Братья по чертогам

5 МАР — Попался, гаденыш! Руки оказались заломлены за спину быстрее, чем Мар успел испуганно пискнуть. Увлекся, запечатывая новую дверь, вот и влип. Дверь была какая-то левая, пластиковая, попробуй запечатай такую как следует! С первого раза не вышло, вот и переключил на нее все внимание, балбесина! Вот и не заметил… И как они только успели, гады! Самое обидное, что до Бункера совсем децл осталось! Буквально рукой подать, с горшка видать! — Не бей его, Обжорчик! Лучше меня побей! — Рева, иди в задницу! Попроси, пусть тебя Пыхтун побьет. — Я уже просил. Он не хочет. Говорит, что устал. Вот вечно так, вам все удовольствия, а мне… Ой… неужели?! Меня, кажется, вызывают! Пока-пока! Голос Ревы взметнулся ликующим визгом — и оборвался. Мар вывернул голову до хруста в шее, пытаясь оценить обстановку. Пыхтун стоял метрах в четырех и на самом деле выглядел неважно: лицо серое, дышит с куда большим трудом, чем обычно, и даже штаны на нем сидят как-то странно. Обвисли, что ли? Впрочем, Обжоре тоже досталось, видеть его Мар не мог, но неуверенное подрагивание рук ощущал отлично, словно Обжора никак не мог правильно сжать пальцы, хотя и пытался снова и снова. Ревы, ясен шлюз, с ними уже не было — если Сам зовет, нужно мухой. А еще, насколько Мар мог видеть, в коридоре не было и Убийцы… Мар затаил дыхание. Неужели опять свезло?! Быстрый взгляд влево-вправо — точно! Никакого Убийцы! Только Пыхтун и Обжора. И Мар. И Бункер, до которого рукой. И узкая щель вентиляции, возникшая именно там, где Мар ее представлял (Бункер дотянулся! Значит, действительно рядом совсем!). Все это давало шанс. Или нет? Щель узковатая, даже для Мара. Эх! Хотя… это ведь поправимо, правда? Мар со всей силы укусил сам себя за нижнюю губу. До крови чтоб. Как же обидно-то, а?! сильные, да? справились, да? вдвоем! На одного! Большие! на маленького! справились, да? сильные, да? И ведь уже почти убежал! Так близко! Так глупо! Так… обидно и больно! Что, еще не больно? Ничего, это мы сейчас… Мар привстал на цыпочки и со всего размаху рухнул вниз, поджав ноги и всей тяжестью повиснув на вывернутых руках. Заорал. Вот сейчас действительно стало больно. Зато и слезы из глаз хлынули как полагается, безо всяких дополнительных ухищрений. Зря боялся. Получилось с полтычка! Мар выпятил подбородок, прогнулся, скривил распухающие губы сковородником и заревел в голос от обиды и боли, как маленький. …Как очень-очень маленький… …Одновременно ужом выкручиваясь из ставших вдруг огромными и неповоротливыми ладоней Обжоры и ныряя в щель вентиляционной шахты, такую — теперь! — просторную. — А, черт! Держи его! Поздняк. Ах, какая же это сладкая музыка — ругательства Старших Братьев! Когда звучат они все дальше и дальше, все глуше и глуше. И когда в них куда больше разочарования, чем предвкушения. Отталкиваясь ногами, Мар скользил по вентиляционному желобу и хихикал сквозь слезы, слизывая с губ соленое и горячее. Хотите, чтобы я был маленьким? Пожалуйста. Иногда маленьким быть очень выгодно. Что, уже не хотите? А поздняк метаться! Прокомпостировано! Хотите догнать? Флаг вам в руки! Попробуйте сами в ту щель пролезть. Что, не выходит? Ну так это ваши проблемы. Поплачьте. Может, и у вас получится. Хотя вряд ли — кто вам поверит? Да и до Машинного вашего отсюда топать и топать, а Бункер рядом совсем. Аж мурашками по коже, как рядом! Хорошо, что желоб гладкий и в то же время гофрированный, удобно и скользить, и отталкиваться, край каблука как раз упирается между ребрами жесткости. Плохо, что руками себе никак не помочь, перестарался с плечами. Вывихнул — вряд ли, но потянул здорово. Какое-то время руки лучше не трогать. Мар ведь не хочет стать совсем-совсем маленьким, а боль в плечах уж слишком слезодавильная. Не факт, что удастся сдержаться. Поворот. Еще поворот. Теперь развилка по вертикали. Куда? Вниз или вверх? Обычно бы выбрал верх, он всегда выбирал вверх. Хотя и знал, что все равно не пробиться, да и условность это. Но все равно упрямо лез. Снова и снова. И братья-чекисты это знают… Так что фиг вам! Лезем вниз. Без рук сложнее, но ничего, только развернуться ногами вперед, а дальше все просто. Шахта узенькая, как раз. Удобно спиной упереться. И ступеньки удобные. Почти то же скольжение. Как с горки, даже прикольно. Фигня! Разочарованные вопли отставших преследователей (бальзам для уха!) давно не слышны, но на всякий случай лучше еще два или три поворотика замутить. Или даже четыре. Мар остановился. Замер, прислушиваясь. Слабое шуршание далекого вентилятора не в счет, оно привычно отсеивается. А в остальном… Тишина. Пожалуй, уже достаточно. Можно выходить и дальше ножками. Тем более что, пока петлял по вентиляции, забрал слегка в сторону и себя подрастерял. Придется возвращаться. Ну, не совсем возвращаться, конечно, но все же теперь до Бункера немножко дальше, чем было там, где Мара поймали. А все-таки удачно получилось, что поймали именно там, а не тут. Тут бы фиг удалось такую клевую щель так близко вывести. Да и слезы могли не сработать, настрой уже не тот. Или сработать не так быстро. Короче, здорово все вышло. Опять свезло. Как всегда. И эт хорошо. А то у Мара уже начали появляться всякие глупые мысли. Ну, что его удача кончилась. Или осталась на Барраяре. А тут — мир Старших Братьев, проклятой Черной Команды. Их Машинное отделение, их трюм, все ихнее. И правила тоже. И удача. На какой-то ужасный миг показалось даже, что и Бункер теперь тоже ихним будет. Мар широко улыбнулся и вздохнул успокоено — не-е-е-ет! Никогда не будет Бункер ихним. Маровский он, и точка. Как же это хорошо, когда у тебя есть собственный Бункер! Даже старшие братья становятся не так страшны. Ну, во всяком случае, вроде как помладше становятся. Хотя бы децл. Если смотришь ты на них из собственного бункера. Перед тем, как выдавить головой вентиляционную решетку, Мар все ж таки оглядел коридор: вляпаться второй раз в те же грабли было бы несусветной глупостью. Тем более что и до Бункера далековато. А может быть — и не далековато! Дверь тут была самая что ни на есть бункерная — толстая, прочная, внутренняя шлюзовая из многослойного армированного сталепласта. Так бы и любовался! Такую даже плазмоганом не сполтычка прошибешь. И просто руки зачесались запечатать как следует. Ну не зря же ее тут поставили! Воздуховод оказался недостаточно широк, чтобы развернуться в нем у самой решетки. Или это Мар уже успел слегка вернуть себя к норме? Пришлось отползти до развилки и оттуда уже по-крабьи корячиться вперед ногами. Так ползти выходило намного медленнее. Но нырять головой вперед на твердый пол, пусть даже и всего лишь с метровой высоты, не имея возможности спружинить руками — это даже не глупость. Это идиотизм! Несколько минут Мар потратил на то, чтобы хоть немного размять плечи и вернуть себя в норму. Ну, хотя бы относительно. Морщился и шипел от боли, грыз губы, но не плакал. И больше не уменьшался. Кажется. Пальцы шевелятся, эт хорошо. Хотя и больно. И шевелить, и поворачивать, и трогать — и тут даже непонятно, из-за чего больнее: то ли из-за того, что разминать поврежденные плечи надо жестко, то ли из-за того, что для этого надо по-особому напрягать пальцы, и напряжение это отдается все в те же многострадальные плечи. Но вывиха нет, эт ваще замечательно. Доберемся — и любое растяжение в пять сек пройдет. В своем бункере стены лечат, это всякий знает! Надо только дверь запечатать. Ведь не зря же она тут стоит. Тут зря ничего не появляется. И не стоит тем более. Мар подошел к двери, полюбовался ею чутка и, задержав дыхание, одним движением вздернул руки на запорное колесо. А ниче так, терпимо. Думал, будет больнее. Теперь стиснуть пальцы, стараясь, чтобы не дрожали (как у Обжоры, ага-ага!), и повернуть… Шорох за спиной. Легкий, еле слышный. Только один из Черной Команды умеет ходить бесшумно и оставаться невидимым — пока ему не надоедает прятаться. И проходить сквозь стены. И всегда оказываться там, где его не ждут. Только один. Самый опасный. Самый умный. Самый… тот, который как-то сказал, что будь Мар мертв, охранять его стало бы намного проще. И он не шутил тогда. Он вообще шутить не умеет… Мар обернулся стремительно, понимая, что опоздал. Убийца стоял у стены, чуть склонив голову к плечу и глубоко засунув руки в карманы черного плаща. И смотрел прямо на Мара с холодным интересом энтомолога, наблюдающего за особо прикольными подергиваниями жучка, упавшего в банку с хлороформом. И бесполезно звать на помощь — с Убийцей никто не справится. Даже Братья. Даже все вместе. Даже если бы захотели… 6 ШЕР Когда ты собрался встретить собственную смерть так, как встречают почетную и долгожданную гостью, привел мысли и чувства в должный порядок, покончил с делами и приступил к исполненному достоинства растворению в великом и вечном ничто — нет ничего более неуместного, чем чей-то крик о помощи. Неуместного и раздражающего. Вот же неймется кому-то… выдергивают из блаженного всеобъемлющего небытия, не дают достойно принять неизбежное, сами трепыхаются зачем-то, ну и пусть бы их, но ведь они еще и тебя заставляют, требуют, чтобы и ты тоже начал столь же бессмысленно и унизительно трепыхаться. Конечно же, такое раздражает, причем безумно. Потому что этот крик — единственный шанс не сдохнуть. Твой шанс. Выживать ради себя самого неприлично, недостойно звания человека разумного. Как и любое другое подчинение глупому атавистическому инстинкту Да и скучно оно, если уж быть до конца откровенным. А это куда страшнее, чем любая потеря лица. И совсем другое дело, если ты вдруг оказался кому-то нужен. И не просто нужен, а до зарезу, иначе не орали бы так… Это уже не скучно. Совсем. — Эй, ты! Что встал, как придурок?! Помоги, не видишь что ли?! Ну да, иногда крик о помощи может звучать и так. И даже похлеще. Главное — очень, очень громко. Так, что проигнорировать не удастся, не стоит даже и пытаться, да и незачем, в сущности, игнорировать. Настрой уже сбит. И оскорбленная в лучших чувствах Смерть отступает, не собираясь наблюдать. Как ты теряешь лицо, и тебе мерещится чуть презрительная улыбочка под черным капюшоном. Впрочем, тебе плевать на ее улыбочки — куда важнее то, что тебе перестало быть скучно. И ты отшатываешься от стены, хотя еще секунду назад был уверен, что лежишь на кафельном полу, но пол вдруг оказался стеной, то ли был ею всегда, то ли стал после крика, тут все постоянно меняется и нет ничего неизменного, кроме собственно изменений. И вот уже руки твои лежат на огромном ржавом вентиле (метр в диаметре, не меньше!), и ты закручиваешь его на пару с лохматым мальчишкой в странном костюмчике, не понимая, откуда они здесь взялись — и старательно сопящий мальчишка, и этот вентиль, и сама запираемая дверь, полукруглая, металлическая, вся в заклепках, куда более уместная на подводной лодке, чем в твоем собственном подсознании, где — на минуточку! — ты вроде как бы хозяином быть должен, разве нет? Вроде бы раньше здесь никогда такой не было. Впрочем, это чертоги, они постоянно меняются. Почему бы им на какое-то время и не превратиться в филиал подводной лодки? Да и если уж начистоту — после принятой тобою дозы трудновато понять, что на самом деле было, а чего не было. Тем более — раньше. «Почему ты все время исчезаешь так внезапно? Ты мог бы исчезать постепенно?» — спросила Алиса. «Это не я исчезаю, девочка. Это твой мозг умирает…» А если совсем уж начистоту — то какая разница, как именно ты отсюда не выберешься? Можно с достоинством, чинно и благородно. Но скучно. А можно и не слишком достойно, зато с куда большим интересом, что тоже неплохо по-своему, правда? И не скучно. Все равно осталось недолго. Фрагментарная затухающая активность отдельных участков мозга подбрасывает загадку — ты ведь любишь загадки, не так ли? Ну и вот тебе напоследок: попробуй понять, кто этот мальчишка и что ему надо. Вернее — что надо твоему подсознанию и зачем оно подсунуло тебе сотканную из разных фрагментов аллюзивно-композитную галлюцинацию… Аллюзивный глюк тем временем достал ломик — и откуда только? из кармана выдернул жестом фокусника? — и распер им вентиль, фиксируя концы в пазах, словно специально для этого предназначенных. Впрочем, почему словно? Наверняка именно что и предназначенных, логика бреда остается все той же логикой, порою даже куда более жесткой. Поочередно щелкнули четыре крепления — ржавые, но рабочие. Вовремя — в следующую же секунду в дверь с той стороны ударило чем-то тяжелым, а вентиль дернулся из стороны в сторону, словно кто-то попытался его провернуть. Но ломик держал крепко. Мальчишка, тревожно поглядывая на дверь, вытер лоб тыльной стороной ладони (на светлой коже остались ржавые разводы). Костюмчик его, похоже, тоже был весь перепачкан ржавчиной, но на темно коричневой ткани в чуть более светлый геометрически рисунок лишние ржавые пятна не особо заметны. Брючки когда-то подразумевались со стрелочками, пиджачок полувоенного кроя, но сейчас его одежда выглядела так, словно мальчишка не только в ней спал, но и делал это преимущественно под кроватью, собирая всю накопившуюся там пыль и паутину. Серебряное шитье на лацканах и обшлагах частично оборвано, что лишь усиливало двойственность впечатления — то ли заношенный до предела обнищавшим юнцом-аристократом парадный мундир, то ли смоделированная под него пижамка. Хотя все-таки больше похоже на форму. Курсант? Вряд ли, возраст слишком мал. Если только по сиротской квоте, как ребенок офицера… Где у нас форма такая, коричневая с серебром и пуговицами в два ряда? Впрочем, необязательно «у нас»… Ну же! Ты же должен помнить все! Во всяком случае — здесь, в чертогах, для запоминания всего подряд только и созданных… Пустота. А чего ты хотел? Нижний уровень. Передоз. Затухающая активность. Но своя логика есть и здесь, и загадку бы не подкинули, не имей она решения в заданных граничных условиях. Значит, она имеет решение, для которого нет необходимости использовать верхние уровни, и разгадать ее можно прямо здесь, на дне. Вся нужная информация уже перед глазами, надо только правильно ее интерпретировать. Соберись! Что нам дано? Дверь. Коридор. И сам мальчишка. Что ж, значит, их и будем анализировать. Мальчишка был самым обычным. Сероглазый, темноволосый. На вид лет десяти, что несколько нервировало (тот самый возрастной интервал, когда они уже становятся непредсказуемыми, но пока еще не ограничены рамками взрослых привычек, вряд ли подсознание случайно выбрало именно этот возраст, а значит — можно ждать любого паскудства). И — совершенно незнакомый, как в целом, так и по частям, что нервировало куда больше. Знакомые галлюцинации как-то приятнее. Пусть даже частично знакомые. Лишь одно можно было утверждать с полной ясностью — этот мальчишка совершенно точно не был Джоном. И возраст тут ни при чем. Чертоги — мастера камуфляжа и грима, они изменяют все и всех, иногда до почти полной неузнаваемости. И тебе даже нравилась эта игра — пытаться угадать, каким сегодня тут предстанет Джон. Пытаться — и почти никогда не угадывать. Потому что созданный твоим подсознанием Джон мог быть самым разным. Обрести заикание и залысины или отрастить гренадерские усы, стать стариком или пятилетним карапузом с проблемами дикции, говорящей собакой, лишенным волос и совершенно мертвым (хотя и живым) суперсолдатом с кучей всевозможных смертоубийственных игрушек в механическом протезе правой руки. Мог оказаться женщиной, роботом или клоуном. (Женщинами, кстати, оказывался довольно часто). Мог даже обрядиться в драный коричневый свитер и такие же драные джинсы и на голубом глазу утверждать, что он вовсе не Джон и вообще не врач, а какой-то там космический навигатор. Такое тоже было, и хорошо, что только один раз: с тем не-Джоном-навигатором оказалось совершенно невозможно договориться, слишком он рвался на свою Медузу и чуть тебя с ума не свел, очень убедительно доказывая, что все это (в том числе и ты сам) — плод исключительно его, не-джонового, воображения, подстегнутого нейротоксином. Хм… интересно проводят свободное время навигаторы на этой Медузе! Жаль, ты тогда не догадался уточнить химический состав и оптимальную дозу. Но одно оставалось неизменным во всех здешних реинкарнациях Джона — все они были рыжими. Всегда. Огненно-рыжими или просто рыжеватыми, русыми с еле заметной рыжинкой — их шевелюры могли быть всех оттенков оранжевого, от цыплячье-желтого до ядерно-алого (забавная была девчонка, на огонечек похожая, как же ее звали? Джоан? Джэн? нет, кажется, Джинни). Даже говорящая собака была рыжеватой с черными пятнами, даже тот лысый суперсолдат-ветеран — и то носил рыжие накладные усы, почему-то будучи твердо уверен, что джентльмен без бровей обойтись еще может, а вот без усов уже никак. Короткие волосы этого мальчишки были почти черными. Нет, не как вороново крыло или антрацит, без синего отлива, скорее все-таки с теплым, каштановым, но до настоящей рыжины как до звезд. Что ж, уже немало. Глюк в курсантской форме. Уточнение — потертой и истрепанной форме. Не Джон. Дверь как на подводной лодке или секретной военной лаборатории того же Баскервилля с его генетическими экспериментами, к примеру. Или… хм… космической станции? Аллюзия на звезды мелькнула уже дважды, а тут ничего не бывает случайно. Какие-нибудь «космические скауты»? Цвет странный, для формы таким скаутам более подошел бы черный или темно-синий. С серебром, чтобы была отсылка к звездам. Хм… А вот серебро как раз на этой форме есть. Коричневый… красная планета… Хм-м? Марсианские скауты? Ладно, как одна из рабочих версий сгодится. Есть, правда, еще как минимум шесть равновероятных… Дверь. Светлый металл. Теплый на ощупь и словно бы жирноватый (дюраль? титан?). Мальчишка. Левая щека поцарапана, лицо зареванное, нижняя губа опухшая (характерно так, понятненько), руки старается беречь… Хм… Ну ладно, две равновероятных версии и одна совершенно бредовая. Но это вовсе не повод ее отбрасывать — тем более здесь. От этого и будем танцевать. Мальчишка тоже тебя рассматривал — и, похоже, с точно таким же удивлением и интересом. Улыбка у него была неприятная. Лягушачья такая, от уха до уха, он ее растянул, несмотря на разбитую (нет, не разбитую! прокушенную… хм? Еще один кирпичик в бредовую версию) нижнюю губу, та сразу же снова начала кровоточить. И пока ты думал, как бы поделикатнее запустить обмен информацией (если уж подсознанка не хочет делиться ей напрямую, то и спрашивать нужно осторожно, чтобы не спугнуть, это азы, это как невозможность разглядывать в упор слабый серпик луны на светлом утреннем небе, потому чтов упор ты ничего не увидишь — только смотря мимо, только периферийным зрением), мальчишка заговорил сам. Вернее — затараторил. — А ты кто? А ты вообще тут как? А я тебе сенкс уже говорил? Мог забыть, ага-ага! Еле успели. А здорово вышло! А я приссал поначалу, ага-ага, реально так! Думал, ты убийца. Ха! Понял-нет? А потом смотрю — не-а, не он, клево все, только плащ похож. А главное, вовремя, удачно так! Один я бы точно ее не запечатал, тугая больно. А теперь отстанут, ага-ага! Напрямки им теперь никак, а в обход далеко. Пока догонят, мы уже в бункере будем, можно не гнать. А в бункер им хода нет, обломаются. Слушай, а почему я тебя не знаю? Ты вообще кто? Что здесь делаешь? Ты из сюрло, да? А как сюда попал? Я же про сюрло вообще не думал! Да и чего мне про него думать-то? Сюрло и есть сюрло! Я защитника позвал, ну, испугался когда! Нечаянно позвал, ага-ага! Не думал даже, что получится, бункер-то далеко… Тут дверь загудела и словно бы начала вибрировать, и паскудный мальчишка наконец замолчал, уставившись на нее широко открытыми глазами. Нет, ну это просто издевательство! Первые вопросы словно с языка снял, хотя сам ты сформулировал бы помягче и не так в лоб. А дальше полный бред в полный же рост, и что прикажете отвечать на такое? Да и зачем, если мальчишка вовсе не ждал ответа, так быстро вопросами сыпал, сам себе отвечая на свой же бред точно таким же бредом. Какой уж тут обмен информацией, когда вставить хотя бы единственное слово нет ни малейшей возможности. Да и логики ноль, россыпь разрозненных фрагментов, информационное конфетти, случайный белый шум и то осмысленнее бывает. Воздух в коридоре дрожал, от двери тянуло невидимым пока огнем и запахом каленого металла, обжигая кожу. Гудение усилилось, чуть левее запорного вентиля возникло размытое черное пятно, исходя сухим жаром и наливаясь сначала бордовым, потом темно-алым, потом просто алым, и все пронзительнее, постепенно светлея по центру, там словно вспухал огненный бутон, готовый вот-вот раскрыться. Это было даже красиво, но рассмотреть не получилось — мальчишка вцепился тебе в руку и с неожиданной силой потащил прочь по коридору, крича на ходу: — Убийца вернулся, плазмоган только у него! Бежим! Бегал он быстро, пришлось приложить определенные усилия, чтобы не отстать. Не из-за какого-то несуществующего убийцы, конечно — один композитный глюк на этом уровне еще может обретаться, и даже в соответствующем антураже вроде дергающихся дверей и самораспускающихся огненных цветов, но несколько… шалишь, ресурсов не хватит. Слишком глубоко. Слишком… затухающе. Но не отпускать же столь интересный плод воображения, так толком ничего о нем (или от него) не узнав? Ну хотя бы так, ради интереса и чтобы не было скучно. — Кто был за дверью? — поинтересовался ты, догнав мальчишку за третьим поворотом коридора (налево под прямым, направо тридцать градусов, налево пятнадцать). Хорошо, что здесь не надо дышать, а значит, и нет возможности запыхаться. — СБ! — выдохнул мальчишка. Он дышал тяжело и быстро — то ли не знал о здешних правилах, то ли на галлюцинации они не распространялись. — Служба Безопасности? — Брови сами собой поползли вверх. — Чья? И что она против тебя имеет? — Хуже! Старшие Братья! И на это ты даже не нашелся, что и ответить. Во всяком случае, не нашелся сразу. А подумав слегка, счел за лучшее не отвечать вообще. Тем более что коридор сменился полосой препятствий — несколько уровней стенок, горок, плетенок и качающихся вразнобой бревен, и тебе пришлось помогать мальчишке, потому что руки у него все еще плохо работали, а оказались очень нужны, особенно на шведской стенке, где одному без них вообще никак. Да и потом, уже на лестнице, он чуть не навернулся, увлекая вас обоих вниз по ступенькам, но ты удержал и выволок буквально за шиворот на площадку. Мальчишка рухнул на нее и остался лежать, шумно дыша. А в следующую секунду тебе пришлось сесть рядом, да что там сесть — упасть. Потому что по затылку словно ударили мягким тяжелым мешком осознания. Лестница. Ты только что, сам того не заметив, преодолел два пролета. Вверх. И ступеньки не норовили сбежать из-под ног. Твердо стояли, как влитые. И на той полосе препятствий, если вспомнить, вы тоже все время лезли вверх. Сколько же тебе удалось отыграть у судьбы? Уровня два, как минимум. Мало, конечно. Катастрофически мало, да, но хотя бы становится ясно, зачем чертоги скомпилировали этого пацана — он универсальный помощник. Отмычка. Катализатор, триггер, отвлекающий фактор, называйте как хотите, главное, что это работает. И работало с самого начала, просто ты заметил не сразу — но как только вы рванули от двери, коридор сразу пошел вверх. Несильно, но ощутимо, потому-то и оказалось так трудно догнать мальчишку, ты отвык ходить вверх, а тем более бегать. Столько времени не получалось, никак, ни на единый шаг — и вдруг вышло. Почему? Неужели только потому, что ты совсем об этом не думал? Отвлекся? Если так, то отмычка разовая, вроде билета в метро, и ты только что обменял его по не слишком-то выгодному курсу. Вторично такое уже не сработает, невозможно не думать о белой обезьяне, особенно когда знаешь, что думать о ней нельзя… 7 МАР Если о братьях не думать — они не появятся. Проверено. Ха! Только как же о них не думать? Они же братья! Хоть и сволочи. Так и лезут в башку, то с печеньками, то с сосками. А то вот и с плазмоганами. Печеньки у Обжоры вкусные. Он не жадный, делится. Иногда. Интересно бы узнать, где он их берет? Трюм-то вроде как общий, от Машинного никто из ЧК далеко не отходит, разве что когда на дежурство наверх выдергивают, но там печенек точно не дают. Там другое дают, ага-ага! И своего бункера у Обжоры точно нет. Только Машинное, одно на всех. Но при этом Обжора жует все время, то конфетки, то печеньки, то бутербродики. Говорит, нашел. А Мар вот ни разу не находил. Впрочем, Мар и не искал особо. Ну его нафиг! Искать, в смысле. Рева вон поискал — и огреб по полной, фингал на полморды! Говорит — упал. Ага-ага, как же. Рева довольный ходил, а Мару нафиг не подпрыгнули такие подгоны. Лучше не отходить далеко, мало ли там чего? Может, какие чужие бункеры со своими ревами. Хотя… это как раз может выйти не так уже и плохо, если подумать. Чужие братья могут оказаться прикольными. Они же чужие! У них и без Мара есть кого гнобить. Зато Мар однажды детскую площадку нашел! Доисторическую, как в музее на старом голо. А не симулякр внутришлемный, где такой же голимый вирт, как и везде. Настоящая горка, аж три метра! И песок самый настоящий, потом впятером из волос и карманов вытряхивали и сокрушались, где же это ребенок умудрился так изгваздаться. И качели тоже настоящие, без сервоприводов. Умаялся тогда так, что долго потом убегать не хотелось. Аж до самого вечера. Впрочем, иногда убегать приходится и через «не хочу», вот как сегодня, к примеру. А что еще делать оставалось? Если они снова попытались заткнуть ему рот соской! И чепчик натянуть, ага-ага! А Самый Старший только смотрел! И молчал! Ни слова поперек не сказал! Словно так и надо! Предатель. Впрочем, Самого Старшего Мар почти сразу простил. Он же действительно хочет как лучше. Думает, что Мар еще совсем мелкий. А мелкому с соской и в чепчике само то. Ничего, вот придет в Бункер — и сразу все поймет. Особенно когда увидит, какого классного бека Мар себе придумал! Разве глупый младень смог бы такого придумать? Да ни в жизнь! Младень стопудняк намечтал бы себе супер-героя в сине-алом трико. Или Капитана-Галактику с Уничтожителем Звезд в каждой левой. Или, на самый худой, — плюшевого мишку с циркулярными зубами. Мелкие — они предсказуемы, им подавай внешние примочки да фишечки. Лазерный взгляд, умение летать или ядом плеваться на три метра, или еще че в том же роде. Они даже если придумают кого нормального, то обрядят его как-нить по-дурацки — ну там спецкостюм, обязалово чтоб в облипку и с идиотскими буковками, полумаска, плащик еще выдрючинский, ага-ага! Иначе не поверят, что герой. Даже сами себе не поверят. Ни один младень никогда не сможет создать ни одного простенького героя. Чтобы без всего вот этого. Да что там! Ни один младень ни на миг не поверит, что герой может быть героем безо всей этой фигни. А Мар — сумел. Причем не просто поверить! Придумать и воплотить. Вот. Причем не в первый раз, если на то пошло. Причем даже сам не заметив! Причем такого, что просто вау! Такого даже Самый Старший не сможет не заценить. Созданный Маром защитник летать не умел точно. Хотя бегал неплохо. И верткий был, ниче так, сносненько. Но не так чтобы совсем уж вау. Да и вообще выглядел восхитительно обычным. Но в этом-то и писк! Ни прожигающего взгляда, ни двухметрового роста и перекачанных мышц, ни дополнительных рук, спиленных под корень рогов или хотя бы хвоста. А в такую черную хламиду до пола — ха! — любил заворачиваться Убийца: как раз чтобы стать понеприметнее, слиться с тенью и запрятать под широкую разлетайку все, че ему сгодиться может. То есть, ну самый обычный типчик, толкнешь — не заметишь. Но при всем при этом созданный был защитником. Настоящим беком. И героем. Самым всамделишным. Такие фишки Мар просекал с полтычка даже в коридорах, даже в Машинном. Что уж про Бункер трындеть! В коридорах Мар еще мог сомневаться (ха!), но в Бункере места для сомнений не осталось — он переплюнул даже Самого Старшего. В этот раз ему действительно свезло не по-децки, накрупняк свезло! Он сумел создать не какого-то там Реву, не Главного Инспектора и не Человека В Костюме даже, а настоящего героя. Охотника на драконов и убийцу чудовищ. Рыцаря без страха и упрека. Или даже витязя в… Упс… Герой до этого бункер разглядывал. Башкой вертел, хмыкал, брови вскидывал. Стенки рассматривал, словно диковинку какую. Мару даже обидно сделалось. Ну, слегонца — бункер как бункер, че мордень-то кривить?! У самого, небось, и такого нет. Хороший бункер. Удобный. Ну да, не супер-вау, но Мару нравится. Теперь же герой на стенки больше не таращился, с не меньшим интересом оглядывая свой новый прикид и словно бы не зная, как на него реагировать. Блин. Фирмовые туфли — и голые коленки. Фигово вышло. Коротковат прикид получился, Мар и сам уже понял. Наконец герой хмыкнул. Передернул голым плечом. Поднял на Мара насмешливый взгляд и поинтересовался: — А можно, я обойдусь без тигровой шкуры? 8 ШЕР — Имсорюсь… — буркнул пацан, почему-то сильно смутившись, и отдернул взгляд. Ты успел удивиться — чего это он? — прежде чем осознал всю двусмысленность собственной только что произнесенной фразы про шкуру, кроме которой сейчас на тебе были только ботинки. И понял, что теперь твоя очередь смущаться. Хотя это и иррационально, наверное — испытывать чувство неловкости от предполагаемого обнажения перед продуктом собственного подсознания, перед которым ты все равно словно голый (да что там, это же твое подсознание, оно тебя насквозь видит!). Однако от понимания полного идиотизма ситуации чувство неловкости стало только острее, и пальто вернулось на свое законное место так стремительно, что даже успело царапнуть ворсом по голой коже — прослойка из рубашки и пиджака запоздала на долю секунды. Антураж был под стать композитному глюку — во всяком случае, раздражал ничуть не менее. Более всего помещение походило на невысокий граненый стакан или дачную веранду клаустрофоба: пустое, округлое, с прозрачными стенами и потолком, но не сплошными, а словно бы набранными из вертикальных пластин-граней-окон полуметровой ширины. Ни единой глухой стены, к которой можно было бы спокойно повернуться спиной, ни единого безопасного угла, все на просвет и напоказ, хоть вконец извертись, а наборный паркетный пол (опять кленовые листья с серебряной окантовкой? Хм…) лишь усиливает отвратительное ощущение витрины, в которой ты выставлен на всеобщее обозрение. «Мой психотерапевт назвал бы это кризисом доверия и маниакально-параноидальным синдромом. Ну да, я тебе ведь именно этим поначалу и понравился, сходством проблем. Будешь отрицать? — Твой психотерапевт идиот в розовых очочках! Он просто не представляет, насколько на самом деле может быть опасна окружающая реальность! Но мы-то с тобой знаем…» Может быть, будь пейзаж за всеми окнами одинаков, он бы не так раздражал. Стекло и стекло, пусть даже и граненое, мало ли… Но в том-то и дело, что картинки за ними были… хм… разными. Словно узкая вертикальная нарезка из совершенно разных миров. И это нервировало. Мальчишка сидел прямо на полу и старательно хмурился, по-прежнему глядя в сторону (в сочетании со все еще красными ушами это выглядело довольно трогательно). Ковырял пальцем паркет, гримасничал, топырил губы, словно сам с собой спорил — а потом спросил уже вслух, намеренно огрубляя голос: — Тебя как звать? Грубо так спросил, чуть ли не с вызовом. И это тоже было почти трогательно, даже если отвлечься от сути вопроса. Какая, в сущности, разница, как тебя будет называть твоя собственная галлюцинация — Шезар, мистер Холмс, сэр Шерлок, гражданин начальник, Эйты или просто… — Шер. «Ну да, действительно, какая разница? А то, что именно так называла тебя та, с которой уже почти получилось (а если бы ты не струсил в последний момент и не испортил все сам тем кольцом, отлично понимая, что и зачем делаешь, то, скорее всего, получилось бы и вполне), — это, конечно же, тут совершенно ни при чем. — Заткнись, Джон! — Да мне-то что? Это твое подсознание, твои проблемы. Тебе их и решать». — Шер? Прикольно! А меня Мар. «Обрати внимание — он зеркалит даже твое упрощение имени. Тревожный звоночек, не находишь? — Джон, отвали, как человека прошу». Похоже, скорость эмоциональных перескоков у композитного глюка была как у биполярника в маниакальной фазе (тоже звоночек? глупо, про свои перепады ты и так всегда знал). Ни серьезным, ни суровым, ни даже смущенным он не мог оставаться долее нескольких секунд кряду — вот и сейчас расплылся в щербатой улыбке, закивал, заморгал, радуясь неизвестно чему. А потом столь же стремительно нахмурился снова и доверительно уточнил: — Не, ну ваще-т меня иначе зовут, но Мар правильнее! Или даже Маар. И снова разулыбался. От этой его насквозь фальшивой улыбки (словно пенопластом по стеклу) хотелось поморщиться, как от режущей ухо ноты. Злиться на выкрутасы собственного подсознания иррационально, гораздо продуктивнее разобраться: с какой целью оно это делает? Какую информацию хочет донести до вконец отупевших сознательных уровней? А главное — зачем выбрало для собственного рупора настолько раздражающий образ, ведь это тоже наверняка не случайно, здесь не бывает случайностей… Но тут все правильные мысли и благие намерения ушли по-французски, потому что мальчишка снова скроил серьезную рожицу и деловито поинтересовался: — Играть будем? А во что? Я в слепое зеркало люблю! Ну, когда бумажки на лоб и угадай-кто-ты! Сыграем? И почему-то именно это вроде бы совершенно невинное предложение оказалось той самой последней каплей. Нитроглицерина. — Сыграем. — Ты стремительно шагнул вперед и хлопнул раскрытой ладонью по стеклянной стене, заставив ее зазвенеть и тем самым сбивая внимание, подчеркивая важность, не давая кому не надо раскрыть рта и вякнуть еще хоть что-нибудь (и старательно не замечая оранжевых кленовых листьев, которые ветер кружил по дорожкам парка — за этим окном была осень). — Но без бумажек. И по моим правилам. В логику и дедукцию, самые интересные и единственно правильные игры на том уровне сознания, на котором мы с тобою сейчас находимся… Тебе всегда лучше думалось вслух и во время ходьбы. Жаль, что веранда такая маленькая, от одной стеклянной стены до другой (рассвет на горной вершине, искристый снег и облака где-то далеко внизу) всего четыре с половиною шага. Зато, если чуть согнуть пальцы и ударять каждый раз не ладонью, а ногтями — звон получается более тонкий и долгий, он длится и длится, затухая, и хватает его как раз на четыре шага, и мальчишка будет молчать, словно завороженный, вот и пусть молчит, молчаливая галлюцинация куда менее раздражающа. — Итак, у нас два вопроса — кто ты такой и зачем ты мне нужен? Молчи, ни звука! Как ты сам себя называешь — не имеет значения… впрочем, может быть, и имеет, не случайно же ты повторил дважды, но пока мне это имя не дает ни малейших подсказок, а значит — запомним и отложим на будущее, буду разбираться позже. Сейчас важнее другое: твои функции. Что мы имеем как данность? Четыре стремительных шага, стаккато ногтями по стеклу, словно многоточие (за стеклом чернота, пронизанная далекими искрами звезд), разворот на пятке, каблук скрипит по паркету. Голос спокойный, с легким налетом язвительности. Быстрый взгляд (сидишь? вот и сиди), насмешливая улыбка, четыре шага, стаккато ногтями (опять чернота, но другая), разворот. Подсознание играет честно. То, что ты взорвался, понял бы разве что только Джон, но этот мальчишка не Джон, он не заметит. — Ты — не Джон. С этим глупо спорить, примем за аксиому. Это не признак, не функция, просто изначальная базовая классификация. Что еще? Ты — раздражающий фактор. Это тоже данность, но доказательная, поскольку ты меня действительно раздражаешь. И сильно. И это работает, что тоже доказано. Значит, примем как рабочую функцию. Хотя, конечно, основная твоя функция — служить рупором моего подсознания. Но пока ты молчишь, эта функция остается скрытой и может быть вынесена за скобки. Пусть там и остается. Пока. Чем ты еще можешь быть не абстрактно и вообще, а конкретно здесь и для меня? Парусом надежды? Богом из машины? Триггером-проводником? Свитой? Фоном? Куклой для битья? Сидит, запрокинув голову и вертя ею влево-вправо, словно зритель на теннисном корте. Рот открыт, глаза распахнуты, а лицо такое восторженное, что тошно делается. Какое право он имеет восторгаться? А главное — чем?! Ведь ты пока еще даже не начал. — Думаю, основных функций у тебя окажется не более трех, треугольник самая устойчивая фигура, вот и не будем множить сущности. Раздражитель, проводник и дорога в одном лице, все остальное можно свести к этим трем знаменателям, с ними и будем работать. Но сначала… Сначала тебе до зарезу нужно стереть с незнакомого лица слишком знакомое выражение, на которое этот пацан не имеет ни малейшего права. Джон был единственным, кто так и не возненавидел — а ведь ты старался. Видит бог, которого, конечно же, нет, как же ты старался! Но все провокации, все оскорбления, все щипки сверху и откровенные издевательства разбивались о восторженно-искреннее «Фантастика!» и «Потрясающе!» — вместо «Пошел к черту!», которыми обычно реагировали все остальные. Джон был единственным — и должен таковым оставаться, даже здесь. А этот мальчишка — не Джон. (И, конечно же, ты злишься вовсе не потому, что он предложил поиграть в зеркало, правда ведь? — Заткнись!) — Сначала мы разберемся с тобой. Кто ты такой? Не для меня. Сам по себе. Молчи! Говорить буду я, а ты слушать. Если такой расклад не устраивает — вали, я тебя не держу. Вот так и только так. Если подсознание действительно хочет что-то тебе сказать — пусть постарается, приложит усилия, а не идет проторенной дорожкой, подсовывая восторженного привязчивого идиота. Не сработает. Больше. Не. Эта ниша занята. — Итак… Будем разбирать тебя как реального человека, хотя это и не так, но так нам обоим будет проще. Итак, если ты человек и полноценная личность, то… хм… То у тебя проблемы с психикой, и паранойя с синдромом Питера Пэна — далеко не самые серьезные из них. Так, на поверхности… Гипердоверчивость как обратная сторона проблемы доверия? Ну, это даже не смешно! Ложная аналогия. (Джон, отвали!) Ты выглядишь намного младше, чем есть на самом деле. Я бы мог сказать, что такое типично для младших братьев с деспотичными старшими, только все дело в том, что никаких старших братьев у тебя на самом деле нет. Ты их выдумал. Чтобы было кого ненавидеть и на кого сваливать вину, тебе так проще. Думаю, у тебя вообще никого нет из родственников, во всяком случае, близких, ты приютский. Но не совсем обычный приют… Космоскауты? Секретный проект МИ-5? Или даже МИ-6? Небольшой специнтернат для будущих джеймсобондов? Жесткая дрессура, муштра, учеба до заворота мозгов, издевательства старших, тренировки на выживание, физические наказания на грани пыток… это понятно, да, все это было в полном объеме, но было и еще что-то, какое-то дополнительное давление, помимо всего перечисленного. Медицинские эксперименты? Возможно. Но тоже не все. Что-то другое. Более… травмирующее. Более личное. Даже, пожалуй, интимное… Думаю, тебя насиловал твой воспитатель. И, полагаю, иногда тебе это даже нравилось. Чтобы и после этого продолжать улыбаться, да еще так довольно, кивая на каждое слово, нужно быть полным дебилом. Или?.. — Я что-то упустил? А-а. Понятно. Ты его убил. И не только его… Впрочем, загвоздка ведь вовсе не в этом, правда? Загвоздка в той миссии, к которой тебя готовили. Тайной, грязной и всей из себя жутко важной такой миссии… неприятной настолько, что ты предпочел не взрослеть, только чтобы тебя не заставили ее выполнять. Я прав? Конечно же, ты был прав, но спрашивал о другом — достаточно? Или еще копать? Обычно людям оказывалось вполне достаточно, и только Джон… Хватит! Этот мальчишка — не Джон. Мальчишка больше не улыбался, счастье-то какое! Да и восторга на его лице поубавилось. Правда, пока еще не вопил «Пошел к черту!», но рот закрыл, и то хорошо. Глаза, опять же, сощурил, выражения не разобрать толком… Для ненависти рановато, но неприязнь уже вполне может быть. Вот и хорошо, вот и будем считать, что там именно неприязнь, а не то, что примерещилось. Конечно же, примерещилось! Он сидит против света, глаза сощурены, вот и показалось… Не может же он на самом деле смотреть… с сочувствием?! Тем более что он завозился, вставая — а те, кто сидели во время твоих речей, после встают обычно лишь для того, чтобы удрать. Или ударить. Ты давно уже привык как к первому, так и ко второму, не удивишься и не расстроишься, какой бы вариант реакции ни выбрало сегодня твое подсознание. Хотя… удрать — похуже будет в этот раз, если подумать. Более… окончательно. Поднявшись, мальчишка потряс затекшей ногой, продолжая поглядывать на тебя искоса и как-то непонятно, по плечам слева направо, и потом от макушки до носков ботинок и обратно, словно что-то подсчитывая или измеряя. Дернул углом губ. Вздохнул. И вдруг спросил невпопад: — Слушай, Шер, а ты плакать умеешь? — Нет. Ты настолько растерялся, что соврал на автомате, ну глупо же отрицать очевидное, все умеют… Но мальчишка поверил и не стал настаивать. Снова вздохнул. — Жалко. По вентиляции было бы быстрее. И безопаснее. А вертикальные двери я открывать не умею, так и не научили, сволочи! Говорят, маленький я для вертикальных дверей… Врут. Боятся просто. Придется пешочком. Ладно, чего уж… Мальчишка критически осмотрел несколько темных граней и наконец выбрал одну по каким-то одному ему ведомым признакам. Ну или просто наугад, кто его знает. Протер рукавом, подышал на стекло — и вдруг оказалось, что чернота за ним вовсе не такая абсолютная, как за соседними. Не космос, не глухая беззвездная ночь в осеннем лесу — полутемная то ли каморка, то ли башня. Сбитые, едва различимые в полумраке ступеньки, витые перила — и тусклый свет лампочки тремя или даже четырьмя пролетами выше, вверх по лестнице. Лестнице?.. — Пошли. Мальчишка, оказывается, уже успел открыть стеклянную панель, просто потянул за невесть откуда появившуюся ручку — и окно оказалось дверью. Вот так. Просто. Шагнул на площадку, обернулся нетерпеливо: — Ты ведь наверх хотел? Че тогда тормозишь? Интересно, если бы сердце тут работало — пропустило бы оно удар или нет? От лестницы тянуло плесенью, голос мальчишки подхватило гулкое эхо. Ты сделал шаг. Остановился. — Видишь ли, я… не уверен, что получится. Я ведь пробовал. Много раз уже. Мальчишка хихикнул. Смотрел он снизу вверх, да еще и склонив голову к плечу. Но почему-то казалось, что смотрит он сверху. Снисходительно так смотрит. И улыбается. З-з-зараза! — Не уверен он, ага-ага! Зато я уверен. Конечно же, не получится! Если опять один пойдешь. Потому что ты не хочешь. Понял-нет? Если бы хотел — давно бы уже там был! Плюс на плюс — и все, сразу в дамки! Эт всегда так. Я вот хочу, но мне нельзя. Плюс на минус. Я там никому не нужен, понимаешь? Даже лишний. Я нужен тут. Ну, наверное, все-таки нужен, раз уж… А ты не хочешь, но тебе надо, вот ты и пытаешься, через не хочу, я же видел! И никак. Потому что не хочешь, хотя и надо. Тоже получается плюс на минус, понял-нет? Но со мною получится, я провожу. — Почему? — Не, ну ты совсем! Да потому что тебе — надо! Как же не проводить-то, сам подумай?! — Я не о том… почему ты уверен, что получится? — А! Так тож просто! Потому что будет плюс на плюс и минус на минус, балда! Тройной плюс, считай! Видишь, как здорово, когда ты нужен! Настала твоя очередь отводить взгляд. — Боюсь, что ты ошибаешься. Я там больше не нужен. Раньше был. Теперь — нет. — Фигня! — пацан ответил быстро и словно бы даже обрадовано. — Во-первых, фиг бы ты тогда сюда спустился! Ну в смысле, если бы там, наверху, не был кому-то нужен. Я защитника вызывал. И зацепил тебя. Значит, ты защитить хотел, иначе не зацепило бы! Ведь хотел же, правда? — Кого? До чего же фальшиво прозвучало… наверняка мальчишка тоже услышал эту фальшь, уж больно улыбочка противная. Кривоватая такая, так и хочется кулаком подрихтовать. В сущности, ничего необычного. Ты и раньше догадывался, что не очень себя любишь — но даже не предполагал, насколько. Спасибо подсознанию, оконтурило, прояснило, расставило точки… — Ха! Тебе виднее, кого. Ясен шлюз, что не меня, ты чужой защитник. Но сюда можно попасть токо так, токо по собственной воле, я это давно просек. И токо за ради кого-то, ну закон такой. Меня вот, к примеру, для того и сделали, ага-ага! Для защиты, в смысле. А этих Самый Старший уже позже сделал. Ну тех, которые считают, что они куда более Я, чем я сам. Просто потому, что их пятеро, а я один! Тоже типа защитнички, ага-ага! А еще и твердят, что старшие, хотя самим всего-то… — А во-вторых? — Че? — Ты порождение моего подсознания. А я логичен. И ничего не говорю просто так. Значит, ты тоже не говоришь. Ты сказал «во-первых». Так что там у тебя во-вторых? — Ха! Я бы еще поспорил, кто из нас чье порождение! Но это в натуре фигня. Так вот, во-вторых не надо мне тут ля-ля, понял-нет? Я вижу, когда мне врут. Потому что это мой бункер! — Бункер? — Ну да! А че?! Стеклянный пол. Стеклянный потолок. Зеркальный мир, я в нем не отражаюсь… впрочем, пол тут паркетный, стеклянные только стены. И потолок. Бункер. Ну да… — Да нет, ничего… — Ну, а раз ничего, то и нечего! Пошли. Мальчишка, похоже, обиделся. Ты пожал плечами. Оглянулся. Хмыкнул, еще раз примеривая этот открытый всем временам и пространствам китайский фонарик на роль защитного сооружения. И пошел вслед за мальчишкой. Вверх по старой обшарпанной лестнице, ступеньки которой оставались приятно неподвижными, а не норовили уползти вниз, стоило только тебе на них наступить. Глупо спорить с собственной галлюцинацией, особенно если она настолько безумна. И трижды глупо, если она ведет тебя вверх. ***