважаемая профессор Карин Куделка применяла и будет применять любые доступные средства для наилучшего усвоения материала ее студентами. И пусть декан от досады свои обвисшие прелести хоть узлом на спине завяжет! К профессорскому месту вели пять ступенек, старый пластиковый короб кафедры был достаточно высок, чтобы закрыть фигуру преподавателя до самых плеч. Двадцать три пары глаз напряженно следили за приближением профессора Карин к кафедре, она буквально кожей ощущала потрескивающее в возухе электричество и не могла сдержать ухмылки, пусть даже и мысленной. Напряжение и мука во всех двадцати трех взглядах были одинаковыми и стабильно возрастали по экспоненте, а вот пропорции надежды и отчаянья — разными. И уровень их менялся скачкообразно и — вроде бы — совершенно непредсказуемо. Однако полувековой педагогический стаж помогает видеть систему там, где новичок усмотрит лишь хаос. Продолжая мысленно посмеиваться, Карин медленными раздумчивыми шагами поднялась на три ступеньки и остановилась, неторопливо развернувшись. Розовые соски ее при этом описали полукруг и качнулись вверх-вниз, когда она расправила плечи, с легкой насмешкой оглядывая аудиторию. — Темой сегодняшнего вводного занятия будет обсуждение предстоящего вам практикума по сексотерапии. Пятнадцать девушек, восемь юношей, все в возрасте от двадцати до двадцати четырех лет — младше большинства ее собственных внуков, подумать только, как летит время! Гермафродитов в аудитории не было, и она отлично это знала, ибо изучала списки заранее, но специально применила полное официальное обращение — пусть привыкают, раз уж приехали и собираются здесь учиться и жить. И чем раньше они перестанут выпучивать глаза каждый раз при столкновении с местными нормами приличий или же выдавать на них избыточную, хм, реакцию (эрегировать и все такое — как говорил Марк), что с точки зрения бетанцев присуще лишь нецивилизованным дикарям — тем будет лучше для всех. Для них самих в первую очередь. Собственно, той же цели служил и облегченный наряд Карин, да и само сегодняшнее занятие. Пусть привыкают. — Прошу садиться, — склонила Карин голову набок с ласковой улыбкой, словно не замечая, что студенты и так уже сидели, а при ее появлении оказались слишком шокированы, чтобы встать. Приказать исполнить уже исполненное — прием куда более действенный, чем если бы она попросила их всех подняться и встретить преподавателя как положено, а потом снова сесть. Тем более что как минимум пятеро юношей сейчас пребывают не в том состоянии, чтобы встать без ущерба для собственного достоинства. О, ошибочка, уже шестеро. Отличные показатели, остальных дожмем по ходу занятия. — Можете ничего не записывать, это ознакомительная лекция, так сказать, наглядная демонстрация некоторых отдельных аспектов шоковой терапии как частного случая адаптационной сексотерапии в целом… Карин положила правый локоть на кафедру, свесив кисть. Ее груди снова качнулись. По аудитории прокатился почти неслышный страдальческий вздох, кто-то на заднем ряду громко сглотнул, сидящая ближе всех к кафедре блондиночка с внешностью типичной отличницы стала темно-розовой и страдальчески заморгала, пытаясь смотреть Карин точно в лицо и не обращать внимания на то, что ниже подбородка. Безуспешно — взгляд то и дело срывался, словно блондиночка сама себе не верила и пыталась убедиться в ошибочности первого впечатления. С каждым таким срывом ее личико приобретало все более свекольный оттенок, и общая для всех студентов в аудитории мысль «когда же эта кошмарная профессорша наконец спрячет все неприличное за пластиковой стенкой и можно будет расслабиться, думать о чем-то другом и по-прежнему считать себя ужасно прогрессивными и цивилизованными» проступала на нем все явственней. На долю секунды Карин даже захотелось подшутить и пойти им навстречу, выполнив то, чего они хотели — или им казалось, что хотели. Но только на долю секунды, и она тут же устыдилась мимолетного побуждения, ибо это была бы воистину злая шутка. Спрятанное после показа является куда более сильным радражителем, чем оставленное на виду, это азы. — Ролик про символику ориентационных мотивирующих сережек вам крутили при заполнении вида на жительство, но начинать свою лекцию я предпочитаю все же с базовых установок. Итак, внимание на слайды… Среагировав на кодовое слово, свет погас и включился демонстрационный экран, что аудитория встретила единым вздохом облегчения и шорохами. Которые затихли, как только студенты рассмотрели второе изображение. Карин ухмыльнулась. — Перед вами в верхнем правом углу изображение серьги гермафродита, совершеннолетнего, с противозачаточным имплантатом, готового к контактам бисексуала во всех пяти смыслах этого слова. Моделью для этого практического материала послужило достопочтенное, работающее секс-инструктором двенадцатого разряда в Сфере Наслаждений. Далее идут слайды самого достопочтенного и его партнеров в разных стадиях возбуждения во время сексуальных практик. Прошу особо отметить кадры с восьмого по двенадцатый и с четырнадцатого по двадцать шестой как наиболее интересные с точки зрения пролонгации оргазма соответственно для мужских и женских особей. Когда слайд-шоу закончилось, Карин не стала сразу включать полный свет, поскольку никогда не любила бессмысленную жестокость. Вместо этого она включила режим медленного рассвета и поинтересовалась: — У кого-нибудь есть вопросы по просмотренному материалу? — Зачем нам это все? — крикнул из медленно светлеющего полумрака огромный волосатый южанин, сидевший на самой дальней скамье. Студенческие места шли амфитеатром, глаза стоящего за кафедрой профессора были как раз на уровне глаз сидящих на самых дальних (и верхних) рядах студентов, Карин же стояла на три ступеньки ниже, и ей приходилось слегка запрокидывать голову. — Какое это имеет отношение к управлению финансовыми потоками? Лично я не собираюсь делать бизнес на шлюхах! Есть! Рано или поздно кто-нибудь обязательно высказывал что-нибудь подобное — и лучше, если это происходило рано. Удачненько сегодня получилось, с первого попадания. Карин обожала агрессивных идиотов — их легче ломать. — А у вас бы и не получилось, молодой человек, — сказала она с ласковой улыбкой, незаметно прогнув спину и тем самым нацелив дула сосков ему прямо в лоб. — Успешное управление домом наслаждений (или терпимости, если вам привычнее такой эвфемизм) требует от руководителя в первую очередь именно что терпимости. Впрочем, мы никого не удерживаем насильно как в стенах университета, так и собственно в Колонии Бета, и вы вольны покинуть нас в любой момент, как только вам этого захочется. Более того, вам будет возвращена стоимость не прослушанного вами курса, а в качестве компенсации даже выплачена половина стоимости обратного билета до вашей родной планеты. Вы можете встать и уйти прямо сейчас. Последние слова Карин произнесла с легким нажимом, сопровождая их поощряющей улыбкой. И замолчала. Южанин тоже молчал, краснел только. Ха, деревенский мальчишка! Для такого выругаться в присутствии учительницы — уже сродни подвигу. Пауза затягивалась. Южанин поерзал, посопел, сверкая глазами — и остался сидеть. Взгляд у него стал затравленным и несчастным. И вовсе не потому, что по возвращении ему бы пришлось держать ответ перед выдавшим стипендию императором — Карин была готова спорить на бетанский доллар против дохлого жучка-маслячка, что об императоре сейчас этот парень даже и не вспомнил. Он просто не мог уйти — во всяком случае, не сейчас, когда свет зажегся уже в полную силу. Ранее, пользуясь темнотой и страдая больше остальных студентов от избыточного давления в модных брюках эскобарского кроя, он расстегнул под столом молнию на узких штанах, выпуская на волю все ими стиснутое, и теперь никаким чудом не смог бы засунуть все это обратно: слишком мощно оно вздымалось и топорщилось, распирая ткань трусов в трогательный красный горошек. Южанин пока еще не знал простую истину, которую скоро предстояло уяснить всем студентам — то, что происходит под их столами, скрыто только от собственных взглядов сидящих за этими столами, с преподавательского же места открывается отличный обзор, поскольку передних стенок столы не имеют, да и расположены очень удачно. Чем выше — тем удачнее. — Ну, а раз вы все-таки не ушли, то извольте вести себя как подобает приличному студенту приличного учебного заведения, — подытожила Карин чопорно и изо всех сил сдерживая неподобающее хихиканье, словно не она только что с интересом разглядывала под столом туго обтянутое тканью в красный горошек роскошество (а ничего так, и реакция хорошая, надо бы попользовать при случае, если Марку тоже понравится). — Еще у кого-нибудь вопросы имеются? — Кадры от сорок второго и до… — пискнула отличница, подняв руку и заливаясь краской по самое декольте. — До… я не запомнила, извините… ну, там, где… это действительно была… э-э-э… лошадь? — Жеребец, — поправила Карин благодушно и поспешила уточнить, видя, что блондинка близка к обмороку. — Ролевые игры, костюмированная имитация. Секс с животными слишком примитивен по своей сути для вынесения его на практикум, он пройдет у вас факультативно на втором курсе. Кто-то нервно хихикнул — настолько вымученно, что даже не понять было, парень или девушка. Это хорошо: раз смеются — значит, лед тронулся, значит, будут спрашивать. И слушать. И — может быть — запоминать. Не понимать, нет, до этого еще далеко, но хотя бы запоминать. Так и есть — вопросы посыпались, словно прорвало плотину. Глупые, просто наивные, дурацкие, провокационные. Умных и по делу сегодня не будет — рано. Карин отвечала стандартно, с множеством повторов и уточнений, как по методичке Комитета Психического Здоровья для лиц, работающих с инопланетниками. Обычная преподавательская рутина, минут семь можно шпарить по накату, почти не задумываясь. Лед брони их предрассудков взорван, теперь главное растолкать льдины подальше друг от дружки и не дать им смерзнуться снова. Это и было основным секретом Карин. Тем, из-за чего на старших курсах ее факультета почти не было отсева по психологической несовместимости студентов-инопланетников и самой Колонии Бета. Да что там — на младших курсах тоже почти не было. Тем, за что ее уважали и ценили бетанские коллеги, но одновременно и сторонились, считая слишком экстравагантной. И даже КПЗ вынужден был мириться с этой экстравагантностью — ибо по ежесеместровым тестированиям на психическое здоровье студенты профессора Куделки стабильно держались в верхнем сегменте и выдавали лучший результат по университету. Ни один из урожденных бетанцев не мог понять, что махровые провинциальные предрассудки нельзя гладить по шерстке и надеяться, что они сами собой исчезнут, а молодые люди перевоспитаются тоже сами собой, впечатлившись положительными примерами и исправляясь по капельке. Устоявшиеся предрассудки — как древние дендарийские партизаны времен изоляции, они сами кого хочешь перевоспитают, им только волю дай. Их надо ломать хребтом об колено. Первым же ударом. Взрывать, как ледяной затор на горной реке. А потом взрывать снова, чуть ниже по течению. Потому что на горной реке никогда не бывает всего лишь один-единственный затор. И их все надо взорвать. Один за другим. Только тогда есть шанс, что половодьем сорвавшихся с катушек комплексов не снесет к чертовой матери половину склона вместе со всем, что на нем понастроили… Семь минут прошло. Пора встряхнуть этот затихающий омут. Да и самой встряхнуться, а то что-то форма потихоньку плывет, соски как желе, одно название… Карин легко спрыгнула со ступенек и прошлась по аудитории, выбирая наиболее подходящий стол. Одновременно она ногтем тронула пульт вибратора, замаскированный под перстенек, и игрушка глубоко внутри нее задрожала в давно и тщательно подобранном ритме, вызывающем наиболее быструю и стабильную реакцию. По телу прокатились волны нарастающего удовольствия, кожу стянуло мурашками. Колпачок на клиторе был, наверное, все же лишним, очень уж сильно отвлекает… Карин бросило в жар, и она промедлила лишних секунд десять, прежде чем отключить полезный приборчик. Соски затвердели, щеки горят, в глазах наверняка голодный блеск отсроченного оргазма. Отлично. К этому времени Карин как раз выбрала жертву — смуглый черноволосый красавчик слева от отличницы. Один из тех, кто не проникся изначально, и даже сейчас не то чтобы очень. Слайды его совершенно не смутили, да и возбудили не слишком сильно. И не такое видел, понятно. Скорее всего, латентный гей… нет, ошибка, латенты куда более зажаты и беспомощно-агрессивны, а этот скорее снисходительно ироничен. Значит, вполне себе реализованный. Шустрый малыш. Только сегодня, малыш, это тебя не спасет, бабушка Карин вышла на Большую Охоту. Она села между ним и отличницей, лицом к красавчику, глаза в глаза (вернее — глаза в соски), оперлась о стол ладонью рядом с его рукой, забросила ногу на ногу. Спросила: — А тебе что-нибудь показалось интересным? Он усмехнулся, глядя ей в лицо устало-ироничным взглядом все познавшего и немало пожившего юнца. Именно в лицо, причем не прикладывая к этому ни малейших усилий. — Да, некоторые кадры были весьма… познавательными. От него остро и пряно пахло свежим сексом, а также дубленой кожей, металлом и чуть-чуть — казармой, при сильном возбуждении обоняние у Карин обострялось невероятно. Два партнера, как минимум. Похоже, солдаты или наемники. Вот почему он такой непрошибаемый — у малыша была бурная ночь. К тому же малыш наверняка считает себя законченным геем. Возможно, он даже не слышал о том, что стопроцентных геев практически не существует — точно так же, как и стопроцентных натуралов. Все люди по природе своей изначально бисексуальны, а остальное решают лишь индивидуальные предпочтения и то, что одни культуры называют слишком узколобым воспитанием, зашоренностью и предрассудками, а другие — половой распущенностью. Но изначально все люди — бишки. И если ты, малыш, так спокоен потому, что наивно полагаешь, будто твоему душевному равновесию могут угрожать никак не сиськи, а только и исключительно волосатый брутальный офицер, затянутый в хрустящую форму, то тебя сегодня ожидает большая неожиданность. — Это прекрасно! — откликнулась Карин с искренним воодушевлением, ибо ее всегда возбуждали трудные задачки (возбуждали во всех смыслах, как сказал бы Марк). — Мы все здесь и собрались, чтобы каждый день узнавать что-то новое! — Карин одарила красавчика широкой ослепительной улыбкой и тут же всем корпусом развернулась к отличнице, даже ноги поменяла местами, и спросила уже ее. — Это ведь так важно, каждый день узнавать что-то новое, правда? — Да… — пискнула отличница, опять заливаясь румянцем. Но уже именно что румянцем, причем довольно легким. И Карин снова захотелось поспорить с кем-нибудь на бетанский доллар, что именно эта блондиночка первой придет на занятия в саронге. Причем не позднее следующей недели. Далее Карин разговаривала только с ней — и через ее голову иногда с остальными студентами. К красавчику она более ни разу не обернулась, словно напрочь забыв о его существовании. Рассказала несколько баек и случаев из собственной практики, дважды трогала ногтем перстень, вздергивая уровень желания до переносимого с трудом и выплескивая в вены новые и новые порции гормонов. Соски жгло, ломило поясницу, низ живота сводило судорогой. Все-таки так долго удерживать напряжение без разрядки в ее возрасте не особо полезно. Хорошо, что шоковая терапия только раз в году. Она как раз подумывала над выбором завершающей истории — запоминается последняя, это закон, и потому последняя не должна быть случайной, она должна нести в себе скрытую мораль — когда услышала, как за спиной глубоко вздохнул красавчик. А потом, после небольшой паузы — еще раз, более судорожно. Словно всхлипнул. И задышал в рваном ритме, непроизвольно копирующем ее собственный. Сработало. Малыш поплыл. Вот и ладненько. Вот и пусть плывет, больше его сегодня трогать не будем. Пожалеем мальчика, ему и так плохо — нелегко осознавать нечто новое о самом себе. Карин не пользовалась химией или особыми духами не только потому, что в Колонии Бета за подобное светила психокоррекция в КПЗ — просто естественный запах возбужденной женщины являлся куда более мощным афродизиаком. А главное — совершенно легитимным. Плыви, малыш, плыви, любитель крутых бравых солдатиков… Ты невольно подсказал своему преподавателю достойную финальную историю, спасибо тебе. — А в завершение я хотела бы рассказать вам об одной практике, которую я чуть было не завалила. — Карин раскидала улыбку солнечными зайчиками по рядам и удовлетворенно отметила, что многие студенты уже вполне себе улыбаются в ответ. — Считается, что преподаватель не должен рассказывать о своих неудачах, это снижает его авторитет (и все такое, как сказал бы Марк), но это была не совсем полная неудача. В конце концов мне все же удалось вывернуться и сдать зачет, а руку тому солдатику потом пришили и вообще все кончилось благополучно. Это была моя вторая практика по сексуальной психотерапии, и я считала себя ну просто уж-жасно крутой и все уже знающей, надавала полезных советов и провела легкий петтинг двум скучающим менеджерам, отыграла ролевку с ножом и связыванием для загрустившего пилота и полагала, что мне любая задача если не по колено, то уж по плечу точно. И тут мне привели солдата-суицидника. Барраярского. Огромного такого. Его отправили в наш стационар прямо с корабля, после третьей попытки самоубийства. Причину выявили при первичном тестировании — неудачное восстановление нейронных связей после ранения нейробластером. Похоже, неумелые нейрохирурги — а тогда на Барраяре других особо и не было — что-то там неправильно закоротили, перепутав нервные окончания, ведущие к мозгу от члена бедолаги — и теперь его правая ладонь превратилась в эрогенную зону. Он возбуждался при рукопожатии и кончал, занимаясь армреслингом, а надо сказать, что ранее он был чемпионом сборной команды армии, и его начальство очень неодобрительно смотрело на попытки несчастного уклониться от тренировок или соревнований. Исправить что-либо хирургически не представлялось возможным, и его перевели на отделение сексуальной психокоррекции, где я как раз проходила практику. Окинув беглым взглядом притихших студентов, Карин добавила в улыбку ностальгической мечтательности. — Солдат был красив, брутальный мужчина, квадратная челюсть, глаза цвета темного пива, два метра агрессивного смущения и литых мускулов, ни капли жира или скуки. А я тогда была молода, наивна и полна энтузиазма вперемешку с благими намерениями. Разумеется, я схватилась за этот случай обеими руками, это тебе не вялую ливерную колбаску скучающего манагера наглаживать, пальцы в кровь стирая! Да и какая там колбаска. Сосиска, скорее, но сосиска ливерная. А у солдата был настоящий сталагмит, живой, тугой и горячий. И он взрывался внутри меня огнедышащим вулканом — каждый раз, стоило мне лишь вовремя взять своими руками большую и твердую правую руку солдата и помассировать точку в центре его ладони… И никак иначе. Но зато массаж той точки действовал безотказно. Поначалу я не сочла этот случай особо сложным и применила метод декомпенсации с последующей инверсией — попыталась доказать пациенту, что его беда на самом деле удача. Ведь теперь он сам может контролировать свое состояние — что мы с успехом неоднократно и доказали, к обоюдному удовольствию. Солдат выглядел намного более спокойным, больше не дергался от малейшего прикосновения и даже начал улыбаться. Он научился правильно мастурбировать — причем ему для этого вовсе не было необходимости уединяться, ведь на сторонний взгляд он не делал ничего неприличного, просто разминал одну руку другой. Правда, делая это при мне, он каждый раз довольно сильно смущался и выглядел несчастным, но я списывала это на общую табуированность секса, распространенную на Барраяре. К концу месяца я сочла, что мы добились устойчивой ремиссии, и с некоторым сожалением направила его документы на выписку. Он соглашался, что я сделала для него гораздо больше, чем он мог надеяться, говорил, что ужасно мне благодарен, и если бы не я, он, наверное, все-таки сумел бы себя убить рано или поздно, но я показала ему иные возможности. За два дня до его выписки у нас был отличный прощальный секс — не в рамках терапии, просто ради удовольствия. Долгий, красивый, со свечами и розовыми лепестками в большой ванной. Карин сделала небольшую паузу и продолжила уже совершенно иным тоном, жестко, сухо, деловито, без малейшего намека на мечтательность. — А на следующий день он отрезал себе правую кисть. Хирургическим виброскальпелем. Кисть ему, конечно же, пришили обратно — он не успел отправить ее в утилизатор, — навалились санитары, обездвижили и уволокли на операционный стол. Конечно же, было расследование. Меня, конечно же, отстранили и должны были депортировать или даже саму подвергнуть психокоррекции как опасную для окружающих, а его передать более опытным специалистам. Только вышло иначе — солдат твердил как заведенный всем, кто желал его слушать, что жив он только благодаря мне. Что он не хотел жить, и только я помогла ему с этим справиться. Что я и только я способна и дальше удержать его на этом свете, единственный врач, которому он доверяет. К этому времени в дело вмешался имперский консул и солдат аргументировано отказался подвергаться добровольной психокоррекции, а принудительной ему угрожать не могли, ибо он был подданным иного государства. Шум был ужасный. Но меня в итоге вернули — и даже практику засчитали, ограничившись занесением в аттестацию взыскания средней тяжести за халатно проведенную прогноз-диагностику. Мне пришлось начать все сначала, словно и не было этого месяца. Мы снова занимались сексом, но на этот раз без особого энтузиазма, медленно и печально, словно через неохоту. Вот тут-то я и обратила внимание на его не слишком типичные реакции. Он столько сил приложил, чтобы меня спасти, и вроде бы считал хорошим врачом (хотя я, конечно же, вовсе не была таковым), но при этом словно бы вовсе не был рад моему появлению. И потом — это его смущение на грани полного отчаяния… — Ну вот представьте себе, деточка, — обратилась Карин к отличнице доверительно, словно в аудитории, кроме них, не было ни единого человека, — что вы — мужчина. Крупный самец, сильный, воинственный, агрессивный, довольно успешный. К тому же — военный на планете, где воины окружены почетом и уважением. То есть стоите на верхней ступеньке пищевой цепочки. Этакая квинтэссенция брутальности и самцовости. Классическая психоматрица победителя, альфы, — (и всего такого, как сказал бы Марк). Карин обвела взглядом заворожено внимающую каждому ее слову аудиторию, прислушалась к нервному дыханию красавчика за спиной, ухмыльнулась и продолжила: — И вот теперь представьте, что вас, всего такого крутого и брутального альфу, при каждом рукопожатии кто-то словно бы трогает за член. Как вы на такое отреагируете? Кто-то из парней фыркнул. Другие обменялись быстрыми взглядами, может, слегка и смущенными, но скорее гордыми. — Вот именно! — ликующе вскричала Карин. — Смущение могло бы быть, особенно поначалу, но глумливая ухмылка куда более естественна. И даже гордость определенного рода. Но никак не стыд. И не отчаянье. Чего здесь стыдиться? Ведь если исходить из барраярского мировосприятия, вы, по сути, трахаете всех, кто пожимает вам руку! Какое уж тут отчаянье, какая боязнь прикосновений, о чем вы?! Вот тут-то я и поняла, что проблема куда глубже, чем предполагала не только я сама, но и мои куда более опытные коллеги. И настояла на повторном тестировании. Более… э… глубоком… Кто-нибудь из вас уже догадался, в чем оказалась проблема? Судя по лицам, из парней не догадались только двое — но все догадавшиеся будут молчать, как дендарийские партизаны на допросе у цета. — Все дело оказалось в простате, да? — неожиданно спросила отличница, дисциплинированно вытягивая вверх левую руку и пугаясь собственной смелости. Опаньки… И куда только подевалось ее былое смущение? Глазки горят, губки восторженно приоткрыты, пышная грудь высоко вздымается, на скулах румянец уже совсем иного рода. А девочка-то не проста, нужно будет присмотреться, да и Марку она понравится наверняка… — Именно! — поощрительно улыбнулась ей Карин, и отличница засияла, словно ей вручили первый приз на конкурсе «Мисс Вселенная». — Нейрохирурги вывели на ладонь солдата нервные окончания не от члена, а от прямой кишки. Самая чувствительная точка простаты как раз пришлась на центр ладони, что и обеспечивало эрекцию и оргазмы при массаже. Но каждый раз при простом рукопожатии он чувствовал себя так, словно ему лезут в задницу. Есть от чего впасть в отчаянье… — Но вы же справились с этим, правда? — спросила отличница. В ее голосе звучала непоколебимая горысносящая вера новоиспеченного адепта, только что обретшего истинное божество и требующего незамедлительных подтверждений его истинности и божественности. Карин внезапно стало почти скучно — четкий признак усталости. Вводные лекции ее всегда выматывали чудовищно, хотя казалось бы — чего такого? Сиди себе, получай удовольствие и все такое, как сказал бы Марк… Но? Но. Два часа шоковой терапии — это все-таки… два часа. Шоковой. Терапии. Черт. Скорей бы звонок… — Конечно! — Карин ослепительно улыбнулась, не позволяя прорваться на поверхность ничему лишнему. — А как могло быть иначе? Это же бетанская клиника. Никакой хирургии, просто гипноз, медитативные практики и самовнушение. Я сумела научить его управлять потоками своих нервных импульсов, представлять их в виде сверкающей упругой полосы. Сначала он научился эту полосу просто видеть, потом сумел взять ее в руки — в воображаемые руки, конечно. А потом порвал. Сами нервные волокна никуда не делись. Они по-прежнему были законтачены совершенно неправильно, но теперь в них существовал воображаемый разрыв. И пока солдат хотел этого — его правая рука оставалась просто рукой, и ощущал он ее как руку, и только. Если же ему хотелось чего другого… ну, тогда ему достаточно было представить две серебристые ленты, взять их в воображаемые руки и соединить концами и удерживать в таком состоянии достаточно долгое время, после чего оргазм происходил сам собой, даже без дополнительной стимуляции. Естественно, что для удержания лент в сомкнутом состоянии требовалось приложить некоторое усилие, что давало гарантию от неприятных случайностей. — Гениально… — выдохнула отличница почти беззвучно. — Так просто и так… изящно. Карин отвела взгляд. — До звонка тридцать секунд и все такое, — пискнула в ухе клипса голосом Марка. — Начнем? «Давай!» — сказала Карин молча, не разжимая губ. Марк услышит — ларингофон закреплен на гортани, для связи вовсе не обязательно проговаривать слова вслух. И в тот же миг заработал вибратор и по телу прокатилась волна острого наслаждения. Все-таки есть в этом что-то, подумала Карин, с двусмысленной улыбочкой обводя взглядом обращенные к ней лица. Есть в этом какой-то особый вид наслаждения, некий высший кайф, когда ты не сама включаешь эту игрушку — и не можешь сама ее выключить. Есть в этом что-то особое, когда ты кончаешь на глазах двадцати трех ничего не подозревающих зрителей, двусмысленно им улыбаясь, — а потом звенит звонок, и ты легко спрыгиваешь со стола и выходишь в коридор, а они все остаются сидеть. Словно это им надо еще прийти в себя после только что пережитого оргазма. Высший кайф, который не способна предоставить даже знаменитая Сфера… Выходя, Карин скользнула по красавчику взглядом, отметив его растрепанное лицо и глаза, полные ужаса. Адье, малыш, сегодня тебе будут сниться сиськи, уж не взыщи, и проснешься ты весь мокрый не только от слез. Даже если перед сном тебя отымеет взвод оголодавшей десантуры. Натуральные феромоны — штука страшная. Карин шла по университетскому коридору и лучезарно улыбалась всем встречным, отгораживаясь этой улыбкой от них, как щитом. Внутри у нее все дрожало, и вибратор тут был ни при чем. Уже ни при чем. Шоковую терапию введения в мир и этику Колонии Бета можно считать проведенной успешно. На все сто. Да и разве могло быть иначе, если вела ее сама Карин Куделка? Сказать, что Карин Куделка выглядела на все сто в свои сто семнадцать с небольшим — значило серьезно оскорбить всю исследовательскую группу Дюрона, чьей методикой продления жизни она пользовалась вот уже шесть десятков лет. Даже коренные бетанцы не давали ей больше полтинника — и это был бетанский полтинник, конвертируемый для более диких миров типа (она усмехнулась) барраярской империи как два к одному. Годы — единственная валюта, которой на Бете дают больше (она опять усмехнулась). А, к черту! Пусть дают, сколько им хочется! Или забирают себе. А ей нужно домой. И срочно! Короткая быстрая разрядка в конце занятия была просто короткой быстрой разрядкой, не более. Она позволяла достойному профессору Карин достойно покинуть университет и с подобающим достоинством дойти до дома, не набросившись по дороге на первого встречного, у которого при ее приближении появится в глазах хотя бы малейший проблеск интереса или что-либо подозрительно шевельнется под саронгом, а сережки будут подходящего вида. Это было бы нечестно по отношению к Марку — он ведь тоже на взводе с утра, но держит себя в руках и ждет. Ее. С ее стороны было бы просто некрасиво не только заставлять его промучиться несколько лишних минут, но еще и предстать перед ним, голодным и измученным, с довольным видом кошки, слопавшей дюжину канареек. Нет, он-то ее, конечно, простит, это же Марк. Только вот она сама себя не простила бы. Нет уж. Марк и только Марк. И хороший секс, в котором она нуждалась ну просто до зарезу — долгий, вдумчивый, тщательный и разнообразный. И все такое — как сказал бы Марк… *** — Ты рассказала им правду? — Ну… почти. Они лежали рядом, усталые и опустошенные, но довольные и друг другом, и собою, и жизнью вообще. И остро пахнущий только что пережитым пот медленно высыхал на их разгоряченных телах. Самое время поговорить, ну да. Кажется, Марк подумал о том же самом (а возможно, и теми же самыми словами, они часто мыслили параллельно, никакой мистики, так случается у тех, кто долго и счастливо живет не просто рядом, а именно что рядом), потому что он тихонько фыркнул ей в плечо и потерся о него носом, словно извиняясь за то, что собирался сказать. — Полуправда и все такое… Что мы думаем о полуправде, а, девочка? — Что она иногда нужнее. — Что она — полумера. Марк вздохнул и потянулся за поставленной на подзарядку сигаретой — это был их вечный спор. Карин привычно усмехнулась — ей не нравилось, когда Марк курил в постели свежезаряженное: казалось, что потом простыни надолго пропитывались запахом электричества и никакая стирка им не помогала. Скорее всего, это была психосоматика, и потому Марку Карин никогда и ничего не говорила, а над собой подсмеивалась. — Что именно ты им рассказала? - спросил Марк после второй затяжки. — Про того мальчишку с отрезанной рукой? Она постаралась ответить точно таким же тоном, каким он спрашивал — спокойно и отстраненно: — Да. И про глубинную проблему тоже. Марк более ничего не спросил. Лежал, молчал, курил. Она продолжила сама — потом, когда он выключил сигарету. Не потому, что ей так уж хотелось поговорить об этом или оставить за собой последнее слово. Просто у них с Марком существовала давняя договоренность — никаких недомолвок, никаких «это и так всем понятно», и то, что важно для одного, обязательно должен знать и другой. — Я давно не вспоминала ту историю. А тут вдруг подумала… понимаешь, легенды, мифы, иллюзии… это не так уж и плохо… иногда. Даже полезно порою, понимаешь? Разрушая один миф, мы ведь тем самым сразу же создаем другой. И не всегда лучший… Вот, к примеру, миф о Барраярской дикости и воинственности — устойчивый сложившийся миф. Грегор столько лет пытался его опровергнуть, доказать, что мы мирные и цивилизованные. Шел на уступки, соглашался на компромиссы, проявлял чудеса дипломатии. И в итоге получил новый миф — миф о слабости и беззащитности империи. Полагаю, нашим еще повезло, что юный Эзар очень вовремя показал зубы в той стычке в Ступице, новый миф не успел устояться, и откат к прежнему произошел естественно и мгновенно. — Экая ты у меня… глобальная. — Марк шевельнулся, устраиваясь поудобнее, снова потерся носом о ее плечо. — От частного к общему, да, госпожа профессор? В капле воды и все такое… Карин кожей почувствовала, что он улыбается. И наверняка ехидно. Не удержавшись, она начала улыбаться тоже и продолжила: — Возьмем другой миф, миф о гендерном равноправии и равных возможностях. На Бете это почти религия, однако ведь тоже не более чем иллюзия. Даже при полном отсутствии в воспитании дифференциации по половому признаку мальчики все равно отличаются от девочек, а те и другие — от гермов. Даже на уровне физиологии. Грубо говоря, мужчина может поднять большую тяжесть, а женщина дольше ее пронести. Если же брать психологию, то все еще сложнее… — А давай не будем ее брать? — Марк легонько куснул ее за плечо, его настроение снова становилось игривым. Но Карин хотелось договорить. — Мифу о равноправии противостоит миф о превосходстве мужчин, о мужчине-защитнике. Тоже миф, да, но… Такой ли уж он плохой? Миф о мужчине-герое, который все знает, все умеет, все держит в своих руках… и защищает слабых… о нем будут мечтать девочки, в него будут играть мальчишки… ему будут подражать. — Ты не рассказала им о его возвращении, правда? — спросил Марк без улыбки, приподнявшись на локтях и с тревогой заглядывая ей в лицо. — Ты ведь поэтому так расстроена, да? Боишься, что была неправа? — Да. И нет. — Карин вздохнула. — Да, я не рассказала им. И нет. Я не считаю, что была не права. Им не надо знать о том, что он не справился. Что вернулся сам и попросил вернуть все, как было. Что ему оказалось проще быть жертвой, от которой ничего не зависит. Что он, такой сильный, такой мужественный, такой брутальный, не смог удержать в своих руках даже собственного оргазма. — Голос ее затвердел. — Это частный случай, Марк, и мы не станем его обобщать, создавая новый миф, ибо это будет вредный миф, ты согласен? — Ага… — Марк куснул ее за нижнюю губу и мурлыкнул. — Чужой оргазм держать в руках куда приятнее. И проще. М-м-м? Тут его руки и язык привели несколько весьма убедительных аргументов в пользу последнего тезиса, и на некоторое время ректору кафедры экстремального бизнеса стало не до разговоров.