365 сказок

А эта история прозвучала, когда путники остановились на ночлег среди горных круч. Площадка, с двух сторон закрытая скалами от ветра, приютила почти десяток странников, костёр горел ярко и жарко, закипал на углях чайник. В такие моменты разговоры ни о чём сменялись сказками, легендами и байками, пережитыми на собственной шкуре. В тот вечер рассказ повела высокая женщина, возраст которой невозможно было определить навскидку. Ветра выбелили её волосы, закалили кожу лица, и морщинки вокруг глаз говорили разве что о том, сколько она любит улыбаться. Яркие губы казались сухими, но были красиво очерчены, а лицо было настолько худым, что рельеф скул очаровывал тонкой красотой… Голос был под стать внешности — глубокий, бархатистый, как будто его можно потрогать, ощутить настоящую мягкость. Поначалу она говорила тихо, и невольно все замерли, вслушались, почти не дыша. — Среди гор, ущелий и острых скал есть деревенька, — начала она, ни на кого не глядя. — Там живёт суровый народ, крепкий и коренастый. Любят местные одежду из шкур, плотную кожаную обувь, добротное оружие, которое и ковать научились получше многих. Лица их суровы, кожа тёмна, а глаза почти всех оттенков синевы. Волосы всегда уложены в косы и у мужчин, и у женщин. В таком краю и не выжить тому, кто телом слаб… Она замолчала, потянулась к костру и поворошила угли увесистым суком, растревожив пламя. Как раз вскипел чайник, и скоро рассказчице подали плошку с травяным отваром. Она только кивнула в ответ. — Но вы и сами понимаете, что не было бы истории, если бы в том краю всё шло, так, как заведено изначально, — сделав глоток, она продолжила: — Так однажды родилась там девочка у солидной четы — именитого воина и лучшей швеи тех мест. Дочь оказалась слабой и болезненной, бледнокожей и хрупкой, едва сумела сделать первый вдох, не завопила радостно, как другие младенцы. Повитухам пришлась не по нраву. Впрочем, была там одна древняя уже женщина, что сразу одёрнула остальных. Пригляделась к младенцу и решила, что жить девочка будет, приказала только побольше согреть воды, получше кутать в шкуры после первого купания. У костра стояла тишина, за спиной говорящей развёртывались крылья ночи. В паузах, пока она пила мелкими глотками травяной отвар, все терпеливо ожидали продолжения рассказа. — Родители девочки не были молоды, это была их третья дочь. Так что им и в голову не пришло уделять ей больше внимания, чем остальным. Приняв, что ребёнок может уйти до срока, они никак не старались упростить её жизненный путь. Да и не принято это было в том селении, ведь горы неженок не прощают, слабому не поддаются. Девочка же росла смышлёной и пусть уступала сверстникам в силе, но порой превосходила в разуме и хитрости. Дети пытались обижать её, но вот взрослые стали замечать и даже ценить. Однако никуда ей было не скрыться от печати смерти. Всем чудилось, что она не заживётся на свете, все украдкой вздыхали ей вслед. Едва голос затих, над горной грядой показался краешек луны. Неяркий ещё лунный свет мазнул лучом по щеке рассказчицы, и та прикрыла глаза. Было в ней что-то странное, что-то неземное, хотя ни один из путешественников, собравшихся у этого костра, не походил на обычных людей ни внешне, ни внутренне. И всё же… — Приготовила судьба особенный путь такому ребёнку, — словно вспомнила рассказчица, что пора вести повествование дальше. — И чем больше зим переживала хрупкая с виду девочка, чем ближе было её совершеннолетие, тем утончённее, интереснее становилась её красота. Уж стали заглядываться мужчины, да только каждый из них понимал, что жена должна быть крепкой и выносливой, а такая, пусть и красавица, а умрёт родами, оставив дитя сиротой. И никто не смел подойти к ней близко. Она же и не искала любви. Всё чаще уходила подальше от селенья, спускалась на луг, чудом затесавшийся меж двух горных вершин, собирала там травы и будто говорила с ними. Стать бы ей травницей, но и это её словно бы не тянуло, а что влекло по-настоящему, того никто не знал. Костёр стал меркнуть, путешественники засуетились, подкладывая поленья, а рассказчица ждала, рассматривая собственные ладони, точно с них и читала историю неведомой девушки. Когда же все уселись, рассказ полился сам собой. — Однажды осенью она собрала все свои вещи и ушла из селения. Никто не стал ей препятствовать, никто и не обратил внимания. Отчего-то каждый решил, что она отправилась на любимый луг собирать травы. Но девушка шла в другую сторону, поднялась она на скалу, откуда далеко-далеко видно было всё, что окружало родной ей край, и закрыла глаза, вслушиваясь то ли в звуки ветра, то ли в стук собственного сердца. Стоило ей постоять так немного, как из-за горной вершины показался крупный орёл. Таких больших птиц раньше здесь не видывали, да и после того не встречали ни одной. Орёл дал девушке сесть на спину и взмыл к солнцу. Снова пауза, и многие теперь вглядывались в лицо рассказчицы, чудилось им что-то птичье. — Куда она стремилась? — спросила между тем женщина. — Куда унёс её орлиный бог? Горы молчали. Родные забыли о ней, даже имя истёрлось, показавшись бессмысленным, как шелест дождя. Но девушка не умерла, не исчезла совсем. Она выучила магию. Многие этого и ждали, шепоток прошёлся над костром. Но рассказчица подождала и договорила: — Она не вернулась в родной край никогда, хоть поначалу сердце её просилось туда за поддержкой, а чуть позже — за расплатой. Но когда все стадии своего обучения она закончила, ни месть, ни любовь не были над ней властны. Говорят, и сейчас она бродит по подлунным дорогам. И тот, кому она встречается, может попросить у неё один дар. Странный дар… И каждому в тот же миг стало ясно, что это за странный дар. Рассказчица вглядывалась в суровые лица, в глаза тех, кто повидал и перешёл мириады миров. И ожидала. — Забери у меня желание мстить, — попросил вдруг один. — Месть гнетёт меня, сколько бы я ни бежал, сколько бы миров ни узнавал, а тянет вернуться и убить обидчика. Забери мою месть. И она кивнула. — Забери мою любовь, — прошептал едва слышно другой. — Не то чувство, которым следует гордиться, забери его, чтобы больше не терзало. И она опять кивнула. А чуть позже просьбы стали раздаваться отовсюду, но она каждой отвечала только кивком. И стоило ей это сделать, как отступала тяжесть с сердца, становилось легче дышать, уходили навязчивые мысли. Таков был её дар. — Неужели ты не хочешь любви? — вдруг прозвучал вопрос от девушки, сидевшей позади всех. — Неужели ни капли? Рассказчица поднялась, повернулась к сияющей луне. Орлиный клёкот разнёсся над горами. — Чтобы получить дар, приходится пожертвовать чем-то, — пожала она плечами. Орёл улетел, унося свою всадницу, скоро над костром зазвучали разговоры. И только девушка стояла у самого края, до боли в глазах вглядываясь в лунный диск. Она не успела попросить избавить её от того, что причиняло ей нестерпимые муки. Только отчего-то ей было совсем не жаль.